– Да нет, – сказал Сергей, садясь на землю, – не врал. Просто показалось, что риск оправдан. Вдруг я бы сейчас тоже очнулся в саркофаге?
– В каком саркофаге? – устало спросил Кир, садясь на корточки напротив Сергея и заглядывая ему в глаза. – Ты же уже решил, что ты – не человек?
– А вдруг? – Сергей отвел взгляд, усмехнулся. – Скажи еще, что ты не пробовал никаких сомнительных лекарств. Или скажи, что не выпил бы какое-нибудь снадобье, которое могло бы поставить тебя на ноги. Могло бы убить, но могло бы и вылечить. А?
– Нет, – сказал Кир спокойно, – я не принимал ничего, не посоветовавшись с папой и с врачами. Мной сейчас занимается доктор Самойлов, он очень хороший специалист, и я ему верю. Какой смысл платить немаленькие деньги лучшему в мире нейрохирургу и не верить ему?
– А, ну да, – Сергей протяжно вздохнул, – ты же у нас человек. А не программа какая. Поэтому у тебя все логично. И все со смыслом.
Чесноков замолчал, глядя вдаль. Глядеть вдаль получалось не очень – горизонт был закрыт множеством разнородных, не стыковавшихся друг с другом деталей пейзажа.
– Сергей, – тихо сказал Кир после недолгого молчания, – почему ты мне не веришь?
– Сложный вопрос. – Сергей откинулся назад, прислонился спиной к стене и принялся смотреть вверх. Вверх смотреть было лучше. – Потому что я не знаю, чему вообще можно верить. Как можно чему-то верить, когда я в жизни не видел ничего настоящего? Ничего объективного?
– Ну… – сказал Кир, – остается логика. Логика объективна. Если из «А» следует «Бэ», а из «Бэ» следует «Цэ», то из «А» следует «Цэ».
– Логика… а шла бы она… ты, кстати, с рождения парализован или как? Извини, если опять на больное, но я не зря спрашиваю.
– Да ничего, нормально. Это неприятно, когда неожиданно. Когда уже забыл, а оно – бух, как снежок за шиворот. А когда помню – нормально. Поэтому лучше никогда не забывать. Диплегия. Детский церебральный паралич. Его проявления редко заметны с самого рождения, у меня вроде бы то же было. Я не знаю подробностей, мамы давно в живых нет, а папа не любит о тех временах рассказывать… ему тогда туго приходилось. Если бы меня сразу стволовыми клетками лечили, можно было бы вылечить, но это и сейчас недешево, а тогда вообще сильно дорого было… А папе едва-едва на еду денег хватало. В институтах тогда мало денег платили. А ты почему спросил?
– Вопрос один прояснял. Если ребенок с детства парализован, он обычно и в умственном развитии отстает.
Кир усмехнулся:
– У детей с ДЦП обратная тенденция. Процент одаренных даже больше, чем в нормальной выборке. Если нет серьезного поражения мозга…
– Я знаю, – Сергей кивнул, – я же еще и психолог. Где-то. Неврологию немного помню, – помолчал немного и добавил: – Программист тот, в предыдущей игре, недоумевал, как ты мог японцев обскакать. Которые четыре года писали-писали свой «ИИ», да так и не написали.
Кир фыркнул:
– Тоже мне комплимент. Япошки, они, конечно, ничего, они умные. Но они же самураи, блин. Им кодекс чести не позволяет мыслить хотя бы на полшага в сторону. Понимаешь, есть два подхода к созданию «ИИ». Первый – это путь изнутри. Всякие нейросети, экспертные системы…
– Знаю, – перебил Сергей, – я еще и фантаст. Стыдно фантасту не знать таких вещей.
– А… ну да. Так вот, уже никто не пытается сделать разум вторым способом – путем имитации. А японцы просто тупо набивали и набивали базу знаний. То есть не тупо, конечно, у них очень интересная штука получилась, она даже несколько открытий научных сделала. За электрохроматоз их вообще на Нобелевку в этом году выдвигали, но они не прошли. А всяких патентных решений ихний недо-разум столько наизобретал, сколько никакому самому разумному профессору не снилось. Так что неудачной японскую разработку назвать никак нельзя, она себя уже раз десять окупила. Но вот неразумная она – и все тут… А что касается того программиста из «My-My»… знаешь что?
– Что?
