— Наслаждайся плодами свободы, закон не дразни.
В общем, не нам, молодым, старых волчар учить! Бывай!
Быстро развернувшись, не без шика одетый молодой человек, что-то насвистывая, двинулся к заляпанной грязью «восьмерке». Воткнув в двери автомобиля ключ, он уже согнулся, чтобы нырнуть внутрь салона.
— Эй, кореш, постой! Тебя как звать?! — поддавшись нахлынувшему приливу благодарности, заорал Новиков.
Машина, мигнув стоп-сигналами, тронулась с места. Развернулась и проехала мимо. Сквозь приспущенное стекло веселый владелец «Жигулей» крикнул:
— Колька Серегин! С тебя причитается…
Доброжелатель, избавивший еще не успевшего надышаться свободой Новикова от долгих разбирательств в отделении, а может, и от более крупных неприятностей, был не кем иным, как Николаем Серегиным, известным баламутом и пройдохой, главным юмористом из взвода Святого, надолго врезавшимся в память среднеазиатским националистам.
Назови Новиков свою фамилию и имя, события потекли бы совсем по другому руслу. Наверняка в закоулках памяти Серегина сохранились рассказы командира об афганской эпопее, лихом старлее десантуры, дубасившем моджахедов и в хвост и в гриву.
А может, и не вспомнил бы.
Время — коварная штука. Оно почище любого хирурга препарирует память, предавая забвению то, чего нельзя забывать Но вот рок, или, по-нашенскому, судьба, действует, невзирая на человеческие качества. Судьбе безразличны память, воля, настроение. Она играет по сценарию, написанному свыше, и только решительные, сильные личности вносят в него свои исправления. Предначертанное судьбой можно отсрочить, подправить, но нельзя избежать уготованной участи.
Здесь, в захолустной провинции, завязывался тугой узел, соединяющий пути трех товарищей по оружию. Судьба плела причудливые кружева…
Вышедший из-за колючей проволоки Новиков расслабиться себе не позволил. Единственной поблажкой стала кружка пива, выпитая за стойкой бара вблизи автовокзала Половину отдававшего кислятиной, разбавленного водой пойла он отдал изможденному похмельным синдромом типу с фиолетовой физиономией Алкаш, приняв на грудь, отправился собирать объедки, валявшиеся на липких от грязи, неубранных столах.
«А ведь из меня такого же урода товарищ Банников сделать хотел. Молчаливого, покорного, готового сносить любые унижения», — подумал Новиков, глядя в спину опустившемуся пьянчужке.
Купив в дорогу бутерброд с сомнительного вида кружочками колбасы и бутылку минералки, он сел в рейсовый автобус, идущий до Нижнего Тагила. Добравшись до этого крупного промышленного центра и негласной столицы уральских лагерей, Виктор помчался на вокзал, чтобы успеть к поезду на Москву.
Действуя в бешеном темпе, он приобрел билет под рев вокзального диктора, объявлявшего отправление, промчался по перрону и успел запрыгнуть в последний вагон уходящего состава.
Не знакомясь с попутчиками, Новиков молча забрался на верхнюю полку, растянулся во весь рост и прислушался к перестуку колес, выбивающих особый, неповторимый железнодорожный ритм. Но уху недавнего зека, отвыкшего путешествовать, это громыхание напоминало тюремный телеграф, выстукиваемый костяшками пальцев по шершавой стене камеры. Колеса барабанили под днищем вагона, не давая Виктору уснуть Стук превращался в буквы одного слова — месть!
* * *
Примерно дней за пять до инцидента на провинциальном вокзале к Святому пожаловал странный визитер Угрюмый субъект уверенно нажал на кнопку звонка стандартной двухкомнатной квартиры. Дверь открыла молодая женщина. Поправив сползшие на переносицу очки, она вежливо спросила:
— Вам кого?
Напоминающий габаритами маленькую гориллу мужчина окинул фигуру хозяйки квартиры жадным взглядом, словно срывая одежду. Видимо, вспомнив инструкции, не допускающие никаких вольностей, изобразил нечто вроде полупоклона и шаркнул слоновьими ступнями по коврику.
— Впусти. Мне со Святым перебазарить надо! — проурчал он, распространяя удушливую волну перегара.
Женщина вздрогнула, загораживая собой вход.
— Вы ошиблись адресом! Такие здесь не проживают!
