— Прошлой ночью возвратился Рафаэль. И с этого момента до самого отъезда отсюда я хочу, чтобы моя служанка ночевала в моей комнате. Распорядитесь, пожалуйста, о второй кровати.
Сразу же поняв, о чем идет речь, Мануэла кивнула головой:
— Я все сделаю. Довольно часто гости предпочитают, чтобы слуги ночевали вместе с ними. Никто этому не удивится, да, собственно, никому об этом и говорить не надо.
Бет шумно вздохнула.
— Нет, как раз у меня просьба об обратном. Пусть все знают, что Черити спит в моей комнате…
— Понятно, — произнесла Мануэла медленно. — Очень хорошо, я посплетничаю, что сеньора боится спать в одиночестве в этом странном доме и поэтому в той же комнате спит ее служанка. И кому уж я точно расскажу об этом, так это Луису, слуге сеньора Рафаэля.
Бет одарила ее теплой благодарной улыбкой.
— О, Мануэла! Спасибо вам!
Глава 13
Присутствие Черити в спальне Бет, с одной стороны, было мощным барьером на пути темных чар Рафаэля, а с другой, давало ей ощущение безопасности.
Конечно, ей надо было бы поговорить с мужем, но по вполне понятным причинам она оттягивала такой разговор.
Встречу с Натаном, которая произошла перед ланчем, Бет пережила гораздо проще, чем себе представляла. Невинно улыбаясь ему, она все же почувствовала, как болезненно сжалось ее сердце. В эту минуту она ненавидела себя за ту игру, которую была вынуждена вести. Она самокритично подумала, что, может быть, такова ее подлинная натура — ветреной кокетки и лгуньи. Как раз этих черт она была лишена полностью, но, продолжая самокопание, она не могла трезво мыслить, терзаемая гневом, стыдом и чувством вины.
Вину она чувствовала перед Натаном, а гневалась па Рафаэля за то, что он так легко сломал ее оборону. Гнев наполнял ее всю и усиливался от сознания того, что она сама себя загнала в западню. «Но я должна вырваться из этого порочного круга, — говорила она сама себе, — должна!»
К счастью, сегодня ей не предстояло встретиться лицом к лицу с Рафаэлем. Садясь за стол, дон Мигуэль мельком упомянул, что его сын прибыл сегодня рано утром, но тут же, прихватив Себастиана, уехал на целый день осматривать земли на границе поместья.
— Они должны возвратиться сегодня к ужину, но на всякий случай примите мои извинения, если они задержатся.
Бет более чем приятно было принять его извинения, а про себя она выразила надежду, что, может быть, он сломает себе дурацкую шею, упав с коня. Это избавило бы ее от многих хлопот.
Мануэла постаралась на славу, и тут же за столом дон Мигуэль заверил Бет, что бояться внутри гасиенды нечего. Команчи никогда не смогут преодолеть толстые стены, окружающие ранчо. Она вежливо слушала заверения хозяина, и ей очень хотелось пояснить ему, что ее враг находится не снаружи гасиенды, а как раз наоборот — внутри толстых стен.
Натан не проронил ни слова, пока говорил дон Мигуэль, никак не выразил своего отношения к сказанному им. Но Бет была уверена, что он пристально следит за ней, стараясь отгадать подлинную причину ее страха. Он заговорил только тогда, когда они остались вдвоем, гуляя по внутреннему саду гасиенды.
— Ты чего-нибудь боишься, Бет? — Нет, конечно, нет! — слишком поспешно заверила она.
Натан опять ничего не сказал, но вид у него был очень задумчивый.
В конце концов он произнес небольшую речь:
— Хорошо, дорогая. Я, конечно, удивился присутствию Черити в твоей комнате. Ты никогда не казалась мне особенно пугливой и, согласись, если ты не боялась спать в повозке вдалеке от цивилизации с болтающимися рядом индейцами, то странно выглядят твои страхи здесь, за двумя рядами толстых стен — ведь на этой гасиенде предпринято все, что только можно, для безопасности. Согласись, это наталкивает на размышления.
Бет постаралась отвести глаза от его пытливого взгляда. Она сделала вид, что смотрит на возвышающийся неподалеку холм. Ее голос звучал немного сдавленно, когда она стала объяснять:
— Может быть, со стороны это выглядит действительно странно, но мне так спокойнее. Наверное, я не такая смелая, как ты думаешь.
