она вобрала в себя нарастав
шую вокруг нее могильную жуть; сумерки, восходы луны, исчезновения созве
здий за утесами, сдвиги воздушных пространств, тучи, роза ветров Ч все в к
онце концов вошло в состав этого призрака; этот обрубок, висевший в возду
хе, своим безличием походил на морскую даль и на небо, и мрак поглощал посл
едние черты того, что было некогда человеком.
Это было нечто, ставшее ничем.
Превратиться в останки Ч для обозначения этого состояния в человеческ
ом языке нет надлежащих слов. Не жить и вместе с тем продолжать существов
ать, находиться в бездне и в то же время вне ее, умереть и не быть поглощенн
ым смертью Ч во всем этом, несмотря на несомненную реальность, есть что-т
о неестественное и потому невыразимое. Это существо Ч можно ли было наз
вать его существом? Ч этот черный призрак был останками, и притом останк
ами ужасающими. Останками чего? Прежде всего природы, а затем общества. Эт
о было ничто и все.
Он находился здесь во власти безжалостных стихий. Глубокое забвение пус
тыни окружало его. Он был оставлен на произвол неведомого. Он был беззащи
тен против мрака, который делал с ним все, что хотел. Он должен был терпеть
все. И он терпел. Ураганы обрушивались на него. Мрачная задача, выполняема
я ветрами!
Этот призрак был здесь добычей всех разрушительных сил. Его обрекали на
чудовищную участь Ч разлагаться на открытом воздухе. Для него не сущест
вовало закона погребения. Он подвергся уничтожению, но не обрел вечного
покоя. Летом он покрывался слоем, пыли, осенью обрастал корою грязи. Смерт
ь должна быть прикрыта покровом, могила Ч стыдливостью. Здесь не было ст
ыдливости, не было покрова. Гниение, цинично открытое взору каждого. Есть
что-то бесстыдное в зрелище смерти, орудующей на глазах у всех. Она наноси
т оскорбление безмятежному спокойствию небытия, работая вне своей лабо
ратории Ч вне могилы.
Этот труп был выпотрошен. В его костях уже не было мозга, в его животе не бы
ло внутренностей, в его гортани не было голоса. Труп Ч это карман, который
смерть выворачивает наизнанку и вытряхивает. Если у него когда-либо был
о свое «я», где оно было теперь? Быть может, еще здесь, Ч страшно подумать.
Что-то, витающее вокруг чего-то, прикованного к цепи. Можно ли представит
ь себе во мраке образ более скорбный?
На земле существуют явления, открывающие какой-то доступ к неведомому; м
ысль ищет выхода в этом направлении, и сюда же устремляется гипотеза. Дог
адка имеет свое compelle intrare
заставь войти (лат.)
. В иных местах и перед иными предметами мы невольно останавливаемс
я в раздумье и пытаемся проникнуть в их сущность. Иногда мы наталкиваемс
я на полуоткрытую неосвещенную дверь в неведомый мир. Кого не навел бы на
размышления вид этого мертвеца?
Огромная сила распада бесшумно подтачивала этот труп. В нем была кровь
Ч ее выпили, на нем была кожа Ч ее изглодали, было мясо Ч его растащили п
о кускам. Ничто не прошло мимо, не взяв у него чего-нибудь. Декабрь позаимс
твовал у него холод его тела, полночь Ч ужас, железо Ч ржавчину, чума Ч м
иазмы, цветок Ч запахи. Его медленное разложение было пошлиной, которую
труп платил шквалу, дождю, росе, пресмыкающимся, птицам. Все темные руки но
чи обшарили этого мертвеца.
Это был странный обитатель ночи. Он находился на холме посреди равнины, и
в то же время его там не было. Он был доступен осязанию и вместе с тем не сущ
ествовал. Он был тенью, дополнявшей ночную тьму. Когда угасал дневной све
т, он зловеще сливался со всем окружающим в беспредельном безмолвии ночи
. Одно его присутствие здесь усиливало мрачную ярость бури и спокойствие
звезд. Все то невыразимое, что есть в пустыне, было, как в фокусе, сосредото
чено в нем. Жертва неведомого рока, он усугублял собою угрюмое молчание н
очи. Его тайна смутно отражала в себе все, что есть загадочного в мире.
Близ него чувствовалось как бы убывание жизни, уходящей куда-то в бездну.
Все в окружавшем его пространстве утрачивало постепенно спокойствие и
уверенность в себе. Трепет кустарников и трав, безнадежная грусть, мучит
ельная тревога, которая, казалось, находила свое оправдание, Ч все это тр
агически сближало пейзаж с черной фигурой, висевшей на цепи. Присутствие
призрака в поле зрения отягчает одиночество.
