— Это будет очень серьезный шаг, — более осторожно высказался Грир. — Вы полагаете, его святейшество полностью отдает себе отчет в том, что делает? Мало у кого хватит смелости подойти к клетке с тигром, открыть дверцу, а затем еще корчить хищнику рожи.— Завтра я непременно покажу это президенту. — Мур на мгновение задумался. Еженедельная встреча в Белом доме была намечена на завтра, на десять часов утра. — Папский нунций покинул Вашингтон, не так ли?Как выяснилось, заместители директора об этом не знали. Надо будет проверить.— В любом случае, что бы вы ему сказали? — заговорил Риттер. — Можно не сомневаться, в Риме папу пытались отговорить от этого.— Джеймс, а вы что скажете?— В каком-то смысле это возвращает нас во времена императора Нерона, вы не находите? Можно сказать, папа угрожает русским своей собственной жизнью… Черт побери, неужели на свете действительно еще остались подобные храбрецы?— Джеймс, сорок лет назад вы сами рисковали жизнью.Во время Второй мировой войны Грир служил на подводных лодках, и сейчас он в торжественных случаях прикалывал на лацкан пиджака маленьких позолоченных дельфинов, эмблему подводного флота.— Артур, мы на подводной лодке шли на разумный риск, а не предупреждали заказным письмом Тодзио Тодзио, Хидэки — во время Второй мировой войны премьер-министр Японии.

о своем местонахождении.— Ребята, у этого человека очень крепкая жизненная позиция, — выдохнул Риттер. — Впрочем, нам уже доводилось видеть нечто подобное. Доктор Кинг Кинг, Мартин Лютер младший — баптистский священник, один из лидеров движения за гражданские права негров. В 1968 году убит сторонником террористической расистской организации Ку-клукс-клан.

тоже никогда и ни перед кем не преклонялся, вы не согласны?— И, думаю, Ку-клукс-клан представлял для него не меньшую опасность, чем КГБ для папы, — закончил его мысль Мур. — У духовенства другой взгляд на мир. Наверное, это именно то, что именуется «добродетелью». — Он подался вперед. — Ну хорошо, когда президент спросит, что я думаю по этому поводу — а он, черт возьми, обязательно спросит об этом — что я ему отвечу?— Возможно, наши русские друзья решили, что его святейшество достаточно пожил на этом свете, — предложил Риттер.— Это очень серьезный и опасный шаг, — возразил Грир. — Ни одно государственное ведомство не пойдет на такое.— То, с которым мы имеем дело, пойдет, — заверил его зам по опер-работе.— Боб, расплата будет страшной. И русские это понимают. Они все же шахматисты, а не игроки в рулетку.— Это письмо загоняет их в угол. — Риттер повернулся к Муру. — Судья, полагаю, жизнь папы может оказаться под угрозой.— Пока что слишком рано говорить об этом, — возразил Грир.— Наверное, вы забыли, кто в настоящий момент возглавляет КГБ. Андропов истовый коммунист. Каким бы преданным он ни был делу партии, того, что мы называем моральными принципами, у него нет и в помине. Если русские испугаются или хотя бы просто встревожатся, они обязательно предпримут какие-то шаги. Папа швырнул им к ногам перчатку, джентльмены, — заключил заместитель директора по оперативной работе. — И русские могут ее поднять.— Кто-либо из предшественников папы делал что-нибудь подобное? — спросил Мур.— Отрекался от престола? Лично я не помню, — признался Грир. — Я даже не знаю, существует ли какой-либо механизм этого. Уверяю вас, это очень дерзкий вызов. Нам надо исходить из предположения, что папа не блефует.— Да, — согласился судья Мур. — Об этом не может быть и речи.— Папа остался верен польскому народу. Иначе и быть не может. Он же много лет был приходским священником. Крестил младенцев, заключал браки. Он знает этот народ. Для него это не безликая масса — он долго жил в Польше, исповедовал и отпевал ее людей. Это его народ. Вероятно, папа считает всю Польшу своим приходом. Разве он не будет хранить верность ее народу даже под угрозой собственной жизни? По-моему, ответ очевиден. — Риттер подался вперед. — И тут вопрос стоит не только в личном мужестве. Если папа отступится, Католическая церковь потеряет свое лицо. Нет, джентльмены, папа говорил совершенно серьезно. Он не блефует. Весь вопрос в том, черт возьми, что мы можем предпринять?— Предостеречь русских? — поделился своей мыслью вслух судья Мур.