У старшей также была своя мечта. В голубой дали ей мерещи
лся поставщик, какой-нибудь добродушный, очень богатый толстяк, снабжав
ший провиантом армию, муж восхитительно глупый, человек Ч миллион или х
отя бы префект; приемы в префектуре, швейцар с цепью на шее в прихожей, тор
жественные балы, речи в мэрии, она Ч «супруга г-на префекта» Ч все это ви
хрем носилось в ее воображении. Итак, каждая из сестер предавалась в юнос
ти своим девичьим грезам. У обеих были крылья, но у одной Ч ангела, а у друг
ой Ч гусыни.
Однако ни одно желание на этом свете полностью не осуществляется. Нынче
рай на земле невозможен. Младшая вышла замуж за героя своих мечтаний, но в
скоре умерла. Старшая замуж не вышла.
К моменту ее появления в нашей повести она была уже старой девой, закорен
елой недотрогой, удивительно остроносой и тупоголовой. Характерная под
робность: вне узкого семейного круга никто не знал ее имени. Все звали ее «
мадмуазель Жильнорман-старшая».
По части чопорности мадмуазель Жильнорман-старшая могла бы дать нескол
ько очков вперед любой английской мисс. Ее стыдливость не знала пределов
. Над ее жизнью тяготело страшное воспоминание: однажды мужчина увидел е
е подвязку.
С годами эта неукротимая стыдливость усилилась. М-ль Жильнорман все каз
алось, что ее шемизетка недостаточно непроницаема для взоров и недостат
очно высоко закрывает шею Она усеивала бесконечным количеством застеж
ек и булавок такие места своего туалета, куда никто и не помышлял глядеть.
Таковы все недотроги: чем меньше их твердыне угрожает опасность, тем бол
ьшую они проявляют бдительность.
Однако пусть объяснит, кто может, тайны престарелой невинности: она охот
но позволяла целовать себя своему внучатному племяннику, поручику улан
ского полка Теодюлю.
И все же, несмотря на особую благосклонность к улану, этикетка «недотрог
и», которую мы на нее повесили, необыкновенно подходила к ней. М Ч ль Жиль
норман представляла собою какое-то сумеречное существо. Быть недотрого
й Ч полудобродетель, полупорок.
Неприступность недотроги соединялась у нее с ханжеством Ч сочетание о
чень удачное. Она состояла членом Общества Пресвятой девы, надевала иног
да в праздник белое покрывало, бормотала себе под нос какие-то особые мол
итвы, почитала «святую кровь», поклонялась «святому сердцу Иисусову», пр
оводила целые часы перед алтарем в стиле иезуитского рококо, в молельне,
закрытой для простых верующих, предаваясь созерцанию и возносясь душою
ввысь к мраморным облачкам, плывшим меж длинных деревянных лучей, покрыт
ых позолотой.
У нее была приятельница по молельне, такая же старая дева, как она сама, Ч
м-ль Вобуа, круглая дура; сравнивая себя с ней, м-ль Жильнорман не без удово
льствия отмечала, что она сама Ч первейшая умница. Кроме всяких Agnus dei и Ave Maria и
разных способов варки варенья, м-ль Вобуа решительно ни о чем не имела пон
ятия. Являясь в своем роде феноменом, она блистала глупостью, как горност
ай Ч белизной, только без единого пятнышка.
Надо сказать, что, состарившись, м Ч ль Жильнорман скорее выиграла, нежел
и проиграла. Это судьба всех пассивных натур. Она никогда не была злой, что
можно условно считать добротою, а годы сглаживают углы, и вот со временем
она мало-помалу смягчилась. Ее томила какая-то смутная печаль, причины ко
торой она не знала. Все ее существо являло признаки оцепенения уже кончи
вшейся жизни, хотя в действительности ее жизнь еще и не начиналась.
Она вела хозяйство отца. Дочь занимала подле г-на Жильнормана такое же ме
сто, какое занимала подле его преосвященства отца Бьенвеню его сестра. С
емьи, состоящие из старика и старой девы, отнюдь не редкость и всегда явля
ют трогательное зрелище двух слабых созданий, пытающихся найти опору др
уг в друге.
Кроме старой девы и старика, в доме был еще ребенок, маленький мальчик, все
гда трепещущий и безмолвный в присутствии г-на Жильнормана. Г-н Жильнорм
ан говорил с ним строго, а иногда замахивался тростью: «Пожалуйте сюда, су
дарь! Подойди поближе, бездельник, сорванец! Ну, отвечай же, негодный! Да ст
ой так, чтоб я тебя видел, шельмец!» и т.д. и т.д. Он обожал его.
Это был его внук. Мы еще встретимся с этим ребенком.


