– Все ясно… От него ты и чешешься. Обыкновенный хлеб не для каждого. К нему надо привычку иметь. Благодари Аллаха, что только полкусочка съел, если бы целый, так, небось, лягался и ржал бы, как конь… Все ясно, Рыфат-бей… Теперь лечись, поправляйся!
– Спасибо, дорогой!
– Я тебе еще позвоню. До свидания.
– Да хранит тебя Аллах, дорогой мой.
Люстра
Я часто встречаю в кофейне маленького, толстого человека, но кто он, не знаю.
Все началось с продажи домашнего скарба. Мы с женой рассортировали наши вещи: в одну кучу – необходимые, в другую – менее важные и, наконец, в третью – ненужные. Продавали те, которые считали ненужными. Вскоре, решив, что нам почти ничего не нужно, продали все, оставили лишь книги, кровати и несколько кастрюль.
Когда хозяин все же выселил нас по суду за неуплату, я отправил жену и детей в дом к тестю. А так как с тестем с самого начала у меня были плохие отношения, я мог приходить к семье только после того, как в доме все лягут спать. Мы заранее договорились, что дверь будет открывать жена.
И вот однажды после полуночи я подошел к дому тестя и тихо постучал в дверь. Она тут же открылась, но передо мной была не жена, а сам тесть. Он открыл дверь и, не произнеся ни слова, выключил свет и ушел. Я пробирался в темноте, споткнулся и упал. Ощупью попытался определить, на что я свалился. Определил – на книги. Поднялся и пошел, держась за стенку. Услышал женский крик. Это крикнула жена. Открыл дверь в комнату, из которой доносился голос тестя, и увидел свою жену – она плакала, глаза у нее были красные и опухшие.
– Пусть он заберет из моего дома свои книги, иначе я их сожгу! – угрожал тесть. – От них нет никакого проку, раз он не в состоянии прокормить детей, так пусть не стучится в мою дверь.
Вот с того-то дня я и повадился ходить в кофейню. Маленький, толстый человечек, так же как и я, приходил туда утром и проводил весь день.
Однажды он появился только после обеда. В руках у него была люстра с пятью рожками. Он поставил ее на стол и выпил чашку кофе. С того дня он всегда приходил в кофейню с люстрой. Поставит ее на стол и сидит допоздна, а потом забирает люстру и уходит.
На следующий день я увидел, что в люстре недостает стеклянной чашечки, вероятно, она разбилась. На другое утро остались только две стеклянные чашечки и пять ламп. А еще через три дня – уже не было ни одной чашечки и ни одной лампы. В руках у маленького, толстого человечка был лишь металлический остов. Незнакомец не расставался с этим бронзовым скелетом, который качался у него в руках, как вешалка, что висела в кофейне.
Так как я не мог зайти в дом тестя, мы с женой встречались в парках, на улице и разговаривали стоя. Решение тестя было окончательным: пока я не смогу прокормить своих детей, он запрещает мне даже разговаривать с их матерью. Если же я не найду работу и у меня не будет денег длительное время, он, возможно, возбудит дело о разводе.
Я был согласен на любую работу, на все, что могло дать деньги. Но куда бы я ни обращался, всюду получал отказ. Однажды я встретил своего старого приятеля. Как и всем, я рассказал ему о своем положении.
– Какая бы ни была работа, я согласен на все, даже таскать камни на стройке, – сказал я. Приятель посочувствовал мне:
– Уж если тебе все равно, тогда займись торговлей, хотя бы мелкой, вразнос. Продавай носовые платки, носки – заработаешь себе на жизнь. Приходи завтра ко мне, я тебе дам пятьсот лир. И сразу же принимайся за дело!
Я взял его адрес, и мы расстались. Я готов был плясать от радости. Кто в наше время даст пятьсот лир! Значит, еще не перевелись хорошие люди.

Утром я, как обычно, зашел в кофейню. Вскоре появился маленький, толстый человечек со своим стержнем от люстры в руках. Он сел около меня и поставил остов на стол. Мы уже давно здоровались.
– Как поживаете? – приветствовал он меня.
– Благодарю, а как вы? – спросил я. И, будто невзначай, поинтересовался: – Извините меня, пожалуйста, за любопытство, но скажите, что это вы не расстаетесь с этой люстрой? Я всегда вижу ее у вас в руках.
– Вот эта? Эта подлюга?! Это горе мое, а не люстра!
– Да-а-а?.. – протянул я с удивлением.
– У нее длинная история, – начал он рассказ. – Когда у человека начинают плохо идти дела, то поправить их оказывается трудно, даже невозможно!.. Так случилось и со мной, я потерял работу. Кстати, когда я и работал, мы тоже с большим трудом сводили концы с концами. У нас не было никаких сбережений. А вот остался без работы, и начали по-настоящему бедствовать. У меня жена и двое детей…
– И у меня, – сказал я грустно.