— Об этом нечего и думать, — ответил Риттер. — И вы сами все прекрасно понимаете, Артур. Если они задумают какую-то операцию, она будет более кровавой, чем деяния мафии. Как, на ваш взгляд, обстоят дела с безопасностью папы?— Понятия не имею, — признался директор ЦРУ. — Мне известно разве что о существовании швейцарской гвардии, о том, что они носят старинные мундиры и вооружены алебардами… Интересно, им когда-нибудь приходилось вступать в дело?— Кажется, приходилось, — подтвердил Грир. — Однажды на папу было совершено покушение, и швейцарцы сдерживали нападавших до тех пор, пока он не покинул город. Если не ошибаюсь, они почти все погибли.— Однако сейчас швейцарцы, наверное, в основном позируют для фотографов и объясняют, как пройти в туалет, — недовольно пробурчал Риттер. — И все же они должны заниматься чем-то серьезным. Папа римский — слишком видная фигура, чтобы не привлекать внимания всяких полоумных. Формально Ватикан является суверенным государством. И он должен обладать какими-то государственными механизмами. Полагаю, мы можем предупредить кого надо…— Это можно будет сделать лишь в том случае, когда у нас появится что-либо определенное, чего у нас пока что нет, не так ли? — напомнил Грир. — Предпринимая этот шаг, папа понимал, что тем самым поднимет большой переполох. Все имеющиеся у него службы безопасности и так предупреждены.— Это также привлечет внимание президента. Рейган захочет узнать больше, захочет выслушать наши соображения. Господи, ребята, с тех самых пор, как президент произнес речь об «империи зла», с противоположной стороны реки в нашу сторону мечутся громы и молнии. Если русские все же сделают что-то, даже если нам не удастся поймать их за руку, президент взорвется, словно вулкан на острове Святой Елены. У нас, в Америке, почти сто миллионов католиков, и многие из них отдали свои голоса за Рейгана.Джеймс Грир в свою очередь гадал, насколько вероятным является неконтролируемое развитие событий.— Джентльмены, пока что у нас есть лишь полученная по факсу фотокопия письма, доставленного польскому правительству в Варшаву. Мы даже не можем сказать определенно, известно ли об этом письме в Москве. Москва до сих пор никак не отреагировала. Итак, мы пока что не можем сказать русским, что знаем про письмо. Следовательно, мы не можем предупредить их не делать поспешные шаги. Нам нельзя раскрывать свои карты. По той же причине мы не можем выразить папе римскому свое беспокойство. Если русский Иван решится на ответные действия, остается только надеяться, что один из людей Боба шепнет нам словечко. У Ватикана есть своя собственная разведывательная служба, и, как нам известно, довольно эффективная. Так что в настоящий момент мы имеем лишь весьма любопытную информацию, которая, вероятно, является истинной, однако даже это пока что не имеет подтверждения.— То есть, вы предлагаете нам сидеть сложа руки и думать? — спросил Мур.— А мы больше ничего не можем сделать, Артур. Русский Иван не отреагирует мгновенно. Такого никогда не бывает — особенно в вопросах, имеющих большое политическое значение. Боб, а вы что скажете?— Да, вероятно, вы правы, — согласился зам по опер-работе. — И тем не менее президент должен обо всем узнать.— Пока что данных слишком мало, — предупредил Грир. — И все же я с вами согласен. — На самом деле он понимал, что если не поставить президента в известность, а затем произойдет что-либо из ряда вон выходящее, им троим придется искать себе новую работу. — А если события в Москве получат дальнейшее развитие, нам необходимо будет узнать об этом до того, как произойдет что-то непоправимое.— Замечательно, я так и скажу президенту, — согласился судья Мур.«Мистер президент, мы внимательно следим за всем происходящим.» Как правило, подобного заверения оказывается достаточно. Позвонив секретарше, Мур попросил принести кофе. Завтра в десять часов утра он со своими заместителями встретится в Овальном кабинете с президентом, а после обеда состоится совещание с главами других специальных служб, Управления военной разведки и Агентства национальной безопасности, на котором каждый изложит всю ту интересную информацию, какая у него имеется. Вообще-то, эти встречи следовало бы устраивать в обратной последовательности, но именно такой распорядок был установлен.
