Поэтому букет я по дороге домой попытался сплавить (мне его дома даже поставить не во что). Зашел в кафе, что в цокольном этаже моего дома, и вручил его грустной девушке за кассой. Девушка из грустной немедленно сделалась холодной, а букет отправился в корзину для мусора. Я удивленно проводил цветы взглядом и услышал краем уха смешок со стороны официантов, сопровождаемый негромким: «Нашел к кому клеиться, это же Динка-льдинка». Видит Бог, до этого момента кассирша из «Жар-птицы» интересовала меня не больше, чем результаты президентских выборов в Парагвае, хотя я видел ее частенько – в этом кафе я ежедневно завтракал и пару раз в неделю ужинал. Но ее реакция задела меня за живое.
И я начал ей сниться. Практически каждую ночь, всячески напрягая свою довольно богатую фантазию. А по утрам все так же ходил все в то же кафе, но при этом демонстративно не обращал на нее ни малейшего внимания. Спокойно расплачивался за завтрак, будто не замечая, как она частенько краснеет и прячет глаза, когда я подхожу к кассе. Разумеется, она не выдержала первой, правда, держалась на удивление долго – почти три месяца. Но однажды утром, подсчитывая стоимость моего завтрака, она сказала как бы вскользь:
– Знаете, я бы хотела извиниться за тот случай.
Я внутренне усмехнулся, а внешне недоуменно поднял брови:
– Какой?
Она фыркнула:
– Еще скажите, что не помните. В феврале я выкинула ваш букет. Так вот, прошу прощения, я поступила некорректно. Но у меня были на то причины, поверьте.
Я чуть не присвистнул. Ну и выраженьица. Она что, Институт благородных девиц заканчивала? «Некорректно», ишь ты. Ладно, я тоже не только лыком шит.
– Извинения приняты, – сказал я холодно, – а чтобы окончательно вас успокоить, скажу лишь, что букет был мной подарен без всякой задней мысли. Мне этот букет достался двумя часами раньше по случаю дня рождения, и я всего лишь старался от него избавиться, поскольку дома у меня нет ни единой вазы. Посему я вашим поступком ничуть не оскорблен и зла на вас не держу.
В конце я, похоже, немного переиграл, ну да ладно. Не на кинопробе же, в самом деле. Тем более что это была только середина моего плана.
С этого дня я сниться ей перестал. Разумеется, в кафе я при этом ходил по-прежнему.
На этот раз три месяца ждать не пришлось – на вторую неделю она сама пригласила меня в кино. В тот же вечер я ей во всем признался и немедленно получил по голове сумочкой, металлическая пряжка которой оставила у меня на лице пару внушительных царапин. Истекающий кровью, я был затащен к ней домой, где все и разрешилось вполне закономерным образом. Говоря по правде, первоначально мой план не подразумевал длительных близких отношений. Ни с ней, ни с кем-нибудь еще – довольно многие из моих источников утверждали, что половые сношения лишают сноходца его силы. Уточнять этот вопрос у Тэелескета я не рискнул и решил просто внимательно следить за собой и, если что, немедленно порвать все отношения.
Выводы у меня получились неоднозначные – с одной стороны, ничего подобного не происходило. Силы у меня оставались на прежнем уровне, никакого из ранее приобретенных навыков я не потерял, так что можно было сказать, опасался я зря. С другой стороны, в чем-то те книги оказывались правы, поскольку интерес к сноходству у меня порядком снизился и прежнего рвения в обучении я уже не проявлял.
*/
– Диалоги тебе лучше даются, чем описания, – вполголоса пробормотал Кир, – перелистни.
Сергей хмыкнул:
– Сам уже заметил. Налицо недостаток практического материала, причем трудновосполнимый. Шолохов вон весь свой Вешенский район объездил, когда «Тихий Дон» писал, а мне что делать? Где свежий материал набирать, если все, что я вижу вокруг, уже кем-то описано и запрограммировано?
Кир оторвал взгляд от бумаги, почесал затылок:
– И в самом деле, задачка… а чего это ты вдруг так заговорил? Ты ж вроде так до конца и не верил в свою компьютерную сущность?
Сергей протяжно вздохнул:
– Да вот… пришлось поверить. Я эпизод задумал, в котором главный герой с девушкой встречаются за статуей «Рабочий и колхозница». И вдруг понял, что понятия не имею, что там находится, представляешь? Как статуя выглядит спереди – помню прекрасно, вплоть до складок на одежде, помню, в каком году ее поставили, по какому поводу, кто скульптор, и прочая, и прочая. Что, кстати, тоже странно – обычно люди такую мелочь не запоминают… Помню, что проходил мимо сто раз. А вот как выглядит статуя сзади и что там находится – парк, магазин, станция метро – понятия не имею. Странно, правда?
