Но Струна не был гладиатором. Он был всего лишь пожилым вором-щипачом, заслужившим кличку за удивительно длинные пальцы.
— Хорош, кореш! — прохрипел он, уже не пытаясь подняться.
Драку помнили в бараке долго и впоследствии делили все происшедшие события на до и после боя.
Естественно, про этот случай вскоре узнала вся зона.
Слава «крутого носорога» приклеилась к Новикову, как банный лист к небезызвестному месту. Желающих проверить прочность этой славы до поры до времени не находилось.
Струна зла не затаил. Он просто признал противника существом более высокого ранга, нежели он сам. Закон превосходства физической силы — основное правило жизни зоны — сработал безотказно. Но в глубине души уголовник не понимал Новикова.
Умея так «гасить» противника, и не качать своих прав?
Пахать на лесозаготовках словно простой мужик да еще сучкорубом на самом паршивом участке работы?
Все это не укладывалось в голове Струны.
Его смиренная покорность перед Новиковым переросла в пламенную привязанность и преданную дружбу. Основания для этого были веские.
Примерно через год после грандиозной драки на зону с новым этапом прибыл дегенеративный ублюдок по кличке Сюсьман. Малый тщедушного вида входил в печально известную кемеровскую группировку, терроризировавшую предпринимателей, директоров крупных промышленных предприятий.
Банда имела солидный послужной список. Пожалуй, они опробовали все способы убийств: удушение, мучительные пытки, насильственные инъекции наркотиков и еще многое другое, что нормальному человеку в голову не придет. Кемеровское РУОП и сыщики с Петровки сели банде на хвост.
Но тогда удалось взять лишь нескольких подельщиков. Главари же сумели улизнуть.
Среди влетевших оказался Сюсьман. На зону он заявился с уверенностью в собственном превосходстве молодого волка над всей остальной лагерной рванью. Меткое определение «отморозок» уже гуляло по лагерям. Старые уголовники пасовали перед новой порослью, не знавшей пощады, не признававшей неписаных воровских законов. Отморозков побаивались и ненавидели.
Сюсьман был классическим представителем этого типа.
Среднего роста, костлявый, с выпиравшими под лагерной робой ключицами, он смотрел всегда немигающим взглядом, как будто вовсе не имел век.
Следствию не удалось уличить его в принадлежности к преступной группировке. Он пошел по статье за незаконное хранение огнестрельного оружия.
Струна схлестнулся с кемеровским бандитом из-за пустяка. Отморозок как-то одолжил у него самодельный кипятильник — бритвенное лезвие на длинной стальной проволоке, концы которой вставлялись в розетку.
Новоиспеченный друг Новикова терпеливо ждал, когда ему вернут ценный прибор, незаменимый при приготовлении чифиря. Когда терпение уголовника лопнуло, он направился к должнику, чтобы задать один вопрос:
— Ты что, баклан, заныкать кипятильник задумал?
И незамедлительно получил крайне невежливый по лагерным меркам ответ:
— Дерни отсюда, козел!
В долгу Струна не остался, пообещав наказать молокососа.
Сюсьману было двадцать два года. Скорее всего знакомый Новикова дальше слов идти не собирался. Слишком дурная слава была у кемеровского бригадира. Он так бы и проглотил обиду, но сопляк сам пошел на обострение конфликта, обозвав Струну совсем уж нестерпимым ругательством, помянув всех его родственников, друзей и знакомых, пообещав отыметь всю эту категорию людей противоестественным способом.
— Тормоза у Струны сдали. Он сжал обидчику кадык своими тонкими, но крепкими, как стальные прутья, пальцами.
Полбарака оттаскивало его от Сюсьмана.
— Просись о переводе в другой лагерь! — клокочущим от гнева голосом предупредил отморозка «честный» вор.
Сюсьман загадочно усмехнулся, разминая помятую шею.
Некоторое время все было тихо. Урка новой формации с паучьей тщательностью готовился отомстить Струне. С воли ему перебросили бабок, на которые он нанял таких же, как сам, молодых подонков-дебилов. Один сидел за ограбление таксиста, второй — за нанесение тяжелых увечий шестнадцатилетней девчонке. Помощники были выбраны в масть самому Сюсьману — жестокие и туповатые. Сам он с обидчиком справиться не мог.
Расправу случайно заметил Новиков. Троица подстерегла вора у простреливаемого коридора между хозяйственной и жилой зонами.
Струна вечерком наведывался в пищеблок, где кухарил его земляк. Разузнав традиционный маршрут «щипача», Сюсьман устроил засаду. На всякий случай он отстегнул часовому, пообещав не убивать козла, а только немного поучить его.
