А самая юная, Эрнелинда, чей смиренный благообразный вид глубоко тронул меня, заслужила по две пощечины от каждого из нас.
– Вы готовы к оргазму, Жюльетта? – спросил Боршан, которого возбудили сверх всякой меры мои лесбиянки своими бесстыдными упражнениями.
– Ну конечно, черт меня побери! Я держусь из последних сил… Твой фаллос творит чудеса, Карлсон!..
– Итак, первый акт окончен, – удовлетворенно произнес капитан. – Сейчас приговоры приведем в исполнение; следующим судьей будет Боргезе.
По общему решению экзекуцию поручили другой женщине – не той, что выносила приговоры. Первой эта роль выпала Клервиль; она сразу пожелала освободиться от спермы, сброшенной в ее зад, и Кристине пришлось проглотить ее вместе с экскрементами. Вслед за тем блудница с удовольствием отхлестала розгами нежную грудь Розины; с третьего удара из нее брызнула алая кровь, и Клервиль в порыве утонченной жестокости расцеловала кровавые следы порки; с еще большим вдохновением она выпорола бесподобные ягодицы Франсиско.
– Теперь ваша очередь, Боргезе, – сказал капитан и добавил: – Надеюсь, Сбригани понимает, как нам нужна его мощная шпага, и побережет ее.
– Можете убедиться сами, – подал голос Сбригани, извлекая из моего ануса свое несгибаемое оружие и насаживая на него по самый эфес роскошный зад Олимпии, – и не беспокойтесь: я буду извергаться только в случае крайней необходимости.
Боргезе заняла место судьи, я стала экзекутором.
– Не забывайте, – предупредил капитан, – жестокость увеличивается постепенно, смерть должна наступить в последнем акте.
– Смерть?! – ахнула Розина. – О, Господи! Чем я заслужила ее?
– Если бы ты заслуживала смерти, стерва, – заметил Карлсон, продолжая содомировать Боршана, который, казалось, сросся с задом Раймонды и сосредоточенно облизывал отверстие Элизы. – Да, мерзкая тварь, если бы ты ее заслуживала, мы приговорили бы тебя к чему-нибудь другому. Мы все здесь глубоко уважаем порок и испытываем сильнейшее отвращение ко всему, что напоминает добродетель; таковы наши незыблемые принципы, и с твоего позволения, дорогая женушка, мы от них никогда не отступим.
– Довольно разговоров, прошу вас высказаться, Боргезе, – проворчал капитан, всем телом отвечая на ритмичные толчки своего фаворита.
– Розина, – объявила темпераментная Олимпия, – получит от каждого из нас полдюжины уколов шилом; милому Франсиско его отец покусает ягодицы, а все присутствующие дамы – мужской атрибут; затем палач выдаст Кристине двадцать ударов палкой по спине и поломает два пальца на каждой руке Эрнелинды.
Шесть раз глубоко воткнув остро заточенный инструмент в пышную грудь Розины, я передала его друзьям, которые с наслаждением кололи это восхитительное тело, выбирая самые уязвимые места, в чем особенно отличился ее преданный супруг: злодей нанес свои шесть уколов прямо в стенки ее влагалища. Остальное сделала я сама с присущим мне искусством и пылом и вызвала общий оргазм.
– Побольше жестокости, сестра, – напомнил капитан Клервиль, когда княгиня Боргезе уступила ей свое место, – помни цель, к которой мы идем.
– Не бойся, братец, – откликнулась гарпия, – сейчас ты узнаешь свою родную кровь.
На софу лег Карлсон, на его вздыбившийся, как мачта, орган уселась сестра капитана и медленно опустилась, погрузив его целиком в свой необъятный анус; Боргезе и я принялись ласкать и возбуждать ее, и она начала выносить приговоры.
– Я хочу, – сказала она звенящим от возбуждения голосом, – чтобы раскаленным железом прижгли обе груди жены этого содомита, который лежит подо мной; я хочу, – продолжала мегера, закатывая глаза и будто прислушиваясь к движению члена в своих потрохах, – чтобы шесть глубоких ран украсили обольстительные ягодицы юноши, который ожидает приговор, сидя на колу моего брата; я хочу, чтобы поджарили ягодицы Кристины, а в нежную жопку Эрнелинды влили хорошую порцию кипящего масла.
Но в этот момент произошел забавный эпизод: охваченная паникой при мысли о предстоящем клистире, девочка непроизвольно сбросила все, что было в ее кишках, запачкав дерьмом весь пол.
