!. И за того… – лупил его подрядчик.
Потом этот сильный, солидный мужчина свалился у стены и чуть слышно забормотал:
– Вот тебе… Ох, мое сердце! Я совсем обессилел!.. Умираю!..
Кемаль Хайдар растянулся у противоположной стены. Оба не могли шевельнуться, только время от времени перебрасывались ругательствами:
– Ничтожество… не читал Лермонтова!
– Голодный пес!.. Бродяга бездомный!..
– Пушкина не знает, а туда же суется, за один стол со мной лезет!..
– Набил брюхо и разговорился!
Они уже еле шевелили языками. Потом совсем охрипли и начали кидать друг в друга камешки с земли. Когда перестали попадаться камни, Кемаль плюнул в сторону подрядчика.
– Пфу-у!
– Пфу-у! – не замедлил ответить тот.
Так они лежали и плевались. А потом утихли… Вероятно, Хайдар уснул, подрядчик потерял сознание, а может, и умер.
Мы с приятелем втащили Хайдара в автомобиль и отвезли домой. Подрядчика оставили лежащим у стенки. Потом гарсон затащил его в кабачок.
* * *
Прошло много лет. Как же сложилась моя судьба, спросит читатель.
Недавно я ужинал с одним приятелем в ресторане. Ко мне подошел человек.
– Не узнаете? – спросил он.
– Простите, нет, – ответил я.
Он напомнил мне историю, о которой я рассказал выше. Это был тот подрядчик.
– Забыл ваше имя, – сказал он.
– Хасап… – напомнил я.
– А как звали вашего приятеля, с которым я тогда дрался?
– Кемаль Хайдар.
– Если говорить начистоту, ваш приятель был прав… – Помолчал немного и добавил: – Конечно, прав. Я сейчас отдал бы все свое состояние, лишь бы оказаться на его месте. Но талант на деньги не купишь. Выходили его книги? Что-то ни одной мне не попадалось. А я так и не узнал ничего о тех поэтах, имена которых он называл. Чем сейчас занимается Кемаль Хайдар?
– Сейчас? Он чиновник в министерстве общественных работ, кажется, заведует отделом сухопутных дорог. Точно я не помню.
– Так… А книги его выходили?
– Точно не знаю, одна, кажется, вышла или две…
– Да-а… А вы чем занимаетесь?
– Я?.. Я за многое брался. Долго дела мои не клеились. Сейчас я работаю у одного подрядчика.
– Да-да-а!
Лицо моего соседа сначала озарила улыбка, а потом он с грустью проговорил:
– Все мы в молодости увлекались поэзией…
Уникальный микроб
Профессор, лицо которого никогда не озаряла улыбка, в сопровождении ассистентов и многочисленной группы студентов-медиков вошел в палату. Он заведовал отделением глазных болезней и своей строгостью, упрямством, неприступностью больше походил на генерала первой мировой войны, чем на светило медицины. Одним своим присутствием он подавлял окружающих. Не только студенты и ассистенты, но и коллеги старались держаться от него подальше. Однако авторитет его в медицинском мире был непререкаем, он состоял членом многих международных медицинских и научных обществ. Его научные открытия и труды занимали важное место в офтальмологии.
В палатах перед койками больных он останавливался не больше чем на минуту и шел дальше. Ассистенты и врачи не осмеливались задавать ему вопросов.
– Это новый больной?
– Да, господин профессор, поступил вчера… – ответил ассистент слева.
– Что у него?
– Пока еще диагноз не поставлен. У него поражены оба глаза. Жалобы на продолжительную головную боль.
Издали посмотрев на гнойные, воспаленные глаза пациента, корчившегося от боли, светило, не разжимая губ, издал непонятный звук.
– Сию минуту, господин профессор…
Привыкшие к краткости профессорских реплик, сопровождающие поняли, что он просит произвести исследование слизи из глаз больного. Вот так одним намеком он отдавал распоряжения.
Два ассистента взяли выделения из глаз больного на анализ и доложили профессору. Профессор согнулся над микроскопом и очень долго не отрывался от него. Когда он поднял голову, на лице его блуждала улыбка. Ассистенты, врачи замерли: впервые за многие годы они видели его улыбающимся. Профессор снял с полки несколько толстых книг, открывая одну за другой, полистал страницы. Он читал и что-то бормотал про себя: «Да, да… хымм».