Маленькая горилла затопталась на вмятом коврике. Наклонив шею, визитер проверил цифры, прикрепленные к двери, поскреб небритый подбородок и расплылся в улыбке, похожей на медвежий оскал.
— Угланова? — по-другому подошел к возникшей проблеме сметливый громила.
— Да.
— Дарья Угланова? Журналистка? — Он закреплял успех вопросами, под аккомпанемент которых теснил грудью упорствующую женщину в глубь квартиры.
Та не сдавалась. Упершись кулачками в дверные косяки, она перекрывала вход.
Наморщив лоб, что свидетельствовало о недюжинных умственных усилиях, верзила продолжал топтаться в проходе.
Несомненно, он мог одним махом руки смести женщину словно пушинку, но вместо решительных действий громила мычал нечто невразумительное, пытаясь заглянуть за спину хозяйки:
— Слушай, коза! Хорош мне баки заливать! Я, в натуре, без балды говорю: позови Святого!
— Отстань! Милицию вызову! — пошатнувшись, крикнула женщина.
— Не трави байки, коза! — хмыкнул бугай. — Мусорам у тебя делать нечего. Мне по-честному маляву Святому толкнуть надо! Зуб даю: слово скажу корефану и сваливаю в туман. Что ты думаешь, олениха? Я на титьки твои пялиться приперся?!
Женщина стыдливо запахнула разошедшийся на груди халат.
Сделав зверскую рожу, громила, принадлежавший не к лучшей части человечества, а точнее — к уголовно-криминальному братству, гаркнул:
— Хватит мозги полоскать! Покличь Святого! У меня наводка на твою хазу — точняк!
От рыка, казалось, осыпется потолок. Хозяйка квартиры, подчиняясь инстинкту самосохранения, отступила на шаг, непроизвольно вскрикнув. Уж больно воинственный клич издал нахальный верзила.
Бывший спецназовец, человек без паспорта и вне закона, нелегально выехавший из страны и столь же противозаконным способом вернувшийся, постоянный фигурант оперативных донесений спецслужб, вышел, шлепая обутыми на босую ногу домашними тапочками.
— От твоего крика родить можно! — вместо приветствия строго произнес Святой. — Кто на квартиру указал?
Никогда ни перед кем не робевший уголовник по кличке Бегемот, а уменьшительно-ласкательно Бега, внезапно оробел. Стальные глаза мужчины, вставшего за спиной хозяйки, производили почти гипнотическое действие. Они просвечивали словно рентген, не позволяя лгать.
Чуть заикаясь, Бега ответил:
— С дальняка. Струна приказал тебя разыскать.
— Струна? — Святой жестом предложил войти, успокоив приятельницу:
— Не волнуйся, Даша. Гость выполнит поручение, попьет чайку и удалится. Честные фраера — люди серьезные Зря языком воздух не молотят!
Маленькая горилла утробно ухнула:
— Точняк! Я неделю тому назад с зоны откинулся. Ребята подсуетились, адресок вычислили, а где тебя искать — Струна подсказал. Сказал, что ты, верняк, с бабой, Углановой… ну, писакой журнальной гужуешься. Вот ребята адресок мне и подогнали!
Так быстро и столько много Бегемот никогда не говорил.
От напряжения он взмок и стоял, сглатывая слюну.
— Проходи на кухню! — удостоверившись в истинных намерениях визитера, дружелюбно произнес Святой…
Двухкомнатная квартира московской журналистки, специализирующейся на разгребании политической грязи, была для Дмитрия Рогожина, экс-майора частей специального назначения, тихой гаванью. После очередной передряги, стоившей жизни одному подонку, прикрывавшемуся личиной преуспевающего бизнесмена и добропорядочного гражданина, Святой постановил не впутываться в авантюры. Он сам прописал себе домашний уют, абсолютное спокойствие и невмешательство в разборки сильных мира сего.
Прожив по данному расписанию некоторое, впрочем, не очень продолжительное время, он почувствовал себя дряхлым стариком, слабеющим с каждой минутой. Будучи по натуре прирожденным бойцом, Святой тяготился вынужденным бездельем, не находя ему оправдания. И только обещание, данное старинной приятельнице, не раз шедшей за ним в самое пекло, удерживало Святого от поспешных решений и необдуманных шагов. А поводов ввязаться в драку среди царящего вокруг беспредела было хоть отбавляй.