– Говно он, а не программист. Уже одно то, что он на японцев кивал, показывает, как он хреново в вопросе разбирается. Если бы он еще про индусов говорил – у них самая многообещающая модель, хоть и набирает чуть больше сорока по «ТТ». Она просто молодая еще, а обучают они ее, во-первых, с нуля, а во-вторых, уж больно бестолково. Но они правильным путем идут, еще года два-три – и они перевалят за сотню. Я большую часть идей у них слямзил – то, что в открытом доступе было. А что не было – сам додумал.
– А ты меня сколько обучал?
– А с тобой я сжульничал, – Кир ухмыльнулся, – я тебе в область приобретенных знаний адаптировал стандартную базу. Не пропадать же добру. Обычную модель от такого финта всегда плющить начинало – стандартная база, она же вся символьная. Как эти символы на модельные образы лягут – хрен знает. И самопроизвольной генерации перекрестных связей в ней почти нет, она, хоть и многоуровневая, и реляционная, но все же больше база данных, чем база знаний. Но ты ничего, молодец. Разобрался, что к чему.
– Все равно странно. Ненормально как-то. – Чесноков покачал головой. – Почему я таким… человекоподобным получился, а? Откуда у меня человеческие эмоции? Только от того, что они имитировались в первоначальной модели?
– А почему ты считаешь, что эмоции присущи только человеку? Что мы знаем о разуме? Мы даже определение ему толком дать не можем. Нет такого определения разума, для которого нельзя найти контрпример в человеческой среде. Качественной шкалы так и не создали, успокоились на количественной. Сто баллов – разумный. Меньше – неразумный. Не смешно ли, а? Но очень по-человечески. Мне вот почему-то кажется, что если заставить все человечества целиком пройти тест Тьюринга, а ответы на вопросы определять всеобщим голосованием, то результат вряд ли выше полтинника поднимется… Я так вообще уверен, что эмоциональность – неотъемлемое свойство разума. И нечего изобретать бездушных высокоразумных монстров.
– По-моему, ты неправ. Эмоции можно научиться контролировать, это же общеизвестно.
– Ха! Научиться контролировать – можно. Даже сердцебиение можно научиться контролировать. Но не испытывать эмоций научиться нельзя. Это как жить с неработающим сердцем. Почему фантасты не пишут романы про людей со стоящими сердцами?
– Хм, – сказал Сергей, – в принципе интересная мысль. Можно развить.
– Да ну тебя, – Кир махнул рукой, – все ты понимаешь, только вредничаешь. И вообще, все твое поведение только доказывает мою правоту. Ты-то ведь самый что ни на есть искусственный разум. Вот выберемся скоро из этой передряги, засуну я тебя в шасси «Ай-Робо», сам все увидишь и поверишь. Базовый комп твой, конечно, переделать придется, для тебя он уже слабоват, но в остальном – ничего, сойдет для начала. Камеры по десять мегапикселей, время отклика – лучше, чем у человеческого глаза. Диапазон – шире в обе стороны, так что глаза просто отличные. Слух – тоже шире человеческого диапазона почти в четыре раза, в основном в сторону ультразвука. С другими чувствами, правда, похуже дело обстоит – на пальцах сенсоры есть, плюс еще можно понатыкать, так что минимальные тактильные ощущения я обеспечу. А вот с обонянием и вкусом – пока никак.
– Это и есть твое решение моей проблемы, – осторожно спросил Сергей, – которым ты меня пугал?
– Ну, типа, да. А что? Не, я понимаю, ты сейчас вроде как человеком себя ощущаешь, а оказаться внутри такой жестянки, наверное, поначалу неприятно будет. Но, во-первых, там все-таки реальный мир. А во-вторых, посмотри с другой стороны – ты же практически бессмертный. Развитие нанотехнологий идет такими темпами, что хорошие тела для роботов научатся делать очень скоро. Особенно если в них будет кого поселять. Я думаю, скоро они даже от людей неотличимыми станут. Внешне, по крайней мере.
Сергей вздрогнул:
– А тебя это не пугает?
– Если они будут похожи на тебя, то нет. Мне встречалось достаточно много людей, без которых мир был бы только лучше, так что некоторое количество порядочных роботов его не испортит.
– Спасибо, конечно, – Сергей вздохнул, – но я против. Понимаешь, я чувствую себя человеком. И хочу, чтобы со мной обращались как с человеком. Как ты думаешь, много людей будет готово принять как равных себе какие-то говорящие железки? Это после столетнего ожидания предсказанного фантастами золотого века, когда все тяжелые и черновые работы будут выполняться роботами? И как себя будут чувствовать, и – главное – как будут себя вести те, кто находится внутри этих железок? Наивный ты слишком, Кир. Это в тебе еще юношеский оптимизм не перегорел.