– Разрази меня гром! – взревел Боршан, награждая сильнейшим пинком виновницу, которая едва не вылетела из окна. – За такое оскорбление надо перерезать горло этой мерзавке.
– Но что произошло такого особенного? – заступилась за бедняжку Клервиль. – Это всего-навсего дерьмо, и я знаю, что ты его любишь; чтобы ты сказал, если бы это сделала. Жюльетта? Мои пальцы уже чувствуют, как что-то вылезает из ее задницы, подставляй скорее свой рот.
– Ну знаете, мы начинаем заходить слишком далеко, – проворчал капитан и тем не менее прижался губами к моему заднему проходу и начал смазывать слюной стенки.
Я поднатужилась и облегчилась; вы не поверите, но он сделал то же самое, и прямо в рот Кристине, чью голову он зажал у себя между ног, развратник выдавил обильную порцию, одновременно глотая лакомство, которым угощала его я.
– Ваши забавы до крайности непристойны, – заметила Клервиль за мгновение до того, как шумно испражниться на лицо Франсиско.
– Эй, потаскуха, – окликнул ее брат, – кажется, ты сейчас будешь извергаться, я вижу это по твоим мерзостям.
– Клянусь спермой, – зарычала она, – я хочу кататься по полу и вываляться в дерьме, которым все здесь забрызгала эта маленькая стерва.
– Вы с ума сошли! – воскликнула Олимпия.
– Нет, я просто хочу удовлетворить свои желания, и ничего больше.
Она сделала все, что хотела, и с головы до ног измазанная нечистотами, содрогнулась в неистовом, похожем на припадок, оргазме.
После этого Боргезе приступила к исполнению приговоров.
– Погодите, – сказал капитан, увидев, что Олимпия берет из камина горячую кочергу, чтобы прижать ее к груди Розины, – я должен насладиться этой женщиной, пока вы ее пытаете.
Он совершил акт содомии; Олимпия поставила клеймо.
– Ах ты, лопни мои яйца! – кричал он. – Как приятно сношать человека, который корчится от боли! Несчастен тот, кто прожил всю жизнь и не изведал такого наслаждения! Природа не придумала ничего, что могло бы сравниться с ним.
Обезумевшая от ужаса Эрнелинда, оказавшись в лапах родного отца, который прежде всего прочистил ей задний проход, приняла жуткое наказание, предписанное моей подругой; остальная часть программы была выполнена с такой же точностью и неукоснительностью; все мы испытали оргазм, который, впрочем, не успокоил наши чудовищные страсти.
Карлсон, неистовый и разъяренный, как скандинавский воин – позже он признался мне, что его вдохновила на это моя задница, – устроил настоящую бойню своим детям: он бил, истязал, сношал их без разбору, а мы, трое женщин, хозяек этого страшного бала, ласкали друг друга, наслаждаясь зрелищем, которое напоминало загон для овец, куда ворвался голодный волк.
– Вставай, сука! – эти слова капитана, который в эту минуту содомировал меня и тискал ягодицы Олимпии и Раймонды, были обращены к Розине. – Пришла твоя очередь, мерзкая тварь, теперь ты будешь пытать своих отпрысков. А ты, Карлсон, приставь свой кинжал к сердцу этого ничтожества, и если она посмеет ослушаться, коли ее насмерть.
Розина ахнула и зашлась в рыданиях.
– Держи себя в руках, – посоветовала ей Олимпия, – выражение горя и отчаяния еще больше возбуждает нашу жестокость. Перестань плакать, иначе будет еще хуже.
– Возьми старшую дочь за волосы, – командовал Боршан, – и жди указаний Клервиль, за ней выскажется Боргезе, а слово Жюльетты будет последним.
– Я повелеваю этой жалкой женщине, – сказала моя подруга, – пустить кровь из груди своей дочери.
Розина застыла, будто застигнутая параличом; острие кинжала Карлсона впилось в ее кожу, и она повиновалась.
– Каково ваше желание, Олимпия?
– Пусть она зальет ягодицы дочери расплавленным воском. И снова минутное замешательство и упрямство, снова укол кинжала, и снова повиновалась несчастная Розина.
– Ваше слово, Жюльетта.
– О, я бы хотела, чтобы мать устроила хорошую порку этой девочке, чтобы кровь лилась ручьями.
