Это п
ечальное явление стало настолько обыденным, что сложилось даже особое в
ыражение: «быть выкинутым на парижскую мостовую».
Укажем попутно, что старую монархию не беспокоило подобное небрежение к
детям. Существование некоторого количества праздношатающихся и бродяг
в низших слоях общества входило в интересы высших сфер и было на руку вла
сть имущим. «Вред» распространения образования среди детей простого на
рода был возведен в догму. «Нам не нужны недоучки» Ч это стало требовани
ем дня. А детское невежество логически вытекает из детской бесприютност
и.
Впрочем, по временам монархия испытывала нужду в детях и в таких случаях
производила очистку улиц.
При Людовике XIV, чтоб не заходить слишком далеко, Ч по желанию короля, и же
ланию весьма разумному, Ч было решено создать флот. Идея сама по себе хор
ошая, но посмотрим, какими средствами она осуществлялась. Флот немыслим,
если наряду с парусными судами, являющимися игрушкой ветра, не Существуе
т судов, свободно передвигающихся в любом направлении с помощью весел ил
и пара. Место нынешних пароходов в те времена занимали во флоте галеры. Сл
едовательно, нужно было обзавестись галерами. Но галеры не могут обойтис
ь без гребцов. Следовательно, нужно было обзавестись гребцами. Кольбер, п
ри посредстве провинциальных интендантов и парламентов, увеличивал, ск
олько мог, число каторжников. Судейские весьма услужливо шли ему в этом н
австречу. Человек не снял шляпы перед проходившей мимо церковной процес
сией Ч гугенотская повадка! Ч его отправляли на галеры. Попадался маль
чишка на улице, и если только оказывалось, что он уже достиг пятнадцатиле
тнего возраста и у него нет приюта, Ч его отправляли на галеры. Великое ц
арствование, великий век!
При Людовике XV в Париже наблюдались случаи исчезновения детей. Полиция п
охищала их в каких-то неведомых, таинственных целях. Люди с ужасом переше
птывались и строили чудовищные предположения относительно ярко-алого
цвета королевских ванн. Барбье простодушно повествует об этом. Случалос
ь, что полицейские из-за нехватки детей забирали и таких, у которых были р
одители. Отцы в отчаянии набрасывались на полицейских. Тогда вмешивался
в дело парламент и приговаривал к повешенью… Кого? Полицейских? Нет, отцо
в!
Глава седьмая.
Гамены могли бы образовать индийскую касту
Парижские гамены Ч это почти что каста. И, надо сказать, не всякому открыт
в нее доступ.
Слово «гамен» впервые попало в печать и перешло из простонародного язык
а в литературный в 1834 году. Оно появилось в первый раз на страницах небольш
ого рассказа Клод Ге. Разразился скандал. Но слово привилось.
Основания, на которых зиждется уважение гаменов друг к другу, разнообраз
ны. Мы близко знали одного гамена, который пользовался большим почетом и
вызывал необыкновенный восторг товарищей, потому что видел, как человек
упал с колокольни Собора Парижской Богоматери. Другой добился такого же
почета потому, что ему удалось пробраться на задний двор, где временно бы
ли сложены статуи с купола Дома инвалидов и «стибрить» там малую толику
свинца. Третий Ч потому, что видел, как опрокинулся дилижанс. Еще один Ч
потому, что «знавал» солдата, который чуть было не выколол глаз какому-то
буржуа.
Вот почему становится понятным восклицание одного парижского гамена
Ч глубокомысленное восклицание, над которым по неведению смеются непо
священные: «Господи боже мой! Какой же я несчастный! Подумать только, ведь
мне еще ни разу не пришлось видеть, как падают с шестого этажа!» (причем мн
е произносилось, как мине, а этаж, как етаж).
Надо заметить, что недурно сказал и один крестьянин: «Послушай, отец, твоя
жена хворала и умерла от болезни; почему ты не позвал доктора?» Ч «Воля ва
ша, сударь, мы люди бедные, нам приходится умирать самосильно». Но если в э
тих словах отражена вся крестьянская пассивность, то все вольнодумство
и анархизм мальчонки из предместья нашли полное выражение в нижеследую
щем: преступник, приговоренный к смертной казни, слушает в тележке, везущ
ей его к месту казни, напутствие духовника. «Он разговаривает с попом! Ч
негодующе восклицает дитя Парижа. Ч Экий трус!»
Некоторая смелость в вопросах религии придает гамену авторитет. Очень в
ажно быть свободомыслящим.