Дарья Угланова, обаятельный ангел-хранитель бывшего спецназовца, будто нарочно подбрасывала темы для размышлений. Пронырливая акула пера, которая дома преображалась в нежно воркующую голубку, приносила из редакции гранки статей, записанные на компьютерные дискеты.
Не будучи чрезмерно любопытным, но и не будучи равнодушным к журналистским трудам подруги, Святой устраивался в кресле и включал компьютер. Экран монитора светился голубым огнем, а черные буковки строк чередой пробегали перед глазами квартиранта Углановой.
Журналистские расследования Святой читал не как заурядный обыватель, проглатывающий очередную страшилку российской действительности. Он читал репортажи, аналитические статьи и сенсационные расследования как профессионал, умеющий сопоставлять факты и видеть глубже самых дотошных журналистов.
Кроме того, в материалах Дарьи слишком часто мелькали знакомые фамилии. По контракту, заключенному со Стокгольмским институтом стратегических исследований, Угланова трудилась над темой незаконных поставок современного российского вооружения.
На помощь шведы командировали своего представителя — рыжеволосого бородача с характерной фамилией Свенсон. Проинтервьюировав несколько официальных лиц, посетив ряд полигонов и показательных воинских частей, швед вплотную занялся фирмами, имеющими лицензию на торговлю вооружением.
Святой даже ревновал Дарью, увлеченно помогавшую меднобородому скандинаву. Свенсон часто сиживал на кухне, что-то записывая на свой портативный компьютер. Неизменно улыбающийся, в ковбойской клетчатой рубахе, заправленной в голубые джинсы, он походил на лесоруба, приехавшего подзаработать на вырубке сибирской тайги.
Занятый составлением отчетов руководству, Свенсон, однако, не упускал возможности пофлиртовать с Дарьей. Святого швед игнорировал, но делал это исключительно вежливо, по-европейски.
Однажды Свенсон пропал, как в воду канул. Из Стокгольма следовали тревожные звонки. Сотрудники посольства тоже всполошились. Учитывая деликатность темы, — а торговлю оружием всегда окутывал покров тайн, — правоохранительные органы в известность не ставили.
Мобильный телефон Свенсона молчал. Сообщения, посланные на пейджер, проваливались в пустоту.
Через десять дней швед объявился. Изможденный, с ввалившимися глазами и поседевшей бородой, он принялся стаскивать одежду прямо в прихожей. Ничего не объясняя, Свенсон прошел по коридору, добрался до ванной комнаты.
Сквозь шум воды, извергавшейся водопадом из до отказа открученного душа, доносились всхлипывания, похожие на плач. Святой, подталкиваемый встревоженным взглядом недоумевающей Углановой, осторожно повернул ручку. Защелка была не заперта.
Увиденное заставило содрогнуться повидавшего всякого на своем веку экс-спецназовца.
Под струями кипятка корчился обнаженный мужчина. От подмышек до ягодиц тело Свенсона было лиловым. Сплошной кровоподтек уже успел приобрести желтоватый оттенок.
Свенсон выглядел так, будто угодил род каток асфальтоукладчика.
— Кто тебя отделал? — встав напротив шведа, спросил Святой.
Глаза Свенсона округлились до размера чайных блюдец.
— Никто! — на ломаном русском ответил он.
Из дырочек душа хлестал кипяток, но мужчина не ощущал боли. Вернее, он заглушал ее горячей водой. Ванную заполняли клубы пара. Опершись на кромку умывальника, Святой внимательно рассматривал тело мужчины, пытаясь на глаз определить повреждения.
Шведа били мастерски, по самым уязвимым точкам.
Можно было только представить, что испытал Свенсон, когда неизвестные истязатели молотили журналиста по наиболее чувствительным органам.
— Сунул нос куда не следовало? — натужно пошутил Святой и тут же пожалел.
Рыжебородый скандинав сломался. Он больше не напоминал лесоруба в клетчатой рубашке. Упершись руками в белый кафель стены, Свенсон заплакал навзрыд:
— Они сказали, что убьют меня. Повесят на собственных кишках!
— Кто?
Несколько медлительный ухажер Углановой затараторил как сверчок, на удивление быстро находя подходящие слова:
— Я не знаю этих людей. И знать не хочу! У вас страшная страна! — спазматически сипел швед, оседая на дно ванны.
Обессиленный пережитым, Свенсон находился на грани нервного срыва. Святому пришлось выволочь его из ванны, обтереть насухо махровым полотенцем и, протащив волоком по коридору, уложить в постель, предварительно влив в глотку граммов сто пятьдесят коньяка.