Вы не представляете себе, с какой неохотой исполнялось мое желание! Вначале удары были совсем слабые и не оставляли даже следов, но кинжал Карлсона сделал свое дело, Розина заработала хлыстом поживее и некоторое время спустя содрала кожу с ягодиц дочери. Еще более жестокие страдания выпали на долю остальных детей. По моему желанию Франсиско содомировал старшую сестру и терзал при этом свою мать; во время этой процедуры Боршан сбросил сперму в мой задний проход.
– Лопни мои глаза, – выругался капитан, извлекая свой орган, все еще твердый и разбухший, – мне надоели детские забавы, не пора ли перейти к делу? Для начала свяжем всех четверых вместе так, чтобы они составили одно целое.
– Хорошо, и что дальше?
– Потом каждый из нас возьмет горячую кочергу и немного поворошит эту кучу падали…
Целый час раздавались истошные вопли, шипела кожа, пахло паленой плотью, затем капитан строго произнес:
– Возьми кинжал, Розина, и всади его в сердце сына, а его пусть поддержит отец.
– Нет, злодей, ни за что! – простонала мать. – Я скорее всажу его в свое сердце… – И она покончила бы с собой, если бы я вовремя не перехватила ее руку.
– Ты подчинишься, гнусная тварь! – взвизгнул Карлсон.
Он схватил запястье жены и сам вонзил лезвие в грудь мальчика. Клервиль, ревнивая Клервиль, жившая только истреблением самцов, увидев, что ее отстранили от истязания юноши, взяла другой нож и нанесла ему раны в тысячу раз более жестокие. Потом Розину разложили на узкой скамье, крепко привязали, и Боршан приказал Эрнелинде вскрыть скальпелем материнский живот. Трясущаяся от страха, сломленная, окровавленная, поддерживаемая только надеждой спасти свою жизнь, подгоняемая Карлсоном, девочка выполнила чудовищный приказ.
– Вот отсюда ты появилась на– свет, – зловеще сказал отец, указывая на зияющую полость, – и сюда же ты сейчас вернешься.
Ее сложили калачиком, перевязали веревками и, едва дышавшую, засунули в чрево, в котором когда-то, давным-давно, она получила жизнь.
– А эту, – кивнул капитан в сторону Кристины, – привяжем к материнской спине. Здорово придумано, не правда ли? – заметил он, когда это было сделано. – Посмотрите, как мало места могут занимать три женщины.
– А Франсиско? – поинтересовалась Клервиль.
– Он твой, – небрежно бросил Боршан. – Отведи его подальше и кончай с ним, как хочешь.
– Пойдем со мной, Жюльетта, – кивнула мне Клервиль, уводя юношу в соседнюю комнату.
Там две обезумевшие от крови вакханки долго истязали несчастного, подвергая самым жестоким и изощренным издевательствам, какие только способно придумать человеческое воображение. Когда мы вернулись в салон, разгоряченные и прекрасные, как никогда, Карлсон и Боршан не удержались и сразу набросились на нас, что вызвало ревнивые протесты Боргезе, которая досадливо заявила, что жертвы еще дышат, поэтому не следует терять драгоценного времени. Поскольку пора было ужинать, все решили продолжить пытки прямо за столом.
– В таком случае, – сказала Олимпия, которой предоставили право выбрать последнюю пытку, тем более, что она не приложила руку к истязанию и умерщвлению Франсиско, – разложим жертвы перед собой на столе. Во-первых, мы полюбуемся состоянием, в каком они уже находятся, а это, смею думать, очень приятно; во-вторых, устроим кровавое пиршество, что достойно увенчает сегодняшнюю оргию.
– Я согласна, – заявила Клервиль, – но перед ужином я хочу совокупиться.
– Но с кем, дорогая? – развела я руками. – Наши рыцари выжаты до последней капли.
– Братец, – обратилась моя ненасытная подруга к капитану, – сделай милость, вызови сюда десяток самых стойких своих солдат, а мы сыграем для них роль шлюх.
Появились солдаты, и мы, не дрогнув перед угрожающе торчавшими перед нами членами, распластались на подушках, разбросанных на полу. Элиза и Раймонда пришли нам на помощь; Сбригани, Боршан и Карлсон принялись содомировать друг друга, и в продолжение четырех долгих часов под сладостные звуки отчаянных стонов наших жертв мы трое яростно совокуплялись почище самых отъявленных потаскух, после чего наши храбрецы удалились, измочаленные и побежденные.
– На что еще годится самец, когда у него больше нет эрекции? – со злобой проговорила Клервиль. – А ну-ка, братец, приведи обратно этих лодырей, и пусть им перережут глотки на наших глазах.