– Вы не знаете, что такое бедствовать.
– Как не знаю, у меня то же самое!
– Сначала мы распродали наши вещи. Разделили их на необходимые, менее необходимые и ненужные. Начали с ненужных. Через некоторое время поняли, что ни одна вещь нам не нужна, и продали все.
– Как странно!.. Точь-в-точь как у нас!
– Остались только книги, кровати и кое-какая посуда. Когда за неуплату хозяин по суду выбросил нас на улицу…
– Вы, наверно, отправили вашу жену и детей к тестю?
– Откуда вы знаете?
– Я так же поступил!
– Да, я отправил их к тестю. С ним у меня с самого начала не сложились отношения.
Человек слово в слово рассказывал мою жизнь. Я с удивлением слушал его. После полуночи он отправился в дом к тестю. Вместо жены дверь ему отворил тесть. Потушил свет. Маленький, толстый человечек упал в темноте на книги. Все, как со мной, до мельчайших подробностей. Уму непостижимо такое совпадение. Уж не подслушал ли он мою историю и сейчас насмехается надо мной?
– Знаю, знаю, короче! – закричал я. – Не растягивайте, расскажите о люстре.
– Расскажу и о ней. Однажды я встретил своего старого приятеля.
– Может быть, он дал вам пятьсот лир?
– Да! Но откуда вы это знаете? Я никому этого не рассказывал.
– А откуда вы знаете? Я тоже никому не рассказывал!
– Я говорю о том, что произошло со мной.
– Хорошо, вы получили пятьсот лир?
– Получил!
– А я еще не получал, скоро пойду за ними. Расскажите, что произошло затем.
– Когда я шел к приятелю, я чуть не падал от голода. За два дня я выпил только два стакана чаю. Приятель ссудил пятьсот лир. «Я расшибусь, буду работать и заработаю денег. В кратчайший срок верну долг», – сказал я. «Спешить не надо. Главное, чтобы ты занялся каким-нибудь делом», – ответил он. Я поблагодарил и ушел.
Я хотел купить на рынке два-три ящика персиков, груш и продать их. Это обошлось бы мне в сто, сто пятьдесят лир. Я не хотел пускать в оборот сразу все деньги.
Когда я проходил мимо ресторана, мой взгляд задержался на кушаньях, которые были выставлены на витрине. Я еле держался на ногах. Я решил хорошенько поесть! На три лиры можно досыта наесться. Но я боялся менять деньги. Я не имел на это права. Стоит только разменять, они растаят, и я останусь ни с чем.
Когда я проходил мимо шашлычной, в нос мне ударил аппетитный запах. Я не мог удержаться, вошел и… поспешно повернул назад. Нужно сначала заработать, а потом есть! У булочной меня одурманил аромат свежего хлеба. Что, если купить хлеба? Нет, я не имею права.
Я остановился перед торговцем бубликами. Они были свежие, хрустящие. Не купить ли один? Нет! Я должен заработать сначала, вырвать из рук тестя жену и детей.
Стояла сильная жара… И когда проходил мимо продавца шербетом, я чуть было не попросил стаканчик лимонада со льдом. Но вовремя опомнился и прошел мимо. «Мой тесть увидит, какие великие дела я сотворю на эти пятьсот лир, и еще пожалеет, что так плохо относился ко мне», – мечтал я.
Я умирал от жажды, но, боясь разменять деньги, не выпил даже стакана воды за десять курушей. Я не садился в трамвай, ходил всюду пешком.
Я пришел на крытый рынок. Мимо бедестана – той части большого базара в Стамбуле, где торгуют драгоценностями, оружием и старинными вещами, – я прошел, не останавливаясь. На открытом аукционе, где обычно происходит распродажа старых вещей, стояла толпа. Время близилось к вечеру. Рано утром, думал я, приду на рынок, куплю персики, груши и начну торговлю. Сегодня у меня еще не было дел. Я мог пойти в кофейню, но зачем зря тратить деньги на чай и кофе? Вот я и решил пойти на бедестан и посмотреть, как идет распродажа, а заодно убить время. К тому же я никогда не бывал там.
Как и все, я прошел в зал. На ступеньках сидели люди. Подобно другим, присел и я. Вещи, предназначенные для продажи, и аукционист были у всех на глазах. Аукционист достал из вороха вещей фотоаппарат и громко объявил:
– Фотоаппарат марки «Ролейфлекс», объектив два с половиной, почти не был в употреблении, в рабочем состоянии. Оценен в триста лир. Триста лир! Желающие? Триста…
– Триста десять! – закричал кто-то со ступенек.