Струну брали, словно «языка» на фронте: сбили с ног, заткнули рот кляпом, накинули удавку на шею. Оттащив от колючей проволоки поближе к стене пищеблока, его начали избивать ногами.
Сюсьману этого показалось мало. Он вытащил финку, провел лезвием по залитому кровью лицу жертвы и свистящим шепотом объяснил, что собирается кастрировать обидчика.
Двоим недоноскам идея пришлась по вкусу. Они резво принялись стаскивать штаны с обделавшегося от страха и боли Струны. Потом вор вспоминал:
— Глаза у Сюсьмана заполошные. Дна не видно…
Новиков тогда задержался по просьбе бригадира в хозяйственной зоне и брел на ужин, который оставили ему в столовой.
Его внимание привлекли трое, склонившиеся над четвертым. Сначала он решил: блатари опускают какого-то несчастного, но, подойдя ближе, узнал Струну.
— Иди, лох, своей дорогой, — окрысился организатор акции.
Его напарники, наоборот, сразу же сделали ноги. Репутация бывшего десантника была им хорошо известна.
Сюсьман, перебрасывая финку из одной руки в другую, жался спиной к стене. Выбив оружие, Виктор скрутил несостоявшегося хирурга. Ударом ребра ладони по шее он отключил отморозка, после чего принялся развязывать полумертвого Струну.
Но Сюсьман был крепче, чем казался. Очнувшись, он набросился на Виктора сзади. К его несчастью. Струна уже пришел в себя и не замедлил схватить своего мучителя за волосы. Недавняя беспомощная жертва превратилась в разъяренную бестию.
— Меня мало, на Витюху прыгаешь! — кричал Струна и принялся искать пальцами глаза Сюсьмана.
— Помогите… Охрана! Кончают! — заверещал тот.
Прибежавший наряд караула вырвал отморозка из рук вора. Сюсьману повезло. Струна живым кемеровского мальчика не выпустил бы.
Начальник лагеря провел дознание, и двое других подонков не стали запираться. Федор Васильевич не хотел держать у себя потенциального подвешенного к потолку отморозка и добился его перевода в другой лагерь. Но, как говорится, от судьбы не уйдешь.
По достоверным сведениям, Сюсьман получил свое в пермских лагерях. Матерые зэгары не стали терпеть выходок сопляка. Его утопили в выгребной яме, куда сливались нечистоты со всей зоны. Что говорить, логика, достойная усопшего.
Струна поклялся до гроба помнить доброту друга, не позволившего сделать его евнухом.
Новиков знал истинную цену всем этим «падлой буду» и «век воли не видать». Ему было глубоко безразлично все вокруг, как это бывает у человека, чья душа выжжена дотла.
Под заваренный чифирь, распиваемый после отбоя, спасенный от кастрации божился отблагодарить Новикова по полной программе.
— ..Все, братуха, загружаешься как честный фраер. Бухалово, бабы, захочешь косячок забить — все будет! — дубасил себя по впалой груди Струна.
— Не бухта! — устало отмахивался Новиков, припадая к алюминиевой кружке, обжигающей руки.
Зеки старались не шуметь, получив сведения, что хозяин зоны, то бишь Вепрь, находится на территории лагеря.
— Ну, везуха по жизни! Второй раз от падл офицерюга спасает. Меня в Бутырке чуть псих из отморозков не придушил! Ломка у сцыкуна началась, он на меня и наехал! — шепелявя и проглатывая согласные буквы, делился пережитым Струна. — Задушить хотел, козлище смердющий. Я уж отходняк словил. Небо в алмазах просек, а Святой падле по горбу.., чах.., чах…
Вор энергично рубанул ладонью по воздуху.
— Святой? — Новиков схватил вора за плечи, разворачивая к себе лицом.
— Ну да! Корефан мой по жизни!
— Рогожин Дмитрий?!
— Да. Он самый. Мы вместе парились в Бутырском СИЗО. Я под психа косил, а Святого по мокрухе крутили.
Он какого-то делового за брата замочил! Сорвался, понимаешь! — Струна горестно вздохнул и добавил:
— В психушку моего корефана запаковали! Подопытным кроликом сделать хотели!
Новиков слушал внимательно, не перебивая разомлевшего от чифиря вора. Стянув через голову майку. Струна обнажил высохшее, синее от наколок плечо. Ожесточенно почесав бок, ушибленный во время драки, собеседник Новикова спросил, хитро щуря глаза:
— Тесен мир? Никак я с друганом твоим скантовался в Бутырке? Точняк?!
