«гражданин». Он вдруг
почувствовал, что склонен к грубоватой бесцеремонности, довольно обычн
ой для врачей и священников, но ему совсем несвойственной. В конце концов
этот человек, этот член Конвента, этот представитель народа, был когда-то
одним из сильных мира, и, пожалуй, впервые в жизни епископ ощутил прилив су
ровости.
Между тем член Конвента взирал на него со скромным радушием, в котором, по
жалуй, можно было уловить оттенок смирения, вполне уместного в человеке,
стоящем на краю могилы.
Епископ обычно воздерживался от любопытства, ибо в его понимании оно гра
ничило с оскорблением, но теперь он внимательно разглядывал члена Конве
нта, хотя такое внимание, проистекавшее не из сочувствия, наверное, вызва
ло бы в нем угрызения совести, будь оно направлено на любого другого чело
века. Член Конвента представлялся ему как бы существом вне закона, даже в
не закона милосердия.
Ж., державшийся почти совершенно прямо и говоривший спокойным, звучным г
олосом, был одним из тех восьмидесятилетних старцев, которые у физиолого
в возбуждают удивление. Революция видела немало таких людей, созданных п
о образу и подобию своей эпохи. В этом старике чувствовался человек, выде
ржавший все испытания. Близкий к кончине, он сохранил все движения, прису
щие здоровью. Его ясный взгляд, твердый голос, могучий разворот плеч могл
и бы привести в замешательство самое смерть. Магометанский ангел смерти
Азраил отлетел бы от него, решив, что ошибся дверью. Казалось, что Ж. умирае
т потому, что он сам этого хочет. В его агонии чувствовалась свободная вол
я. Только ноги его были неподвижны. Отсюда начиналась крепкая хватка сме
рти. Ноги были мертвы и холодны, в то время как голова жила со всей мощью жи
зни и, видимо, сохранила полную ясность. В эту торжественную минуту Ж. похо
дил на того царя из восточной сказки, у которого верхняя половина тела бы
ла плотью, а нижняя мрамором.
Неподалеку от кресла лежал камень. Епископ сел на него. Вступление было
ex abrupto Внезапн
о; без предисловий (лат.)
.
Ч Я рад за вас, Ч сказал епископ тоном, в котором чувствовалось осужден
ие. Ч Вы все же не голосовали за смерть короля.
Член Конвента, казалось, не заметил оттенка горечи, скрывавшегося в слов
ах «все же». Однако улыбка исчезла с его лица, когда он ответил:
Ч Не радуйтесь за меня, сударь, я голосовал за уничтожение тирана.
Его суровый тон явился ответом на тон строгий.
Ч Что вы хотите этим сказать? Ч спросил епископ.
Ч Я хочу сказать, что у человека есть только один тиран Ч невежество. Во
т за уничтожение этого тирана я и голосовал. Этот тиран породил королевс
кую власть, то есть власть, источник которой Ч ложь, тогда как знание Ч э
то власть, источник которой Ч истина. Управлять человеком может одно ли
шь знание.
Ч И совесть, Ч добавил епископ.
Ч Это одно и то же. Совесть Ч это та сумма знаний, которая заложена в нас о
т природы.
Монсеньор Бьенвеню с некоторым удивлением слушал эти речи, совершенно н
овые для него.
Член Конвента продолжал:
Ч Что касается Людовика Шестнадцатого, то я сказал: «Нет». Я не считаю се
бя вправе убивать человека, но чувствую себя обязанным искоренять зло. Я
голосовал за уничтожение тирана, то есть за уничтожение продажности жен
щины, рабства мужчины, невежества ребенка. Голосуя за Республику, я голос
овал за все это. Я голосовал за братство, за мир, за утреннюю зарю! Я помогал
искоренять предрассудки и заблуждения. Крушение предрассудков и заблу
ждений порождает свет. Мы низвергли старый мир, и старый мир, этот сосуд ст
раданий, пролившись на человеческий род, превратился в чашу радости.
Ч Радости замутненной, Ч сказал епископ.
Ч Вы могли бы сказать Ч радости потревоженной, а теперь, после этого рок
ового возврата к прошлому, имя которому тысяча восемьсот четырнадцатый
год, Ч радости исчезнувшей. Увы, наше дело не было завершено, я это призна
ю; мы разрушили старый порядок в его внешних проявлениях, но не могли совс
ем устранить его из мира идей. Недостаточно уничтожить злоупотребления,
надо изменить нравы. Мельницы уже нет, но ветер остался.
Ч Вы разрушили. Разрушение может оказаться полезным, но я боюсь разруше
ния, когда оно сопровождается гневом.