Наутро постель была пуста. Только сверху клетчатого пледа лежала написанная скорописью записка: «Не волнуйтесь. Я улетаю домой. Мне жаль вас». Подписана записка была латинской литерой "S".
Святой и Угланова, проспавшие поспешный отъезд воскресшего скандинава, рванули в Шереметьево. Когда такси парковалось перед зданием аэровокзала, лайнер, совершавший перелет по маршруту Москва — Хельсинки, выруливал на взлетную полосу.
Осмотрев залы и не найдя шведа среди пассажиров. Святой догадался подойти к служащей, оформлявшей регистрацию на рейс финской авиакомпании. Миловидная девушка в элегантной форме вначале строго пресекла расспросы:
— Мы информации о клиентах не выдаем!
Дарья, чье лицо было знакомо многим по журнальным страницам, пустила в ход все свое обаяние:
— Ласточка, ну подскажите, пожалуйста, регистрировался ли господин Свенсон на этот проклятущий рейс? Оттаяв, девушка, польщенная вниманием известной журналистки, проверила по компьютеру список пассажиров.
Перейдя на заговорщицкий шепоток, она сообщила — Скажу по секрету, ваш приятель какой-то шальной.
Я на него сразу внимание обратила. Стоит, дергается, точно сквозь него ток пропустили, и все на часы поглядывает. Ему предлагали подождать. Скоро прямой рейс до Стокгольма, но он заупрямился… Улетел ваш Свенсон…
Бегство шведа не очень удивило Святого.
«Парня крепко зажали крутые ребятки Намяли бока и пригрозили уложить под землю. Европейцы народ деликатный, культурный. К подобному обращению не привыкли, а мы научились клин клином вышибать! Вот только кто нагнал страха на бедолагу Свенсона?»
Интерес к приключениям шведа носил чисто спортивный характер. Но так продолжалось до поры до времени. Разбирая оставленные Свенсоном бумаги, Святой наткнулся на ничем не примечательную пластиковую папку. Она была набита всякой ерундой: газетными вырезками, клочками бумаги, начерченными от руки схемами, ксерокопиями и рекламными проспектами. Просматривая этот бумажный хлам, Святой присвистнул от удивления.
В архиве господина Свенсона почетное место занимал старый знакомый — генерал-майор Банников. На редких фотографиях его физиономия была обведена неизменной рамочкой, очерченной толстым красным маркером. Если генерал стоял в последних рядах какой-нибудь официальной делегации на выставке вооружений, то к его массивной голове устремлялась красная стрелка, упирающаяся прямиком в макушку Банникова.
Под впечатлением открытого Святой отправился к мучающейся над приготовлением ужина Дарье.
— Взгляни! — бросил он ворох бумаг на стол.
— Чего мусоришь? — буркнула Дарья, ненавидящая готовку.
— Посмотри на товарища в рамочках. Мой бывший царь, бог и воинский начальник. Нынче, судя по заметкам, штатская крыса и весьма преуспевающий на ниве предпринимательства деятель.
Произнеся эту тираду, Святой двинулся к плите, где подгорала поставленная на слишком большой огонь картошка.
Журналистка, умевшая писать убойные статьи, была абсолютным профаном в кулинарии. Святой часто удивлялся, как он не скончался от заворота кишок после употребления блюд, приготовленных Углановой.
Дарья, оставив плиту, перешла к столу.
— Банников? Тот, из Средней Азии?! — Память у журналистки была феноменальной.
— Именно! Прожженный карьерист и законченная сволочь. Разжирел Петр Михайлович в период расцвета демократии!
Святой намекал на изменившийся облик генерала, нарастившего брюшко, а главное, приобретшего лоск респектабельного джентльмена, понимающего толк в галстуках и хороших костюмах.
Пошелестев бумагами, Дарья собрала листы в стопку и безапелляционно заявила:
— На фиг тебе нужен этот мудак! Прошлое исправить нельзя, а бумагам этим самое место в мусорке!
— Может, переслать твоему викингу? — спасая остатки картошки, не без иронии поинтересовался Святой.
Девушка по-кошачьи фыркнула:
— Еще чего не хватало! Я в почтальоны не нанималась.
А ты… — Дарья кокетливо погрозила пальчиком, — помни об обещании…
— ..не впутываться в авантюры, прикидываться тихим пенсионером, сидеть перед телевизором в домашних тапочках!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42