Он был лишь призраком. Колеблемый никогда не утихавшими ветрами, он был н
еумолим. Вечная дрожь делала его ужасным. Он казался Ч страшно вымолвит
ь Ч средоточием окружавшего пространства и служил опорой чему-то необъ
ятному. Чему? Как знать? Быть может, той неясно сознаваемой и оскорбляемой
нами справедливости, которая выше нашего правосудия. В его пребывании вн
е могилы была месть людей и его собственная месть. В этой сумрачной пусты
не он выступал как грозный свидетель. Для того чтобы мертвая материя выз
ывала в нас тревогу, она в свое время должна была быть одухотворена. Он обл
ичал закон земной перед лицом закона небесного. Повешенный здесь людьми
, он ожидал бога. Над ним, принимая расплывчато-извилистые очертания туч и
волн, реяли исполинские видения мрака.
За этим призраком стояла какая-то непроницаемая, роковая преграда. Этог
о мертвеца окружала беспредельность, не оживляемая ничем Ч ни деревом,
ни кровлей, ни прохожим. Когда перед нашим взором смутно возникают тайны
бытия Ч небо, бездна, жизнь, могила, вечность, Ч в такие мгновения все ощу
щается нами как нечто недоступное, запретное, огражденное от нас стеной.
Когда разверзается бесконечность, все двери в мир оказываются запертым
и.

6. Битва смерти с ночью

Ребенок стоял перед темным силуэтом, безмолвно, удивленно, пристально гл
ядя на него.
Для взрослого человека это была бы виселица, для ребенка это было привид
ение. Там, где взрослый увидел бы труп, ребенок видел призрак.
Он ничего не понимал.
Бездна таит в себе все разновидности приманок; одна из них находилась на
вершине этого холма. Ребенок сделал шаг, другой. Он стал взбираться выше, и
спытывая желание спуститься, и приблизился, желая отступить назад.
Весь дрожа, он в то же время решительно подошел к самой виселице, чтобы пол
учше рассмотреть призрак. Очутившись под виселицей, он поднял голову и с
тал внимательно разглядывать его.
Призрак был покрыт смолою и местами блестел. Ребенок различал черты лица
. Оно тоже было обмазано смолою, и эта маска, казавшаяся липкой и вязкой, че
тко выступала в сумраке ночи. Ребенок видел дыру на том месте, где прежде б
ыл рот, дыру на месте носа и две черных ямы на месте глаз. Тело было как бы за
пеленуто в грубый холст, пропитанный нефтью. Ткань истлела и расползлась
. В одном месте обнажилось колено. В другом видны были ребра. Одни части те
ла были еще трупом; другие уже стали скелетом. Лицо было цвета чернозема, п
олзавшие по нему слизняки оставили на нем тусклые серебристые полосы. По
д холстом, прилипшим к костям, обрисовывались выпуклости, как под платье
м на статуе. Череп треснул и, распавшись на две половины, напоминал собою г
нилой плод. Зубы остались целы и скалились в подобии смеха. В зияющей дыре
рта, казалось, замер последний крик. На щеках можно было заметить несколь
ко волосков бороды. Голова, наклоненная вниз, как будто к чему-то прислуши
валась.
Его, невидимому, недавно подновляли. Лицо было заново вымазано смолой, та
к же как и выступавшие из прорех колено и ребра. Внизу из-под холста торча
ли обглоданные ступни. Прямо под ними, в траве, видны были два башмака, утр
атившие от снега и дождей всякую форму. Они свалились с ног мертвеца.
Босой ребенок смотрел на эти башмаки.
Ветер, становившийся все резче и резче, иногда внезапно спадал, как будто
собирался с силами, чтобы разразиться бурей; на несколько минут он даже с
овсем стих. Труп уже не качался. Цепь висела неподвижно, как шнурок отвеса
с гирькой на конце.
Как у всякого существа, только что вступившего в жизнь, но отдающего себе
отчет в своей тяжкой участи, у ребенка, несомненно, начиналось пробужден
ие мучительных мыслей Ч мыслей еще неясных, детских, но уже стучащих в мо
зг, подобно птичьему клюву, долбящему скорлупу яйца; но все, чем в эту мину
ту было полно его младенческое сознание, повергало его лишь в оцепенение
. Как излишек масла гасит огонь, так избыток ощущений гасит мысль. Взрослы
й задал бы себе тысячу вопросов, ребенок только смотрел.