Ч У справедливости тоже есть свой гнев, ваше преосвященство, и этот гнев
справедливости является элементом прогресса. Как бы то ни было и что бы н
и говорили, Французская революция Ч это самое могучее движение человеч
ества со времен пришествия Христа. Несовершенное, Ч пусть так, Ч но бла
городнейшее. Она вынесла за скобку все неизвестные в социальном уравнен
ии; она смягчила умы; она успокоила, умиротворила, просветила; она пролила
на землю потоки цивилизации. Она была исполнена доброты. Французская рев
олюция Ч это помазание на царство самой человечности.
Епископ не мог удержаться и прошептал:
Ч Да? А девяносто третий год?
С какой-то зловещей торжественностью умирающий приподнялся в своем кре
сле и, напрягая последние силы, вскричал:
Ч А! Вот оно что! Девяносто третий год! Я ждал этих слов. Тучи сгущались в т
ечение тысячи пятисот лет. Прошло пятнадцать веков, и они, наконец, разраз
ились грозой. Вы предъявляете иск к удару грома.
Епископ, быть может, сам себе в этом не признаваясь, почувствовал легкое с
мущение. Однако он не показал виду и ответил:
Ч Судья выступает от имени правосудия, священник выступает от имени со
страдания, которое является тем же правосудием, но только более высоким.
Удару грома не подобает ошибаться.
В упор глядя на члена Конвента, он добавил:
Ч А Людовик Семнадцатый? Член Конвента протянул руку и схватил епископ
а за плечо.
Ч Людовик Семнадцатый! Послушайте! Кого вы оплакиваете? Невинное дитя? Е
сли так, я плачу вместе с вами. Королевское дитя? В таком случае дайте мне п
одумать. В моих глазах брат Картуша, невинное дитя, которое повесили на Гр
евской площади и которое висело там, охваченное веревкой под мышками, до
тех пор, пока не наступила смерть, дитя, чье единственное преступление со
стояло в том, что он был братом Картуша, не менее достоин сожаления, нежели
внук Людовика Пятнадцатого Ч другое невинное дитя, заточенное в Тампль
единственно по той причине, что он был внуком Людовика Пятнадцатого.
Ч Сударь, Ч прервал его епископ, Ч мне не нравится сопоставление этих
имен.
Ч Картуша? Людовика Пятнадцатого? За которого из них вы желаете вступит
ься?
Воцарилось молчание. Епископ почти жалел о том, что пришел, и в то же время
он смутно ощутил, как что-то поколебалось в его душе.
Ч Ах, господин священнослужитель, Ч продолжал член Конвента, Ч вы не л
юбите грубой правды! А ведь Христос любил ее. Он брал плеть и выгонял торго
вцев из храма. Его карающий бич был отличным вещателем суровых истин. Ког
да он вскричал Sinite parvu-los
Пустите детей (лат.)
, то не делал различия между детьми. Он не постеснялся бы поставить р
ядом наследника Вараввы и наследника Ирода. Невинность, сударь, сама по с
ебе есть венец. Невинность не нуждается в том, чтобы быть «высочеством». В
рубище она столь же царственна, как и в геральдических лилиях.
Ч Это правда, Ч тихо проговорил епископ.
Ч Я настаиваю на своей мысли, Ч продолжал член Конвента. Ч Вы назвали и
мя Людовика Семнадцатого. Давайте же условимся. Скажите, кого мы будем оп
лакивать: всех невинных, всех страдающих, всех детей Ч и тех, которые вниз
у, и тех, которые наверху? Если так, я согласен. Но в таком случае, повторяю, н
адо вернуться к временам, предшествующим девяносто третьему году, и нача
ть лить наши слезы не о Людовике Семнадцатом, а о людях, погибших задолго д
о него. Я буду оплакивать вместе с вами королевских детей, если вы будете в
месте со мной оплакивать малышей из народа.
Ч Я оплакиваю всех, Ч сказал епископ.
Ч В равной мере! Ч вскричал Ж. Ч Но если чаши весов будут колебаться, пу
сть перетянет чаша страданий народа. Народ страдает дольше.
Снова наступило молчание. Его нарушил член Конвента. Он приподнялся на л
окте и, слегка ущемив щеку между указательным и большим пальцем, Ч машин
альный жест, присущий человеку, когда он вопрошает и когда он судит, Ч вп
ерил в епископа взгляд, исполненный необычайной, предсмертной силы. Он з
аговорил. Это было похоже на взрыв.