Присутствовать при казнях Ч его долг. Гамены разглядывают гильотину, со
смехом обмениваются замечаниями, дают ей разные шутливые прозвища: «Про
щай, суп», «Ворчунья», «Голубая (небесная) мамаша», «Последний глоточек» и
т.д. и т д. Чтобы ничего не упустить из предстоящего зрелища, они влезают на
стены, взбираются на балконы, карабкаются на деревья, виснут на решетках,
цепляются за трубы. Гамен Ч прирожденный кровельщик, как и прирожденный
моряк. Ни крыша, ни мачта ему не страшны. Никакое празднество не может для
него сравниться с Гревской площадью. Сансон и аббат Монтес Ч самые попу
лярные имена. Чтобы подбодрить осужденного, его встречают гиканьем. Иног
да им восхищаются. Ласнер, будучи гаменом и глядя, как мужественно умирал
страшный Дотен, произнес слова, исполненные предчувствия собственной с
удьбы: «Я ему завидовал». Никто среди гаменов не слыхал о Вольтере, но зато
все отлично знают Папавуана. В этом сонме героев не делают различия межд
у «политиками» и убийцами. Предание о том, кто какой имел вид в свой послед
ний час, сохраняется обо всех. Известно, что Толерон был в шапке кочегара,
Авриль Ч в меховой фуражке, Лувель Ч в круглой шляпе, что лысый старик Де
лапорт оставался с непокрытой головой, что Кастен был румян и очень крас
ив, Бориес носил короткую романтическую бородку, Жан Мартен не снял подт
яжек, а мать и сын Лекуфе ссорились между собой. «Будет вам делить вашу кор
зину!» Ч крикнул им какой-то гамен. Другой, желая посмотреть, как повезут
Дебакера, но из-за малого своего роста ничего не видя в толпе, облюбовывае
т фонарный столб на набережной и лезет на него. Стоящий возле на посту жан
дарм хмурит брови. «Позвольте мне влезть, господин жандарм! Ч просит гам
ен и, чтобы задобрить служителя власти, добавляет: Ч Я не свалюсь». Ч «А м
не-то что, свалишься ты или нет», Ч отвечает жандарм.
Большое значение придают гамены несчастным случаям. Наивысший почет об
еспечен тому, кому случится, например, глубоко, «до самой кости», порезать
ся.
Немалым уважением пользуется у гаменов также кулак. Излюбленная фраза г
амена: «Я здорово сильный. Во!» Быть левшой считается очень завидным свой
ством, а косить на оба глаза Ч весьма ценным качеством.
Глава восьмая,
в которой идет речь об одной милой шутке последнего короля
С наступлением лета гамен превращается в лягушку. По вечерам, когда стем
неет, с угольной баржи или мостков, где стирают прачки, в полное нарушение
всех законов стыдливости и полицейских правил, он бросается вниз голово
й в Сену, прямо против Аустерлицкого или Иенского моста. Но, поскольку пол
ицейские не дремлют, положение частенько становится крайне драматичны
м, что и породило раздавшийся в один прекрасный день достопамятный братс
кий клич. Клич этот, получивший славную известность около 1830 года, являетс
я стратегическим предостережением, передаваемым от гамена к гамену. Он с
кандируется, как строфы Гомера, почти с такими же малодоступными пониман
ию ударениями, как мелопеи элевзинских празднеств, в нем слышится античн
ое «Эвоэ!» Вот этот клич: «Гэй, тюти, ге Ч эй, не заразись! Фараоны близко, ше
велись, собирай свои пожитки, живо, сточной трубы держись!»
Кое-кто из этой мошкары, как они сами себя называют, умеет читать, кое-кто
Ч писать, но рисовать, с грехом пополам, умеют все. Какими-то таинственны
ми путями взаимного обучения гамен приобретает таланты, которые могут о
казаться полезными общественному делу. С 1815 по 1830 год он подражал крику инд
юка. С 1830 по 1848 малевал на всех стенах груши. Раз летним вечером Луи Ч Филипп,
возвращаясь пешком во дворец, заметил карапуза, который, обливаясь потом
и приподнимаясь на цыпочках, старался нарисовать углем огромную грушу н
а одном из столбов решетки в Нельи. С присущим ему добродушием, унаследов
анным от Генриха IV, король помог ребенку и сам нарисовал грушу, а затем дал
ему луидор, пояснив: «Тут тоже груша». Гамен любит шум и гам, рад всякому ск
андалу. Он терпеть не может «попов». Как-то на Университетской улице одно
го из таких шельмецов застали рисующим нос на воротах дома э 69. «Зачем ты э
то делаешь?» Ч спросил его прохожий. «Здесь живет поп», Ч ответил ребено
к. В доме действительно жил папский нунций. Но как бы ни был в га мене силен
вольтерьянский дух, он не прочь при случае поступить в церковный хор, и то
гда он добросовестно исполняет во время службы свои обязанности. Две вещ
и, которых он, страстно желая, никак не может достигнуть, обрекают его на м
уки Тантала, Ч низвергнуть правительство и отдать починить свои штаны.