Кир попытался что-то сказать, но Сергей и не ждал ответа.
– Вот я тоже удивился и начал дальше память ворошить. И охренел, прости за выражение, столько странностей обнаружилось. Я помню, как выглядит моя квартира, я помню, что в ней был недавно сделан ремонт. Но я не помню, как она выглядела до ремонта! У меня есть машина – «тойота-камри» серебристого цвета. Я помню, как она выглядит – и снаружи, и изнутри. Так, как будто я ее вчера купил. Ни царапинки, ни потертости, ни чертика под зеркальцем, ни капли индивидуальности, а ведь она у меня уже два года. Я женат, помню, как Соня выглядит, неплохо помню факты из ее биографии, тут не прикопаешься. Но я совершенно не помню ни одного эпизода нашего с ней общения. Вот я тебе сказал, что ей кольцо с бриллиантом дарил. Сам факт подарка помню, как кольцо выглядело – тоже, а вот как процесс дарения проходил, что я сказал, что она ответила – ни зацепки. И таких нестыковок тысячи. И объяснить это можно только тем, что моя память – не настоящая. Кто-то ее сделал, собрал, как картину из фрагментов, как мозаику, причем не слишком аккуратно. Так ведь?
– Ну я тебе так и говорил всегда, это ты все упирался, – Кир пожал плечами, – а насчет аккуратности ты неправ, у тебя весьма неплохой уровень, поверь мне. Базу знаний тебе, скорее всего, Костюченко ваял, он лучший из наших симейкеров…
– А вот здесь у меня возник вопрос. – Сергей пристально взглянул Киру в глаза. – Вот ты мне, помнится, сказал, что мой прототип в реальном мире ответил на две тысячи с чем-то там вопросов и на базе этого, дескать, я и получился. Но помню-то я намного больше, чем можно описать ответами на две тысячи вопросов. Тут и десяти тысяч не хватит. Пусть я помню окружающий мир и его историю не слишком подробно, но, чтобы все это описать, реальному Чеснокову понадобилось бы как минимум лет пять. Это сколько ему заплатить надо, чтобы он на такое согласился? Так что нестыковка выходит.
– Никакой нестыковки. Вопросник Лайхмана, а на сегодняшний день в нем две тысячи двенадцать вопросов, формирует только поведенческую модель. Кроме нее у тебя еще база знаний есть. И довольно немаленьких объемов, это точно. Вот только реальный Чесноков к ней отношения почти не имеет – большинство информации взято из стандартной модели. Что должен знать и уметь средний москвич-интеллигент среднего возраста? То да се плюс третье и немножко десятое – получилась стандартная база знаний. Для превращения в базу знаний конкретного человека в нее вбивается информация из открытых источников – детали биографии, домашнего и рабочего быта. Частенько Интернета оказывается вполне достаточно. Если же требуется создать достаточно качественную модель, то недостающие элементы можно взять и у прототипа, составив ему отдельный вопросник. Наснимать кадров из реальной его жизни, надергать реальных эпизодов, позаписывать образцы звуков… но это уже редко.
Сергей покачал головой:
– Муторная работенка, однако.
– Да нет, нормально. Никто же с нуля этот базовый набор не пишет. Давно уже есть списки общеизвестных знаний, с ранжированием по разным критериям, есть их модификации для разных областей – гуманитарной, технической, сельской. Стоит такой шаблон недорого, а при желании и задаром найти можно – с диска пиратского какого-нибудь. Нужен, типа, грузчик – берешь сельский набор, чистишь его с фильтром известности где-то так на десятку, присобачиваешь к нему городской набор с такой же известностью и уровнем своевременности год-два – вот тебе типичный обитатель пивнушки получился. Качественная модель, разумеется, побольше усилий требует, но суть та же. Так что не надо пяти лет – на самую правдоподобную модель у симейкера не больше месяца уходит.
– Симейкера?
– Ну или чармейкера, неважно. Человека, который модель создает, «чара» то есть. От английского character. Довольно престижная профессия, кстати, хорошие «чары» всем нужны, а ст о ят они от сотни евро за ширпотреб – до трех-пяти тысяч за качественную модель типа твоей.
