Мой выбор сделан. Надо
либо есть, либо быть съеденным. Я ем. Лучше быть зубом, чем травинкой. Таков
а моя мудрость. Ну, а дальше все идет само собой; могильщик уже там, нас с вам
и ждет Пантеон, все проваливается в бездонную яму. Конец. Finis! Окончательный
расчет. Это место полного исчезновения. Поверьте мне Ч смерть мертва. Чт
обы там был некто, кому бы заблагорассудилось что-нибудь мне сказать? Да в
едь это просто смешно! Бабушкины сказки. Бука Ч для детей, Иегова Ч для в
зрослых. Нет, наше завтра Ч мрак. За гробом все мы ничто и все равны между с
обой. Будь вы Сарданапалом, будь вы Венсен де Полем, Ч все равно, вы придет
е к небытию. Вот она, истина. Итак, живите, живите наперекор всему. Пользуйт
есь своим «я», пока оно в вашей власти. Уверяю вас, ваше преосвященство, у м
еня и в самом деле есть своя философия и свои философы. Я не дам себя собла
знить детской болтовней. Но, само собой разумеется, тем, кто внизу, всей эт
ой голытьбе, уличным точильщикам, беднякам, необходимо что-то иметь. Вот и
м и затыкают рот легендами, химерами, душой, бессмертием, раем, звездами. И
они все это жуют. Они приправляют этим свой сухой хлеб. У кого ничего нет, у
того есть бог. И то хорошо. Ну что ж, я не против, но лично для себя я оставляю
господина Нежона. Милосердный бог мил лишь сердцу толпы.
Епископ захлопал в ладоши.
Ч Отлично сказано! Ч вскричал он. Ч Какая великолепная штука этот мат
ериализм! Поистине чудесная! Он не каждому дается в руки. Да, того, кто овла
дел им, уже не проведешь, он не позволит так глупо изгнать себя из родного
края, как это сделал Катон, побить себя камнями, как святой Стефан, или сже
чь заживо, как Жанна д'Арк. Люди, которым удалось обзавестись этой превосх
одной философией, испытывают приятное чувство полнейшей безответствен
ности и считают, что могут безмятежно пожирать все: должности, синекуры, в
ысокие звания, власть, приобретенную как честным путем, так и нечестным. О
ни могут разрешать себе все: нарушение слова, когда это выгодно, измену, ес
ли она полезна, сделки с совестью, если они обещают наслаждение, а потом, п
о окончании пищеварительного процесса, спокойно сойти в могилу. Как это
приятно! Я говорю не о вас, господин сенатор, но, право же, не могу вас не поз
дравить. Вы, знатные господа, обладаете, как вы сами сказали, собственной,
лично вам принадлежащей и для вас существующей философией, изысканной, у
тонченной, доступной только богачам, годной под любым соусом, отличной п
риправой ко всем радостям жизни. Эта философия извлечена из неведомых гл
убин, вытащена на свет божий специальными исследователями. Но вы Ч добр
ые малые и не видите вреда в том, чтобы вера в бога оставалась философией н
арода, Ч так гусь с каштанами заменяет бедняку индейку с трюфелями.

Глава девятая.
Сестра о брате

Чтобы дать представление о жизни епископа Диньского в семейном кругу и о
том, как обе благочестивые женщины подчиняли свои поступки, свои мысли, д
аже свою инстинктивную, чисто женскую робость привычкам и желаниям епис
копа, причем последнему даже не приходилось для этого высказывать их всл
ух, лучше всего привести здесь письмо Батистины к подруге ее детства, вик
онтессе де Буашеврон. Мы располагаем этим письмом.

«День, 16 декабря 18…
Дорогая моя! Не проходит дня, чтобы мы не говорили о вас. Это вообще вошло у
нас в привычку, а сейчас для этого есть особая причина. Представьте себе, ч
то Маглуар, занимаясь мытьем и чисткой потолков и стен, сделала нескольк
о открытий: теперь обе наши комнаты, которые прежде были оклеены старыми
обоями, сверху побеленными, не обезобразили бы и такого дворца, как ваш. Ма
глуар сорвала все обои, и под ними оказалось много интересного. В моей гос
тиной, где нет никакой мебели и где мы развешиваем белье после стирки, Ч
она пятнадцати футов высотой, а величиной около восемнадцати квадратны
х футов, Ч потолок покрыт по старинной моде живописью с позолотой, а балк
и там такие же, как у вас. Когда здесь помещалась больница, то все это было з
атянуто холстом. Кроме того, там деревянные панели времен наших бабушек.