Обмазанное смолой лицо мертвеца казалось мокрым. Капли смолы, застывшие
в пустых глазницах, были похожи на слезы. Однако смола значительно замед
ляла разложение трупа: разрушительная работа смерти была задержана, нас
колько это оказалось возможным. То, что ребенок видел перед собой, было пр
едметом, о котором заботились. По-видимому, человек этот представлял как
ую-то ценность. Его не захотели оставить в живых, но старались сохранить м
ертвым. Виселица была старая, вся в червоточинах, но прочная и стояла здес
ь уже давно.
В Англии с незапамятных времен существовал обычай смолить контрабанди
стов. Их вешали на берегу моря, обмазывали смолой и оставляли висеть; прес
тупника, в назидание прочим, следует подвергать казни у всех на виду, и есл
и его просмолить, он на долгие годы будет служить острасткой. Трупы смоли
ли из чувства человеколюбия, полагая, что благодаря этому можно будет ре
же обновлять виселицы. Виселицы расставляли на берегу на определенном р
асстоянии одна от другой, как ставят в наше время фонари. Повешенный заме
нял собою фонарь. Он по-своему светил своим сотоварищам-контрабандиста
м. Контрабандисты издали, еще находясь в море, замечали виселицы. Вот одна
Ч первое предостережение, а там другая Ч второе предостережение. Это н
исколько не мешало им заниматься контрабандой, но таков порядок. Этот об
ычай продержался в Англии до начала нашего столетия. Еще в 1822 году перед Ду
врским замком можно было видеть трех повешенных, облитых смолой. Впрочем
, такой способ сохранения трупа преступника применялся не к одним только
контрабандистам. Англия пользовалась им также по отношению к ворам, под
жигателям и убийцам. Джон Пейнтер, совершивший поджог морских складов в
Портсмуте, был в 1776 году повешен и засмолен. Аббат Койе, называющий Джона Пе
йнтера Jean le Peintre (Жаном Живописцем), видел его вторично в 1777 году. Джон Пейнтер ви
сел на цепи над развалинами сожженных им складов, в время от времени его с
нова покрывали смолой. Этот труп провисел, Ч можно бы сказать, прожил, Ч
почти четырнадцать лет. Еще в 1788 году он служил правосудию. Однако в 1790 году
его пришлось заменить новым. Египтяне чтили мумии своих фараонов; оказыв
ается, мумия простого смертного также может быть полезной.
Ветер, с особенной силой разгулявшийся на холме, смел с него весь снег. Во
многих местах виднелась трава, кое-где выглядывал чертополох. Холм был о
дет тем густым и низким приморским дерном, благодаря которому вершины ск
ал кажутся покрытыми зеленым сукном. Только под виселицей, под самыми но
гами казненного, росла высокая густая трава Ч явление неожиданное на эт
ой бесплодной почве. Объяснялось это тем, что тела повешенных разлагалис
ь здесь на протяжении нескольких веков. Земля питается прахом человека.

Какие-то мрачные чары удерживали ребенка на холме. Он стоял на месте как в
копанный. Один только раз он наклонил голову: крапива больно обожгла ему
ноги, и он принял это за укус животного. Затем он выпрямился и, закинув гол
ову, снова стал смотреть прямо в лицо повешенному, который тоже смотрел н
а него. У мертвеца не было глаз, и потому казалось, что он смотрит особенно
пристально. Это был взгляд рассеянный и вместе с тем невыразимо сосредот
оченный; в нем были свет и мрак; он исходил из черепа, из оскала зубов, из чер
ных впадин пустых глазниц. Вся голова мертвеца Ч сплошной взор, и это стр
ашно. Зрачков нет, но мы чувствуем на себе их взгляд, жуткий взгляд привиде
ния.
Постепенно ребенок сам становился страшен. Он больше не шевелился, как б
удто оцепенел. Он не замечал, что уже теряет сознание. Он коченел, замерзал
. Зима безмолвно предавала его ночи; в зиме есть что-то вероломное. Дитя пр
евратилось почти в изваяние. Каменный холод проникал в его кости; мрак, эт
о пресмыкающееся, заползал в него. Дремота, исходящая от снега, подкрадыв
ается к человеку, как морской прилив; ребенком медленно овладевала непод
вижность, напоминавшая неподвижность трупа. Он засыпал.
На руке сна есть перст смерти.
Ребенок чувствовал, как его хватает эта рука. Он был близок к тому, чтобы у
пасть под виселицей. Он уже не сознавал, стоит он на ногах или нет.