– Столько неувязок – и качественная модель?
Кир усмехнулся:
– Ну никто же не думал, что «чар» сам свою память на непротиворечивость проверять будет. В общении похож на живого, порядка тридцати «ТТ» набирает, значит, качественно сделан.
– «ТТ»? Сдается мне, ты не про пистолет говоришь.
– М-да, я все забываю, что некоторых вещей ты просто знать не можешь… я имел в виду баллы теста Тьюринга. Сотня считается показателем разумности, первому симейкеру, модель которого сотню наберет, миллион евро обещано. Последний рекорд был семьдесят девять баллов, у одной японской модели. Пятнадцати терабайтов суммарным весом, крутилась на каком-то супер-пупер-компьютере в семьсот процессоров. В то же время любой человек, окончивший среднюю школу, сотню набирает без напряга… и сдается мне, что ты тоже смог бы… Не то чтобы мне миллион евро сильно нужен… Не помешает, конечно, но деньги – не главное… Я, наверное, тщеславный просто… но вообще было бы клево, и папа бы порадовался…
Сергей хмыкнул:
– Да ладно, пройду я тебе этот тест Тьюринга, еще посмотрим, у кого баллов больше будет, у меня или у тебя, блин.
– Правда? – Кир расцвел. – Вот спасибо! Я тебя отблагодарю! Я тут думал… в общем, я кое-что придумал касательно твоей проблемы…
– Ты бы сначала со своей проблемой разобрался, а уж потом обещаниями разбрасывался. Тоже мне падший ангел. Как отсюда выбираться будем, придумал?
Кир смутился:
– Ну… пока еще… вообще-то нет. Может быть, он все же статический… Щас, я пока дочитаю, интересно же, чем дело закончилось.
/*
Давненько я так не просыпался, несколько лет, чтобы быть точным. Словно не сноходец, вернувшийся из мира нави, а алкаш, вырвавшийся из похмельных кошмаров. Голова болит, глазам от света больно, в ушах шум, в мозгах туман. Попытался встать, непроизвольно застонал от прилива пульсирующей боли в висках, заслонился от света рукой и только тут заметил, что в пальцах что-то есть. Короткая дрожь сотрясла мое тело, я моментально забыл о дурном самочувствии. Сжал руку в кулак, изо всей силы, так что острые грани зажатого в кулаке предмета больно впились в кожу.
Сел, задержав дыхание.
Подставил кулак под луч света, падающий из окна.
Раскрыл ладонь.
Блики. Свет. Маленькое теплое солнце. Пушистый солнценыш.
Я прищурился и разглядел на ладони небольшой стеклянный сосудик, внутри которого плескалась белая полупрозрачная жидкость. Впитывающая солнечный свет и излучающая его с удвоенной силой. Сердце трепыхнулось в груди пойманной птицей.
Неужели?
Получилось!
Я поставил флакон на столик и бросился одеваться. И, только залезая в джинсы, подумал о том, что флакон вполне мог исчезнуть, когда я выпустил его из рук. Мысль меня так напугала, что я задергался, запутался в штанине и грохнулся на пол, уронив стоявший поблизости стул. Шатаясь, поднялся и бросился к столику. Флакон лежал на месте, я облегченно перевел дух, немедленно схватил флакон и дальше одевался, уже не выпуская его из рук.
Впервые за последние восемь месяцев привычная дорога до онкологического центра не угнетала меня. Если раньше каждый мой шаг словно добавлял небольшую гирьку на мои плечи, то теперь я просто пролетел всю дорогу, постоянно вспоминая Пятачка, спешащего на день рождения к Иа-Иа. Но я крепко держал свой подарок в руках и внимательно смотрел под ноги.
Динка, против ожидания, не спала. Когда я со скрежетом пододвинул стул и уселся у изголовья ее кровати, она подняла веки, пару секунд просто смотрела перед собой, потом медленно перевела взгляд на меня. Закрыла глаза, и ее губы чуть-чуть дрогнули в намеке на улыбку.
– Ты меня удивляешь. Все еще не бросил меня? – прошелестел ее голос.
– Ишь размечталась, – хмыкнул я, открывая флакон. Подсознательно я ожидал появления сказочных ароматов, но светящаяся жидкость не пахла никак. Я поднес флакон к ее губам:
– Пей.
Глаза снова открылись, она попыталась рассмотреть флакончик, моргнула, посмотрела на меня.
– Что это? Ты же знаешь, что бесполезно.