Ч Да, сударь, народ страдает давно… Но постойте, все это не то. Зачем вы при
шли расспрашивать меня и говорить о Людовике Семнадцатом? Я вас не знаю. С
тех пор как я поселился в этих краях, я живу один, не делая ни шагу за предел
ы этой ограды, не видя никого, кроме этого мальчугана, который мне помогае
т. Правда, ваше имя смутно доходило до меня, и, должен сознаться, о вас отзыв
ались не слишком плохо, но это еще ничего не значит. У ловких людей так мно
го способов обойти народ Ч этого славного простака. Между прочим, я поче
му-то не слышал стука колес вашей кареты. Очевидно, вы оставили ее там, за р
ощей, у поворота дороги. Итак Ч я вас не знаю. Вы сказали, что вы епископ, но
это ничего не говорит мне о вашем нравственном облике. Я повторяю свой во
прос: кто вы такой? Вы епископ, то есть князь церкви, один из тех парченосце
в и гербоносцев, которые обеспечены ежегодной рентой и имеют огромные до
ходы с должности. Диньская епархия Ч это содержание в пятнадцать тысяч
франков да десять тысяч франков побочных доходов, всего двадцать пять ты
сяч в год. Вы один из тех, у кого отличные повара и ливрейные лакеи, из тех, к
то любит хорошо покушать и ест по пятницам водяных курочек, кто выставля
ет себя напоказ, развалясь в парадной карете, с лакеями на передке и с лаке
ями на запятках, кто живет во дворцах и разъезжает в экипажах во имя Иисус
а Христа, ходившего босиком! Вы сановник! Ренты, дворцы, лошади, слуги, хоро
ший стол, все чувственные радости жизни Ч вы обладаете ими, как и ваши соб
ратья, и, подобно им, вы наслаждаетесь всем этим. Да, это так, но этим сказано
слишком много или слишком мало. Это ничего не гово?ит мне о вашей внутренн
ей ценности и сущности, о человеке, который пришел с очевидным намерение
м преподать мне урок мудрости. С кем я говорю? Кто вы?
Епископ опустил голову и ответил:
Ч Vermis sum. Я черв
ь (лат.)
Ч Земляной червь, разъезжающий в карете! Ч проворчал член Конвента.
Роли переменились: теперь член Конвента держался высокомерно, а епископ
смиренно.
Ч Пусть будет так, сударь, Ч кротко сказал он. Ч Но объясните мне, в како
й мере моя карета, которая стоит там, за кустами, в двух шагах отсюда, мой хо
роший стол и водяные курочки, которых я ем по пятницам, в какой мере мои дв
адцать пять тысяч годового дохода, мой дворец и мои лакеи доказывают, что
сострадание Ч не добродетель, что милосердие Ч не долг и что девяносто
третий год не был безжалостен?
Член Конвента провел рукой по лбу, словно отгоняя какую-то тень.
Ч Прежде чем вам ответить, Ч сказал он, Ч я прошу вас извинить меня… Я в
иноват перед вами. Вы пришли ко мне, вы мой гость. Мне надлежит быть любезн
ым. Вы оспариваете мои взгляды, Ч я должен ограничиться возражениями на
ваши доводы. Ваши богатства и наслаждения Ч это мои преимущества в наше
м споре, но было бы учтивее, если бы я не воспользовался ими. Обещаю вам бол
ьше их не касаться.
Ч Благодарю вас, Ч молвил епископ.
Ч Вернемся к объяснению, которого вы у меня просили, Ч продолжал Ж.На че
м мы остановились? Что вы мне сказали? Что девяносто третий год был безжал
остен?
Ч Да, безжалостен, Ч подтвердил епископ. Ч Что вы думаете о Марате, руко
плескавшем гильотине?
Ч А что вы думаете о Боссюэ, распевавшем Те Deum по поводу драгонад?
Ответ был суров, но он попал прямо в цель с неумолимостью стального клинк
а. Епископ вздрогнул: он не нашел возражения, но такого рода ссылка на Босс
юэ оскорбила его. У самых великих умов есть свои кумиры, и недостаток уваж
ения к ним со стороны логики вызывает порой смутное ощущение боли.