Первый день на работе затянулся значительно дольше, чем он предполагал. Эд Фоули смог вырваться домой лишь под самый вечер. Особое впечатление на него произвело московское метро. Судя по всему, станции оформлял тот самый сумасшедший, который построил высотное здание Московского государственного университета, похожее на свадебный торт, — по всей видимости, этот архитектор был любимцем Джо Сталина, чьи эстетические вкусы тянули лишь на самую низкую оценку. Метро странным образом напоминало царские дворцы, интерпретированные законченным алкоголиком. После этих предварительных замечаний надо было признать, что в инженерном отношении метро было превосходным, хотя и несколько шумным. А с профессиональной точки зрения, столпотворение народа как нельзя лучше устраивало шпиона. Передать что-нибудь агенту, якобы случайно столкнувшись с ним в толпе, будет совсем не трудно. Надо только не растерять сноровку, но Эдвард Френсис Фоули собирался и дальше оттачивать свое мастерство. Он пришел к выводу, что Мери Пат здесь очень понравится. Для нее метро явится чем-то вроде «Диснейуорлда» для маленького Эдди. Огромное количество народа, и все говорят по-русски. Сама она владела русским просто прекрасно. Мери Пат говорила на литературном, образованном языке, который выучила на коленях у своего деда. Впрочем, ей пришлось поработать над собой, чтобы несколько снизить свои языковые стандарты. В противном случае ее способность к языкам выглядела бы достаточно странно для супруги младшего посольского работника.Метро как нельзя лучше устраивало Фоули. Одна станция находилась всего в двух кварталах от американского посольства, а другая буквально за порогом дома, в котором он поселился. Поэтому даже самые бдительные шпики из Второго главного управления КГБ не сочтут чересчур подозрительным то, что Фоули часто спускается под землю — несмотря на общеизвестную любовь американцев к автомобилям. Эд озирался по сторонам не больше, чем обычный турист, и, как ему показалось, заметил лишь одного «хвоста». Вероятно, сейчас за ним следили несколько человек. Он — новый сотрудник посольства, и русским наверняка захочется проверить, не будет ли он рыскать и петлять в толпе, как шпион ЦРУ. Фоули решил вести себя как невинный американец, оказавшийся за границей. Впрочем, возможно, соглядатаи из КГБ не заметят никакой разницы. Все зависело от того, насколько опытным был приставленный к нему «хвост», а пока что не было никакой возможности это определить. Одно можно сказать точно: слежка за ним будет продолжаться минимум две недели. Как и за Мери Пат. Как и, возможно, за Эдди. Русские страдают манией преследования, но, с другой стороны, он едва ли может на это жаловаться, не так ли? Определенно, не может. Его работа состоит как раз в том, чтобы раскрывать самые строжайшие секреты Советского Союза. Он назначен новым резидентом в Москву, но ему необходимо сохранять полную скрытность. В этом состоял смысл нового плана Боба Риттера. Как правило, личность главного шпиона не являлась тайной для сотрудников посольства. Рано или поздно обжигались все, или провалив операцию, или на какой-нибудь другой ошибке. В чем-то это было сродни потере девственности: вернуть раскрытый секрет нельзя. Однако Управление очень редко использовало в оперативной работе сразу тандем мужа и жены, и Фоули усердно трудился на протяжении нескольких лет, создавая это прикрытие. Выпускник Фордхэмовского университета в Нью-Йорке, Эд Фоули был завербован еще в студенческие годы и после тщательной проверки, проведенной ФБР, устроился на работу в «Нью-Йорк таймс» корреспондентом по общим вопросам. Он написал кое-какие интересные материалы, но не слишком много, и через какое-то время ему тактично сообщили, что хотя редакция и не собирается выгонять его с работы, ему самому будет лучше перейти в какое-нибудь другое издание поменьше, где он сможет расцвести в полную силу. Правильно поняв намек, Фоули перешел в Государственный департамент на должность пресс-атташе, которая приносила приличный твердый заработок, но не имела никаких перспектив роста. Его работа в посольстве будет состоять в том, чтобы трепать языком с лучшими американскими журналистами-международниками из крупнейших периодических изданий и ведущих телекомпаний, устраивать им встречи с послом и другими ответственными сотрудниками посольства, а затем отходить в тень, не мешая им готовить свои важные репортажи.