Я улыбнулся:
– На этот раз эффект гарантирован. Выпей – и завтра ты выздоровеешь. Обещаю.
Она хмурится, но флакончик берет. Рассматривает пристально, ее брови ползут вверх.
– Что это?
– Nostrum toccasana, – улыбаюсь я, – лекарство будущего. Пей!
Странное выражение мелькает в ее глазах, она решительно берет флакон и одним глотком выпивает его содержимое. Морщится.
– Кисло…
– Это хорошо. – Я откидываюсь на спинку стула. Интересно, как скоро оно подействует? Запоздалое опасение холодным морозцем пробегает у меня между лопаток – я не заказывал быстродействия препарата… А если оно действует через несколько лет после приема? Подобная шутка вполне в духе мира снов. Улыбка сползает с моего лица.
– Ты здесь надолго?
– Ага. – Я механически киваю, погруженный в свои мысли. Может, прямо сейчас и доспать действие препарата? Или все же не стоит пока идти в мир нави? Если я правильно понимаю принцип действия механизма, который сам же и запустил, то, заснув в очередной раз, я запросто могу не проснуться вообще.
– Ну я тогда посплю, – Динка зевает, – опять в сон потянуло. Я теперь часто сплю и редко просыпаюсь. Тренируюсь, наверно.
– Погоди, – говорю я торопливо, – ты… это… короче, я тебя люблю.
Она открывает глаза, в них – веселое удивление.
– С ума сошел? Пока я была здоровой, ты мне этого не говорил. Помнится, максимум, чего мне удавалось от тебя добиться, это «ты мне нравишься».
Я наигранно хмурюсь.
– Ну, видишь ли, сейчас я так сказать не могу – ты мне сейчас очень не нравишься. Поправляться тебе надо срочно, вот что. Давай спи. Проснешься здоровой.
Она хочет что-то сказать, но не говорит, просто кивает и закрывает глаза.
– И еще. Мне, может быть, уехать придется. Далеко и надолго.
Она снова открывает глаза, в них – тревога. Я улыбаюсь успокаивающе:
– Ничего страшного. Просто это лекарство… Ты же понимаешь, оно не совсем обычное… Его отработать придется. Но ты за меня не беспокойся.
– Я… а, черт. – Она моргает и поднимает брови, изо всех сил пытаясь держать глаза открытыми, – черт… засыпаю… не уходи, нам надо договорить… Я хочу…
Я сижу некоторое время у ее кровати, потом поднимаюсь и поправляю одеяло. Разжимаю ее ладонь и забираю пустой флакон. В этот момент хлопает дверь, и я слышу шаги за спиной. Оборачиваюсь – мужчина в белом халате, лицо мне знакомо. Я даже имя его слышал неоднократно, но не запомнил – это ее лечащий врач.
– Здравствуйте, – говорю я, не смотря на него. Но доктор мое приветствие игнорирует.
– Что ты сделал? – спрашивает он глухим голосом.
Человек забирает из рук безнадежной больной какой-то флакончик. Что бы решил увидевший такое доктор?
– Не то, что вы думаете, – отвечаю я, – это лекарство.
– Что ты сделал?
– Вы о чем?
Я поворачиваюсь, всматриваюсь в лицо доктора и замечаю некоторые пропущенные мной при первом взгляде детали – голова его наклонена, рот полуоткрыт, а глаза, наоборот, полузакрыты и закачены.
– Э… доктор! Что с вами? вам нужна помощь?
– Помощь здесь нужна только одному человеку. И это не я и не она. – Голос звучит так же глухо и отчетливо, хотя губы доктора двигаются еле-еле. – Что ты взял из Черного колодца?
Я сажусь обратно на стул.
– А… Тэелескет?
Слышал я, что такое бывает, но не верил. Сам учитель, во всяком случае, ни разу не заикался… Но сильный сноходец, по слухам, может не просто войти в чужой сон, он может поднять спящего и заставить его ходить, говорить его устами и смотреть его глазами. Вот это номер! Я тоже так хочу научиться!
– Что ты взял? – Лунатик, однако, весьма настырен.
Я открываю ладонь и показываю ее содержимое.
– Вот…
Доктор шевелит плечами, так что голова перекидывается с одной стороны на другую. Глаза коротко двигаются, на секунду становятся видны зрачки. Выглядит жутко.
– Глупец. Ты знаешь, что нельзя ничего взять из Колодца просто так? Ты должен внести плату за полученное, плату, эквивалентную взятому.