– Позовите остальных моих коллег. И студенты пусть придут! – бросил он ассистентам, наблюдавшим за ним.
Кабинет профессора заполнили молодые врачи и студенты.
Мрачный профессор сиял от радости, будто ребенок, которому дали занятную игрушку, не мог устоять на месте, суетился около микроскопа.
– Коллеги, – так обратился он к студентам и ассистентам. – Великая удача… великая удача. Нам удалось обнаружить оригинальный микроб, уникальный, такой редкий случай… Многие глазные врачи вообще никогда не видели и не увидят его… Вам повезло, что вы студентами познакомились с таким редким случаем… Этот возбудитель болезни встречается один раз на миллион, даже на пять или десять миллионов больных…
Профессор стоял и потирал от удовольствия руки, повторяя: «Уникальный микроб».
– Я второй раз в жизни наблюдаю этот микроб… В Париже, когда я был еще ассистентом, мой профессор показал мне его… Больной оказался туземцем из Африки… Если этот микроб проникнет в глаз и в течение сорока восьми часов не будет обезврежен, то человек ослепнет. После отмирания глазного нерва боль утихнет. Необходимо немедленно приступить к делу. Когда начались боли у больного? – спросил он.
– Вчера утром, а ночью его привезли в больницу…
– Так, значит… в нашем распоряжении двадцать четыре часа, потом глаз перестанет видеть… Он испытывает сейчас ужасные боли… Микробы интенсивно размножаются и действуют на зрительный центр мозга, поражая его ткани. Сейчас по очереди поглядите в микроскоп, понаблюдайте за микробом.
Ассистенты и студенты, склонившись над микроскопом, изучали микроб, а профессор в это время оповещал по телефону своих знакомых врачей о выпавшей ему удаче таким возбужденным голосом, словно сообщал радостную весть.
– Дорогой… потрясающая вещь… Не часто своими глазами можешь наблюдать такое… Да… Значит, и вы никогда не видели… Это очень редкий тип микроорганизма. Я полагаю, что в Турции немного врачей видели его. Я сейчас так взволнован, понимаешь, профессиональное любопытство…
Он повесил трубку и обратился к собравшимся:
– Вот, видите, я же вам говорил, он тоже не встречался в своей практике с этим… Знаменитые врачи, и никто не знает, что это за микроб.
Он все время куда-то звонил – ив медицинские общества, и в ассоциацию врачей, всем объявляя: «Микроб в воздушной среде немедленно погибнет. Да, не может… Поэтому болезнь не инфекционная. Иначе все люди бы ослепли… Обратите внимание на его уникальность».
Он оберегал этот микроб, как драгоценность, как великое чудо, и делал все, чтобы сохранить его жизнеспособным. От волнения забыл даже пообедать. Ассистенты трудились тоже без отдыха: двое должны были запечатлеть микроб в красках, увеличенным в тысячу раз. Двое других с помощью студентов готовили питательную среду для этого уникального микроба с тем, чтобы производить всевозможные опыты в различных средах – в кислотной, щелочной, в мясном бульоне и при различной температуре.
В тот день в глазном отделении ничем, кроме как микробом, не занимались. Сестры, санитарки, даже уборщицы – вес были заняты по горло. За время существования больницы в ее стенах никогда не было столько суеты и волнения. Врачи других отделений, услыхав об уникальном микробе, бежали в глазное отделение, чтобы хоть побыть в одном помещении с этакой редкостью. Прибыли врачи и из других больниц.
Никто не уходил домой до поздней ночи. На следующий день все были заняты подготовкой лекции профессора. Профессор ушел домой под утро. Всю ночь он работал над научным сообщением, которому надлежало занять важное место в мировой медицинской литературе о глазных болезнях и положить начало интересным исследованиям. Во время короткого сна мысли его по-прежнему занимал уникальный микроб. Утром чуть свет он был уже в больнице. Как ведет себя микроб? Самое главное, успеть провести опыты, установить, может ли микроб жить и размножаться вне глаза. Да, микроб жил и размножался.
Профессор будто порхал по кабинету, он смеялся, старался сказать каждому что-то приятное, шутил даже с санитарками. Лекцию в актовом зале с большим интересом прослушали многие выдающиеся ученые.
Профессор сообщил об уникальном случае своим коллегам и учителям за рубежом.