— Возможно, — пробормотал он. При этом его серые глаза внимательно изучали ее лицо. И в них можно было прочесть догадку, что она что-то скрывает от него. Но поскольку они должны были через несколько дней покинуть это место и, наверное, навсегда, он не стал вдаваться в подробности. Он верил, что в надлежащий момент Бет все ему расскажет, поэтому у него не было намерений принуждать ее сделать какие-то признания. Придав своему голосу максимальную сердечность, он предложил:
— Ну ладно, поскольку обсуждение данного вопроса иссякло при осмотре замечательного сада, не пойти ли нам на сиесту? Наверное, будет здорово отдохнуть и восстановить силы.
Бет сразу же согласилась. Ей очень хотелось остаться одной, чтобы накопить сил к предстоящей борьбе с Рафаэлем, которая должна была начаться уже сегодня вечером. Но прилечь ей не удалось. Она сидела в своей гостиной, погруженная в размышления. И понимала, что самый простой выход из положения — рассказать всю правду Натану, но если она сделает это… Перед ее мысленным взором опять возникла картинка — Натан и Рафаэль стоят на площадке, выбранной для дуэли, у каждого в руке револьвер, и один из них должен через несколько секунд погибнуть! Нет, этого она не допустит.
К тому времени, как ей надлежало присоединиться к обществу, расположившемуся в саду, она уже довела себя до взвинченного состояния, и раздражение ее нарастало. Но внешне это не было заметно — лицо ее было безмятежно, глаза прозрачны, нежно очерченный рот был мягким и розовым, правда, улыбка была немного блуждающей.
Собрались уже все, за исключением Рафаэля и Себастиана. Она с облегчением вздохнула. В отсутствие этих двоих ей было гораздо проще присоединиться к обществу.
Донья Маделина сидела на одном из железных стульев около фонтана, и Натан, стоя рядом, внимательно слушал болтовню испанки, пока дон Мигуэль обсуждал что-то со слугой. Рядом на накрытом столе стоял поднос с освежающими напитками и соответствующая закуска.
Аппетит покинул Бет, но она, расположившись рядом с доньей Маделиной, попросила слугу в белых перчатках и полосатых панталонах дать ей высокий стакан с охлажденной сангрией, что тот незамедлительно и сделал.
К ним подошел дон Мигуэль, по его лицу было видно, что он чем-то раздосадован и даже раздражен. С явным неудовольствием он сказал:
— Похоже, мне еще раз придется извиниться за отсутствие Рафаэля и Себастиана. Мне только что доставили записку от моего сына, в которой он уведомляет, что они не вернутся по крайней мере до завтра.
Раздражение его усиливалось прямо на глазах, он пробормотал:
— Честное слово, я не могу понять, как Себастиан решился покинуть своих гостей. Мне остается только попросить вас о снисхождении к нему, делая скидку на то влияние, которое на него оказывает Рафаэль. Что касается моего сына, то о снисхождении к нему я не прошу.
Отсутствие Себастиана устраивало Натана и, почти не скрывая этого, он сказал дону Мигуэлю:
— Вам не за что извиняться, в компании с вами и вашей очаровательной женой мы не ощущаем какой-то потери.
Услышав, что ей не придется увидеть Рафаэля сегодня вечером, Бет не знала, то ли ей рассмеяться с облегчением, то ли топнуть ногой во гневе. Не требовалось большого ума, чтобы понять, почему по распоряжению Рафаэля записка, уведомляющая отца о его отъезде, была передана с такой задержкой. Если бы все стало известно рано утром, то Бет не только могла бы, но просто была бы обязана немедленно покинуть гасиенду. Она была бы освобождена от каких-либо притеснений со стороны Рафаэля, который по возвращении с «удивлением» обнаружил бы ее отсутствие. Расчетливый дьявол, подумала она, дьявол, дьявол!
Примерно в это же время Рафаэль, расположившийся небольшим лагерем с Себастианом, думал о том, как Бет отреагировала на его поступок и на трюк с запиской.
За час до захода солнца Рафаэль, натянув поводья, осадил своего коня и указал на небольшой каменный карниз:
— Вот здесь мы и устроим ночлег. Это хорошее место с точки зрения безопасности, а уж если придется обороняться от индейцев или мексиканских бандитос, то лучшей позиции просто не найти.
Себастиан согласно кивнул и подумал, что сам он не проявил необходимой осмотрительности, забыв о реальной угрозе их безопасности, а то и самой жизни. Злясь на себя, он спросил:
— Неужели ты думаешь, что опасность так реальна?
