любой имеет право прийти, посмотреть, пощупать их, сидящих в клетках, самого разного возраста: от детей, недавно отнятых от материнской груди, до девушек шестнадцати лет. Нигде вы не встретите столько красоты и грации, как в созданиях, которых порождает эта страна, нигде не найдете более элегантных фигур, более красивых лиц.
Грузины не ведают, что такое независимость. Они томятся под жестокой тиранией своих вельмож; местная аристократия чрезвычайно развратна, и нет нужды говорить вам, что деспотизм проявляется в необузданном сладострастии: господа обладают безграничной властью над своими рабами, они нещадно бьют и истязают их, и жестокая похоть неизбежно приводит к всевозможным преступлениям. Но вот что удивительно, друзья: благородные господа, которые третируют своих вассалов, как рабов, сами пресмыкаются перед князем, чтобы получить выгодное место; чтобы преуспеть в служебном продвижении, они подкладывают в постель ему своих детей, не разбирая ни пола, ни возраста.
Терговиц, самый ловкий искуситель из нашей троицы, скоро сумел пробраться – вначале сам, а потом затащил и нас, – в дом одного из самых влиятельных вельмож страны, у которого, помимо большого состояния, было три дочери и трое сыновей – все шестеро красоты необыкновенной. Этот господин много поездил по свету, и Терговиц утверждал, что встречался с ним в России и в Швеции, и в Дании, и тот согласно, с важным видом, кивал и верил. Мы много лет не знали такого любезного обхождения и такого гостеприимства и еще дольше не встречали столь услужливого благодетеля. Мы начали с общего натиска на его детей, и в течение двух недель всех – и мальчиков, и девочек – соблазнили или просто изнасиловали. Когда в доме не осталось нетронутых предметов наслаждения, Волдомир спросил, не пора ли нам уносить ноги.
– Вначале ограбим его, – ответил я. – Мне кажется, его золото не менее ценно, чем влагалища и анусы его отпрысков.
– А после того, как ограбим? – поинтересовался Терговиц.
– Убьем, и детей его в придачу, – сказал я. – В доме совсем мало слуг; у нас хватит сил, чтобы связать их, и у меня уже сейчас трещит член, предвкушая зрелище их предсмертных страданий.
– А как быть с гостеприимством, друзья? – спросил Волдомир. – Ведь нас все-таки приютили в этом доме.
– Это верно, – согласился я, – поэтому мы должны быть благодарными. Справедливость требует, чтобы мы сделали добро человеку, который был любезен с нами. Разве этот скот, наш хозяин, не говорил нам сто раз, что он, как примерный христианин, попадет прямиком в рай? Если это действительно так, он будет на небесах в тысячу раз счастливее, чем на земле. Разве я не прав?
– Разумеется, прав.
– Выходит, мы должны оказать ему последнюю услугу.
– Я согласен, – заявил Волдомир, – но при условии, что их смерть будет ужасной. Мы очень долго грабили и убивали из нужды, пришло время заняться этим из прихоти, из порочности; пусть весь мир содрогнется, узнав о наших преступлениях… Пусть люди краснеют от стыда, что принадлежат к той же породе, что и мы с вами. Еще я хочу, чтобы нашему преступлению воздвигнули памятник, который всегда будет напоминать потомкам о нашем подвиге, и мы собственными руками вырежем свои имена на его граните.
– Продолжай, злодей, мы внимательно тебя слушаем, – подзадорили мы его.
– Он сам должен поджарить своих детей и вместе с нами участвовать в трапезе, а в это время мы будем его сношать; после этого мы его свяжем, бросим в погреб и обложим остатками пищи: так он и умрет, когда придет его время.
План был одобрен единодушно, но к сожалению из-за беспечности с нашей стороны разговор услышала самая младшая из хозяйских дочерей, которую уже изувечила наша страсть – бедняжка начала хромать на одну ногу после того, как мы развлеклись с ней, а Волдомир своим огромным членом разворотил ей анус, и успокоить ее удалось только подарком. Девочка в ужасе от услышанного побежала к отцу, и тот, не мешкая, вызвал в дом солдат местного гарнизона. Однако Бог, покровительствующий злодейству, всегда одерживает верх над добродетелью, в чем не оставалось никаких сомнений.