Бывший офицер подтвердил догадку зека коротким кивком головы. Новиков прикрыл ладонью верхнюю часть лица, явственно скрипнув зубами.
— Не гони тоску, Суворов! — Струна подсел поближе, толкнув собеседника плечом.
Понизив голос до шепота, слышного только им двоим, он скороговоркой зачастил:
— Святой не чета тебе. Конкретный мужик! С психушки он сорвался в два счета. Такой кипеж устроил! Больничку начисто разнес. Стебанутые шизики по всей округе расползлись, а Святой очкастого кенаря, который в его мозгах пытался поковыряться, вычислил и ой как жестоко наказал!
Вор сделал паузу, чтобы набрать воздуха. Передохнув, он продолжил:
— Я на ходку с Бутырок не пошел. Братва отмазала. Дали следаку взятку, а он и схявал! Потом следака свои же раскрутили.. Дела закрытые подняли, и поволок я дальняк! Но Святому успел чиги <Поддельный паспорт.> выточные сделать!
— Так что, он за границей? — уже ничему не удивляясь, спросил Новиков.
— Слинял за кордон, но вернулся… Тоже чудик! — Последнюю фразу вор произнес с оттенком неодобрения. — Тусуется в Москве, пока не замели. Слушай, Суворов, может, нашему приятелю маляву толкнуть? У нас тюремная почта работает!
Предложение передать весточку товарищу по оружию застало Новикова врасплох. Он недоуменно нахмурился:
— Зачем?
— Ну чтобы был в курсах! А потом. Святой зажиматься не станет. Посылочку сварганит, бабок подкинет. Может, еще чего-нибудь учудит! — развил мысль Струна.
— Не надо! У каждого своя дорога! — тихо сказал Новиков, размышляя об общности судеб ставших ненужными Отечеству офицеров.
Годы, проведенные в заключении, не сломили Виктора.
Но мир он теперь видел только в двух цветах: черном и белом. Так воспринимают окружающий ландшафт волки, не различающие оттенков.
Навязчивый собеседник не отставал.
— Виктор! — Струна спичкой ковырял в желтых прокуренных зубах. — Откинешься на волю, чем заниматься будешь?
— Не знаю.
— Иди ко мне в связку!
— Карманы чистить? — невесело усмехнулся бывший офицер.
— Хотя бы! Чистое занятие! Три секунды страха, день гулянки от души! Знаешь, какие теперь тузы попадаются?!
— Струна, каждый день слышу от тебя одно и то же. Никакого размаха, никаких идей. Скучный ты человек…
— Презираешь! — заныл вор. — А я тебя уважаю, хоть ты и дурак. Круглый идиот.
— Это еще почему? — скорее по инерции, чем из любопытства, спросил Новиков.
— Прикинь! Отсидел порядочно. — Струна глубоко вздохнул. — Выйдешь конченым фраером. Ни кола ни двора. Прописки нету…
— К друзьям подамся.
— Постесняешься позорить! — уверенно возразил Струна. — Кем ты к ним приедешь? Зеком, срок оттрубившим по полной… Не заливай, Витек! Совесть тебе не позволит в родных краях показаться. Ушел офицером — вернулся блатарем!
На работу тебе не устроиться, разве что ассенизатором.
— Годится! — бросил Новиков, с грохотом отставив кружку с чифирем.
— Опять маньку клеишь! — качнул головой Струна. — Гордость не позволит бывшему офицеру дерьмо черпать.
Я тебе дело предлагаю. Сейчас знаешь какие возможности!
Капитализм, бляха-муха. Бери лопату и греби бабки. Фирму с тобой откроем.
— Чем торговать будем?
— Водярой, естественно! — удивился наивности предполагаемого компаньона Струна. — Лучший подъем на беленькой. У меня знакомый директор спиртзавода имеется, я его хазу обчистил, а потом на пересылке встретились.
— Так он небось сидит…
— Откупился! Я с ним скорефанился. Поможет дело закрутить. Представляешь, Витюха, бизнесменами станем. Ты на белом «мерее» ко мне в гости приезжаешь…
— Лучше на розовом.
— Чего? — Выведенный из мечтательного транса Струна уставился на говорившего круглыми совиными глазами.
— Розовый цвет мне больше нравится.
Уловив насмешку, приятель обиделся.
— Хорошо, что не голубой… Конкретный ты мужик, а выгоды своей не понимаешь! — Уголовник внезапно расплылся в широкой улыбке. — Библию <Библия (блат.) — книга.> недавно прочесал… — Струна любил читать и перелопатил почти всю лагерную библиотеку. — Рип ван Винкль называется. Слыхал?