Книга третья
Дед и внук

Глава первая.
Старинный салон

Когда Жильнорман жил на улице Сервандони, он был частым гостем самых изб
ранных аристократических салонов. Несмотря на его буржуазное происхож
дение, Жильнормана принимали всюду. А поскольку он был вдвойне умен, во-пе
рвых, своим собственным умом, а во-вторых Ч умом, который ему приписывали
, общества его даже искали, а его самого окружали почетом. Но он бывал толь
ко там, где мог задавать тон. Есть люди, готовые любой ценой добиваться вли
яния, желающие во что бы то ни стало возбуждать к себе интерес; если им не у
дается играть роль оракулов, они переходят на роли забавников. Жильнорма
н не принадлежал к их числу. Он умел пользоваться весом в роялистских сал
онах, нисколько не в ущерб собственному достоинству. Он всюду слыл за ора
кула. Ему случалось выходить победителем из споров не только с г-ном Бона
льдом, но и самим г-ном Бенжи-Пюи-Валле.
Около 1817 года он неизменно проводил два вечера в неделю у жившей по соседс
тву, на улице Феру, баронессы де Т., особы достойной и уважаемой, муж которо
й занимал в царствование Людовика XVI пост французского посла в Берлине. Ба
рон де Т., увлекавшийся животным магнетизмом, экстатическими состояниям
и и ясновиденьем, умер разоренным в эмиграции, оставив взамен всех богат
ств переплетенную в красный сафьян золотообрезную десятитомную рукопи
сь прелюбопытных воспоминаний о Месмере и его чане. Г-жа де Т. из гордости
не опубликовала этих воспоминаний и существовала на маленькую ренту, ка
ким-то чудом уцелевшую. Г-жа де Т. держалась вдали от двора, представлявше
го собою, по ее словам, чересчур «смешанное общество», и жила в бедности, в
благородном и высокомерном уединении. Два раза в неделю у ее вдовьего ка
мелька собирались друзья, Ч это был роялистский салон самой чистой вод
ы. Здесь пили чай и, в зависимости от того, откуда дул ветер и настраивал ли
он на элегический лад или на дифирамбы, то сокрушенно вздыхали, то громко
возмущались современными порядками, хартией, бонапартистами, оскверне
нием голубой орденской ленты, жалуемой буржуазии, и «якобинством» Людов
ика XVIII. Здесь вполголоса делились надеждами, которые подавал брат короля,
будущий Карл X.
Здесь восторгались уличными песенками, в которых Наполеон назывался Пр
остофилей. Герцогини, изящные и очаровательные светские женщины, восхищ
ались куплетами по адресу «федератов»:

Эй ты, засунь в штаны рубаху!

Ведь скажут про тебя, дурак,
Что санкюлоты все со страху
Уж поднимают белый флаг!

Здесь забавлялись каламбурами, невинной игрой слов, казавшейся всем нео
быкновенно меткой и язвительной. Сочиняли четверостишия или даже двуст
ишия. Так, на умеренный кабинет министра Десоля, в который входили Деказ и
Десер, были сочинены стихи:

Чтоб мигом укрепить сей шатк
ий трон,
Деказ, Десоль, Десер, вас надо выгнать вон.

Или переделывали списки членов палаты пэров, этой «мерзостной якобинск
ой палаты», комбинируя и переставляя фамилии в таком порядке, что получа
лось смешно.
В этом мирке пытались пародировать революцию. Во что бы то ни стало хотел
и обратить слова ее гнева против нее самой. Распевали, с позволения сказа
ть, собственную Ca ira:

Ax, дела пойдут на лад!
Буонапартистов на фонарь!

