» — и ползет к кровати, глядя на барина преданными глазами. Миледи, ты берешь ее за грудки и требуешь сурово: «Говори!» Кэт, ты что говоришь?— Барин, Шурка-то, стерва траханая, после тебя к офицеру убежала! — выдала экспромт «мисс».— Близко к делу, — кивнул Федюсик, — только, во-первых, горничная по фильму не Шурка, а Пульхерия, ну и, кроме того, в XIX веке выражение «стерва траханая» не употреблялось. Или уж говорили напрямую, или как-то обходились. Ладно, на ходу придумаешь.Федюсик навел камеру на девок, стоящих на коленях. Верка замешкалась, чуть не запуталась в подоле сарафана, но все-таки сумела не грохнуться и скрылась за дверью. Кэт, которая четко врубилась в режиссерские установки, на коленях поползла к кровати, где грозно восседала Лена.— Барин! Не погуби! — заныла Кэт. — Я ведь за тем шла, чтоб глаза тебе на горничную открыть!Лена ухватила ее за перед сарафана и крепко рванула к себе:— Говори!— Пульхерия-то прямо отсюда, из-под вас, можно сказать, к офицеру побежала! — выпалила Кэт.— Отлично! — воскликнул Федюсик, останавливая камеру. — Дальше в монтаже пойдет сценка, где я Шурку трахаю. А потом как барин — Анютку. Кэт, снимай сарафан. Остаешься только в сапожках и кокошнике. Миледи, ты только кальсоны снимаешь, а рубаху застегни, чтоб сиськи раньше времени не показывать. Поза сперва обычная, супружеская, так сказать. Кэт на спине, миледи сверху. Это я отсюда, общим планом возьму. Начинаем!Кэт деловито стащила сарафан через голову, постаравшись не сдернуть кокошник. Под сарафаном у нее, конечно, ничего не оказалось, кроме коротких сапожек, должно быть, раздобытых у какого-нибудь ансамбля народного танца, и бус на шее. Белотелая, жирненькая, бесстыжая, она вальяжно развалилась на постели и, любовно погладив себя по увесистым сиськам, подбросила их на ладонях. Шлеп! Это ж надо сколько мяса дуре досталось!— Интересно, блин! — с явной похотью в голосе произнесла она и прямо-таки с вожделением поглядела на то, как Лена спускает кальсоны. «Барин» явно чувствовал себя менее уверенно, чем несчастная эксплуатируемая. Как ни странно, Лена даже меньше Федюсика стеснялась, хотя он, при своей неустойчивой секс-ориентации, все же имел статус особи мужского пола. А вот раздеваться перед этой дурой бесстыжей ей было тошно. Но… Снявши голову, по волосам не плачут, а если назвалась груздем, придется лезть в кузов.Внутренне поежившись от бесстыжих взглядов Кэт — если б маски не было, все бы увидали, что у нее лицо красное, — Лена вползла на кровать, придерживая свое «навесное оборудование», чтоб случайно не выскользнуло. Но все же встала коленями между ног толстомясой «Анютки» и ждала команды «Мотор!».— Давай, запихивай! Не стесняйся! — подбодрил Федюсик.— Так ты же камеру не включил, — смущенно пробормотала Лена.— Не волнуйся, — пояснил «режиссер-оператор», — я ж говорил, что мне сейчас только общий план нужен. А сам момент засаживания мы попозже снимем, крупно, с ручной камеры. Давай, ложись на нее. Ноги только сожми крепче, и толкай, толкай!Федюсик даже сделал несколько колебательных движений бедрами, демонстрируя, как надо толкать. Лена, в общем, и без него имела понятие, как мужики свою работу делают, только вот укладываться голым животом на зыбкое и потное пузо «Анютки» ей было не шибко приятно. И все же, собравшись с духом, улеглась, а затем без особых эмоций воткнула свободный конец фигулины в липкую дырку партнерши. Однако та, видать, была большой любительницей незнакомых ощущений.— Ой-ма! — с явным удовольствием воскликнула «Кэт». — Он прямо как настоящий, блин! Греет!— А как ты думала? — ухмыльнулся Федюсик. — Двадцать, первый век на дворе! Ну, миледи, работайте! Мотор!