Капитан дал команду, два десятка его телохранителей схватили десятерых недавних наших ублажителей, и пока продолжалась резня, мы – Боргезе, Клервиль и я – продолжали мастурбировать и ласкать друг друга. Потом велели подать нам ужин. Мы восседали, обнаженные, измазанные кровью и спермой, пьяные от похоти, и довели свою дьявольскую жестокость до такой степени, что вместе с пищей поглощали кусочки плоти умирающих женщин, лежавших на столе. Наконец, насытившись по горло убийствами и развратом, мы уснули среди трупов, в лужах вина, дерьма, спермы и остатков человеческого мяса. Я не помню, что было дальше, но, открыв глаза, я увидела, что лежу между двух остывших трупов, уткнувшись носом в задницу Карлсона, а его член все еще покоится, забытый, в задней норке Боргезе. Пошевелившись, я ощутила в своем заду обмякший орган капитана, голова которого покоилась на загаженных ягодицах Раймонды, а Сбригани мирно похрапывал, спрятав голову под мышки Элизы… На столе валялись расчлененные жертвы.
Вот какую картину увидело дневное светило поздним утром следующего дня, и мне показалось, что оно ничуть не оскорблено вчерашними излишествами, напротив, никогда, по-моему, оно не улыбалось так лучезарно со дня творения. Как видите, совершеннейшая неправда, что небо наказывает человеческие пороки, и нелепо думать, будто они его оскорбляют. Нет, друзья мои, оно оказывает благосклонность и негодяям и добронравным людям в одинаковой мере, не разбирая ни тех, ни других.
– Нет, нет, – со страстью говорила я в то утро своим проснувшимся сообщникам, которые умиротворенно и расслабленно слушали меня, – мы никого и ничего не оскорбляем, предаваясь пороку. Может быть, Бога? Но как можно говорить о гневе, если он не существует? Природу? Природе вообще наплевать на наше поведение, – продолжала я, припоминая все постулаты морали и нравственности, на которых была воспитана. – Человек ни в чем не зависит от Природы; он даже не является ее сыном, он всего лишь пена на ее поверхности, отброс ее деятельности. Он подчиняется тому же закону, который управляет минеральной, растительной и животной материей, и когда он занимается воспроизводством в согласии с присущими его породе законами, он ни в коей мере не служит Природе и в еще меньшей степени исполняет ее желания. Разрушение намного выгоднее нашей великой матери, ибо возвращает ей права, которых ее лишила наша способность к размножению. Иными словами, наши злодейства угодны ей, друзья мои, а наши добродетели бросают ей вызов; таким образом, жестокие преступления – вот что отвечает ее самым страстным желаниям, поэтому тот, кто хочет верно служить ей, должен разрушать и крушить все на своем пути, должен уничтожить саму возможность воспроизводства во всех трех упомянутых мною царствах, которое только мешает Природе творить и созидать. Да, Клервиль, я была маленькой неразумной дурочкой, когда мы с тобой расстались, я была тогда слепой поклонницей Природы; но с тех пор я узнала и впитала в себя многое такое, что освободило меня от ее власти и подвинуло к простым законам естественных царств. Я поняла, что надо быть величайшим идиотом, чтобы пренебрегать страстями, которые являются движущими, живительными силами нашего существования; и остаться глухим к их зову так же невозможно, как невозможно родиться заново. Эти страсти настолько неотъемлемы от нас, настолько необходимы для функционирования нашего организма, что от их удовлетворения зависит наша жизнь. Знай, милая моя Клервиль, – при этом я с жаром прижала –ее руку к своей груди, – что я сделалась безропотной рабой своих страстей! Я готова принести им в жертву все, что угодно, какими бы отвратительными они ни были! Если, как гласит предрассудок, существовало бы нечто святое и неприкосновенное, я нашла бы еще большее наслаждение в том, чтобы бросить его под ноги моим страстям; острое предвкушение этого запретного удовольствия стало бы мощным толчком к действию, и рука моя не дрогнула бы перед самым чудовищным преступлением.
Тогда и случилось событие, которое лишний раз показало, подтвердив мои аргументы, что фортуна неизменно и постоянно осыпает милостями великих преступников.
Не успели мы остыть от ночных ужасов, как головорезы Боршана вернулись в замок с богатой добычей в виде шести тяжело груженных повозок с золотом, которое Венецианская республика посылала в дар императору. Этот бесценный груз сопровождала только сотня вооруженных людей, и в горном ущелье, в Тироле, их атаковали двести всадников нашего капитана и после недолгой схватки захватили в плен вместе с повозками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72