Песни напоминают гильотину. Они равнодушно рубят голову сегодня одному,
завтра другому. Для них это только новый вариант.
Во время происходившего как раз в ту пору, в 1816 году, процесса Фюальдеса, зд
есь симпатизировали Бастиду и Жозиону, потому что Фюальдес был «буонапа
ртистом». Либералов именовали здесь «братьями и друзьями», Ч это звуча
ло как наивысшее оскорбление.
Как на иных церковных колокольнях, так и в салоне баронессы де Т. было два
флюгера. Одним из них являлся г-н Жильнорман, другим Ч граф де Ламот-Валу
а, о котором не без уважения говорили друг другу на ушко: «Вы знаете? Это то
т самый Ламот, что был причастен к делу об ожерелье». Политические партии
идут на подобного рода странные амнистии.
Добавим к этому, что в буржуазной среде человек теряет в глазах общества,
если он слишком легко сходится с людьми. Здесь требуют осторожности в вы
боре знакомств; совершенно так же, как от соседства с зябнущими происход
ит убыль тепла, от близости к лицам, заслуживающим презрение, происходит
убыль уважения. В старину высший свет ставил cебя над этим законом, как и в
ообще над всеми законами. Мариньи, брат Помпадур, был вхож к принцу де Суби
з. Несмотря на… Нет, именно поэтому. Дюбарри, выведший в люди небезызвестн
ую Вобернье, был желанным гостем у маршала Ришелье. Высший свет Ч тот же О
лимп. Меркурий и принц де Гемене чувствуют себя там как дома. Туда примут и
вора, лишь бы он был богом.
Старый граф де Ламот, которому в 1815 году исполнилось уже семьдесят пять ле
т, ничем особым не отличался, если не считать молчаливости, привычки гово
рить нравоучительным тоном, угловатого холодного лица, изысканно учтив
ых манер, наглухо, до самого шейного платка, застегнутого сюртука и длинн
ых скрещенных ног в обвисших панталонах цвета жженой глины. Одного цвета
с панталонами было и его лицо.
С графом де Ламотом «считались» в салоне по причине его «известности» и
Ч как ни странно, но это факт Ч потому, что он носил имя Валуа.
Что касается г-на Жильнормана, то он пользовался самым искренним уважен
ием. Слово его было законом. Несмотря на легкомыслие, он обладал, нискольк
о не в ущерб своей веселости, какой-то особой манерой держать себя: внушит
ельной, благородной, добропорядочной и не лишенной некоторой примеси бу
ржуазной спеси. К этому надо добавить его преклонный возраст. Иметь за пл
ечами целый век чего-нибудь да стоит. Годы образуют в конце концов вокруг
головы ореол.
К тому же старик славился шуточками, напоминавшими блестки старого двор
янского остроумия. Вот одна из них. Когда прусский король, восстановив на
престоле Людовика XVIII, посетил его под именем графа Рюпена, потомок Людови
ка XIV оказал ему прием, приличествовавший разве только какому-нибудь марк
графу Бранденбургскому, и проявил по отношению к нему самую утонченную п
ренебрежительность. Жильнорману это очень понравилось. «Все короли, кро
ме французского, Ч сказал он, Ч захолустные короли». Однажды кто-то спр
осил при нем: «К чему приговорили редактора газеты Французский курьер?»
Ч «К пресеченью», Ч последовал ответ. «Пре в данном случае излишне», Ч
заметил Жильнорман. Так создается репутация.
В другой раз, во время Те deum в день годовщины реставрации Бурбонов, увидев п
роходившего мимо Талейрана, он обронил: «А вот и его превосходительство
Зло».
Жильнорман появлялся обыкновенно в сопровождении дочери, долговязой д
евицы, которой было тогда лишь немного за сорок, а на вид все пятьдесят, и х
орошенького мальчика лет семи, белокурого, розового, свежего, с веселым, д
оверчивым взглядом. При появлении в салоне мальчик неизменно слышал вок
руг себя шепот: «Какой хорошенький! Какая жалость! Бедное дитя!» Это был то
т самый ребенок, о котором мы только что сказали несколько слов. Его назыв
али «бедным» потому, что отцом его был «луарский разбойник».
А луарский разбойник был тем самым вышеупомянутым зятем Жильнормана, ко
торого Жильнорман именовал «позором своей семьи».