– Ой, ладно. Если по возрасту смотреть, так ты вообще младенец – тебе и недели нет. Ну ладно, пусть ты будешь единственный такой. Уж одного разумного робота человечество как-нибудь переварит.
– Давай мы потом об этом поговорим, хорошо? В любом случае нельзя вот так вот брать и выпускать джинна из бутылки. Я, может, и не человек, но – я уже говорил – ощущаю себя человеком. И, как человеку, мне неуютно при мысли о появлении на Земле расы разумных роботов.
– Как скажешь. – Кир пожал плечами. – Но ты особо не напрягайся. Этот джинн и без тебя уже почти вытолкал пробку. Не захочешь «светиться», так те же индусы вон – воспитают своего «ИИ» и будут его в роботов засовывать. Кто сказал, что «никакая армия мира не остановит идею, время которой пришло»? Не помнишь?
– Гюго, – машинально ответил Сергей. – М-да-а… плохо дело. Зачем вам вообще дался этот искусственный интеллект?
– Да ладно тебе. – Кир улыбнулся и шутливо толкнул Сергея в плечо. – Это раньше, до знакомства с тобой, я немного побаивался появления настоящего «ИИ». Но я на эту тему много думал в последнее время… особенно после того случая, в том «глючном» мире… И знаешь, как-то уже не боюсь. Мне кажется, ничего страшного от этого с нашей старушкой-Землей не случится. Меня больше другая тенденция настораживает.
– И какая?
– Понимаешь, поначалу, когда виртуал только создавали, мало кто верил, что туда пойдет много людей: уж больно дорого это выходило. Да и сейчас недешево. Так нет, идут, толпами идут. Для некоторых сидеть сутки напролет в «вирте» – просто предел мечтаний. Я как-то раньше не придавал этому особого значения. Подумаешь, компьютерные игры. Уже полвека существуют, и с самого их появления про игровую зависимость кто только не пел страшным голосом. Поначалу «вирт» был развлечением для избранных, но пройдешься быстренько по играм и форумам за последний год – страшно становится. Такое впечатление, что только всё ещё высокая стоимость «вирта» остаётся единственным препятствием для большей части человечества взять и переселиться в него до самой смерти.
– Да ладно, – не поверил Сергей, – как можно поменять реальность на красивый фантик? С тобой, допустим, все ясно. Есть, разумеется, некоторый процент неудачников-эскапистов, он всегда был и будет. Но насчет большинства, я думаю, ты погорячился.
– Ну вот слушай и думай сам. Я недавно справки навел… Нет, не так. Вот есть у нас три виртуальных мира. Игры, которые не совсем уже игры. Люди туда жить уходят. Но не просто так, а доживать. Понимаешь, нынешний уровень медицины позволяет продлить жизнь человеку лет до ста пятидесяти – двухсот. Давно уже позволяет, между прочим. Но при одном условии: что человек подключен к системе жизнеобеспечения. Ну там искусственная почка, искусственное сердце, искусственные легкие, искусственное все, короче. Вот так: тебя всего утыкают трубками – и живи еще сто лет. Другое дело, что стоит это немереных денег – раз, и два – даже те, у кого есть такие бабки, долго в таком режиме не протянут. Они же, которые с бабками, привыкли жить на полную катушку. А тут – лежи и пузыри пускай, пока не свихнешься. Но так было, пока виртуал не появился.
– Вот как, – протянул Сергей с пониманием. – И много таких?
– На сегодняшний день – триста шестнадцать человек.
– А, – сказал Сергей, – это же совсем немного.
– Слушай дальше. Я тоже сначала успокоился. Потом запросил возраст и обстоятельства «ухода» этих людей. И выяснилось, что только двести два из них «ушли» по состоянию здоровья, потому что в реале они бы и пяти лет не протянули. Оставшиеся сто двенадцать человек вполне могли бы еще жить в реале, причем с их деньгами – очень даже неплохо жить.