Рафаэль послал ему красноречивый взгляд из-под низко нахлобученного сомбреро:
— Дружок, если ты рассчитываешь остаться живым тут, в Республике Техас, ты каждую секунду должен быть готов отразить нападение индейцев — везде и в любое время.
На этой ободряющей ноте они закончили разговор и повернули своих лошадей в направлении карниза, на который указал Рафаэль. Следующие полчаса ушли на то, чтобы обустроить лагерь и стреножить лошадей.
К тому времени, как они принялись за ужин, солнце уже полностью скрылось и в воздухе разлилась прохлада. Рафаэль разжег небольшой костер, еда была готова быстро и, набив животы мясом с маисовыми лепешками и запив еду крепким кофе, мужчины откинулись на валуны, лежавшие возле входа в их лагерь.
Себастиан и Рафаэль стали укладываться на ночь, не столько заботясь о комфорте, сколько о безопасности.
Оба молчали — сейчас ни одного из них не тянуло на разговор. Неожиданно раздался вой пумы, и Себастиан выхватил револьвер, а Рафаэль при виде этого только усмехнулся:
— Побереги нервы, дружок!
У Себастиана был слегка обиженный вид.
— Не надо подтрунивать надо мной. Ты не можешь не признать, что эта обстановка для меня абсолютно незнакома, и я боюсь, что мне еще надо мною поработать, чтобы получить иммунитет к индейской опасности, который у тебя уже давно есть.
— Нет, дорогой, это не иммунитет и не привычка к опасности. Запомни, что этого просто не бывает. Это привычка принимать опережающие меры — никто не должен застать меня врасплох!
Рафаэль закурил тонкую сигару от гаснущей головешки костра.
— Думаю, сегодня нам ничто не грозит, — сказал он спокойно. — Для них еще не наступил сезон охоты на белых, к тому же еще не наступило полнолуние, а наш лагерь — гарантия безопасности.
Себастиан тем не менее подозрительно оглядывал окрестности. Наблюдавший за ним Рафаэль сказал:
— Одно из главных правил выживания здесь заключается в следующем: если у тебя нет многочисленной и хорошо вооруженной охраны, никогда не останавливайся на открытом месте. Найди что-нибудь, что прикроет тебе тыл.
Немного уныло Себастиан пробормотал:
— Когда ты рядом со мной, я не думаю об этих опасностях. Но признаюсь, что чувствую себя гораздо лучше на улицах Нового Орлеана, чем здесь.
Рафаэль засмеялся, одобряя его честность.
— А я признаюсь, приятель, на улицах города ощущаю себя гораздо в большей опасности. Здесь — в прериях, на холмах, на диких территориях — мне гораздо проще.
Себастиан в свою очередь ухмыльнулся:
— Но твои практические дела не свидетельствуют об этом, ты как хамелеон приспосабливаешься к любым условиям — будь то бал во дворце губернатора или лодка на бурной реке.
Рафаэль ответил ему с ухмылкой:
— Твой отец — очень восприимчивый человек, ну, очень, особенно, когда надо учуять то, что другой хочет скрыть.
— Оставим эту тему, кузен, оставим! Себастиану не хотелось вспоминать подробности своего детства, но тем не менее разговор все же вышел на Джейсона Сэведжа. И оба не без удовольствия вспоминали самые фантастические истории о юности Джейсона, которые стали для них своего рода фольклором. Не все в воспоминаниях Себастиана соответствовало канонам морали, и именно поэтому Рафаэль по ходу разговора неторопливо заметил:
— Наверное, он делал вещи, о которых потом сожалел, и ему не хотелось, чтобы ты повторял те же самые ошибки… А ведь ты очень похож на него.
С обиженным видом Себастиан отметил:
— Но только не в ситуациях с женщинами… Рафаэль не дал ему докончить фразы:
— Когда речь идет о женщинах, не зарекайся — ты никогда не сможешь твердо сказать, что ты сможешь, а чего не сможешь, черт бы их побрал!
Понимая, что разговор подошел к опасной теме, и думая о Бет, Себастиан какую-то долю секунды колебался. Потом, осторожно подбирая слова, сказал:
— Хорошо, но если ты считаешь, что Джейсону было о чем жалеть, ты мог бы сказать то же самое о себе, о своем прошлом?
— Кое о чем? Да! — отрезал Рафаэль таким тоном, что у Себастиана пропало желание продолжать эту тему.