Гамен в совершенстве знает всех парижских полицейских и, встретившись с
любым, безошибочно назовет его имя. Он может перечислить их всех по пальц
ам. Изучает их повадки, имеет о каждом определенное мнение. Как в открытой
книге, читает он в душе полицейских и живо, без запинки отрапортует вам: «В
от этот Ч ябеда; этот Ч злюка; этот Ч задавака; этот Ч сущая умора (все эт
и слова: ябеда, злюка, задавака, умора Ч имеют в его устах особый смысл); а в
от тот вообразил себя хозяином Нового моста и не дает публике прогуливат
ься по карнизам по ту сторону перил; а вот у этого прескверная привычка др
ать людей за уши», и т.д. и т.д.
Глава девятая.
Древний дух Галлии
Что-то родственное с этим ребенком было у Поклена Ч сына рынка; было оно
и у Бомарше. Гаменство Ч разновидность галльского характера. Примешанн
ое к здравому смыслу, оно придает ему порой крепость, как вину Ч алкоголь
, иногда же является недостатком. Если можно допустить, что Гомер пустосл
овит, то про Вольтера можно сказать, что он гаменствует. Камилл Демулен бы
л жителем предместий. Шампионе, невежливо обращавшийся с чудесами, вырос
на парижской мостовой. Еще мальчишкой он «орошал» паперти церквей Сен-Ж
анде-Бове и Сент-Этьен-дю-Мон. А усвоив привычку бесцеремонно «тыкать» р
аке святой Женевьевы, он, не задумываясь, отдал команду и фиалу святого Ян
уария.
Парижский гамен одновременно почтителен, насмешлив и нагл. У него скверн
ые зубы, потому что он плохо питается, и желудок его всегда не в порядке, но
у него прекрасные глаза Ч потому что он умен. В присутствии самого Иегов
ы он не постеснялся бы вприпрыжку, на одной ножке, взбираться по ступеньк
ам райской лестницы. Он мастер ножного бокса. Пути его развития неиспове
димы. Вот он играет, согнувшись, в канавке, а вот уже выпрямляет спину, вовл
еченный в восстание. Картечи не сломить его дерзости: миг Ч и сорвиголов
а становится героем. Подобно маленькому фиванцу, потрясает он львиной шк
урой, барабанщик Бара был парижским гаменом. Как конь Священного писания
подает голос «Гу-гу!», так он кричит: «Вперед!», и мальчонка мгновенно выра
стает в великана.
Это дитя не только скверны, но и высоких идеалов. Измерьте всю широту разм
аха от Мольера до Бара.
Итак, делаем вывод: гамен Ч существо, которое забавляется, потому что оно
несчастно.
Глава десятая.
Ессе paris, ессе homo
Се Париж, се человек (лат.)
А теперь сделаем еще один вывод: парижский гамен является ныне тем же, чем
был некогда римский graeculus
Грек (презрительно) (лат.)
. Это народ-дитя с морщинами старого мира на челе.
Гамен Ч краса нации и вместе с тем Ч ее недуг. Недуг, который нужно лечит
ь. Но чем? Учением.
Учение оздоровляет.
Учение просвещает.
Источником всего благородного в сфере социальных отношений является н
аука, литература, искусство, образование. Воспитывайте же, воспитывайте
людей! Дайте им свет знаний, чтобы они могли согревать вас! Рано или поздно
великий вопрос всеобщего обучения завоюет признание непреложной исти
ны, и тогда тем, кто будет стоять у власти, придется под давлением французс
кой передовой мысли решать, на ком остановить выбор: на истинном сыне Фра
нции или на гамене Парижа; на ярком пламени, зажженном лучами просвещени
я, или на болотном огоньке, мерцающем во мраке невежества.
Гамен Ч олицетворение Парижа, а Париж Ч олицетворение мира.
Ибо Париж всеобъемлющ. Париж Ч мозг человечества. Этот изумительный гор
од представляет собою изображение в миниатюре всех отживших и всех суще
ствующих нравов. Глядя на Париж, кажется, что видишь изнанку всеобщей ист
ории человечества, а в разрывах Ч небо и звезды. У Парижа есть свой Капито
лий Ч городская ратуша, свой Парфенон Ч Собор Парижской Богоматери, св
ой Авентинский холм Ч Сент-Антуанское предместье, свой Азинарий Ч Сор
бонна, свой Пантеон Ч тоже Пантеон, своя Священная дорога Ч бульвар Ита
льянцев, своя Башня ветров Ч общественное мнение. И он не сбрасывает с Ге
моний Ч он отдает на посмешище. Его majo
Щеголь (исп.)