Я киваю. Да, я знаю.
– Да. Я заплачу, когда пойду в навь. Подумаешь, пузырек жидкости…
– О, разумеется, ты заплатишь. Пузырек жидкости, как же. Ты взял из Колодца человеческую жизнь. И должен заплатить не меньшую цену. Об этом ты тоже знал?
Сердце екает. Я не знал, я только догадывался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
И я начал ей сниться. Практически каждую ночь, всячески напрягая свою довольно богатую фантазию. А по утрам все так же ходил все в то же кафе, но при этом демонстративно не обращал на нее ни малейшего внимания. Спокойно расплачивался за завтрак, будто не замечая, как она частенько краснеет и прячет глаза, когда я подхожу к кассе. Разумеется, она не выдержала первой, правда, держалась на удивление долго – почти три месяца. Но однажды утром, подсчитывая стоимость моего завтрака, она сказала как бы вскользь:
– Знаете, я бы хотела извиниться за тот случай.
Я внутренне усмехнулся, а внешне недоуменно поднял брови:
– Какой?
Она фыркнула:
– Еще скажите, что не помните. В феврале я выкинула ваш букет. Так вот, прошу прощения, я поступила некорректно. Но у меня были на то причины, поверьте.
Я чуть не присвистнул. Ну и выраженьица. Она что, Институт благородных девиц заканчивала? «Некорректно», ишь ты. Ладно, я тоже не только лыком шит.
– Извинения приняты, – сказал я холодно, – а чтобы окончательно вас успокоить, скажу лишь, что букет был мной подарен без всякой задней мысли. Мне этот букет достался двумя часами раньше по случаю дня рождения, и я всего лишь старался от него избавиться, поскольку дома у меня нет ни единой вазы. Посему я вашим поступком ничуть не оскорблен и зла на вас не держу.
В конце я, похоже, немного переиграл, ну да ладно. Не на кинопробе же, в самом деле. Тем более что это была только середина моего плана.
С этого дня я сниться ей перестал. Разумеется, в кафе я при этом ходил по-прежнему.
На этот раз три месяца ждать не пришлось – на вторую неделю она сама пригласила меня в кино. В тот же вечер я ей во всем признался и немедленно получил по голове сумочкой, металлическая пряжка которой оставила у меня на лице пару внушительных царапин. Истекающий кровью, я был затащен к ней домой, где все и разрешилось вполне закономерным образом. Говоря по правде, первоначально мой план не подразумевал длительных близких отношений. Ни с ней, ни с кем-нибудь еще – довольно многие из моих источников утверждали, что половые сношения лишают сноходца его силы. Уточнять этот вопрос у Тэелескета я не рискнул и решил просто внимательно следить за собой и, если что, немедленно порвать все отношения.
Выводы у меня получились неоднозначные – с одной стороны, ничего подобного не происходило. Силы у меня оставались на прежнем уровне, никакого из ранее приобретенных навыков я не потерял, так что можно было сказать, опасался я зря. С другой стороны, в чем-то те книги оказывались правы, поскольку интерес к сноходству у меня порядком снизился и прежнего рвения в обучении я уже не проявлял.
*/
– Диалоги тебе лучше даются, чем описания, – вполголоса пробормотал Кир, – перелистни.
Сергей хмыкнул:
– Сам уже заметил. Налицо недостаток практического материала, причем трудновосполнимый. Шолохов вон весь свой Вешенский район объездил, когда «Тихий Дон» писал, а мне что делать? Где свежий материал набирать, если все, что я вижу вокруг, уже кем-то описано и запрограммировано?
Кир оторвал взгляд от бумаги, почесал затылок:
– И в самом деле, задачка… а чего это ты вдруг так заговорил? Ты ж вроде так до конца и не верил в свою компьютерную сущность?
Сергей протяжно вздохнул:
– Да вот… пришлось поверить. Я эпизод задумал, в котором главный герой с девушкой встречаются за статуей «Рабочий и колхозница». И вдруг понял, что понятия не имею, что там находится, представляешь? Как статуя выглядит спереди – помню прекрасно, вплоть до складок на одежде, помню, в каком году ее поставили, по какому поводу, кто скульптор, и прочая, и прочая. Что, кстати, тоже странно – обычно люди такую мелочь не запоминают… Помню, что проходил мимо сто раз. А вот как выглядит статуя сзади и что там находится – парк, магазин, станция метро – понятия не имею. Странно, правда?
Кир попытался что-то сказать, но Сергей и не ждал ответа.