Но всего интереснее моя спальня. Под десятью, если не больше, слоями обоев
Маглуар обнаружила картины, Ч хоть и не особенно хорошие, но вполне снос
ные. Это Телемак, посвящаемый в рыцари Минервой, он же в каких-то садах Ч з
абыла название, ну, в тех, куда римские матроны отправлялись на одну ночь.
Что же еще? У меня есть римляне, римлянки (одно слово нельзя разобрать) и то
му подобное. Маглуар отмыла все это, летом она исправит кое-какие мелкие п
овреждения, снова все покроет лаком, и моя спальня превратится в настоящ
ий музей. Кроме того, она нашла где-то на чердаке два деревянных столика в
старинном вкусе. За то, чтобы вызолотить их заново, просят два шестифранк
овых экю, но лучше отдать эти деньги бедным; к тому же они очень некрасивы,
мне больше хотелось бы круглый стол красного дерева.
Я по-прежнему вполне счастлива. Мой брат так добр! Он отдает все, что у него
есть, неимущим и больным. Мы очень стеснены в средствах. Зима здесь сурова
я, необходимо хоть чем-нибудь помогать тем, кто нуждается. А у нас почти те
пло и светло. Это все-таки большая роскошь, не правда ли?
У брата есть свои привычки. Он говорит, что всякий епископ должен быть так
им. Представьте себе, что двери нашего дома никогда не запираются. Стоит к
ому-либо войти, и он сразу попадает в комнату брата. Мой брат ничего не бои
тся, даже ночью. В этом-то и проявляется его храбрость, Ч так он говорит.
Он не хочет, чтобы я или Маглуар боялись за него. Он подвергает себя всячес
ким опасностям и хочет, чтобы мы делали вид, что даже не замечаем этого. На
до уметь понимать его.
Он выходит из дому в дождь, шагает по слякоти, путешествует зимой. Он не бо
ится ни темноты, ни опасных дорог, ни подозрительных встреч.
В прошлом году, совершенно один, он поехал в местность, где хозяйничали гр
абители. Нас он не пожелал взять с собой. Целых две недели он пробыл в отсу
тствии. Когда он вернулся, оказалось, что с ним ничего не случилось; его сч
итали мертвым, а он был здрав и невредим. «Посмотрите, как меня ограбили!»
Ч сказал он и открыл чемодан, набитый драгоценностями из собора Амбренс
кой Богоматери, которые ему подарили грабители.
В этот раз, по дороге домой, я не могла удержаться, чтобы не побранить его н
емного, но старалась говорить в то время, когда колеса повозки стучали, чт
обы нас не услыхал кто-нибудь из посторонних.
В первое время я думала про себя: «Никакие опасности не могут остановить
его, это необыкновенный человек». Теперь я, наконец, привыкла. Я знаками по
казываю Маглуар, чтобы она не прекословила ему. Он рискует собой, сколько
хочет. Я увожу Маглуар, ухожу к себе, молюсь за него и засыпаю. Я спокойна, та
к как твердо знаю, что если с ним случится несчастье, это будет и мой конец.
Я уйду к богу вместе с моим братом и моим епископом. Маглуар было труднее,
чем мне, свыкнуться с тем, что она называла его «безрассудствами». Но тепе
рь все вошло в колею. Мы обе молимся, вместе дрожим от страха, потом засыпа
ем. Если бы самому дьяволу вздумалось войти к нам в дом, никто не помешал б
ы ему. В самом деле, чего нам бояться в этом доме? Тот, кто сильнее всех, всег
да с нами. Дьявол придет и уйдет, а бог обитает здесь постоянно.
Этого с меня довольно. Теперь брату уже не нужно что-либо говорить мне. Я п
онимаю его без слов, и мы отдаемся на волю провидения.
Так надо держать себя с человеком, который велик духом.
Я спрашивала брата относительно семейства де Фо, о котором вы справлялис
ь. Вам известно, что он все знает и как много он помнит, Ч ведь он по-прежне
му добрый роялист. Это действительно очень старинное нормандское семей
ство из Канского округа. Уже пятьсот лет тому назад Рауль де Фо, Жан де Фо и
Тома де Фо были дворянами, причем один из них владел Рошфором. Последний в
роде, Ги-Этьен-Александр, был командиром полка и еще кем-то в легкой конни
це в Бретани. Его дочь Мария-Луиза была замужем за Андриеном-Шарлем де Гр
амоном, сыном герцога Луи де Грамона, пэра Франции, полковника французск
ой гвардии и генерал-лейтенанта армии. Можно писать «Фо» по-разному, меня
я окончание: Faux, Fauq, Faoucq.