Глазное отделение превратилось воистину в научный центр мирового значения.
Работа продолжалась. Три ассистента увидели, как круглый кольцеватый микроб изменил форму и вытянулся, когда его поместили в новую среду. Радостные, они без стука вошли в кабинет профессора, рассказали о своем новом наблюдении.
– Пусть придут все, – сказал ученый, щелкая пальцами.
Кабинет скова наполнился врачами. Профессор радостно сообщил им, что он решил готовить монографию. Вдруг замолк и спросил:
– А как больной?
– Боли прекратились, – ответил лечащий врач.
– То есть?
– Он ослеп.
Профессор широко улыбнулся.
– Чудесно, – сказал он, – я же вам говорил: через сорок восемь часов, если не будет обезврежен микроб, больной ослепнет, и боли прекратятся… Учитывая, что боли начались два дня назад утром, сегодня утром больной должен был потерять способность видеть. Так?
– Да, – ответил ассистент.
– Здесь не могло быть ошибки, дорогие мои… я вам говорил, наука не подводит.
Профессор, ассистенты и студенты веселым шагом направились в лабораторию глазного отделения, чтобы вновь приступить к исследованиям.
Хорошо делать благие дела
Дело дошло до заместителя управляющего банком. У Халим-бея была обнаружена недостача в двести восемьдесят лир.
Заместитель очень удивился. Халим-бей проработал в банке четырнадцать лет, считался самым надежным и прилежным чиновником. Особенно удивила заместителя мелкая сумма недостачи – двести восемьдесят лир. Халим-бей имел большие полномочия. Если бы он связался с самим чертом и захотел бы злоупотребить своим служебным положением, то он мог бы прикарманить не двести восемьдесят, а две тысячи восемьсот лир, и никто бы даже не заподозрил его. Если б он взял двадцать восемь тысяч лир, то и об этом узнали бы много времени спустя.
Заместитель управляющего, подумав, что, может быть, Халим-бей ничего и не знает о беде, сказал: «В конце месяца при подведении итогов он сам увидит».
Но к концу месяца недостача составила уже триста двадцать лир, на следующий месяц – четыреста, а еще через месяц она выросла до пятисот двенадцати лир…
Заместитель внимательно следил за Халим-беем. Однажды Халим-бей зашел в кабинет с прошением о повышении жалованья. Заместитель встретил его дружески. Когда они сидели друг против друга, пили кофе и курили, заместитель управляющего изучал его. Что случилось с этим человеком?
– Сколько вы имеете чистыми в месяц? – спросил заместитель.
– Тысячу двести лир, – застенчиво ответил Халим-бей.
– Я имею в месяц две тысячи пятьсот, но у меня большая семья, – шесть человек. А у вас сколько?
– Нас четверо… Жена, матушка и пятилетний ребенок.
– В прошлом году вы получали восемьсот лир, вам прибавили еще четыреста.
Халим-бей молчал. Заместитель продолжал:
– За четырнадцать лет вы никогда не жаловались на недостаток в деньгах. Я интересуюсь вами и поэтому спрашиваю: что случилось? Может быть, в последнее время в вашей семье появилась новая статья расхода?
– Да, в нашей семье появилась новая статья расходов, – ответил Халим-бей.
– Какая?
– Икра!
Заместитель не понял.
– Что?! – переспросил он.
– Икра!
– Икра?!.
– Да! В прошлом месяце я купил шестнадцать килограммов икры.
Заместитель застыл в изумлении. Халим-бей серьезный человек, он не осмелится дурачить начальство. Может быть, он сошел с ума?
– Бог с вами, Халим-бей! Владелец самой большой бакалейной лавки или закусочной не сможет продать такое количество за месяц. На что вам столько икры?
– Матушка съедает.
– Простите, Халим-бей, сколько же весит ваша матушка?
– Не спрашивайте, сударь, не спрашивайте… В бедняжке сорок четыре килограмма, она вот-вот растает совсем!
– Сорок четыре килограмма! И съедает шестнадцать килограммов искры в месяц! Ничего не понимаю!