Четверо солдат, присланных в дом нашего хозяина для его охраны, оказались нашими бывшими товарищами по несчастью, которые, как и мы, сумели сбежать из Сибири; легко догадаться, что они выбрали нашу сторону, изменив христианскому богу грузин, и бедняга, вместо трех врагов, обрел семерых. Храбрые воины с радостью согласились получить свою долю добычи и разделить наши удовольствия, и мы немедленно приступили к делу. Мы привязали своего благодетеля к столбу в обеденном зале и угостили вначале пятью сотнями ударов хлыста, которые порвали его заднюю часть в клочья, а затем – потрясающим зрелищем, когда на его глазах изнасиловали всех шестерых детей. После плотских утех их также привязали кружком вокруг отца и выпороли, забрызгав всю комнату кровью. На следующем этапе мы долго пытались вовлечь в утехи отца и заставить его совокупиться со своими несчастными детьми, но все попытки поднять его член были безуспешны, так что пришлось кастрировать его и отрезать главный мужской атрибут, а детей заставить съесть и яички и детородный орган; в довершение мы отрезали девочкам груди и силой накормили отца еще горячей и трепетавшей плотью, которую он породил.
Мы уже собирались переходить к очередным развлечениям, когда произошла неожиданная ссора в нашей среде. Среди четверых солдат был один молодой русский, чья красота в продолжение всего вечера возбуждала Волдомира так же сильно, как и меня. И вот, когда наконец мой орган оказался в заднем проходе юноши, краешком глаза я увидел, что ко мне с ножом в руке приближается поляк; в тот же миг я выхватил свой кинжал и, не покидая задницы молодого солдата, в которую уже готовился излить семя, вонзил его в грудь Волдомиру. Поляк упал на пол, из раны хлынула кровь.
– О, дьявольщина! – раздался голос Терговица, который в это время содомировал другого солдата. – Какой удар! Должен признаться, Боршан, что мне совсем не жаль этого костолома: рано или поздно он все равно то же самое сделал бы с нами.
Я вытер свой нож и только тогда испытал извержение – лишнее подтверждение тому, что убийство ничуть не мешает эякуляции, скорее наоборот. Потом я не. спеша раскурил трубку и обратился к Терговицу с такими словами:
– Знаешь, дружище, я никогда не поступил бы так с нашим товарищем, если бы давно не заметил в нем все пороки, пагубные для такой компании, как наша. Давай поклянемся всю жизнь хранить верность друг другу, и ты увидишь, что без него нам будет намного лучше.
Этот неожиданный эпизод стал завершением нашей операции. Как и было задумано, мы обшарили весь дом, по-братски разделили добычу, и союзники наши остались очень довольны. Расстались мы очень дружелюбно, однако я предложил Карлсону – так звали русского – остаться с нами, и он согласился. Мы погрузили свои вещи на двух мулов, сами вскочили на трех резвых лошадей, двинулись вдоль берега Черного моря и добрались до Константинополя.
Карлсона мы взяли с собой только в качестве слуги; хотя я был очень привязан к нему, я хорошо понимал, что еще десять-пятнадцать извержений в его великолепную задницу успокоят мою страсть, поэтому поостерегся поставить его вровень с нами, чтобы не получить в один прекрасный день опасного соперника.
Несколько грабежей на большой дороге, несколько изнасилований и убийств, которые были обычным и легким делом в этой стране, где не существовало ни правосудия, ни полиции, – этим исчерпывались наши приключения в Малой Азии, и мы спокойно, в приятном расположении духа, въехали в столицу турецкого султана, куда нас следовало бы доставить в железных клетках и препроводить прямиком на виселицу.
Чужестранцы живут не в самом Константинополе, а в его пригороде, называемом Пера. Туда мы и направились с намерением отдохнуть несколько дней, прежде чем заново заняться своим ремеслом, которое до сих пор было настолько прибыльным, что у нас с Терговицем скопилось по двести тысяч франков на каждого.