Между тем член Конвента стал задыхаться, голос его прерывался от предсме
ртного удушья, обычного спутника последних минут жизни, но в глазах отра
жалась еще полная ясность духа. Он продолжал:
Ч Я хочу сказать вам еще несколько слов. Если рассматривать девяносто т
ретий год вне революции, которая в целом является великим утверждением ч
еловечности, то этот год Ч увы! Ч покажется ее опровержением. Вы считает
е его безжалостным, но что такое, по-вашему, монархия? Карье Ч разбойник, н
о как вы назовете Монревеля? Фукье-Тенвиль Ч негодяй, но каково ваше мнен
ие о Ламуаньон-Бавиле? Майьяр ужасен, но не угодно ли вам взглянуть на Со-Т
авана? Отец Дюшен кровожаден, но какой эпитет подобрали бы вы для отца Лет
елье? Журдаи Ч Головорез, чудовище, но все же не такое чудовище, как марки
з де Лувуа. О сударь, сударь, мне жаль Марию-Антуанетту, эрцгерцогиню и кор
олеву, но мне не менее жаль и ту несчастную гугенотку, которую в 1685 году, при
Людовике Великом, сударь, привязали к столбу, обнаженную до пояса, причем
ее грудного ребенка держали неподалеку. Грудь женщины была переполнена
молоком, а сердце полно мучительной тревоги. Изголодавшийся и бледный ма
лютка видел эту грудь и надрывался от крика. А палач говорил женщине-мате
ри и кормилице; «Отрекись!», предоставляя ей выбор между гибелью ее ребен
ка и гибелью души. Что вы скажете об этой пытке Тантала, примененной к мате
ри? Запомните, сударь, Французская революция имела свои причины. Будущее
оправдает ее гнев. Мир, сделавшийся лучше, Ч вот ее последствия. Из самых
страшных ее ударов рождается ласка для всего человечества. Довольно. Я у
молкаю. У меня на руках слишком хорошие карты. К тому же Ч я умираю.
Уже не глядя на епископа, член Конвента спокойно закончил свою мысль:
Ч Да, грубые проявления прогресса носят название революций. После того
как они закончены, становится ясно, что человечество получило жестокую в
стряску, но сделало шаг вперед.
Член Конвента не подозревал, что он последовательно сбивает епископа со
всех позиций. Однако оставалась еще одна, и, опираясь на этот последний оп
лот сопротивления, монсеньор Бьенвеню возразил почти с тою же резкостью
, с какой он начал разговор:
Ч Прогресс должен верить в бога. У добра не может быть нечестивых слуг. А
теист Ч плохой руководитель человечества.
Старый представитель народа ничего не ответил. По его телу пробежала дро
жь. Он посмотрел на небо, и слеза затуманила его взор. Потом она медленно п
окатилась по мертвенно-бледной щеке, и едва слышно, прерывающимся голос
ом, словно говоря сам с собой, умирающий произнес, не отрывая глаз от беспр
едельной глубины небес:
Ч О ты! О идеал! Ты один существуешь! Епископ был охвачен невыразимым душ
евным волнением.
Немного помолчав, член Конвента поднял руку и, указав на небо, сказал:
Ч Бесконечное существует. Оно там. Если бы бесконечное не имело своего «
я», тогда мое «я» было бы его пределом, и оно бы не было бесконечным; другим
и словами, бесконечное не существовало бы. Но оно существует. Следовател
ьно, оно имеет свое «я». Это «я» бесконечного и есть бог.
Последние слова умирающий произнес громким голосом, трепеща от восторг
а; казалось, пред ним стоит некто, видимый только ему одному. Когда он конч
ил, глаза его закрылись. Напряжение истощило его силы. Было ясно, что в одн
о это мгновение он прожил те несколько часов, которые ему оставались. Оно
приблизило его к тому, кто ожидал его за порогом смерти. Наступала послед
няя минута.
Епископ понял это, мешкать долее было нельзя; ведь он пришел сюда как свящ
еннослужитель. От крайней холодности он постепенно дошел до крайнего во
лнения; он взглянул на эти сомкнутые глаза, он взял эту старую, морщинисту
ю, похолодевшую руку и наклонился к умирающему.
Ч Этот час принадлежит богу. Разве вам не было бы горько, если б наша встр
еча оказалась напрасной?
Член Конвента открыл глаза. Тень какой-то суровой торжественности лежал
а теперь на его лице.
Ч Ваше преосвященство! Ч медленно заговорил он, и эта неторопливость в
ызывалась, быть может, не столько упадком физических сил, сколько чувств
ом собственного достоинства. Ч Я провел жизнь в размышлении, изучении и
созерцании. Мне было шестьдесят лет, когда родина призвала меня и повеле
ла принять участие в ее делах. Я повиновался. Я видел злоупотребления Ч и
боролся с ними. Я видел тиранию Ч и уничтожал ее. Я провозглашал и исповед
овал права и принципы. Враг вторгся в нашу страну Ч и я защищал ее, Франци
и угрожала опасность Ч и я грудью встал за нее. Я никогда не был богат, теп
ерь я беден. Я был одним из правителей государства; подвалы казначейства
ломились от сокровищ, пришлось укрепить подпорами стены, которые не выде
рживали тяжести золота и серебра, Ч а я обедал за двадцать два су на улиц
е Арбр-Сек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
почувствовал, что склонен к грубоватой бесцеремонности, довольно обычн
ой для врачей и священников, но ему совсем несвойственной. В конце концов
этот человек, этот член Конвента, этот представитель народа, был когда-то
одним из сильных мира, и, пожалуй, впервые в жизни епископ ощутил прилив су
ровости.