Как ни странно, после того, как зажужжала видеокамера и Лена сделала первые движения, стыд куда-то улетучился. Ей стало как-то по фигу, что объектив смотрит прямо на ее голую попу, что Федюсик рассматривает ее в видоискатель, а острый бабский запах, исходящий от Кэт, перестал действовать на нее отталкивающе. И даже ненависть к этой сучке бесстыжей, как ни странно, сыграла положительную роль. Лена принялась за свое «непрофильное» занятие так, что видавшая виды баба аж заохала, жадно обняла «барина» руками и жарко забормотала ей в ухо:— Ой, мамочки… Ой, родные! Да с тобой лучше, чем с мужиком…Еще несколько минут назад Лену этот комплимент скорее всего не шибко обрадовал, но сейчас она еще больше распалилась. Тем более что тот конец фигулины, который у нее самой внутри находился, тоже совершал всякие нежно-горячительные скольжения. В общем, на нее все больше накатывало безумство, и даже вовсе сумасшедшая мысль в перебаламученном сознании появилась. Ей стало казаться, что резиновая фигулина постепенно к ней прирастает и она превращается в мужика…— О-ой, ма-ма-а! — взвыла «Анютка», судорожно обхватив Лену руками и ногами. Кончила, зараза! Наверно, и Лена была близка к этому, но тут Федюсик сказал:— Стоп! Вынимайте, миледи!Лена невнятно, но очень по-мужски выругалась, а Кэт, отдуваясь, проворчала:— Так классно было, на фига остановил-то?— Еще раз напоминаю, — буркнул Федюсик, — мы бабки зарабатываем, а не удовольствие получаем. Сейчас будем крупняки снимать…Но тут дверь отворилась и в комнату вошел Ромасик, из-за спины которого выглянула Верка.— Чего ты спешишь? — сварливым бабьим тоном проворчал Ромасик. — Все равно ведь монтировать. Сделай общий план и с Веркой тоже. Заодно дашь миледи разрядочку, а то у нее животик заболит… Я же вижу, какое у нее сейчас настроение!— Хрен с вами, девочки! — буркнул Федюсик. — Верка, раздевайся! Сарафан — долой, остальное оставляешь.— Я же вроде должна была розги принести… — припомнила Вера.— Это после отснимем. Миледи, вы готовы?— Как юная пионерка, — проворчала Лена, — небось резина не размякла.Впрочем, на раздевающуюся Верку онасмотрела уже не так, как перед тем на Кэт. Верка, конечно, тоже была в теле, но гораздо симпатичнее подруги. И складок поменьше, и ноги постройнее, и животик покрасивее. А груди вообще загляденье: большие, но упругие и не рыхлые. Но самое главное — Лена теперь знала, что у нее запросто может все получиться. А потому смотрела на «Аксютку» уже с самым настоящим вожделением. Верка же поглядывала на нее с опаской. Она, конечно, подсматривала через щелку на то, как «барин» трахал «Анютку», и ее, с одной стороны, любопытство одолевало, с другой — робость. Она, видно, все же инстинктивно не хотела этой противоестественной игры…— Все лишние — за дверь! — скомандовал Федюсик. — Вера — на четвереньки. Миледи, заряжайте ей.Верка, одетая только в кокошник, сапожки и бусы, с явной робостью вползла на кровать и, встав на четыре точки, пролепетала:— Ой, только не сильно… Я боюсь!— Не боись, — с видом бывалого человека подбодрила «Кэт», — она лучше любого мужика, между прочим! И залететь от нее невозможно! Хи-хи!Лена, сама внутренне удивляясь темным чувствам, которые возбухли у нее, влезла на кровать и уже безо всякой робости потянула к себе Верку, ухватив ее ладонями за упругие половинки. Но так же просто, как «Анютке», вставить не удалось. Во-первых, снизу вверх — это не то, что сверху вниз, а во-вторых, Верка от страха зажималась маленько. Поэтому Лене пришлось надавить рукой снизу и насильно впихнуть инструмент. Верка охнула, но брыкаться и даже протестовать не стала — деньги манили. К тому же после первых же нескольких толчков, которые, должно быть, произвели на нее впечатление, Верка поймала кайф и стала толкаться задом навстречу Лене. Так пошло — лучше не надо. Верка ритмично заахала, даже иногда повизгивала, а Лена вновь почуяла, как до нее разрядка добирается. Но на сей раз Федюсик дал ей возможность довести дело до конца, и Лену так прохватило, что она навалилась на Верку, и обе они плашмя шлепнулись на постель.— Снято! — объявил Федюсик, а затем пристально поглядел Лене в глаза, на манер боксерского рефери, определяющего «стоячий нокдаун». — По-моему, миледи, вы малость устали. Надо перерывчик сделать.— Между прочим, — вновь появляясь из-за двери, произнес Ромасик, — если у нас раньше было времени вагон, то теперь — только маленькая тележка. Девушке в десять уезжать надо, а мы ей еще паспорт не сделали. Давай сейчас общий план со мной отснимем, потом ты пойдешь ей паспорт делать, а я все крупняки с бабами отсниму. Там все одно, кроме палок и дырок, ничего не видно. Мы-то можем хоть до утра возиться…— Да ей отдохнуть надо, — пробурчал Федюсик, — полчаса, может, час.