Однако, посовещавшись со своим собратом, я написал сестре письмо с просьбой выслать мне деньги и рекомендательные письма для Константинополя и заодно для Италии, куда мы намеревались отправиться из Оттоманской империи. Не прошло и двух месяцев, как я получил все необходимое. Представился банкиру, у которого мне был открыт кредит, и в его доме был очарован шестнадцатилетней девушкой, его приемной дочерью; он любил ее больше всего на свете и воспитывал как собственное дитя. Это было златовласое очаровательное создание с неземной красоты глазами, добродушное и в высшей степени наивное. И вот здесь случилось нечто совершенно неожиданное под влиянием странного каприза, впрочем, нередко случающегося г истинными распутниками. Итак, со мной произошло следующее: хотя Филогона была чрезвычайно обольстительна, хотя внушала мне очень сильные и недвусмысленные чувства, при виде ее меня охватывало непреодолимое желание, чтобы ею обладал Терговиц; только эта мысль наполняла силой мой член, и я лелеял и взращивал ее несколько дней. Не в силах сдерживаться долее, я привел венгра в дом покровителя Филогоны, которого звали
Кальни, а на обратном пути выложил приятелю свои планы, и надо сказать, они пришлись ему по вкусу.
– Я задумал это только для твоего блага, – закончил я.
– Мне кажется, – сказал Терговиц, немного подумав, – что этот план можно расширить. Говорят, этот меняла – один из самых богатых в Константинополе: почему бы нам не только соблазнить девицу, но и не ограбить ее ангела-хранителя? В таком случае мы могли бы путешествовать по Италии в свое удовольствие и с комфортом.
– Конечно, – согласился я, – но это будет нелегко: мы не можем полагаться здесь на силу – надо прибегнуть к хитрости. Поэтому предлагаю выбросить сотню тысяч крон для того, чтобы снять двухмиллионный урожай. Ты не против?
Терговиц отрицательно покачал головой и предоставил мне полную свободу действий.
Первым делом я снял загородный дом, выбрав роскошный особняк, расположенный далеко от города. Я наполнил его элегантной мебелью, нанял толпу челяди и каждый вечер устраивал впечатляющие приемы, на которых, естественно, присутствовали Филогона и Кальни. Терговиц был представлен как мой брат, чтобы дать ему самые благоприятные условия для осуществления нашего общего плана. Но неожиданно на пути моих желаний возникло непредвиденное препятствие: бедная девочка, против которой я замышлял самые страшные козни, вбила себе в голову, что влюбилась в меня.
– Я понимаю, сударь, что это очень лестное предложение, – ответила она, когда я рассказал ей о чувствах своего брата, – но коль скоро мой покровитель предоставил мне свободу выбора, я скажу со всей откровенностью, что предпочла бы услышать такое признание от вас лично.
– Милая Филогона, – заявил я, – такие слова очень приятны для гордости и самолюбия любого мужчины, но я должен ответить вам с такой же прямотой. Определенные удручающие обстоятельства, в коих я не повинен, делают меня абсолютно безразличным к женщинам, и если бы вы стали моей, я не смог бы дать вам счастья, какого вы заслуживаете, так как вам пришлось бы копировать противоположный пол, который я предпочитаю. «*
Видя, что Филогона меня совсем не понимает, я призвал на помощь лексику распутства и объяснил ей, что меня не привлекает алтарь, на котором обыкновенно женщины приносят в жертву свою любовь; тогда она, столь же откровенно, предложила мне обследовать все ее прелести, иными словами, эта добрая и наивная красавица предлагала мне всю себя без остатка. Я воспользовался столь великодушным предложением, и что же предстало моим глазам? Восхитительнейшие формы, чистые линии, исполненное неги совершенство и самое главное – потрясающий воображение зад! Как бы случайно раздвинув белоснежные полушария и приоткрыв розоватое отверстие, я сказал Филогоне, что хотел бы войти именно в этот храм. И знаете, каким был ответ юной богини?
– Я ничего не смыслю в таких делах, Боршан, но разве все мое тело не принадлежит человеку, который так властно завладел моим сердцем?
– Нет, сирена, нет! – вскричал я, лаская несравненный зад. – Делайте, что хотите.., любите меня, боготворите меня – ничто не поможет ни мне, ни вам, ибо я не чувствую к женщине ни жалости, ни желания; меня волнуют лишь непристойности и безнравственные удовольствия, и сердце мое не восприимчиво ни к любви, ни к иной другой человеческой добродетели. – Потом, опустив ее юбки и поднимаясь на ноги, я добавил: – Нет, Филогона, я не имею права жениться на вас, а мой брат может сделать вас счастливой женщиной и непременно сделает.