зовется хлыщом, транстеверинец Ч жителем предместья, hammal
Носильщик (ара
бск.)
Ч крючником, ладзарони Ч мазуриком, кокней Ч фатом. Все, что сущес
твует где бы то ни было, есть и в Париже. Рыбная торговка Дюмарсе сумела бы
подать реплику эврипидовой зеленщице; дискобол Веян оживает в канатном
плясуне Фориозо; воин Ферапонтигон мог бы пройтись под ручку с гренадеро
м Вадебонкером; антикварий Дамасип, наверно, чувствовал бы себя как дома
у парижских торговцев старым хламом; Сократ, конечно, был бы брошен в Венс
енский замок, а Дидро засажен Агорой в тюрьму; если Куртилусу принадлежи
т такое изобретение, как жареный еж, то Гримо де ла Реньеру Ч такое, как ро
стбиф в сале; в шарообразном куполе арки Звезды мы видим возрожденной тр
апецию Плавта; повстречавшийся Апулею пожиратель мечей с афинского пор
тика Пойтиле теперь глотает шпаги на Новом мосту; племянник Рамо и прихл
ебатель Куркульон составили бы превосходную парочку; д'Эгрфэйль не прем
инул бы познакомить Эргасила с Камбасересом; четырех римских щеголей Ч
Алкесимарха, Федрома, Диабола и Аргириппа Ч в наши дни можно видеть возв
ращающимися из Куртиль в почтовой карете Лабатю; Авл Гелий задерживался
перед Конгрионом не дольше, чем Шарль Нодье перед Полишинелем; правда, Ма
ртон нельзя назвать неумолимой, но и Пардалиска не была непреклонной; ве
сельчак Пантолаб и сейчас потешается в английском кафе над гулякой Номе
нтаном; Гермоген стал тенором на Елисейских полях, а плут Фразий, нарядив
шись Бобешем, расхаживает возле него и собирает пожертвования; назойлив
ый субъект, который останавливает вас в Тюильри, схватив за пуговицу сюр
тука, заставляет вас через две тысячи лет повторить апострофу Фесприона
: Quis properantem me prehendit pallio?
Спешу я. Кто за плащ хватает? (лат.) Ч из комедии Плавта «Эпидик»
.
; сюренское вино Ч подделка албанского, а налитый до краев бокал Де
зожье ничем не уступает полной чаше Балатрона; в дождливые ночи от Пер-Ла
шез исходит такое же свечение, как от Эсквилина; купленная на пять лет мог
ила бедняка стоит взятого напрокат гроба рабов.
Попробуйте отыскать что-либо такое, чего бы не было в Париже. Содержимое ч
ана Трофония найдется в сосуде Месмера; Эргафил воскресает в Калиостро;
брамин Вазафанта воплощается в графа Сен-Жермен; чудеса Сен-Медарского
кладбища ничуть не менее поразительны, чем чудеса мечети Умумие в Дамаск
е.
У Парижа есть свой Эзоп Ч Майе, своя Канидия Ч девица Ленорман. Как неког
да Дельфы, и его покой смущают явления светящихся духов, и он занимается в
ерчением столов, как Додона Ч верчением треножников. Пусть Рим возводил
на трон куртизанок, Ч он возводит на него гризеток; в конце концов если Л
юдовик XV и хуже Клавдия, то г-жа Дюбарри лучше Мессалины. Сочетая греческу
ю ясность с еврейской уязвленностью и гасконским краснобайством, Париж
создает небывалый тип человека, который, однако, существовал и с которым
нам приходилось сталкиваться. Сделав месиво из Диогена, Иова и Паяца, нар
ядив призрак в старые номера Конституционалиста, он производит на свет б
ожий Шодрюка Дюкло.
Хотя Плутарх и говорит, что «тирана ничто не смягчит», при Сулле и Домициа
не Рим был смирен и безропотно разбавлял вино водой. Тибр, если верить нес
колько доктринерской похвале Вара Вибиска, играл в данном случае роль Ле
ты: Contra Gracchos Tiberim habemus. Bibere Tiberim, id est seditionem cbliuisci
«Против Гракхов у нас есть Тибр. Пить из Тибра Ч значит забы
вать о мятеже» (лат.)
, Ч говорит Вар. Париж выпивает ежедневно миллион литров воды, что н
е мешает ему, однако, при случае бить в набат и поднимать тревогу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
ечальное явление стало настолько обыденным, что сложилось даже особое в
ыражение: «быть выкинутым на парижскую мостовую».