Неизбежность конца, мгновенный переход от бытия к небытию, зияющий вход
в горнило испытаний, возможность в каждое мгновение скатиться в бездну
Ч таково человеческое существование.
Еще минута Ч и ребенок и мертвец, жизнь, едва зародившаяся, и жизнь, уже уг
асшая, должны были слиться в общем уничтожении.
Казалось, призрак понял это и не хотел этого. Он вдруг зашевелился, словно
предупреждая ребенка. Это был просто новый порыв ветра.
Трудно представить себе что-либо более ужасное, чем этот качающийся пок
ойник.
Подвешенный на цепи труп, колеблемый невидимым дуновением ветра, приним
ал наклонное положение, поднимался влево, возвращался на прежнее место,
поднимался вправо, падал и снова взлетал мерно и угрюмо, как язык колокол
а. Зловещее движение взад и вперед. Казалось, качается во тьме ночи маятни
к часов самой вечности.
Так продолжалось какое-то время. Увидев, что мертвец движется, ребенок оч
нулся от столбняка, почувствовал страх. Цепь при каждом колебании поскри
пывала с чудовищной размеренностью, словно переводила дыхание. Этот зву
к напоминал стрекотание кузнечика.
Приближение бури вызывает внезапный напор ветра. Ветер вдруг перешел в у
раган. Труп задвигался еще порывистее. Это было уже не раскачивание, а рез
кая встряска. Скрип цепи сменился пронзительным лязгом.
Звук этот, невидимому, был услышан. Если это был призыв, то ему повиновалис
ь. Издали, с горизонта, донесся какой-то шум.
То был шум крыльев.
Слеталась стая воронов, как это часто бывает на кладбищах и пустырях, в ос
обенности перед грозой.
Черные летящие точки пробились сквозь тучу, преодолели завесу тумана, пр
иблизились, стали больше, сгрудились, сплотились и с неистовым криком бр
осились к холму. Это было подобно наступлению легиона. Крылатая нечисть
ночи усеяла всю виселицу.
Ребенок в испуге отступил.
Стаи повинуются команде. Вороны кучками расселись на виселице. Ни один н
е спустился на мертвое тело. Они перекликались между собою. Карканье вор
онов вселяет страх. Вой, свист, рев Ч это голоса жизни, карканье же Ч радо
стное приятие тления. В нем чудится звук потревоженного безмолвия гробн
ицы. Карканье Ч голос ночной тьмы. Ребенок весь похолодел не столько от с
тужи, сколько от ужаса.
Вороны притихли. Но вот один из них прыгнул на скелет. Это было сигналом. З
а ним устремились все остальные Ч целая туча крыльев; еще мгновение Ч и
повешенный исчез под кишащей грудой черных пятен, шевелившихся во мраке
. В эту минуту мертвец вдруг дернулся.
Сам ли он вздрогнул? Дунуло ли на него ветром? Но его с устрашающей силой п
одбросило на цепи. Налетевший ураган пришел ему на помощь. Призрак забил
ся в судорогах. Бурный ветер, разгулявшись в высоте, завладел мертвым тел
ом и принялся швырять его во все стороны. Мертвец стал ужасен. Он бесновал
ся. Чудовищный картонный паяц, висевший не на тонкой веревочке, а на желез
ной цепи! Какой-то злобный шутник дергал за ее конец и забавлялся пляской
этой мумии. Она вертелась и подпрыгивала, угрожая каждую минуту распасть
ся на куски. Вороны шарахнулись в испуге. Покойник точно стряхнул с себя э
тих омерзительных птиц. Но они снова вернулись. И начался бой.
Казалось, в мертвеце проснулись невероятные жизненные силы. Порывы ветр
а подбрасывали его кверху, словно собираясь умчать с собою, а он как будто
отбивался что было мочи, стараясь вырваться; только железный ошейник уде
рживал его. Птицы повторяли все его движения, то отлетая, то снова набрасы
ваясь, испуганные, остервенелые. С одной стороны Ч страшная попытка к бе
гству, с другой Ч погоня за прикованным на цепи. Мертвец, весь во власти с
удорожных порывов ветра, подскакивал, вздрагивал, приходил в ярость, отс
тупал, возвращался, взлетал и стремглав падал вниз, разгоняя черную стаю.
Он был палицей, стая Ч пылью. Крылатые хищники, не желая сдаваться, наступ
али с отчаянным упорством. Мертвец, словно обезумев при виде этого множе
ства клювов, участил свои бесцельные удары по воздуху, подобные ударам к
амня, привязанного к праще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12