Между тем член Конвента взирал на него со скромным радушием, в котором, по
жалуй, можно было уловить оттенок смирения, вполне уместного в человеке,
стоящем на краю могилы.
Епископ обычно воздерживался от любопытства, ибо в его понимании оно гра
ничило с оскорблением, но теперь он внимательно разглядывал члена Конве
нта, хотя такое внимание, проистекавшее не из сочувствия, наверное, вызва
ло бы в нем угрызения совести, будь оно направлено на любого другого чело
века. Член Конвента представлялся ему как бы существом вне закона, даже в
не закона милосердия.
Ж., державшийся почти совершенно прямо и говоривший спокойным, звучным г
олосом, был одним из тех восьмидесятилетних старцев, которые у физиолого
в возбуждают удивление. Революция видела немало таких людей, созданных п
о образу и подобию своей эпохи. В этом старике чувствовался человек, выде
ржавший все испытания. Близкий к кончине, он сохранил все движения, прису
щие здоровью. Его ясный взгляд, твердый голос, могучий разворот плеч могл
и бы привести в замешательство самое смерть. Магометанский ангел смерти
Азраил отлетел бы от него, решив, что ошибся дверью. Казалось, что Ж. умирае
т потому, что он сам этого хочет. В его агонии чувствовалась свободная вол
я. Только ноги его были неподвижны. Отсюда начиналась крепкая хватка сме
рти. Ноги были мертвы и холодны, в то время как голова жила со всей мощью жи
зни и, видимо, сохранила полную ясность. В эту торжественную минуту Ж. похо
дил на того царя из восточной сказки, у которого верхняя половина тела бы
ла плотью, а нижняя мрамором.
Неподалеку от кресла лежал камень. Епископ сел на него. Вступление было
ex abrupto Внезапн
о; без предисловий (лат.)
.
Ч Я рад за вас, Ч сказал епископ тоном, в котором чувствовалось осужден
ие. Ч Вы все же не голосовали за смерть короля.
Член Конвента, казалось, не заметил оттенка горечи, скрывавшегося в слов
ах «все же». Однако улыбка исчезла с его лица, когда он ответил:
Ч Не радуйтесь за меня, сударь, я голосовал за уничтожение тирана.
Его суровый тон явился ответом на тон строгий.
Ч Что вы хотите этим сказать? Ч спросил епископ.
Ч Я хочу сказать, что у человека есть только один тиран Ч невежество. Во
т за уничтожение этого тирана я и голосовал. Этот тиран породил королевс
кую власть, то есть власть, источник которой Ч ложь, тогда как знание Ч э
то власть, источник которой Ч истина. Управлять человеком может одно ли
шь знание.
Ч И совесть, Ч добавил епископ.
Ч Это одно и то же. Совесть Ч это та сумма знаний, которая заложена в нас о
т природы.
Монсеньор Бьенвеню с некоторым удивлением слушал эти речи, совершенно н
овые для него.
Член Конвента продолжал:
Ч Что касается Людовика Шестнадцатого, то я сказал: «Нет». Я не считаю се
бя вправе убивать человека, но чувствую себя обязанным искоренять зло. Я
голосовал за уничтожение тирана, то есть за уничтожение продажности жен
щины, рабства мужчины, невежества ребенка. Голосуя за Республику, я голос
овал за все это. Я голосовал за братство, за мир, за утреннюю зарю! Я помогал
искоренять предрассудки и заблуждения. Крушение предрассудков и заблу
ждений порождает свет. Мы низвергли старый мир, и старый мир, этот сосуд ст
раданий, пролившись на человеческий род, превратился в чашу радости.
Ч Радости замутненной, Ч сказал епископ.
Ч Вы могли бы сказать Ч радости потревоженной, а теперь, после этого рок
ового возврата к прошлому, имя которому тысяча восемьсот четырнадцатый
год, Ч радости исчезнувшей. Увы, наше дело не было завершено, я это призна
ю; мы разрушили старый порядок в его внешних проявлениях, но не могли совс
ем устранить его из мира идей. Недостаточно уничтожить злоупотребления,
надо изменить нравы. Мельницы уже нет, но ветер остался.
Ч Вы разрушили. Разрушение может оказаться полезным, но я боюсь разруше
ния, когда оно сопровождается гневом.