Потом из взаимной вежливости они еще немного поговорили о пустяках, и Себастиан вдруг с искренним интересом решил узнать мнение своего кузена по совершенно другому поводу:
— Ты вот как-то непонятно для меня связал полнолуние с периодом активности индейцев. В чем дело, какое тут может быть объяснение? Я всегда считал, что они готовы нападать в любое время, в любой сезон.
— Это так, — произнес Рафаэль очень медленно, будто втолковывая что-то ребенку. — Индейцы могут напасть в любое время, но, как все хищные звери, они предпочитают охотиться в полнолуние. Испанцы называют полнолуние «индейской луной». А что касается сезона, то они любят весну, когда растут высокие и густые травы, а также лето, пока им не начинают угрожать подросшие буйволы. Вот тогда их надо бояться больше всего.
Потом, странно улыбнувшись, Рафаэль добавил:
— Они живут совершенно другой жизнью. Никто не сможет запретить команчам совершать набеги и грабить, как нельзя остановить полет орла.
Себастиана улыбка Рафаэля вывела из себя, хотя он не смог бы объяснить себе причину. Размешивая палочкой угли в костре, он постарался максимально корректно задать вопрос:
— Ну, а тебе.., я имею в виду, когда ты… Я хочу сказать, тебе приходилось принимать участие?..
Рафаэль коротко и ясно прервал словесные упражнения кузена:
— Да!
Себастиан громко вздохнул и потрясение продолжил свой допрос:
— Ты имеешь в виду, что скакал вместе с этими безжалостными убийцами и нападал на белых людей? Как же ты мог дойти до этого?
Почти невозмутимо Рафаэль ответил:
— Мне кажется, ты забыл, что мне было всего два года, когда мою мать и меня схватили команчи. Она умерла, когда мне еще не исполнилось и трех, а с ней ушли и воспоминания о прежней жизни. Ни гасиенда, ни мой отец, ни даже дон Фелипе не остались в моей памяти. Разве мог я в то время отличаться от индейцев?
Сжав губы, Себастиан продолжил упрямо:
— Но неужели ты инстинктивно не чувствовал, что нападаешь на родственные тебе души? Неужели у тебя ни разу не возник вопрос о том, что ты делаешь? Боюсь, ты теперь скажешь, что тебе было приятно нападать на белых!
Воцарилась тишина — тяжелая, почти звенящая. Рафаэль сунул в рот тонкую сигару и, наклонившись к костру, стал раскуривать ее от прутика, которым Себастиан шевелил угли. Когда сигара разгорелась, Рафаэль глянул прямо в глаза своему товарищу. Его крупное, скуластое лицо было непроницаемым и отрешенным. Серые глаза уставились на младшего кузена.
Себастиан внутренне проклинал свой длинный язык, понимая, что опять их отношения оказались на грани разрыва. Почти извиняющимся тоном он начал фразу, которую закончить не успел:
— Мне не стоило говорить этого. Это выскочило как-то…
— Мне было двенадцать лет, когда я принял участие в первом набеге, — Рафаэль перебил Себастиана, зная, что тот может сказать. — И не скрою, мне было интересно. Когда мне было уже тринадцать, я украл своего первого коня и впервые скальпировал белого. А годом позже я впервые изнасиловал белую женщину и взял первого пленного. К тому времени, когда мне исполнилось семнадцать, я совершал набеги наравне со взрослыми воинами уже пять лет. У меня было пятьдесят лошадей, собственный покрытый кожей буйвола вигвам, трое рабов и несколько снятых мною самим скальпов. Ими я украсил свое копье и любимое седло.
В голосе Рафаэля не было ни сожаления, ни раскаяния, серые глаза твердо смотрели на собеседника.
— Я был команчем, одним из племени, и жил как все. В его голосе чувствовалась гордость. — Я был молодым воином в банде «команчей-антилоп», и если я хотел добиться славы, получить право голоса на советах вождей, взять жену и сохранить само право на жизнь, мне не оставалось ничего другого, как участвовать в набегах, грабить, насиловать, убивать. Я все это проделывал как положено и ни к кому не испытывал жалости.
Вновь наступила неловкая тишина. Себастиан смотрел, не отрываясь, на кузена, потрясенный его рассказом. Вместе с тем ему почему-то было жалко Рафаэля, который был вынужден вести такой дикарский образ жизни.
Просить продолжения и подробностей казалось неудобным, но Себастиану было очень интересно услышать их.
Рафаэль замолчал, не глядя на кузена, казалось, он полностью поглощен своей сигарой. На самом деле внутри у него разлилась саднящая пустота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42