– Триста десять, господин!.. Триста десять, триста десять… – объявил аукционист.
– Триста пятнадцать! – закричал другой. Из разных мест поднялись голоса:
– Дам триста двадцать!
– Четыреста пятьдесят!..
На некоторое время аукцион затих. Аукционист продолжал:
– Продан за четыреста пятьдесят. Фотоаппарат марки «Ролейфлекс» с запасным объективом и треножником.
Человек, сидевший в зале, обратился к аукционисту:
– Разрешите посмотреть аппарат.
Аукционист протянул ему аппарат. Человек, повертев его в руках, сказал:
– Четыреста шестьдесят!
– Четыреста шестьдесят две!
– Четыреста восемьдесят!.. Кто больше?.. Продан, продан, про-о-о-д-дан!
Ударил молоток. Чиновник протянул купившему фотоаппарат квитанцию, записал фамилию и получил деньги.
Следующей вещью была пишущая машинка.
– Исправная пишущая машинка марки «Ремингтон»!.. Оценена в шестьсот лир!.. Шестьсот лир!
– Шестьсот десять!
– Шестьсот пятьдесят!..
Никогда в жизни я не видел более волнующего зрелища. По мере того как росла цена, росло и напряжение.
– Шестьсот пятьдесят пять!
– Семьсот десять!
Я был так увлечен, так возбужден, что, не помня себя, крикнул:
– Семьсот пятьдесят!
У меня получилось это так громко, что я сам испугался собственного голоса.
Аукционист, глядя на меня, объявил:
– Семьсот пятьдесят! Кто больше? Продается за семьсот пятьдесят, продается, про-о-о-да… Вдруг раздается голос:
– Семьсот пятьдесят одна!
– Ох! – вздохнул я с облегчением.
Что было бы, если б машинка осталась за мной! У меня ведь всего-навсего пятьсот лир! Пишущая машинка была продана за семьсот восемьдесят лир.
Аукционист выставил ручную швейную машинку. Ее оценили в пятьсот лир. Первая опасность обошла меня. Увлеченный возбуждением толпы, я сдерживал себя, чтобы снова не сунуться в игру.
– Пятьсот десять!
– Пятьсот двадцать!
– Шестьсот!
Последним крикнул я. Все головы повернулись ко мне. Меня будто обдало кипятком. Как получилось, что я снова вылез? Человек, сидевший рядом со мной, сказал:
– Она не стоит шестисот лир!
– А тебе какое дело? Разве не я буду платить?! – ответил я ему.
– Я механик, поэтому… – начал он и вдруг заорал: – Шестьсот одна!
Вторично меня обошла беда.
На продажу выставили вазу. При каждой новой цифре я подпрыгивал. Чтобы не закричать, зажимал рот руками.
После вазы была продана картина, написанная маслом, потом пылесос.
Аукционист поднял люстру.
– Пятирожковая люстра, исправная!.. Оценена в сорок лир!.. Кто даст больше? Сорок лир!
– Сорок одна!
Человек слева от меня выкрикнул:
– Сорок две!
Человек, сидевший справа от меня:
– Сорок пять!
Человек впереди меня:
– Сорок восемь!
Человек сзади меня:
– Пятьдесят!
Я уже больше не мог сдерживать себя и закричал:
– Пятьдесят одна!
Атмосфера была так накалена, что не было сил сдержаться.
Человек справа:
– Пятьдесят три.
Слева:
– Пятьдесят пять.
Невольно я закричал:
– Шестьдесят!
Боже, я изо всей мочи стараюсь себя сдержать, но разве это в моих силах?
– Семьдесят!
– Семьдесят пять!
Теперь мы уже заупрямились, и я, сам не знаю как, выкрикнул:
– Восемьдесят!
– Сто! Слева:
– Сто пятьдесят!
Я:
– Двести!
Кричим то он, то я. Только он набавляет одну-две лиры, а я пять – десять.
– Двести семьдесят!
После каждой новой цифры я молился: «Дай бог, чтобы он еще прибавил, пусть вещь достается ему».
– Двести девяносто!
– Если он скажет: «Двести девяносто одна», – я не прибавлю ни куруша.
– Двести девяносто одна!
Не в силах себя сдержать, я закричал:
– Триста!
Постепенно возрастая, цена перевалила за четыреста.
Человек, сидевший рядом со мной, сказал:
– Четыреста девяносто одна!
Я закричал:
– Пятьсот!
Во мне словно кричал кто-то другой. Если человек скажет:
«Пятьсот одна», – я замолчу. У меня не было ни курушем больше. И что бы вы подумали?!
Человек будто знал, сколько у меня денег в кармане, и говорит:
– Берите на здоровье!