Прошел год, и за это время между нами установились доверительные отношения. Впрочем, занимался я не только тем, что приручал доверчивое семейство: я много времени уделял прекрасным еврейкам, прелестным юным гречанкам и очаровательным мальчикам и, чтобы наверстать все, упущенное за долгие годы сибирского воздержания, я за этот год имел сношения более, чем с тремястами предметами сладострастия обоего пола. За тысячу цехинов один еврей, торговец драгоценными камнями, числившийся среди своих клиенток многих наложниц султана Ахмеда, тайком сопроводил меня в гарем, и там, рискуя своей жизнью, я насладился шестью самыми красивыми женами Великого турка. Все они были привычны к содомии и сами предложили мне способ, который позволяет избежать беременности. Султан, всегда сопровождаемый своими кастратами, очень редко совокуплялся с наложницами с передней стороны; предварительно им смазывали задний проход особым маслом, отчего отверстие сужалось настолько, что проникнуть в него без кровопролития было невозможно. Однако мои желания пошли еще дальше: я страстно захотел поиметь тех знаменитых евнухов, в чьих задницах Великий турок забывал даже про своих жен, но поскольку их берегли лучше, чем наложниц, я не нашел никакой возможности к ним подступиться. Мне сказали, что у Ахмеда есть несколько двенадцатилетних мальчиков, превосходивших красотой все живущее на земле. А одна из султанских жен подробно рассказала мне об излюбленных пристрастиях своего господина.
– Двенадцать наложниц, опустившись на корточки, становятся в круг спиной к его центру; посередине располагается султан с четырьмя кастратами. По сигналу господина все женщины начинают одновременно испражняться в двенадцать фарфоровых чашечек; та, которая не сумеет сделать это, обречена на смерть. Не проходит и месяца, чтобы не погибли семь или восемь жен за такой проступок; убивает их сам султан, собственными руками, но это происходит втайне, и подробности казни никому не известны. После того, как женщины сделают свое дело, один кастрат собирает чашки и подносит их его величеству, который обнюхивает содержимое, вдыхает его аромат, погружает в него свой член и мажет экскрементами свое тело; после этого чашки убирают, один кастрат начинает содомировать господина, второй сосет ему член; третий и четвертый подставляют для поцелуев свои прелести. После нескольких минут таких утех четверо маленьких фаворитов по очереди испражняются ему в рот, и он проглатывает дерьмо. Затем кружок распадается: каждая женщина должна целовать господина в губы, а он в это время щиплет им груди и терзает ягодицы; исполнив этот ритуал, женщины по одной ложатся на длинную широкую кушетку, кастраты берут розги и порют их; когда все двенадцать задниц будут избиты в кровь, султан проверяет их, облизывая раны и измазанные испражнениями отверстия. После этого он возвращается к своим педерастам и содомирует их одного за другим. Но это только начало. Дальше следует очередная экзекуция: покончив с задницами кастратов, султан принимается пороть их, а женщины снова окружают его и демонстрируют самые живописные и непристойные позы. После экзекуции женщины вновь подводят к нему мальчиков, и он еще раз сношает их, но, почувствовав приближающееся извержение, мгновенно выдергивает свой орган и набрасывается на одну из наложниц, которые неподвижно и безропотно стоят перед ним. Он набрасывается на нее и избивает до тех пор, пока она не падает на пол без сознания; потом продолжает совокупляться со следующим кастратом, которого также оставляет, чтобы избить вторую жену; так происходит до тех пор, пока не дойдет очередь до последней, которая часто погибает под его ударами, и тогда его сперма выбрасывается прямо в воздух. После такой процедуры оставшиеся в живых женщины не меньше двух-трех месяцев отлеживаются в постели.
– М-да, – с восхищением произнес я, когда наложница закончила свой необыкновенный рассказ, – это и в самом деле восхитительная страсть, и я обязательно испробовал бы ее, будь так же богат, как твой господин.
– Иногда султан встречается со своими женами наедине и в такие моменты содомирует их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72