– Я сейчас объясню, сударь. Матушке шестьдесят семь лет. Она не любит на ветер швырять деньги. Не ходит даже к докторам. Я привожу ей врача. Она устраивает скандал из-за денег, заплаченных ему. Чтобы ее успокоить, я говорю неправду, что врач – мой приятель и он ничего не взял с нас. Тогда она просит: «Раз он твой приятель, то пусть посмотрит больную женщину, что живет под нами. Хорошо делать благие дела», – добавляет она при этом. Я тут же веду врача к нашей больной соседке. Не повести нельзя: матушка может разнервничаться, а это ей вредно – так говорят врачи. Я заказываю лекарство, выписанное доктором. Когда оно попадает в дом, опять скандал. Я успокаиваю ее: «Матушка, не волнуйтесь, я заказал лекарство у знакомого аптекаря по дешевке». Лекарство, за которое я заплатил пятьдесят лир, для нее стоит пятьдесят курушей. Она все равно расстраивается, а ей никак нельзя волноваться: у нее больное сердце. Если она находит лекарство дешевым, то говорит: «Хорошо делать благие дела. Вот у нас живет сосед, отставной учитель, закажи и для него лекарство». И я заказываю лекарства для наших бедных соседей.
Врачи советуют усиленно питать ее, но матушка не ест. Когда я приношу что-нибудь, она злится. Если она не будет есть, она умрет от истощения, а если будет сердиться, умрет от сердечного приступа. Я не знаю, что делать. Кроме вашего покорного слуги, у нее нет никого на свете. Врачи настаивают, чтобы она непременно включила в рацион икру. Как-то вечером, возвращаясь домой, я купил двести пятьдесят граммов икры. Когда она увидела икру, ей стало дурно. Она кричала: «Разве сейчас такое время, что можно покупать икру? Ты нас по миру пустишь».
«Успокойтесь, матушка, у меня есть один знакомый торговец икрой, он мне продает ее по себестоимости, не волнуйтесь». «За сколько же ты у него покупаешь?» – спросила она.
Кило стоит сто сорок лир, какую бы цену я ни назвал, ей все покажется дорого. Я сказал, что мой приятель оптом торгует икрой. Она ему обходится дешево, и мне он отдает ее по двадцать лир.
В ту ночь матушка от ярости чуть не умерла. Срочно вызвали врачей. Сделали уколы, с трудом отошла.
Вечером следующего дня, когда я вернулся домой, матушка говорит мне: «Сегодня были у меня соседи, я им рассказала о твоей расточительности. Они говорят: „Двадцать лир за кило икры – это дешево. Раз торговец – его знакомый, пусть и нам купит полкило». Хорошо делать благие дела».
Покупаем полкило икры, которая стоит семьдесят лир, и отдаем соседям за десять. На следующий вечер опять просьба: «Нури-бей просит двести пятьдесят граммов». И ее исполнил.
Потом все, кто узнавал, что я покупаю икру за двадцать лир, бегали к моей матушке. Как-то она вручила мне целый список: «Фатьме-ханым – полкило, Шахимент-ханым – полкило, Фа-тин-бею – семьсот пятьдесят граммов».
Теперь я возвращаюсь домой всегда нагруженный пакетами. Какое жалованье нужно на покупку двух-трех килограммов икры каждый день?
Цена на икру через каждые два-три дня поднималась. Сто сорок, сто восемьдесят, триста пятьдесят… Я нашел себе одного бакалейщика, к которому стал приходить постоянно. Он заранее заготовлял для меня пакеты разного веса. Однажды, закончив свою обычную вечернюю прогулку к бакалейщику, я сел на пароход. Пакеты положил рядом. И вдруг – о Аллах! – на двухсотграммовом пакете я увидел записанный вчера моей собственной рукой номер телефона одного приятеля. Что бы это значило? Ведь вчера я этот пакет вручил матушке. Почему он снова здесь оказался?
Я тут же переметил карандашом все пакеты. Дома матушка вручает мне очередной список на следующий день.
«Матушка, – говорю, – я уже не в состоянии таскать столько пакетов каждый вечер. К тому же знакомый бакалейщик повысил цену, его не устраивают двадцать две лиры».
«Хорошо делать благие дела!.. У тебя же руки не отваливаются. А своему знакомому прибавь еще лиру».
Отказаться нельзя: у матушки больное сердце.
На следующий день, как только я вошел к бакалейщику со своим списком, он тут же отдал мне заранее приготовленные пакеты. Я осмотрел их и увидел на каждом свои вчерашние крестики. Вот так-то. Икра погубила вашего покорного слугу, сударь. Цена на икру подскочила: теперь килограмм стоит от четырехсот лир и выше. Жалованья перестало хватать. Я не видел выхода.