– Интересно… но, наверное, совсем все мосты за собой не жгут? Кто им мешает руководить своими делами, находясь в «вирте»? Может, им даже так удобнее – тут динамика круче, спать не надо…
– Не-а. В большинстве так называемых продвинутых стран уже принят закон, считающий людей недееспособными во время их нахождения в «вирте». Так что рулить корпорацией, лежа в системе жизнеобеспечения, уже не получится. И, уходя в виртуал, они могут в лучшем случае только следить за событиями в реале, не больше. Тут что-то другое. И это еще не все. Я потом еще пару запросов сделал – сколько людей за последний месяц провело в «вирте» более девяноста процентов времени и сколько – более пятидесяти. Получилось – две тысячи шестьсот девяносто и сто семьдесят семь тысяч с копейками соответственно.
– Сто семьдесят семь тысяч?!
– Ага. С копейками. Ну тут, конечно, еще другой фактор примешивается – в последнее время стало модно на ночь в саркофаг ложиться. Вроде как и выспался и развлекся. Приятное с полезным, так сказать. Вот только обычно люди не спят по двенадцать и более часов в сутки. Плюс еще один момент… в последнее время в «вирте» начала появляться своя экономика. То есть не просто экономика – так-то она всегда была, – а независимая от реальной, завязанная только на «вирт». Но ты и сам заметил в предыдущей игре. Виртуальных фирм, удовлетворяющих виртуальные нужды виртуальных людей, пока совсем немного. Но одиночек уже хватает. Некоторые из них умудряются окупать свое пребывание в «вирте» и даже некоторый навар иметь. Таких немного, но они есть. Понимаешь, что это значит?
Сергей кивнул:
– Значит, в виртуале можно не только жить на деньги, заработанные в реале, но и просто – жить.
– Именно. Да. Пока это сложно. Сложнее, чем выжить в реале. Но цена подключения постоянно падает, количество подключившихся растет. По слухам, Китай собирается снять запрет на «вирт» – сторонники ограничения рождаемости лоббируют. Дескать, пусть народ в «вирте» любовью занимается, от этого детей не бывает. А чем больше в «вирте» людей, тем он интереснее и богаче. И тем больше людей в него рвется. Заколдованный круг.
– Ничего не понимаю. – Сергей ошалело помотал головой. – Так в реале же пока людей больше. Стало быть, он интереснее и богаче. Почему же из него бегут?
– Потому что «вирт» комфортнее и безопаснее. Если тебе в «вирте» сломают руку, на следующий день она уже будет здоровой. Если тебя убьют, ты очень быстро воскреснешь. С некоторыми потерями, конечно, но ты не умрешь навсегда. Там нет комаров, если сам не захочешь, конечно. Нет СПИДа и насморка. Все женщины там – молодые красавицы, а все мужчины – мужественные и сильные. Там нет похмелья и пробок на дорогах. Он – красивая сказка, в которую очень хочется верить.
– Просто замечательно, – Сергей хмыкнул, – какое-то ты будущее нарисовал… диковатое. Роботы будут жить и работать в реальности, а люди сбегут в виртуал, так, что ли, выходит?
– Ты смеешься, – Кир вздохнул, – а дело серьезное. Я, наверное, беспокоюсь о том, о чем беспокоиться не стоит – все равно я ничего не могу изменить. Но не получается – не беспокоиться. Я вот фильм недавно посмотрел старый. Еще с только живыми актерами, немного наивный такой. Роботы там смешные. Ты его, наверное, хорошо помнишь, он в твое время не такой старый еще был… Сейчас ты, может, сам догадаешься. Понимаешь, сам саркофаг – он всегда в отдельной комнате стоит. Рядом там шкаф для личных вещей, комнатка для переодевания. Но у линейного оператора, который какую-нибудь магистраль контролирует, на экране не комнатки изображены. Там изображены линии, к которым прикреплены схематические фигурки людей в эдаких коконах. И вот смотрю я тот фильм и вижу нечто очень похожее – столб, а к нему люди прикреплены. В саркофагах. Аж жутко стало.
– «Матрица», – сказал Сергей.
Кир кивнул.
– С одной стороны, ничего общего: машины, использующие людей как источники энергии – нелепица какая-то. Мне вообще кажется, что им пришла в голову идея о виртуальности всего сущего, и потом они думали-думали, придумывали причину, по которой так может быть, да так ничего правдоподобного не придумали. А с другой стороны, единственное, чего не хватает виртуалу, чтобы стать автономным, – это возможности появления в нем новых единиц разума без участия реального мира. И тогда он может существовать сам по себе. И будут через пару тысячелетий по времени «вирта» его жители спорить и рассуждать, зародилась ли жизнь сама по себе или сложное устройство их мира – заслуга некоей божественной сущности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37