Дорогая моя! Попросите вашего досточтимого родственника, кардинала, мол
иться за нас. А ваша милая Сильвания хорошо сделала, что не стала тратить т
е краткие мгновения, которые проводит с вами, на письмо ко мне. Ведь она зд
орова, работает так, как вы этого хотите, и по-прежнему меня любит. Больше м
не ничего и не нужно. Вы передали мне ее поклон, и я счастлива. Здоровье мое
не так уж плохо, а между тем я все худею и худею. Прощайте, бумаги у меня боль
ше нет, и я вынуждена на этом кончить письмо. Шлю вам самые лучшие пожелани
я.
Батистина.
Р.S. Дорогая моя! Ваша невестка с детьми все еще здесь. Ваш внучек прелестен.
Вы знаете, ведь ему скоро минет пять лет! Вчера он увидел на улице лошадь с
наколенниками и спросил: «Что у нее с коленками?» Он так мил! А его младший
брат тащит по полу старую метлу и, воображая, что это карета, кричит: «Н-но!»


Как явствует из письма, обе женщины применились к привычкам епископа, Ч
это свойственно лишь женской душе, которая понимает мужчину лучше, чем о
н сам себя понимает. Храня кроткий и непринужденный вид, епископ Диньски
й совершал порой высокие, смелые и прекрасные поступки, казалось, даже не
сознавая этого. Женщины трепетали, но не вмешивались. Изредка Маглуар от
важивалась сделать замечание до того, как поступок был совершен, но она н
икогда не делала замечаний во время совершения поступка или после. Если
дело было начато, никто ни единым словом, ни единым движением не мешал ему
. В иные минуты Ч ему не приходилось говорить им об этом, а может быть, он и
сам этого не сознавал, так безгранична была его скромность Ч обе женщин
ы смутно сознавали, что он действует как епископ, и тогда они превращалис
ь в две тени, скользящие по дому. Они служили ему, отказавшись от проявлени
я собственной воли, и если повиноваться значило исчезнуть Ч они исчезал
и. Изумительно тонкий инстинкт подсказывал им, что порой заботливость мо
жет только стеснять. Поэтому даже, когда им казалось, что он в опасности, о
ни до такой степени проникали если не в мысли его, то в самую сущность его
натуры, что переставали его опекать и поручали его богу.
Впрочем, Батистина говорила, как читатель только что узнал из ее письма, ч
то кончина брата будет и ее кончиной, Маглуар не говорила этого, но она это
знала.

Глава десятая.
Епископ перед неведомым светом

Спустя некоторое время после того как было написано письмо, приведенное
на предыдущих страницах, епископ совершил поступок, который, по мнению в
сего города, был еще более безрассуден, нежели его поездка в горы, кишевши
е разбойниками.
Недалеко от Диня, в его окрестностях, в полном уединении жил один человек.
Человек этот Ч произнесем сразу эти страшные слова Ч был когда-то член
ом Конвента. Звали его Ж.
В тесном мирке жителей города Диня о члене Конвента Ж. упоминали почти с у
жасом. Вообразите только Ч член Конвента! Члены Конвента существовали в
те времена, когда люди говорили друг Другу «ты» и «гражданин»! Не человек
, а чудовище. Он не голосовал за смерть короля, но был близок к этому. Он чуть
что не цареубийца. Страшный человек. Каким образом по возвращении закон
ных государей его не предали особому уголовному суду? Может быть, ему бы и
не отрубили голову Ч надо все же проявлять милосердие, Ч но пожизненна
я ссылка ему бы не помешала. Чтобы хоть другим было неповадно! И т.д. и т.д. Те
м более, что он безбожник, как и все эти люди… Пересуды гусей о ястребе.
Однако был ли Ж. ястребом? Да, был, если судить о нем по непримиримой строго
сти его уединения. Он не голосовал за смерть короля, поэтому не попал в про
скрипционные списки и мог остаться во Франции.
Он жил в сорока пяти минутах ходьбы от города, вдали от людского жилья, вда
ли от дороги, в забытом всеми уголке дикой горной долины. По слухам, у него
был там клочок земли, была какая-то лачуга, какое-то логово. Никого вокруг:
ни соседей, ни даже прохожих. С тех пор как он поселился в этой долине, троп
инка к ней заросла травой. Об этом месте говорили с таким же чувством, с ка
ким говорят о жилье палача.
Но епископ помнил о нем и, время от времени поглядывая в ту сторону, где ку
па деревьев на горизонте обозначала долину старого члена Конвента, дума
л: «Там живет одинокая душа».
А внутренний голос говорил ему: «Ты должен навестить этого человека».