— Сейчас уже половина девятого! — Ромасик показал висевшие у него на шее часы-кулон. — Час отдохнет — будет полдесятого! Соображайте, пан режиссер! Дайте ей маленько бодрящего из наших запасов. Часа на три будет свеженькая, а потом, когда в поезд сядет, заснет и до утра проспит без проблем. Нам, кстати, тоже взбодриться не помешает. Короче, доставай пузырь и пошли в гостиную!— Только по пятьдесят грамм! — хмуро сказал Федюсик. — Все равно на шестерых больше не наберется. А то потом такого наснимаем…— …Что заказчики с руками оторвут! — досказал Ромасик. — Доставай пузырь, не жадничай!Федюсик отпер какую-то тумбочку и вытащил пузатенькую бутылку с длинным горлышком, вроде бы из-под болгарской «Плиски», но без этикетки.— Пошли! — объявил он. — Штаны можно не надевать… В принципе это последнее замечание относилось только к Лене, потому что Верка и Кэт при всем желании штанов надеть не могли — у них были только сарафаны. Но поскольку они одеваться не стали, то и Лена пошла как была, в рубашке, которая только едва попу прикрывала.В гостиной собрались все шестеро. Шурочка вытащила из шкафа пятидесятиграммовые стопочки, и Федюсик с величайшей точностью — глаз-алмаз!— наполнил их некой темно-красной жидкостью, внешне похожей на кагор, но имевшей немного иной, непривычный, хотя и приятный запах.— Это пьют залпом и без закуски! — предупредил Федюсик. — Ну, будем!Все дружно опрокинули стопки. Лена аж крякнула: кагорообразная жидкость была покрепче 60-градусного виски.— Ну и настоечка! — заметила Верка. — Жиганула — только так!Уже минуту или две спустя Лена ощутила, что с ней происходит нечто странное. Усталость действительно как рукой сняло, но, кроме того, невесть откуда накатило совершенно буйное и бесстыжее веселье. Все тормоза куда-то подевались, ни одной серьезной мысли в голове не осталось, все окружающие казались прекрасными, а жизнь — не содержащей ничего опасного.— Остатки — сладки, — пробормотал Федюсик, как видно, недоумевая по поводу слишком сильного действия своего снадобья. — Не иначе, вода улетучилась, и концентрация увеличилась.Впрочем, это было последнее более-менее трезвое суждение. И на Федюсика, и на Ромасика, и на всех остальных уже нахлынула бесшабашная эйфория.— Мальчики-девочки! — заорал Федюсик, будто совершенно позабыв о том, что говорил несколько минут назад. — А не послать ли нам весь сценарий на три буквы? Составим все камеры в спальне и сделаем групповушку, а? Капитальную такую!— Правильно! — вскричал Ромасик и скинул халат, оставшись только в дамском белье. — Не правда ли, я классная девочка?— Ты гений! — заверещала Кэт. — Засади ему, миледи!— Куда? — не очень врубилась Лена, словно бы позабыв о том, с чего все начиналось, и растерянно захлопала глазами.— Все туда же, милорд! — хихикнул Ромасик. — И все тем же… Только смажьте его чем-нибудь, а то это все-таки резина…Мигом притащили вазелин, и Шура обильно смазала им резиновый пенис. В это же время Вера, не проявляя брезгливости и хихикая, смазывала вазелином задницу Ромасика. Когда вся подготовка была окончена, Ромасик с готовностью встал на четвереньки. Половинки его нежного, женственного зада разошлись в стороны, и прямо на Лену глядела теперь не очень аппетитная дырка. Но никакого отвращения она не испытывала. Наоборот, ей казалось, будто она делает нечто возвышенное и даже одухотворенное!— Смелей! — подбадривали Лену бабы. Лена влезла на кровать, встала на колени и осторожно взяла Ромасика за бедра…— Белый танец, белый танец! — блеял где-то далеко голос Федюсика. — Мадам ангаже месье!Дальше все словно бы завертелось на карусели, перед глазами заметались лица, обнаженные и полуобнаженные тела, какие-то детали интерьера… Лене было необыкновенно хорошо, все ее тело переполнялось неким безумным наслаждением, которое казалось вечным, бесконечным и неисчерпаемым. Бред сумасшедшего, ей-богу! ОТРЕЗВЕВШАЯ Когда Лена вновь обрела способность соображать и, выражаясь по-научному, адекватно оценивать окружающую обстановку, то обнаружила, что находится уже не в подвальной студии, а в своем номере, и одета не в батистовую рубашку, а в свою собственную, привычную одежду. Даже вязаная шапочка была на голове, и ботинки уже зашнурованы. Как она поднималась из подвала, одевал ее кто-то или она сама одевалась — Лена совершенно не помнила.