– Вот я тоже удивился и начал дальше память ворошить. И охренел, прости за выражение, столько странностей обнаружилось. Я помню, как выглядит моя квартира, я помню, что в ней был недавно сделан ремонт. Но я не помню, как она выглядела до ремонта! У меня есть машина – «тойота-камри» серебристого цвета. Я помню, как она выглядит – и снаружи, и изнутри. Так, как будто я ее вчера купил. Ни царапинки, ни потертости, ни чертика под зеркальцем, ни капли индивидуальности, а ведь она у меня уже два года. Я женат, помню, как Соня выглядит, неплохо помню факты из ее биографии, тут не прикопаешься. Но я совершенно не помню ни одного эпизода нашего с ней общения. Вот я тебе сказал, что ей кольцо с бриллиантом дарил. Сам факт подарка помню, как кольцо выглядело – тоже, а вот как процесс дарения проходил, что я сказал, что она ответила – ни зацепки. И таких нестыковок тысячи. И объяснить это можно только тем, что моя память – не настоящая. Кто-то ее сделал, собрал, как картину из фрагментов, как мозаику, причем не слишком аккуратно. Так ведь?
– Ну я тебе так и говорил всегда, это ты все упирался, – Кир пожал плечами, – а насчет аккуратности ты неправ, у тебя весьма неплохой уровень, поверь мне. Базу знаний тебе, скорее всего, Костюченко ваял, он лучший из наших симейкеров…
– А вот здесь у меня возник вопрос. – Сергей пристально взглянул Киру в глаза. – Вот ты мне, помнится, сказал, что мой прототип в реальном мире ответил на две тысячи с чем-то там вопросов и на базе этого, дескать, я и получился. Но помню-то я намного больше, чем можно описать ответами на две тысячи вопросов. Тут и десяти тысяч не хватит. Пусть я помню окружающий мир и его историю не слишком подробно, но, чтобы все это описать, реальному Чеснокову понадобилось бы как минимум лет пять. Это сколько ему заплатить надо, чтобы он на такое согласился? Так что нестыковка выходит.
– Никакой нестыковки. Вопросник Лайхмана, а на сегодняшний день в нем две тысячи двенадцать вопросов, формирует только поведенческую модель. Кроме нее у тебя еще база знаний есть. И довольно немаленьких объемов, это точно. Вот только реальный Чесноков к ней отношения почти не имеет – большинство информации взято из стандартной модели. Что должен знать и уметь средний москвич-интеллигент среднего возраста? То да се плюс третье и немножко десятое – получилась стандартная база знаний. Для превращения в базу знаний конкретного человека в нее вбивается информация из открытых источников – детали биографии, домашнего и рабочего быта. Частенько Интернета оказывается вполне достаточно. Если же требуется создать достаточно качественную модель, то недостающие элементы можно взять и у прототипа, составив ему отдельный вопросник. Наснимать кадров из реальной его жизни, надергать реальных эпизодов, позаписывать образцы звуков… но это уже редко.
Сергей покачал головой:
– Муторная работенка, однако.
– Да нет, нормально. Никто же с нуля этот базовый набор не пишет. Давно уже есть списки общеизвестных знаний, с ранжированием по разным критериям, есть их модификации для разных областей – гуманитарной, технической, сельской. Стоит такой шаблон недорого, а при желании и задаром найти можно – с диска пиратского какого-нибудь. Нужен, типа, грузчик – берешь сельский набор, чистишь его с фильтром известности где-то так на десятку, присобачиваешь к нему городской набор с такой же известностью и уровнем своевременности год-два – вот тебе типичный обитатель пивнушки получился. Качественная модель, разумеется, побольше усилий требует, но суть та же. Так что не надо пяти лет – на самую правдоподобную модель у симейкера не больше месяца уходит.
– Симейкера?
– Ну или чармейкера, неважно. Человека, который модель создает, «чара» то есть. От английского character. Довольно престижная профессия, кстати, хорошие «чары» всем нужны, а ст о ят они от сотни евро за ширпотреб – до трех-пяти тысяч за качественную модель типа твоей.
– Столько неувязок – и качественная модель?
Кир усмехнулся:
– Ну никто же не думал, что «чар» сам свою память на непротиворечивость проверять будет. В общении похож на живого, порядка тридцати «ТТ» набирает, значит, качественно сделан.
– «ТТ»? Сдается мне, ты не про пистолет говоришь.