Халим-бей замолчал и опустил голову.
– Все очень просто, – мягко сказал заместитель управляющего. – Скажите вашей матушке, что знакомый разорился и бросил торговлю.
– Она не поверит, сударь.
– Скажите, умер.
– Не поверит!.. Теперь уже ничего не поделаешь. Матушка, не разворачивая пакеты, утром относила их тем же самым бакалейщикам и продавала им за триста лир. А я потом покупал у них икру за четыреста и отдавал матушке за двадцать три лиры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Потом этот сильный, солидный мужчина свалился у стены и чуть слышно забормотал:
– Вот тебе… Ох, мое сердце! Я совсем обессилел!.. Умираю!..
Кемаль Хайдар растянулся у противоположной стены. Оба не могли шевельнуться, только время от времени перебрасывались ругательствами:
– Ничтожество… не читал Лермонтова!
– Голодный пес!.. Бродяга бездомный!..
– Пушкина не знает, а туда же суется, за один стол со мной лезет!..
– Набил брюхо и разговорился!
Они уже еле шевелили языками. Потом совсем охрипли и начали кидать друг в друга камешки с земли. Когда перестали попадаться камни, Кемаль плюнул в сторону подрядчика.
– Пфу-у!
– Пфу-у! – не замедлил ответить тот.
Так они лежали и плевались. А потом утихли… Вероятно, Хайдар уснул, подрядчик потерял сознание, а может, и умер.
Мы с приятелем втащили Хайдара в автомобиль и отвезли домой. Подрядчика оставили лежащим у стенки. Потом гарсон затащил его в кабачок.
* * *
Прошло много лет. Как же сложилась моя судьба, спросит читатель.
Недавно я ужинал с одним приятелем в ресторане. Ко мне подошел человек.
– Не узнаете? – спросил он.
– Простите, нет, – ответил я.
Он напомнил мне историю, о которой я рассказал выше. Это был тот подрядчик.
– Забыл ваше имя, – сказал он.
– Хасап… – напомнил я.
– А как звали вашего приятеля, с которым я тогда дрался?
– Кемаль Хайдар.
– Если говорить начистоту, ваш приятель был прав… – Помолчал немного и добавил: – Конечно, прав. Я сейчас отдал бы все свое состояние, лишь бы оказаться на его месте. Но талант на деньги не купишь. Выходили его книги? Что-то ни одной мне не попадалось. А я так и не узнал ничего о тех поэтах, имена которых он называл. Чем сейчас занимается Кемаль Хайдар?
– Сейчас? Он чиновник в министерстве общественных работ, кажется, заведует отделом сухопутных дорог. Точно я не помню.
– Так… А книги его выходили?
– Точно не знаю, одна, кажется, вышла или две…
– Да-а… А вы чем занимаетесь?
– Я?.. Я за многое брался. Долго дела мои не клеились. Сейчас я работаю у одного подрядчика.
– Да-да-а!
Лицо моего соседа сначала озарила улыбка, а потом он с грустью проговорил:
– Все мы в молодости увлекались поэзией…
Уникальный микроб
Профессор, лицо которого никогда не озаряла улыбка, в сопровождении ассистентов и многочисленной группы студентов-медиков вошел в палату. Он заведовал отделением глазных болезней и своей строгостью, упрямством, неприступностью больше походил на генерала первой мировой войны, чем на светило медицины. Одним своим присутствием он подавлял окружающих. Не только студенты и ассистенты, но и коллеги старались держаться от него подальше. Однако авторитет его в медицинском мире был непререкаем, он состоял членом многих международных медицинских и научных обществ. Его научные открытия и труды занимали важное место в офтальмологии.
В палатах перед койками больных он останавливался не больше чем на минуту и шел дальше. Ассистенты и врачи не осмеливались задавать ему вопросов.
– Это новый больной?
– Да, господин профессор, поступил вчера… – ответил ассистент слева.
– Что у него?
– Пока еще диагноз не поставлен. У него поражены оба глаза. Жалобы на продолжительную головную боль.
Издали посмотрев на гнойные, воспаленные глаза пациента, корчившегося от боли, светило, не разжимая губ, издал непонятный звук.