Ч У справедливости тоже есть свой гнев, ваше преосвященство, и этот гнев
справедливости является элементом прогресса. Как бы то ни было и что бы н
и говорили, Французская революция Ч это самое могучее движение человеч
ества со времен пришествия Христа. Несовершенное, Ч пусть так, Ч но бла
городнейшее. Она вынесла за скобку все неизвестные в социальном уравнен
ии; она смягчила умы; она успокоила, умиротворила, просветила; она пролила
на землю потоки цивилизации. Она была исполнена доброты. Французская рев
олюция Ч это помазание на царство самой человечности.
Епископ не мог удержаться и прошептал:
Ч Да? А девяносто третий год?
С какой-то зловещей торжественностью умирающий приподнялся в своем кре
сле и, напрягая последние силы, вскричал:
Ч А! Вот оно что! Девяносто третий год! Я ждал этих слов. Тучи сгущались в т
ечение тысячи пятисот лет. Прошло пятнадцать веков, и они, наконец, разраз
ились грозой. Вы предъявляете иск к удару грома.
Епископ, быть может, сам себе в этом не признаваясь, почувствовал легкое с
мущение. Однако он не показал виду и ответил:
Ч Судья выступает от имени правосудия, священник выступает от имени со
страдания, которое является тем же правосудием, но только более высоким.
Удару грома не подобает ошибаться.
В упор глядя на члена Конвента, он добавил:
Ч А Людовик Семнадцатый? Член Конвента протянул руку и схватил епископ
а за плечо.
Ч Людовик Семнадцатый! Послушайте! Кого вы оплакиваете? Невинное дитя? Е
сли так, я плачу вместе с вами. Королевское дитя? В таком случае дайте мне п
одумать. В моих глазах брат Картуша, невинное дитя, которое повесили на Гр
евской площади и которое висело там, охваченное веревкой под мышками, до
тех пор, пока не наступила смерть, дитя, чье единственное преступление со
стояло в том, что он был братом Картуша, не менее достоин сожаления, нежели
внук Людовика Пятнадцатого Ч другое невинное дитя, заточенное в Тампль
единственно по той причине, что он был внуком Людовика Пятнадцатого.
Ч Сударь, Ч прервал его епископ, Ч мне не нравится сопоставление этих
имен.
Ч Картуша? Людовика Пятнадцатого? За которого из них вы желаете вступит
ься?
Воцарилось молчание. Епископ почти жалел о том, что пришел, и в то же время
он смутно ощутил, как что-то поколебалось в его душе.
Ч Ах, господин священнослужитель, Ч продолжал член Конвента, Ч вы не л
юбите грубой правды! А ведь Христос любил ее. Он брал плеть и выгонял торго
вцев из храма. Его карающий бич был отличным вещателем суровых истин. Ког
да он вскричал Sinite parvu-los
Пустите детей (лат.)
, то не делал различия между детьми. Он не постеснялся бы поставить р
ядом наследника Вараввы и наследника Ирода. Невинность, сударь, сама по с
ебе есть венец. Невинность не нуждается в том, чтобы быть «высочеством». В
рубище она столь же царственна, как и в геральдических лилиях.
Ч Это правда, Ч тихо проговорил епископ.
Ч Я настаиваю на своей мысли, Ч продолжал член Конвента. Ч Вы назвали и
мя Людовика Семнадцатого. Давайте же условимся. Скажите, кого мы будем оп
лакивать: всех невинных, всех страдающих, всех детей Ч и тех, которые вниз
у, и тех, которые наверху? Если так, я согласен. Но в таком случае, повторяю, н
адо вернуться к временам, предшествующим девяносто третьему году, и нача
ть лить наши слезы не о Людовике Семнадцатом, а о людях, погибших задолго д
о него. Я буду оплакивать вместе с вами королевских детей, если вы будете в
месте со мной оплакивать малышей из народа.
Ч Я оплакиваю всех, Ч сказал епископ.
Ч В равной мере! Ч вскричал Ж. Ч Но если чаши весов будут колебаться, пу
сть перетянет чаша страданий народа. Народ страдает дольше.
Снова наступило молчание. Его нарушил член Конвента. Он приподнялся на л
окте и, слегка ущемив щеку между указательным и большим пальцем, Ч машин
альный жест, присущий человеку, когда он вопрошает и когда он судит, Ч вп
ерил в епископа взгляд, исполненный необычайной, предсмертной силы. Он з
аговорил. Это было похоже на взрыв.