– М-да, я все забываю, что некоторых вещей ты просто знать не можешь… я имел в виду баллы теста Тьюринга. Сотня считается показателем разумности, первому симейкеру, модель которого сотню наберет, миллион евро обещано. Последний рекорд был семьдесят девять баллов, у одной японской модели. Пятнадцати терабайтов суммарным весом, крутилась на каком-то супер-пупер-компьютере в семьсот процессоров. В то же время любой человек, окончивший среднюю школу, сотню набирает без напряга… и сдается мне, что ты тоже смог бы… Не то чтобы мне миллион евро сильно нужен… Не помешает, конечно, но деньги – не главное… Я, наверное, тщеславный просто… но вообще было бы клево, и папа бы порадовался…
Сергей хмыкнул:
– Да ладно, пройду я тебе этот тест Тьюринга, еще посмотрим, у кого баллов больше будет, у меня или у тебя, блин.
– Правда? – Кир расцвел. – Вот спасибо! Я тебя отблагодарю! Я тут думал… в общем, я кое-что придумал касательно твоей проблемы…
– Ты бы сначала со своей проблемой разобрался, а уж потом обещаниями разбрасывался. Тоже мне падший ангел. Как отсюда выбираться будем, придумал?
Кир смутился:
– Ну… пока еще… вообще-то нет. Может быть, он все же статический… Щас, я пока дочитаю, интересно же, чем дело закончилось.
/*
Давненько я так не просыпался, несколько лет, чтобы быть точным. Словно не сноходец, вернувшийся из мира нави, а алкаш, вырвавшийся из похмельных кошмаров. Голова болит, глазам от света больно, в ушах шум, в мозгах туман. Попытался встать, непроизвольно застонал от прилива пульсирующей боли в висках, заслонился от света рукой и только тут заметил, что в пальцах что-то есть. Короткая дрожь сотрясла мое тело, я моментально забыл о дурном самочувствии. Сжал руку в кулак, изо всей силы, так что острые грани зажатого в кулаке предмета больно впились в кожу.
Сел, задержав дыхание.
Подставил кулак под луч света, падающий из окна.
Раскрыл ладонь.
Блики. Свет. Маленькое теплое солнце. Пушистый солнценыш.
Я прищурился и разглядел на ладони небольшой стеклянный сосудик, внутри которого плескалась белая полупрозрачная жидкость. Впитывающая солнечный свет и излучающая его с удвоенной силой. Сердце трепыхнулось в груди пойманной птицей.
Неужели?
Получилось!
Я поставил флакон на столик и бросился одеваться. И, только залезая в джинсы, подумал о том, что флакон вполне мог исчезнуть, когда я выпустил его из рук. Мысль меня так напугала, что я задергался, запутался в штанине и грохнулся на пол, уронив стоявший поблизости стул. Шатаясь, поднялся и бросился к столику. Флакон лежал на месте, я облегченно перевел дух, немедленно схватил флакон и дальше одевался, уже не выпуская его из рук.
Впервые за последние восемь месяцев привычная дорога до онкологического центра не угнетала меня. Если раньше каждый мой шаг словно добавлял небольшую гирьку на мои плечи, то теперь я просто пролетел всю дорогу, постоянно вспоминая Пятачка, спешащего на день рождения к Иа-Иа. Но я крепко держал свой подарок в руках и внимательно смотрел под ноги.
Динка, против ожидания, не спала. Когда я со скрежетом пододвинул стул и уселся у изголовья ее кровати, она подняла веки, пару секунд просто смотрела перед собой, потом медленно перевела взгляд на меня. Закрыла глаза, и ее губы чуть-чуть дрогнули в намеке на улыбку.
– Ты меня удивляешь. Все еще не бросил меня? – прошелестел ее голос.
– Ишь размечталась, – хмыкнул я, открывая флакон. Подсознательно я ожидал появления сказочных ароматов, но светящаяся жидкость не пахла никак. Я поднес флакон к ее губам:
– Пей.
Глаза снова открылись, она попыталась рассмотреть флакончик, моргнула, посмотрела на меня.
– Что это? Ты же знаешь, что бесполезно.
Я улыбнулся:
– На этот раз эффект гарантирован. Выпей – и завтра ты выздоровеешь. Обещаю.
Она хмурится, но флакончик берет. Рассматривает пристально, ее брови ползут вверх.
– Что это?
– Nostrum toccasana, – улыбаюсь я, – лекарство будущего. Пей!