– Сию минуту, господин профессор…
Привыкшие к краткости профессорских реплик, сопровождающие поняли, что он просит произвести исследование слизи из глаз больного. Вот так одним намеком он отдавал распоряжения.
Два ассистента взяли выделения из глаз больного на анализ и доложили профессору. Профессор согнулся над микроскопом и очень долго не отрывался от него. Когда он поднял голову, на лице его блуждала улыбка. Ассистенты, врачи замерли: впервые за многие годы они видели его улыбающимся. Профессор снял с полки несколько толстых книг, открывая одну за другой, полистал страницы. Он читал и что-то бормотал про себя: «Да, да… хымм».
– Позовите остальных моих коллег. И студенты пусть придут! – бросил он ассистентам, наблюдавшим за ним.
Кабинет профессора заполнили молодые врачи и студенты.
Мрачный профессор сиял от радости, будто ребенок, которому дали занятную игрушку, не мог устоять на месте, суетился около микроскопа.
– Коллеги, – так обратился он к студентам и ассистентам. – Великая удача… великая удача. Нам удалось обнаружить оригинальный микроб, уникальный, такой редкий случай… Многие глазные врачи вообще никогда не видели и не увидят его… Вам повезло, что вы студентами познакомились с таким редким случаем… Этот возбудитель болезни встречается один раз на миллион, даже на пять или десять миллионов больных…
Профессор стоял и потирал от удовольствия руки, повторяя: «Уникальный микроб».
– Я второй раз в жизни наблюдаю этот микроб… В Париже, когда я был еще ассистентом, мой профессор показал мне его… Больной оказался туземцем из Африки… Если этот микроб проникнет в глаз и в течение сорока восьми часов не будет обезврежен, то человек ослепнет. После отмирания глазного нерва боль утихнет. Необходимо немедленно приступить к делу. Когда начались боли у больного? – спросил он.
– Вчера утром, а ночью его привезли в больницу…
– Так, значит… в нашем распоряжении двадцать четыре часа, потом глаз перестанет видеть… Он испытывает сейчас ужасные боли… Микробы интенсивно размножаются и действуют на зрительный центр мозга, поражая его ткани. Сейчас по очереди поглядите в микроскоп, понаблюдайте за микробом.
Ассистенты и студенты, склонившись над микроскопом, изучали микроб, а профессор в это время оповещал по телефону своих знакомых врачей о выпавшей ему удаче таким возбужденным голосом, словно сообщал радостную весть.
– Дорогой… потрясающая вещь… Не часто своими глазами можешь наблюдать такое… Да… Значит, и вы никогда не видели… Это очень редкий тип микроорганизма. Я полагаю, что в Турции немного врачей видели его. Я сейчас так взволнован, понимаешь, профессиональное любопытство…
Он повесил трубку и обратился к собравшимся:
– Вот, видите, я же вам говорил, он тоже не встречался в своей практике с этим… Знаменитые врачи, и никто не знает, что это за микроб.
Он все время куда-то звонил – ив медицинские общества, и в ассоциацию врачей, всем объявляя: «Микроб в воздушной среде немедленно погибнет. Да, не может… Поэтому болезнь не инфекционная. Иначе все люди бы ослепли… Обратите внимание на его уникальность».
Он оберегал этот микроб, как драгоценность, как великое чудо, и делал все, чтобы сохранить его жизнеспособным. От волнения забыл даже пообедать. Ассистенты трудились тоже без отдыха: двое должны были запечатлеть микроб в красках, увеличенным в тысячу раз. Двое других с помощью студентов готовили питательную среду для этого уникального микроба с тем, чтобы производить всевозможные опыты в различных средах – в кислотной, щелочной, в мясном бульоне и при различной температуре.
В тот день в глазном отделении ничем, кроме как микробом, не занимались. Сестры, санитарки, даже уборщицы – вес были заняты по горло. За время существования больницы в ее стенах никогда не было столько суеты и волнения. Врачи других отделений, услыхав об уникальном микробе, бежали в глазное отделение, чтобы хоть побыть в одном помещении с этакой редкостью. Прибыли врачи и из других больниц.