Ч Да, сударь, народ страдает давно… Но постойте, все это не то. Зачем вы при
шли расспрашивать меня и говорить о Людовике Семнадцатом? Я вас не знаю. С
тех пор как я поселился в этих краях, я живу один, не делая ни шагу за предел
ы этой ограды, не видя никого, кроме этого мальчугана, который мне помогае
т. Правда, ваше имя смутно доходило до меня, и, должен сознаться, о вас отзыв
ались не слишком плохо, но это еще ничего не значит. У ловких людей так мно
го способов обойти народ Ч этого славного простака. Между прочим, я поче
му-то не слышал стука колес вашей кареты. Очевидно, вы оставили ее там, за р
ощей, у поворота дороги. Итак Ч я вас не знаю. Вы сказали, что вы епископ, но
это ничего не говорит мне о вашем нравственном облике. Я повторяю свой во
прос: кто вы такой? Вы епископ, то есть князь церкви, один из тех парченосце
в и гербоносцев, которые обеспечены ежегодной рентой и имеют огромные до
ходы с должности. Диньская епархия Ч это содержание в пятнадцать тысяч
франков да десять тысяч франков побочных доходов, всего двадцать пять ты
сяч в год. Вы один из тех, у кого отличные повара и ливрейные лакеи, из тех, к
то любит хорошо покушать и ест по пятницам водяных курочек, кто выставля
ет себя напоказ, развалясь в парадной карете, с лакеями на передке и с лаке
ями на запятках, кто живет во дворцах и разъезжает в экипажах во имя Иисус
а Христа, ходившего босиком! Вы сановник! Ренты, дворцы, лошади, слуги, хоро
ший стол, все чувственные радости жизни Ч вы обладаете ими, как и ваши соб
ратья, и, подобно им, вы наслаждаетесь всем этим. Да, это так, но этим сказано
слишком много или слишком мало. Это ничего не гово?ит мне о вашей внутренн
ей ценности и сущности, о человеке, который пришел с очевидным намерение
м преподать мне урок мудрости. С кем я говорю? Кто вы?
Епископ опустил голову и ответил:
Ч Vermis sum. Я черв
ь (лат.)
Ч Земляной червь, разъезжающий в карете! Ч проворчал член Конвента.
Роли переменились: теперь член Конвента держался высокомерно, а епископ
смиренно.
Ч Пусть будет так, сударь, Ч кротко сказал он. Ч Но объясните мне, в како
й мере моя карета, которая стоит там, за кустами, в двух шагах отсюда, мой хо
роший стол и водяные курочки, которых я ем по пятницам, в какой мере мои дв
адцать пять тысяч годового дохода, мой дворец и мои лакеи доказывают, что
сострадание Ч не добродетель, что милосердие Ч не долг и что девяносто
третий год не был безжалостен?
Член Конвента провел рукой по лбу, словно отгоняя какую-то тень.
Ч Прежде чем вам ответить, Ч сказал он, Ч я прошу вас извинить меня… Я в
иноват перед вами. Вы пришли ко мне, вы мой гость. Мне надлежит быть любезн
ым. Вы оспариваете мои взгляды, Ч я должен ограничиться возражениями на
ваши доводы. Ваши богатства и наслаждения Ч это мои преимущества в наше
м споре, но было бы учтивее, если бы я не воспользовался ими. Обещаю вам бол
ьше их не касаться.
Ч Благодарю вас, Ч молвил епископ.
Ч Вернемся к объяснению, которого вы у меня просили, Ч продолжал Ж.На че
м мы остановились? Что вы мне сказали? Что девяносто третий год был безжал
остен?
Ч Да, безжалостен, Ч подтвердил епископ. Ч Что вы думаете о Марате, руко
плескавшем гильотине?
Ч А что вы думаете о Боссюэ, распевавшем Те Deum по поводу драгонад?
Ответ был суров, но он попал прямо в цель с неумолимостью стального клинк
а. Епископ вздрогнул: он не нашел возражения, но такого рода ссылка на Босс
юэ оскорбила его. У самых великих умов есть свои кумиры, и недостаток уваж
ения к ним со стороны логики вызывает порой смутное ощущение боли.