Укажем попутно, что старую монархию не беспокоило подобное небрежение к
детям. Существование некоторого количества праздношатающихся и бродяг
в низших слоях общества входило в интересы высших сфер и было на руку вла
сть имущим. «Вред» распространения образования среди детей простого на
рода был возведен в догму. «Нам не нужны недоучки» Ч это стало требовани
ем дня. А детское невежество логически вытекает из детской бесприютност
и.
Впрочем, по временам монархия испытывала нужду в детях и в таких случаях
производила очистку улиц.
При Людовике XIV, чтоб не заходить слишком далеко, Ч по желанию короля, и же
ланию весьма разумному, Ч было решено создать флот. Идея сама по себе хор
ошая, но посмотрим, какими средствами она осуществлялась. Флот немыслим,
если наряду с парусными судами, являющимися игрушкой ветра, не Существуе
т судов, свободно передвигающихся в любом направлении с помощью весел ил
и пара. Место нынешних пароходов в те времена занимали во флоте галеры. Сл
едовательно, нужно было обзавестись галерами. Но галеры не могут обойтис
ь без гребцов. Следовательно, нужно было обзавестись гребцами. Кольбер, п
ри посредстве провинциальных интендантов и парламентов, увеличивал, ск
олько мог, число каторжников. Судейские весьма услужливо шли ему в этом н
австречу. Человек не снял шляпы перед проходившей мимо церковной процес
сией Ч гугенотская повадка! Ч его отправляли на галеры. Попадался маль
чишка на улице, и если только оказывалось, что он уже достиг пятнадцатиле
тнего возраста и у него нет приюта, Ч его отправляли на галеры. Великое ц
арствование, великий век!
При Людовике XV в Париже наблюдались случаи исчезновения детей. Полиция п
охищала их в каких-то неведомых, таинственных целях. Люди с ужасом переше
птывались и строили чудовищные предположения относительно ярко-алого
цвета королевских ванн. Барбье простодушно повествует об этом. Случалос
ь, что полицейские из-за нехватки детей забирали и таких, у которых были р
одители. Отцы в отчаянии набрасывались на полицейских. Тогда вмешивался
в дело парламент и приговаривал к повешенью… Кого? Полицейских? Нет, отцо
в!
Глава седьмая.
Гамены могли бы образовать индийскую касту
Парижские гамены Ч это почти что каста. И, надо сказать, не всякому открыт
в нее доступ.
Слово «гамен» впервые попало в печать и перешло из простонародного язык
а в литературный в 1834 году. Оно появилось в первый раз на страницах небольш
ого рассказа Клод Ге. Разразился скандал. Но слово привилось.
Основания, на которых зиждется уважение гаменов друг к другу, разнообраз
ны. Мы близко знали одного гамена, который пользовался большим почетом и
вызывал необыкновенный восторг товарищей, потому что видел, как человек
упал с колокольни Собора Парижской Богоматери. Другой добился такого же
почета потому, что ему удалось пробраться на задний двор, где временно бы
ли сложены статуи с купола Дома инвалидов и «стибрить» там малую толику
свинца. Третий Ч потому, что видел, как опрокинулся дилижанс. Еще один Ч
потому, что «знавал» солдата, который чуть было не выколол глаз какому-то
буржуа.
Вот почему становится понятным восклицание одного парижского гамена
Ч глубокомысленное восклицание, над которым по неведению смеются непо
священные: «Господи боже мой! Какой же я несчастный! Подумать только, ведь
мне еще ни разу не пришлось видеть, как падают с шестого этажа!» (причем мн
е произносилось, как мине, а этаж, как етаж).
Надо заметить, что недурно сказал и один крестьянин: «Послушай, отец, твоя
жена хворала и умерла от болезни; почему ты не позвал доктора?» Ч «Воля ва
ша, сударь, мы люди бедные, нам приходится умирать самосильно». Но если в э
тих словах отражена вся крестьянская пассивность, то все вольнодумство
и анархизм мальчонки из предместья нашли полное выражение в нижеследую
щем: преступник, приговоренный к смертной казни, слушает в тележке, везущ
ей его к месту казни, напутствие духовника. «Он разговаривает с попом! Ч
негодующе восклицает дитя Парижа. Ч Экий трус!»
Некоторая смелость в вопросах религии придает гамену авторитет. Очень в
ажно быть свободомыслящим.