Странное выражение мелькает в ее глазах, она решительно берет флакон и одним глотком выпивает его содержимое. Морщится.
– Кисло…
– Это хорошо. – Я откидываюсь на спинку стула. Интересно, как скоро оно подействует? Запоздалое опасение холодным морозцем пробегает у меня между лопаток – я не заказывал быстродействия препарата… А если оно действует через несколько лет после приема? Подобная шутка вполне в духе мира снов. Улыбка сползает с моего лица.
– Ты здесь надолго?
– Ага. – Я механически киваю, погруженный в свои мысли. Может, прямо сейчас и доспать действие препарата? Или все же не стоит пока идти в мир нави? Если я правильно понимаю принцип действия механизма, который сам же и запустил, то, заснув в очередной раз, я запросто могу не проснуться вообще.
– Ну я тогда посплю, – Динка зевает, – опять в сон потянуло. Я теперь часто сплю и редко просыпаюсь. Тренируюсь, наверно.
– Погоди, – говорю я торопливо, – ты… это… короче, я тебя люблю.
Она открывает глаза, в них – веселое удивление.
– С ума сошел? Пока я была здоровой, ты мне этого не говорил. Помнится, максимум, чего мне удавалось от тебя добиться, это «ты мне нравишься».
Я наигранно хмурюсь.
– Ну, видишь ли, сейчас я так сказать не могу – ты мне сейчас очень не нравишься. Поправляться тебе надо срочно, вот что. Давай спи. Проснешься здоровой.
Она хочет что-то сказать, но не говорит, просто кивает и закрывает глаза.
– И еще. Мне, может быть, уехать придется. Далеко и надолго.
Она снова открывает глаза, в них – тревога. Я улыбаюсь успокаивающе:
– Ничего страшного. Просто это лекарство… Ты же понимаешь, оно не совсем обычное… Его отработать придется. Но ты за меня не беспокойся.
– Я… а, черт. – Она моргает и поднимает брови, изо всех сил пытаясь держать глаза открытыми, – черт… засыпаю… не уходи, нам надо договорить… Я хочу…
Я сижу некоторое время у ее кровати, потом поднимаюсь и поправляю одеяло. Разжимаю ее ладонь и забираю пустой флакон. В этот момент хлопает дверь, и я слышу шаги за спиной. Оборачиваюсь – мужчина в белом халате, лицо мне знакомо. Я даже имя его слышал неоднократно, но не запомнил – это ее лечащий врач.
– Здравствуйте, – говорю я, не смотря на него. Но доктор мое приветствие игнорирует.
– Что ты сделал? – спрашивает он глухим голосом.
Человек забирает из рук безнадежной больной какой-то флакончик. Что бы решил увидевший такое доктор?
– Не то, что вы думаете, – отвечаю я, – это лекарство.
– Что ты сделал?
– Вы о чем?
Я поворачиваюсь, всматриваюсь в лицо доктора и замечаю некоторые пропущенные мной при первом взгляде детали – голова его наклонена, рот полуоткрыт, а глаза, наоборот, полузакрыты и закачены.
– Э… доктор! Что с вами? вам нужна помощь?
– Помощь здесь нужна только одному человеку. И это не я и не она. – Голос звучит так же глухо и отчетливо, хотя губы доктора двигаются еле-еле. – Что ты взял из Черного колодца?
Я сажусь обратно на стул.
– А… Тэелескет?
Слышал я, что такое бывает, но не верил. Сам учитель, во всяком случае, ни разу не заикался… Но сильный сноходец, по слухам, может не просто войти в чужой сон, он может поднять спящего и заставить его ходить, говорить его устами и смотреть его глазами. Вот это номер! Я тоже так хочу научиться!
– Что ты взял? – Лунатик, однако, весьма настырен.
Я открываю ладонь и показываю ее содержимое.
– Вот…
Доктор шевелит плечами, так что голова перекидывается с одной стороны на другую. Глаза коротко двигаются, на секунду становятся видны зрачки. Выглядит жутко.
– Глупец. Ты знаешь, что нельзя ничего взять из Колодца просто так? Ты должен внести плату за полученное, плату, эквивалентную взятому.
Я киваю. Да, я знаю.
– Да. Я заплачу, когда пойду в навь. Подумаешь, пузырек жидкости…
– О, разумеется, ты заплатишь. Пузырек жидкости, как же. Ты взял из Колодца человеческую жизнь. И должен заплатить не меньшую цену. Об этом ты тоже знал?
Сердце екает. Я не знал, я только догадывался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37