Никто не уходил домой до поздней ночи. На следующий день все были заняты подготовкой лекции профессора. Профессор ушел домой под утро. Всю ночь он работал над научным сообщением, которому надлежало занять важное место в мировой медицинской литературе о глазных болезнях и положить начало интересным исследованиям. Во время короткого сна мысли его по-прежнему занимал уникальный микроб. Утром чуть свет он был уже в больнице. Как ведет себя микроб? Самое главное, успеть провести опыты, установить, может ли микроб жить и размножаться вне глаза. Да, микроб жил и размножался.
Профессор будто порхал по кабинету, он смеялся, старался сказать каждому что-то приятное, шутил даже с санитарками. Лекцию в актовом зале с большим интересом прослушали многие выдающиеся ученые.
Профессор сообщил об уникальном случае своим коллегам и учителям за рубежом.
Глазное отделение превратилось воистину в научный центр мирового значения.
Работа продолжалась. Три ассистента увидели, как круглый кольцеватый микроб изменил форму и вытянулся, когда его поместили в новую среду. Радостные, они без стука вошли в кабинет профессора, рассказали о своем новом наблюдении.
– Пусть придут все, – сказал ученый, щелкая пальцами.
Кабинет скова наполнился врачами. Профессор радостно сообщил им, что он решил готовить монографию. Вдруг замолк и спросил:
– А как больной?
– Боли прекратились, – ответил лечащий врач.
– То есть?
– Он ослеп.
Профессор широко улыбнулся.
– Чудесно, – сказал он, – я же вам говорил: через сорок восемь часов, если не будет обезврежен микроб, больной ослепнет, и боли прекратятся… Учитывая, что боли начались два дня назад утром, сегодня утром больной должен был потерять способность видеть. Так?
– Да, – ответил ассистент.
– Здесь не могло быть ошибки, дорогие мои… я вам говорил, наука не подводит.
Профессор, ассистенты и студенты веселым шагом направились в лабораторию глазного отделения, чтобы вновь приступить к исследованиям.
Хорошо делать благие дела
Дело дошло до заместителя управляющего банком. У Халим-бея была обнаружена недостача в двести восемьдесят лир.
Заместитель очень удивился. Халим-бей проработал в банке четырнадцать лет, считался самым надежным и прилежным чиновником. Особенно удивила заместителя мелкая сумма недостачи – двести восемьдесят лир. Халим-бей имел большие полномочия. Если бы он связался с самим чертом и захотел бы злоупотребить своим служебным положением, то он мог бы прикарманить не двести восемьдесят, а две тысячи восемьсот лир, и никто бы даже не заподозрил его. Если б он взял двадцать восемь тысяч лир, то и об этом узнали бы много времени спустя.
Заместитель управляющего, подумав, что, может быть, Халим-бей ничего и не знает о беде, сказал: «В конце месяца при подведении итогов он сам увидит».
Но к концу месяца недостача составила уже триста двадцать лир, на следующий месяц – четыреста, а еще через месяц она выросла до пятисот двенадцати лир…
Заместитель внимательно следил за Халим-беем. Однажды Халим-бей зашел в кабинет с прошением о повышении жалованья. Заместитель встретил его дружески. Когда они сидели друг против друга, пили кофе и курили, заместитель управляющего изучал его. Что случилось с этим человеком?
– Сколько вы имеете чистыми в месяц? – спросил заместитель.
– Тысячу двести лир, – застенчиво ответил Халим-бей.
– Я имею в месяц две тысячи пятьсот, но у меня большая семья, – шесть человек. А у вас сколько?
– Нас четверо… Жена, матушка и пятилетний ребенок.
– В прошлом году вы получали восемьсот лир, вам прибавили еще четыреста.
Халим-бей молчал. Заместитель продолжал:
– За четырнадцать лет вы никогда не жаловались на недостаток в деньгах. Я интересуюсь вами и поэтому спрашиваю: что случилось? Может быть, в последнее время в вашей семье появилась новая статья расхода?
– Да, в нашей семье появилась новая статья расходов, – ответил Халим-бей.
– Какая?
– Икра!
Заместитель не понял.
– Что?! – переспросил он.
– Икра!
– Икра?!.
– Да! В прошлом месяце я купил шестнадцать килограммов икры.
Заместитель застыл в изумлении. Халим-бей серьезный человек, он не осмелится дурачить начальство. Может быть, он сошел с ума?
– Бог с вами, Халим-бей! Владелец самой большой бакалейной лавки или закусочной не сможет продать такое количество за месяц. На что вам столько икры?