Все же надо сознаться, что мысль об этом, казавшаяся столь естественной в
начале, после минутного размышления уже представлялась епископу нелеп
ой и невозможной, почти невыносимой. В сущности говоря, он разделял общее
мнение, и член Конвента внушал ему, хотя он и не отдавал себе в этом ясного
отчета, то чувство, которое граничит с ненавистью и которое так хорошо вы
ражается словом «неприязнь».
Однако разве пастырь имеет право отшатнуться от зачумленной овцы? Нет. Н
о овца овце рознь!
Добрый епископ был в большом затруднении. Он несколько раз направлялся в
ту сторону и с полдороги возвращался обратно.
Но вот однажды в городе распространился слух, что пастушонок, который пр
ислуживал члену Конвента в его норе, приходил за врачом, что старый нечес
тивец умирает, что его разбил паралич и он вряд ли переживет эту ночь. «И с
лава богу!» Ч добавляли при этом некоторые.
Епископ взял свой посох, надел мантию Ч его сутана, как мы уже говорили, б
ыла изношена, а кроме того, по вечерам обычно поднимался холодный ветер,
Ч и отправился в путь.
Солнце садилось и почти касалось горизонта, когда епископ достиг места,
проклятого людьми. С легким замиранием сердца он убедился, что подошел п
очти к самой берлоге. Он перешагнул через канаву, проник сквозь живую изг
ородь, поднял жердь, закрывавшую вход, оказался в запущенном огороде, дов
ольно храбро сделал несколько шагов вперед, и вдруг в глубине этой пусто
ши, за высоким густым кустарником, увидел логовище зверя.
Это была очень низкая, бедная, маленькая и чистая хижина; виноградная лоз
а обвивала ее фасад.
Перед дверью, в старом кресле на колесах, простом крестьянском кресле, си
дел человек с седыми волосами и улыбался солнцу.
Возле старика стоял мальчик-подросток, пастушок. Он протягивал старику
чашку с молоком.
Епископ молча смотрел на эту сцену. Тут старик заговорил.
Ч Благодарю, Ч сказал он, Ч больше мне ничего не нужно.
Оторвавшись от солнца, его ласковый взгляд остановился на ребенке.
Епископ подошел ближе. Услышав шаги, старик повернул голову, и на его лице
выразилось самое глубокое изумление, на какое еще может быть способен че
ловек, проживший долгую жизнь.
Ч За все время, что я здесь, ко мне приходят впервые, Ч сказал он, Ч Кто вы
, сударь?
Епископ ответил:
Ч Меня зовут Бьенвеню Мириэль.
Ч Бьенвеню Мириэль! Я слышал это имя. Не вас ли народ называет преосвящен
ным Бьенвеню?
Ч Да, меня.
Ч В таком случае, вы мой епископ, Ч улыбаясь, сказал старик.
Ч До некоторой степени.
Ч Милости просим.
Член Конвента протянул епископу руку, но епископ не пожал ее. Он только ск
азал:
Ч Я рад убедиться, что меня обманули. Вы вовсе не кажетесь мне больным.
Ч Сударь, Ч ответил старик, Ч скоро я буду здоров.
Помолчав немного, он добавил:
Ч Через три часа я умру.
И продолжал:
Ч Я кое-что смыслю в медицине и знаю, как наступает последний час. Вчера у
меня похолодели только ступни; сегодня холод поднялся до колен; сейчас о
н уже доходит до пояса, я это чувствую; когда он достигнет сердца, оно оста
новится. А как прекрасно солнце! Я попросил выкатить сюда мое кресло, чтоб
ы в последний раз взглянуть на мир. Можете говорить со мной, это меня ниско
лько не утомляет. Вы хорошо сделали, что пришли посмотреть на умирающего.
Такая минута должна иметь свидетеля. У каждого есть свои причуды: мне вот
хотелось бы дожить до рассвета. Однако я знаю, что меня едва хватит и на тр
и часа. Будет еще темно. Впрочем, не все ли равно! Кончить жизнь Ч простое д
ело. Для этого вовсе не требуется утро. Пусть будет так. Я умру при свете зв
езд.
Старик обернулся к пастушку:
Ч Иди ложись. Ты просидел возле меня всю ночь. Ты устал.
Мальчик ушел в хижину.
Старик проводил его взглядом и добавил, как бы про себя:
Ч Пока он будет спать, я умру. Сон и смерть Ч добрые соседи.
Епископа все это тронуло меньше, чем можно было бы ожидать. В подобном рас
ставании с жизнью он не ощущал присутствия бога. Скажем прямо Ч ибо и мел
кие противоречия великих душ должны быть отмечены так же, как все осталь
ное, Ч епископ, который при случае так любил подшутить над своим «высоко
преосвященством», был слегка задет чем, что здесь его не называли «монсе
ньером», и ему хотелось ответить на это обращением:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11