В зале наступила тишина. Аукционист:
– Пятирожковая люстра!.. За пятьсот лир… Кто больше?
Когда он сказал: «Кто больше?» – я посмотрел каждому в лицо. Не нашлось ни одного честного человека, который бы произнес: «Пятьсот одна», – чтобы меня спасти. У одного зашевелились губы, – может быть, мне так показалось? Я сказал, желая ему помочь:
– Господин, вы, кажется, что-то собирались сказать?!
– Нет, ничего! – ответил он.
Будто его слово что-то изменит! Ни у кого не осталось совести. При продаже других вещей аукционист медлил, на этот же раз он поспешно крикнул:
– Продано, продано! – и ударил молотком.
Потом он сразу протянул мне квитанцию, записал мою фамилию и адрес. Я даже не успел двинуться, как он оформил покупку, взял мои пятьсот лир и всучил мне пятирожковую люстру. Человек, который состязался со мной, стоял рядом.
– Пользуйтесь на здоровье, вы купили хорошую вещь! – сказал он.
– Откуда вы знаете, что она хорошая? – спросил я.
– Как мне не знать, я же ее владелец!
– Я вижу, что вы оказались в затруднительном положении и вам пришлось ее продать. Жаль!.. Хотите я вам возвращу люстру за четыреста девяносто лир?
– Вам повезло, я не смею лишать вас такой удачи! – ответил он.
– Мне совсем не нужна люстра, дайте четыреста и забирайте ее, – сказал я.
– Пользуйтесь на здоровье! – сказал он и ушел.
– Послушай, бери за триста! – крикнул я ему вслед, но он даже не обернулся.
Я ушел с люстрой. Я знал, что купил вещь за бешеную цену, что у меня нет ни кола, ни двора, но я не знал, что мне делать с этой проклятой люстрой? Я понес ее в торговый ряд, где продают настольные лампы и люстры.
– Сколько же вы за нее хотите? – спросили у меня.
– Она дорогая, но я уступлю за шестьсот! – сказал я. Перекупщики рассмеялись.
– Мы тебе дадим таких новых десяток!
Так я и остался с люстрой. Под вечер мы с женой встретились в парке. Она мне говорит:
– Отец сказал: «Или убирайтесь, или разводись». Ты должен немедленно найти работу.
Я показал жене люстру и сказал:
– Не беспокойся, осталось терпеть совсем немного. Самое страшное позади. Я тебе готовлю дом, отец твой удивится. Вот смотри, я даже люстру купил для нашего дома, смотри, какая она красивая, с пятью рожками…
Жена встала со скамейки, посмотрела на меня и, попрощавшись, повернулась и убежала.
С того дня я все хожу с этой люстрой. Мне негде ее оставить, и никто не хочет ее купить. Таскаю эту штуковину всюду за собой, стекла и лампы разбились, остался только железный остов с пятью рожками. Я, братец, об одном жалею: имел пятьсот лир и даже хорошенько не поел! Стакана воды не выпил! Эх, душа бы так не болела!
Я с состраданием посмотрел на маленького, толстенького человечка. Настало время идти к приятелю, который мне обещал пятьсот лир. Я вышел из кофейни. По дороге я все время думал об одном: как могло случиться, что жизнь маленького, толстенького человечка оказалась похожей на мою, как две капли воды.
Наверно, это и вас заинтересует. Так знайте: маленький, толстенький человечек, купивший на аукционе пятирожковую люстру за пятьсот лир, не кто иной, как я сам. Но чтобы никто не смеялся над моей глупостью, я говорю, что этот случай произошел с другим человеком!..
Свой дом
С детства познал он, что значит жилье, снимаемое внаем. И, став взрослым, решил во что бы то ни стало иметь свой кров, где можно укрыться от любых невзгод. Самые первые впечатления связаны у него с переездами с одной квартиры на другую, непременными ссорами между матерью и отцом, сборами, суетой. Упаковка вещей, увязывание тюков с подушками и тюфяками, куда закладывалась посуда, мелкие вещи – от самоварной трубы до жаровни для рыбы, завернутой в газетную бумагу. Вещи грузили в повозку, запряженную парой лошадей, а мать суетилась рядом, стараясь втиснуть еще герань, гвоздику, пересаженные в консервные банки.
Эти груженые повозки он запомнил на всю жизнь.
Во время переезда всегда что-нибудь случалось: то били тарелки, лампы или стаканы, то из бутылок с оливковым маслом, уксусом или сиропом выскакивали пробки, и содержимое заливало белье.
– Бедность – это позор! – кричал отец.
Когда он окончил лицей и вступил в самостоятельную жизнь, у него не было уже ни отца, ни матери… Помня о мытарствах с наемным жильем, он решил не жениться, пока не купит собственного дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29