Присутствовать при казнях Ч его долг. Гамены разглядывают гильотину, со
смехом обмениваются замечаниями, дают ей разные шутливые прозвища: «Про
щай, суп», «Ворчунья», «Голубая (небесная) мамаша», «Последний глоточек» и
т.д. и т д. Чтобы ничего не упустить из предстоящего зрелища, они влезают на
стены, взбираются на балконы, карабкаются на деревья, виснут на решетках,
цепляются за трубы. Гамен Ч прирожденный кровельщик, как и прирожденный
моряк. Ни крыша, ни мачта ему не страшны. Никакое празднество не может для
него сравниться с Гревской площадью. Сансон и аббат Монтес Ч самые попу
лярные имена. Чтобы подбодрить осужденного, его встречают гиканьем. Иног
да им восхищаются. Ласнер, будучи гаменом и глядя, как мужественно умирал
страшный Дотен, произнес слова, исполненные предчувствия собственной с
удьбы: «Я ему завидовал». Никто среди гаменов не слыхал о Вольтере, но зато
все отлично знают Папавуана. В этом сонме героев не делают различия межд
у «политиками» и убийцами. Предание о том, кто какой имел вид в свой послед
ний час, сохраняется обо всех. Известно, что Толерон был в шапке кочегара,
Авриль Ч в меховой фуражке, Лувель Ч в круглой шляпе, что лысый старик Де
лапорт оставался с непокрытой головой, что Кастен был румян и очень крас
ив, Бориес носил короткую романтическую бородку, Жан Мартен не снял подт
яжек, а мать и сын Лекуфе ссорились между собой. «Будет вам делить вашу кор
зину!» Ч крикнул им какой-то гамен. Другой, желая посмотреть, как повезут
Дебакера, но из-за малого своего роста ничего не видя в толпе, облюбовывае
т фонарный столб на набережной и лезет на него. Стоящий возле на посту жан
дарм хмурит брови. «Позвольте мне влезть, господин жандарм! Ч просит гам
ен и, чтобы задобрить служителя власти, добавляет: Ч Я не свалюсь». Ч «А м
не-то что, свалишься ты или нет», Ч отвечает жандарм.
Большое значение придают гамены несчастным случаям. Наивысший почет об
еспечен тому, кому случится, например, глубоко, «до самой кости», порезать
ся.
Немалым уважением пользуется у гаменов также кулак. Излюбленная фраза г
амена: «Я здорово сильный. Во!» Быть левшой считается очень завидным свой
ством, а косить на оба глаза Ч весьма ценным качеством.
Глава восьмая,
в которой идет речь об одной милой шутке последнего короля
С наступлением лета гамен превращается в лягушку. По вечерам, когда стем
неет, с угольной баржи или мостков, где стирают прачки, в полное нарушение
всех законов стыдливости и полицейских правил, он бросается вниз голово
й в Сену, прямо против Аустерлицкого или Иенского моста. Но, поскольку пол
ицейские не дремлют, положение частенько становится крайне драматичны
м, что и породило раздавшийся в один прекрасный день достопамятный братс
кий клич. Клич этот, получивший славную известность около 1830 года, являетс
я стратегическим предостережением, передаваемым от гамена к гамену. Он с
кандируется, как строфы Гомера, почти с такими же малодоступными пониман
ию ударениями, как мелопеи элевзинских празднеств, в нем слышится античн
ое «Эвоэ!» Вот этот клич: «Гэй, тюти, ге Ч эй, не заразись! Фараоны близко, ше
велись, собирай свои пожитки, живо, сточной трубы держись!»
Кое-кто из этой мошкары, как они сами себя называют, умеет читать, кое-кто
Ч писать, но рисовать, с грехом пополам, умеют все. Какими-то таинственны
ми путями взаимного обучения гамен приобретает таланты, которые могут о
казаться полезными общественному делу. С 1815 по 1830 год он подражал крику инд
юка. С 1830 по 1848 малевал на всех стенах груши. Раз летним вечером Луи Ч Филипп,
возвращаясь пешком во дворец, заметил карапуза, который, обливаясь потом
и приподнимаясь на цыпочках, старался нарисовать углем огромную грушу н
а одном из столбов решетки в Нельи. С присущим ему добродушием, унаследов
анным от Генриха IV, король помог ребенку и сам нарисовал грушу, а затем дал
ему луидор, пояснив: «Тут тоже груша». Гамен любит шум и гам, рад всякому ск
андалу. Он терпеть не может «попов». Как-то на Университетской улице одно
го из таких шельмецов застали рисующим нос на воротах дома э 69. «Зачем ты э
то делаешь?» Ч спросил его прохожий. «Здесь живет поп», Ч ответил ребено
к. В доме действительно жил папский нунций. Но как бы ни был в га мене силен
вольтерьянский дух, он не прочь при случае поступить в церковный хор, и то
гда он добросовестно исполняет во время службы свои обязанности. Две вещ
и, которых он, страстно желая, никак не может достигнуть, обрекают его на м
уки Тантала, Ч низвергнуть правительство и отдать починить свои штаны.