Между тем член Конвента стал задыхаться, голос его прерывался от предсме
ртного удушья, обычного спутника последних минут жизни, но в глазах отра
жалась еще полная ясность духа. Он продолжал:
Ч Я хочу сказать вам еще несколько слов. Если рассматривать девяносто т
ретий год вне революции, которая в целом является великим утверждением ч
еловечности, то этот год Ч увы! Ч покажется ее опровержением. Вы считает
е его безжалостным, но что такое, по-вашему, монархия? Карье Ч разбойник, н
о как вы назовете Монревеля? Фукье-Тенвиль Ч негодяй, но каково ваше мнен
ие о Ламуаньон-Бавиле? Майьяр ужасен, но не угодно ли вам взглянуть на Со-Т
авана? Отец Дюшен кровожаден, но какой эпитет подобрали бы вы для отца Лет
елье? Журдаи Ч Головорез, чудовище, но все же не такое чудовище, как марки
з де Лувуа. О сударь, сударь, мне жаль Марию-Антуанетту, эрцгерцогиню и кор
олеву, но мне не менее жаль и ту несчастную гугенотку, которую в 1685 году, при
Людовике Великом, сударь, привязали к столбу, обнаженную до пояса, причем
ее грудного ребенка держали неподалеку. Грудь женщины была переполнена
молоком, а сердце полно мучительной тревоги. Изголодавшийся и бледный ма
лютка видел эту грудь и надрывался от крика. А палач говорил женщине-мате
ри и кормилице; «Отрекись!», предоставляя ей выбор между гибелью ее ребен
ка и гибелью души. Что вы скажете об этой пытке Тантала, примененной к мате
ри? Запомните, сударь, Французская революция имела свои причины. Будущее
оправдает ее гнев. Мир, сделавшийся лучше, Ч вот ее последствия. Из самых
страшных ее ударов рождается ласка для всего человечества. Довольно. Я у
молкаю. У меня на руках слишком хорошие карты. К тому же Ч я умираю.
Уже не глядя на епископа, член Конвента спокойно закончил свою мысль:
Ч Да, грубые проявления прогресса носят название революций. После того
как они закончены, становится ясно, что человечество получило жестокую в
стряску, но сделало шаг вперед.
Член Конвента не подозревал, что он последовательно сбивает епископа со
всех позиций. Однако оставалась еще одна, и, опираясь на этот последний оп
лот сопротивления, монсеньор Бьенвеню возразил почти с тою же резкостью
, с какой он начал разговор:
Ч Прогресс должен верить в бога. У добра не может быть нечестивых слуг. А
теист Ч плохой руководитель человечества.
Старый представитель народа ничего не ответил. По его телу пробежала дро
жь. Он посмотрел на небо, и слеза затуманила его взор. Потом она медленно п
окатилась по мертвенно-бледной щеке, и едва слышно, прерывающимся голос
ом, словно говоря сам с собой, умирающий произнес, не отрывая глаз от беспр
едельной глубины небес:
Ч О ты! О идеал! Ты один существуешь! Епископ был охвачен невыразимым душ
евным волнением.
Немного помолчав, член Конвента поднял руку и, указав на небо, сказал:
Ч Бесконечное существует. Оно там. Если бы бесконечное не имело своего «
я», тогда мое «я» было бы его пределом, и оно бы не было бесконечным; другим
и словами, бесконечное не существовало бы. Но оно существует. Следовател
ьно, оно имеет свое «я». Это «я» бесконечного и есть бог.
Последние слова умирающий произнес громким голосом, трепеща от восторг
а; казалось, пред ним стоит некто, видимый только ему одному. Когда он конч
ил, глаза его закрылись. Напряжение истощило его силы. Было ясно, что в одн
о это мгновение он прожил те несколько часов, которые ему оставались. Оно
приблизило его к тому, кто ожидал его за порогом смерти. Наступала послед
няя минута.
Епископ понял это, мешкать долее было нельзя; ведь он пришел сюда как свящ
еннослужитель. От крайней холодности он постепенно дошел до крайнего во
лнения; он взглянул на эти сомкнутые глаза, он взял эту старую, морщинисту
ю, похолодевшую руку и наклонился к умирающему.
Ч Этот час принадлежит богу. Разве вам не было бы горько, если б наша встр
еча оказалась напрасной?
Член Конвента открыл глаза. Тень какой-то суровой торжественности лежал
а теперь на его лице.
Ч Ваше преосвященство! Ч медленно заговорил он, и эта неторопливость в
ызывалась, быть может, не столько упадком физических сил, сколько чувств
ом собственного достоинства. Ч Я провел жизнь в размышлении, изучении и
созерцании. Мне было шестьдесят лет, когда родина призвала меня и повеле
ла принять участие в ее делах. Я повиновался. Я видел злоупотребления Ч и
боролся с ними. Я видел тиранию Ч и уничтожал ее. Я провозглашал и исповед
овал права и принципы. Враг вторгся в нашу страну Ч и я защищал ее, Франци
и угрожала опасность Ч и я грудью встал за нее. Я никогда не был богат, теп
ерь я беден. Я был одним из правителей государства; подвалы казначейства
ломились от сокровищ, пришлось укрепить подпорами стены, которые не выде
рживали тяжести золота и серебра, Ч а я обедал за двадцать два су на улиц
е Арбр-Сек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11