Глава вторая.
Один из кровавых призраков того времени

Всякий, кто посетил бы в те годы городок Вернон и кто, гуляя там по прекрас
ному каменному мосту, которому, несомненно, предстоит вскоре быть замене
нным каким-нибудь безобразным сплетением из железа и проволоки, взгляну
л бы через парапет, непременно заметил бы человека лет пятидесяти, в кожа
ной фуражке, в брюках и куртке из грубого серого сукна, с пришитым к ней же
лтым лоскутком, бывшим ранее красной орденской ленточкой, в деревянных б
ашмаках, почти совсем седого, с обветренным и почти черным от загара лицо
м, с широким шрамом, пересекавшим лоб и спускавшимся на щеку, согнувшегос
я, сгорбленного, до срока состарившегося; целый день человек этот расхаж
ивал с заступом и садовым ножом по одному из находившихся близ моста ого
роженных участков, словно цепью террас окаймляющих левый берег Сены, Ч
по одному из тех очаровательных, заросших цветами уголков, которые, будь
они побольше, могли бы сойти за сад, а будь поменьше Ч за букет. Все эти уча
стки одним концом упираются в реку, а другим в дома. Самый маленький из эти
х уголков и самый убогий из этих домиков занимал около 1817 года вышеупомян
утый человек в куртке и деревянных башмаках. Он жил тут одиноко и уединен
но, тихо и бедно, в обществе служанки, о которой трудно было сказать Ч мол
ода она или стара, хороша или дурна собой, крестьянка это или мещанка. Он н
азывал свой квадратик земли садом, и сад этот славился в городе чудесным
и цветами, которые он там выращивал. Только этим он и занимался.
Трудом, упорством, тщательным уходом и обильной поливкой ему удалось всл
ед за творцом и самому сотворить несколько сортов тюльпанов и георгин, о
чем, по-видимому, позабыла природа. Он был изобретателен и опередил Сулан
жа Бодена, пустив поросшие вереском грядки под редкие и ценные культуры
американского и китайского кустарника. В летнюю пору, с рассветом, он поя
влялся на дорожках сада и принимался за подрезку, подчистку, прополку, по
ливку, расхаживая среди цветов с добрым, печальным и кротким видом. Иногд
а, задумавшись, он часами простаивал неподвижно, то слушая пение птиц или
доносившийся из ближнего дома лепет младенца, то разглядывая росинку на
травке, игравшую, как драгоценный камень в лучах солнца. Он довольствова
лся самой скромной пищей, молоко предпочитал вину. Ребенок мог бы команд
овать им; служанка позволяла себе бранить его. Он был застенчив до дикост
и, редко выходил из дому и ни с кем, кроме нищих, стучавшихся к нему, да своег
о духовника, добрейшего старого аббата Мабефа, не виделся. Впрочем, если к
то-либо из местных жителей или приезжих, человек совершенно ему неизвес
тный, которому хотелось поглядеть на тюльпаны и розы, дергал за его звоно
к, он приветливо открывал двери своего домика. Это и был луарский разбойн
ик.
И вместе с тем каждому, кто вздумал бы почитать воспоминания о военных по
ходах, биографии военных деятелей, Монитер и бюллетени великой армии, до
лжно было броситься в глаза довольно часто встречающееся там имя Жоржа П
онмерси. Юношей этот Жорж Понмерси служил рядовым в Сентонжском полку. Н
аступила революция. Сентонжский полк вошел в состав Рейнской армии, ибо
старые, существовавшие при монархии полки сохраняли присвоенные им наз
вания провинций даже после падения монархии и были слиты в бригады лишь
в 1794 году. Понмерси сражался под Шпейером, Вормсом, Нейштадтом, Тюркгеймом,
Альцеем и Майнцем, Ч в отряде из двухсот человек, составлявшем арьергар
д Гушара. Он был в числе двенадцати храбрецов, которые стойко держались з
а старым Андернахским крепостным валом, сражаясь с корпусом принца Гесс
енского, и отступили, присоединившись к основным силам, лишь после того к
ак неприятельские пушки разворотили бруствер от гребня до основания, в в
ойсках Клебера он сражался при Маршьенне и у Мон Ч Палиселя, где был ране
н в руку картечью. Затем он отправляется на итальянскую границу; здесь мы
находим его среди тридцати гренадеров, защищавших под командор»! Жубера
Тендское ущелье. Жубер был произведен за это дело в генерал-адъютанты, а П
ончерси Ч в подпоручики. Осыпаемый картечью в битве при Лоди, онстоял по
дле Бертье и заслужил отзыв Бонапарта: «Наш пострел везде поспел: он и в ар
тиллерии, он и в кавалерии, он и в инфантерии». Понмерси видел, как с поднят
ой саблей и с криком: «Вперед!» пал в сражении при Нови его бывший командир
генерал Жубер. Выполняя боевое поручение, он со своей ротой отплыл на лег
ком паруснике, шедшем из Генуи, в один из маленьких портов побережья, Ч к
уда именно, не помню, Ч и попал в пренеприятное положение, очутившись меж
ду семью и восемью английскими кораблями. Капитан, родом генуэзец, хотел
сбросить пушки в море, спрятать солдат в межпалубном пространстве и прос
кользнуть в темноте под видом торгового судна. Но Понмерси велел поднять
на флагштоке национальный флаг и смело прошел под пушками английских фр
егатов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11