Гамен в совершенстве знает всех парижских полицейских и, встретившись с
любым, безошибочно назовет его имя. Он может перечислить их всех по пальц
ам. Изучает их повадки, имеет о каждом определенное мнение. Как в открытой
книге, читает он в душе полицейских и живо, без запинки отрапортует вам: «В
от этот Ч ябеда; этот Ч злюка; этот Ч задавака; этот Ч сущая умора (все эт
и слова: ябеда, злюка, задавака, умора Ч имеют в его устах особый смысл); а в
от тот вообразил себя хозяином Нового моста и не дает публике прогуливат
ься по карнизам по ту сторону перил; а вот у этого прескверная привычка др
ать людей за уши», и т.д. и т.д.
Глава девятая.
Древний дух Галлии
Что-то родственное с этим ребенком было у Поклена Ч сына рынка; было оно
и у Бомарше. Гаменство Ч разновидность галльского характера. Примешанн
ое к здравому смыслу, оно придает ему порой крепость, как вину Ч алкоголь
, иногда же является недостатком. Если можно допустить, что Гомер пустосл
овит, то про Вольтера можно сказать, что он гаменствует. Камилл Демулен бы
л жителем предместий. Шампионе, невежливо обращавшийся с чудесами, вырос
на парижской мостовой. Еще мальчишкой он «орошал» паперти церквей Сен-Ж
анде-Бове и Сент-Этьен-дю-Мон. А усвоив привычку бесцеремонно «тыкать» р
аке святой Женевьевы, он, не задумываясь, отдал команду и фиалу святого Ян
уария.
Парижский гамен одновременно почтителен, насмешлив и нагл. У него скверн
ые зубы, потому что он плохо питается, и желудок его всегда не в порядке, но
у него прекрасные глаза Ч потому что он умен. В присутствии самого Иегов
ы он не постеснялся бы вприпрыжку, на одной ножке, взбираться по ступеньк
ам райской лестницы. Он мастер ножного бокса. Пути его развития неиспове
димы. Вот он играет, согнувшись, в канавке, а вот уже выпрямляет спину, вовл
еченный в восстание. Картечи не сломить его дерзости: миг Ч и сорвиголов
а становится героем. Подобно маленькому фиванцу, потрясает он львиной шк
урой, барабанщик Бара был парижским гаменом. Как конь Священного писания
подает голос «Гу-гу!», так он кричит: «Вперед!», и мальчонка мгновенно выра
стает в великана.
Это дитя не только скверны, но и высоких идеалов. Измерьте всю широту разм
аха от Мольера до Бара.
Итак, делаем вывод: гамен Ч существо, которое забавляется, потому что оно
несчастно.
Глава десятая.
Ессе paris, ессе homo
Се Париж, се человек (лат.)
А теперь сделаем еще один вывод: парижский гамен является ныне тем же, чем
был некогда римский graeculus
Грек (презрительно) (лат.)
. Это народ-дитя с морщинами старого мира на челе.
Гамен Ч краса нации и вместе с тем Ч ее недуг. Недуг, который нужно лечит
ь. Но чем? Учением.
Учение оздоровляет.
Учение просвещает.
Источником всего благородного в сфере социальных отношений является н
аука, литература, искусство, образование. Воспитывайте же, воспитывайте
людей! Дайте им свет знаний, чтобы они могли согревать вас! Рано или поздно
великий вопрос всеобщего обучения завоюет признание непреложной исти
ны, и тогда тем, кто будет стоять у власти, придется под давлением французс
кой передовой мысли решать, на ком остановить выбор: на истинном сыне Фра
нции или на гамене Парижа; на ярком пламени, зажженном лучами просвещени
я, или на болотном огоньке, мерцающем во мраке невежества.
Гамен Ч олицетворение Парижа, а Париж Ч олицетворение мира.
Ибо Париж всеобъемлющ. Париж Ч мозг человечества. Этот изумительный гор
од представляет собою изображение в миниатюре всех отживших и всех суще
ствующих нравов. Глядя на Париж, кажется, что видишь изнанку всеобщей ист
ории человечества, а в разрывах Ч небо и звезды. У Парижа есть свой Капито
лий Ч городская ратуша, свой Парфенон Ч Собор Парижской Богоматери, св
ой Авентинский холм Ч Сент-Антуанское предместье, свой Азинарий Ч Сор
бонна, свой Пантеон Ч тоже Пантеон, своя Священная дорога Ч бульвар Ита
льянцев, своя Башня ветров Ч общественное мнение. И он не сбрасывает с Ге
моний Ч он отдает на посмешище. Его majo
Щеголь (исп.)