Наверно, можно было запросто подумать, что она просто заснула тут, в номере, сидя в кресле перед телевизором, а все происходившее в подвале ей просто приснилось. Однако во рту чувствовался некий специфический вкус того самого напитка, которым Федюсик угощал свою «съемочную группу». Запахи какие-то прилипли — явно чужие, но знакомые по подвальным делам.Чувствовала она себя вполне нормально, голова не болела, никакого похмелья не ощущалось, сухоты во рту не чуялось. Излишнего веселья она, правда, тоже не испытывала, но во всем теле никаких болезненных явлений не отмечалось. И сонливости тоже. Была эдакая трезвая, здоровая бодрость.На столике рядом с Леной лежали два паспорта на имя Елены Павленко — общегражданский и заграничный. Ни того, ни другого у Лены до начала всей этой фантасмагории на руках не было. Но кто и как вручил ей эти паспорта, она абсолютно не помнила.Конечно, Лена не преминула полюбоваться на фотографии в общегражданском паспорте. То есть на себя шестнадцатилетнюю и двадцатипятилетнюю. Поскольку, как уже говорилось, на самом деле Лене (вообще-то, Лиде) было двадцать два года, фотографии, по идее, представляли собой ее прошлое и будущее. Но, согласно паспорту, Лена состарилась аж на четыре года, и то, как видно, благодаря милости Федюсика, утверждавшего, что выглядит она на двадцать восемь — тридцать лет.Лена не помнила, какой она была в шестнадцать лет, но мордашка кругленькой лупоглазой девочки, которая получилась на фото благодаря компьютерным ухищрениям Федюсика, ей очень понравилась. Сходство было несомненное, и вместе с тем фотография выглядела заметно более старой, чем фотография «двадцатипятилетней» Лены.Загранпаспорт оказался менее интересным, там была та же фотография, «на двадцать пять лет», только по-другому оформленная.Потом Лена поглядела на часы и заволновалась. На циферблате значилось 22.15, то есть тот самый «контрольный срок», по истечении которого ее собирались отправить из этого заведения на вокзал, вроде бы уже прошел. Неужели она проспала и «оказия» уехала без нее? Потом, правда, Лена припомнила, что Шурочка говорила не «отправят в десять», а «после десяти». Это, конечно, понятие растяжимое.Но сомневаться пришлось недолго. В номер без стука вошла Шурочка, весело подмигнув Лене как старой интимной подружке. С собой она принесла, как ни странно… мотоциклетный шлем с темным забралом из оргстекла.— Вот, велено тебе передать. Собирай вещички и спускайся вниз, минут через пятнадцать поедешь.— На мотоцикле? — искренне удивилась Лена.— Ну, вроде того… на снегоходе. Больше ничего не пройдет — метель бушует. Там, внутри шлема, еще шапочка есть, на манер омоновской — одни глаза видно. Это чтоб лицо не померзло… Ну, бывай, привет Москве! Жалко прощаться вообще-то! — и Шурочка ласково, но не без легкого похабства поглядела Лене в глаза.— Взаимно, — пробормотала Лена, у которой все шибко перепуталось в голове, а потому не сумела сразу припомнить, чем могла уноровить здешней обслуге. Впрочем, на всякий случай, перед тем как надеть шерстяной подшлемник с прорезью для глаз — даже рот и нос были закрыты, Лена поцеловала Шурочку в пухлую щечку. Шурочка тоже ее чмокнула и торопливо убежала.Конечно, и шлем, и подшлемник Лену очень устраивали. Если эта жуткая Валерия все еще здесь, то даже, столкнувшись с Леной нос к носу где-нибудь в коридоре или на лестнице, она вряд ли узнает ее через эти намордники. Конечно, Валерия могла и по одежке ее опознать, но все-таки прикид у Лены не самый запоминающийся. Таких курток, джинсов и ботинок полным-полно.Перед тем как выйти из номера, Лена, конечно, запихнула в куртку документы, а заодно проверила бумажник. Федюсик, похоже, и впрямь ничего не взял с нее за загранпаспорт. Наверно, надо было зайти и попрощаться, спасибо сказать, но Лене уж очень хотелось поскорее убраться отсюда, пока ее Валерия Михайловна не сцапала. Пистолет оказался на месте, пять патронов из «маргошки» никуда не испарились, а никаких иных вещей после потери рюкзачка у Лены не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53