— Нет, — признался Новиков.
— Ну да. Ты, кроме как об уставы, гляделки больше ни обо что не чесал. Так вот. Этот самый Рип ван Винкль… — трудное голландское имя Струна произнес с выражением, — в Штатах лет двести тому назад жил. Жена его зажимала, как наш Вепрь оборзевших контролеров. Он в горы от бабы слинял. Встретил там каких-то чудиков, кирнул как следует и уснул. Проснулся через двадцать лет. Домой вернулся и ни черта не узнал. Все не то. Грымза его загнулась, дочка замужем, народ другим стал…
— К чему это ты? — Новиков внимательно посмотрел на рассказчика.
— К тому, что и с тобой то же самое будет, когда выйдешь! Сел ты, Витек, в одной стране, вольняшку потянешь совсем в другой… — Струна стал серьезным, поднялся, длинно выругался и, шаркая ногами по полу барака, побрел к нарам. — Усек, командир?!
Вечером, когда узкие тени легли между сосен, бригада засобиралась домой, в зону. Конвоиры поторапливали заключенных, те собирали инструменты.
— Колонна, марш! — пролаял прапорщик и стал переговариваться с кем-то по рации.
Заключенные занимали места в автозаках.
— Новиков, зайдешь к начальнику! — просипел прапорщик, дождавшись, когда Виктор поравнялся с ним.
— Быстрее! — торопили солдаты зеков. Им хотелось поскорее выбраться из леса, сдать оружие и окунуться в тепло казармы.
— Новиков, тебя Вепрь на правилку вызывает? — поинтересовался Струна. Он всегда придерживал для приятеля место у кабины, где меньше, по его мнению, трясло и было теплее.
— Не знаю. Гена, — ответил Виктор. Он иногда называл вора по имени.
С начальником колонии Федором Васильевичем Котиковым Новиков беседовал два раза. Первый — сразу по прибытии в лагерь. Его отвел дежурный контролер. Здание администрации колонии, на воровском жаргоне «ментовская контора», стояло вне жилой зоны, окруженной трехметровым забором и опоясанной сигнальной системой.
— Осужденный Новиков, статья… — Виктор по-военному четко начал рапорт.
— Отставить, старший лейтенант… — тоже по уставу остановил его подполковник. Он сосредоточенно перелистывал дело. — Семь лет вкатили… — Федор Васильевич, похожий на огромный гриб, разговаривал сам с собой. — Как себя чувствуешь, десантник?
Вопрос был неожиданным, и Виктор не успел ответить.
— Садись! — начальник зоны, «хозяин», как его величали и зеки, и персонал колонии, указал на стул. — Что ж, лейтенант, рассказывай, как тебя угораздило?
Новиков почувствовал приступ удушья. Все происшедшее, несправедливое, подлое, не до конца осознанное и не забытое, комком подкатило к горлу.
— В деле все указано.
— Я бумажкам не доверяю! — сказал подполковник. Его взгляд не был враждебным. Скорее оценивающе-сочувственным.
Новикова вдруг прорвало. Выговорился человеку, которого видел первый раз и который должен был стеречь его, держать подальше от нормальных людей, а если потребуется, то и отправить на тот свет.
Виктор словно раскручивал кинопленку с третьесортным боевиком, так все там было дико и нелепо.
Верил ли подполковник Котиков, хозяин зоны, разжалованному гвардии старшему лейтенанту?! Новикову казалось, что он говорит в пустоту.
Начальник колонии слушал заключенного и задумчиво чертил на листе бумаги геометрические фигуры. Исчертив лист, он прятал его в стол и брался за новый.
— Значит, приговор считаешь несправедливым? — Котиков отложил карандаш. — Просьбы о пересмотре наказания писал?
— Писал! — безнадежно-тоскливо ответил Новиков.
— Безрезультатно! — догадался Котиков. Подполковник прошелся по кабинету. Половицы по-мышиному попискивали под его ногами. — Я, Новиков, не следователь! Сиди… сиди.., не вставай! Может, твое дело и тухлое, не мне судить.
Но наказание определено…
— И надо искупить вину честным трудом! — горько усмехнулся заключенный, сожалея о том, что выворачивал душу перед Вепрем.
— Придется дотянуть срок. — Подполковник пропустил насмешку мимо ушей. — Главное, лейтенант, не наделай новых глупостей…
— Мне со старыми расхлебаться бы!
— Определим тебя на должность… — Котиков прищурился и стал в упор рассматривать сидевшего заключенного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42