зовется хлыщом, транстеверинец Ч жителем предместья, hammal
Носильщик (ара
бск.)
Ч крючником, ладзарони Ч мазуриком, кокней Ч фатом. Все, что сущес
твует где бы то ни было, есть и в Париже. Рыбная торговка Дюмарсе сумела бы
подать реплику эврипидовой зеленщице; дискобол Веян оживает в канатном
плясуне Фориозо; воин Ферапонтигон мог бы пройтись под ручку с гренадеро
м Вадебонкером; антикварий Дамасип, наверно, чувствовал бы себя как дома
у парижских торговцев старым хламом; Сократ, конечно, был бы брошен в Венс
енский замок, а Дидро засажен Агорой в тюрьму; если Куртилусу принадлежи
т такое изобретение, как жареный еж, то Гримо де ла Реньеру Ч такое, как ро
стбиф в сале; в шарообразном куполе арки Звезды мы видим возрожденной тр
апецию Плавта; повстречавшийся Апулею пожиратель мечей с афинского пор
тика Пойтиле теперь глотает шпаги на Новом мосту; племянник Рамо и прихл
ебатель Куркульон составили бы превосходную парочку; д'Эгрфэйль не прем
инул бы познакомить Эргасила с Камбасересом; четырех римских щеголей Ч
Алкесимарха, Федрома, Диабола и Аргириппа Ч в наши дни можно видеть возв
ращающимися из Куртиль в почтовой карете Лабатю; Авл Гелий задерживался
перед Конгрионом не дольше, чем Шарль Нодье перед Полишинелем; правда, Ма
ртон нельзя назвать неумолимой, но и Пардалиска не была непреклонной; ве
сельчак Пантолаб и сейчас потешается в английском кафе над гулякой Номе
нтаном; Гермоген стал тенором на Елисейских полях, а плут Фразий, нарядив
шись Бобешем, расхаживает возле него и собирает пожертвования; назойлив
ый субъект, который останавливает вас в Тюильри, схватив за пуговицу сюр
тука, заставляет вас через две тысячи лет повторить апострофу Фесприона
: Quis properantem me prehendit pallio?
Спешу я. Кто за плащ хватает? (лат.) Ч из комедии Плавта «Эпидик»
.
; сюренское вино Ч подделка албанского, а налитый до краев бокал Де
зожье ничем не уступает полной чаше Балатрона; в дождливые ночи от Пер-Ла
шез исходит такое же свечение, как от Эсквилина; купленная на пять лет мог
ила бедняка стоит взятого напрокат гроба рабов.
Попробуйте отыскать что-либо такое, чего бы не было в Париже. Содержимое ч
ана Трофония найдется в сосуде Месмера; Эргафил воскресает в Калиостро;
брамин Вазафанта воплощается в графа Сен-Жермен; чудеса Сен-Медарского
кладбища ничуть не менее поразительны, чем чудеса мечети Умумие в Дамаск
е.
У Парижа есть свой Эзоп Ч Майе, своя Канидия Ч девица Ленорман. Как неког
да Дельфы, и его покой смущают явления светящихся духов, и он занимается в
ерчением столов, как Додона Ч верчением треножников. Пусть Рим возводил
на трон куртизанок, Ч он возводит на него гризеток; в конце концов если Л
юдовик XV и хуже Клавдия, то г-жа Дюбарри лучше Мессалины. Сочетая греческу
ю ясность с еврейской уязвленностью и гасконским краснобайством, Париж
создает небывалый тип человека, который, однако, существовал и с которым
нам приходилось сталкиваться. Сделав месиво из Диогена, Иова и Паяца, нар
ядив призрак в старые номера Конституционалиста, он производит на свет б
ожий Шодрюка Дюкло.
Хотя Плутарх и говорит, что «тирана ничто не смягчит», при Сулле и Домициа
не Рим был смирен и безропотно разбавлял вино водой. Тибр, если верить нес
колько доктринерской похвале Вара Вибиска, играл в данном случае роль Ле
ты: Contra Gracchos Tiberim habemus. Bibere Tiberim, id est seditionem cbliuisci
«Против Гракхов у нас есть Тибр. Пить из Тибра Ч значит забы
вать о мятеже» (лат.)
, Ч говорит Вар. Париж выпивает ежедневно миллион литров воды, что н
е мешает ему, однако, при случае бить в набат и поднимать тревогу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11