Самая главная задача Фоули состояла в том, чтобы представлять себя человеком компетентным, но не больше того. Московский корреспондент «Нью-Йорк таймс» уже вовсю рассказывал коллегам, что у Фоули не хватило пороха, чтобы работать журналистом в «главной газете» Америки, а поскольку он еще слишком молод, чтобы заняться преподавательской деятельностью — еще одно поле деятельности, куда удаляются на покой бездарные журналисты, — он устроился на второе от конца место, став человеком на побегушках в правительстве. Задача Фоули заключалась в том, чтобы всячески подпитывать подобное снисходительное отношение к себе. Он знал, что агенты КГБ постоянно щиплют американскую журналистскую братию, выпытывая мнения о сотрудниках посольства. Лучшее прикрытие для шпиона состоит в том, чтобы производить впечатление человека недалекого и тупого, поскольку у недалеких и тупых не хватит ума, чтобы стать шпионом. За это открытие Фоули должен был быть благодарен Яну Флеммингу и фильмам, созданным под вдохновением от его опусов. Джеймс Бонд — очень умный парень. Что никак нельзя сказать про Эда Фоули. Нет, Эд Фоули — чиновник. Самое смешное заключалось в том, что русские, в чьем государстве на всех уровнях заправляли недалекие и тупые чиновники, с готовностью покупались на эту «крышу», словно фермеры из Айовы, только недавно оторвавшиеся от свинарников.«В шпионском ремесле нет ничего предсказуемого… везде, кроме России,» — мысленно заметил московский резидент. Если на русских и можно было в чем-то положиться, так это в их полной предсказуемости. Каждый шаг был четко прописан в какой-то огромной книге, и все вели игру строго по правилам этой книги.Войдя в вагон метро, Фоули обвел взглядом других пассажиров, обращая внимание на то, как они смотрят на него. Одежда выдавала в нем иностранца так же отчетливо, как сияющий нимб обозначал святого на полотне мастера эпохи Возрождения.— Кто вы такой? — с удивлением услышал Фоули раздавшийся за спиной голос.— Прошу прощения? — с сильным акцентом спросил по-русски он.— А, вы американец.— Да, вы правы. Я работаю в американском посольстве. Сегодня был мой первый день. Я совсем недавно приехал в Москву.«Хвост» это или нет, Фоули понимал, что единственным правильным решением будет говорить правду.— И как вам у нас нравится? — продолжал допытываться любознательный русский.Судя по виду, государственный служащий, возможно, сотрудник контрразведывательного управления КГБ или журналист. А может быть, просто какой-нибудь чиновник из государственного учреждения, страдающий чрезмерным любопытством. Такие тоже встречаются. Интересно, решился бы обратиться к нему на улице простой советский гражданин? Фоули пришел к выводу, что вряд ли. Атмосфера страха и подозрительности, царящая в Советском Союзе, ограничила любопытство пространством, замкнутым в черепной коробке… но только на самом деле русским чертовски хочется узнать об Америке всё. Несмотря на постоянные призывы власти презирать и даже ненавидеть все американское, русские смотрят на Америку так, как Ева смотрела на яблоко.— Метро произвело на меня огромное впечатление, — ответил Фоули, как можно естественнее оглядываясь по сторонам.— А где вы живете в Америке? — раздался следующий вопрос.— В Нью-Йорке.— Вы любите хоккей?— О да! Я с детства болею за «Нью-Йорк рейнджерс». Мне очень хочется посмотреть ваш хоккей. — Что полностью соответствовало правде. Коллективный хоккей в исполнении русских — это музыка Моцарта, перенесенная в спорт. — Как мне сегодня сказали, в посольстве есть хорошие билеты. Во Дворец спорта ЦСКА, — добавил Фоули.— «Кони»! — презрительно фыркнул москвич. — Я сам болею за «Крылышки».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91