– Матушка съедает.
– Простите, Халим-бей, сколько же весит ваша матушка?
– Не спрашивайте, сударь, не спрашивайте… В бедняжке сорок четыре килограмма, она вот-вот растает совсем!
– Сорок четыре килограмма! И съедает шестнадцать килограммов искры в месяц! Ничего не понимаю!
– Я сейчас объясню, сударь. Матушке шестьдесят семь лет. Она не любит на ветер швырять деньги. Не ходит даже к докторам. Я привожу ей врача. Она устраивает скандал из-за денег, заплаченных ему. Чтобы ее успокоить, я говорю неправду, что врач – мой приятель и он ничего не взял с нас. Тогда она просит: «Раз он твой приятель, то пусть посмотрит больную женщину, что живет под нами. Хорошо делать благие дела», – добавляет она при этом. Я тут же веду врача к нашей больной соседке. Не повести нельзя: матушка может разнервничаться, а это ей вредно – так говорят врачи. Я заказываю лекарство, выписанное доктором. Когда оно попадает в дом, опять скандал. Я успокаиваю ее: «Матушка, не волнуйтесь, я заказал лекарство у знакомого аптекаря по дешевке». Лекарство, за которое я заплатил пятьдесят лир, для нее стоит пятьдесят курушей. Она все равно расстраивается, а ей никак нельзя волноваться: у нее больное сердце. Если она находит лекарство дешевым, то говорит: «Хорошо делать благие дела. Вот у нас живет сосед, отставной учитель, закажи и для него лекарство». И я заказываю лекарства для наших бедных соседей.
Врачи советуют усиленно питать ее, но матушка не ест. Когда я приношу что-нибудь, она злится. Если она не будет есть, она умрет от истощения, а если будет сердиться, умрет от сердечного приступа. Я не знаю, что делать. Кроме вашего покорного слуги, у нее нет никого на свете. Врачи настаивают, чтобы она непременно включила в рацион икру. Как-то вечером, возвращаясь домой, я купил двести пятьдесят граммов икры. Когда она увидела икру, ей стало дурно. Она кричала: «Разве сейчас такое время, что можно покупать икру? Ты нас по миру пустишь».
«Успокойтесь, матушка, у меня есть один знакомый торговец икрой, он мне продает ее по себестоимости, не волнуйтесь». «За сколько же ты у него покупаешь?» – спросила она.
Кило стоит сто сорок лир, какую бы цену я ни назвал, ей все покажется дорого. Я сказал, что мой приятель оптом торгует икрой. Она ему обходится дешево, и мне он отдает ее по двадцать лир.
В ту ночь матушка от ярости чуть не умерла. Срочно вызвали врачей. Сделали уколы, с трудом отошла.
Вечером следующего дня, когда я вернулся домой, матушка говорит мне: «Сегодня были у меня соседи, я им рассказала о твоей расточительности. Они говорят: „Двадцать лир за кило икры – это дешево. Раз торговец – его знакомый, пусть и нам купит полкило». Хорошо делать благие дела».
Покупаем полкило икры, которая стоит семьдесят лир, и отдаем соседям за десять. На следующий вечер опять просьба: «Нури-бей просит двести пятьдесят граммов». И ее исполнил.
Потом все, кто узнавал, что я покупаю икру за двадцать лир, бегали к моей матушке. Как-то она вручила мне целый список: «Фатьме-ханым – полкило, Шахимент-ханым – полкило, Фа-тин-бею – семьсот пятьдесят граммов».
Теперь я возвращаюсь домой всегда нагруженный пакетами. Какое жалованье нужно на покупку двух-трех килограммов икры каждый день?
Цена на икру через каждые два-три дня поднималась. Сто сорок, сто восемьдесят, триста пятьдесят… Я нашел себе одного бакалейщика, к которому стал приходить постоянно. Он заранее заготовлял для меня пакеты разного веса. Однажды, закончив свою обычную вечернюю прогулку к бакалейщику, я сел на пароход. Пакеты положил рядом. И вдруг – о Аллах! – на двухсотграммовом пакете я увидел записанный вчера моей собственной рукой номер телефона одного приятеля. Что бы это значило? Ведь вчера я этот пакет вручил матушке. Почему он снова здесь оказался?
Я тут же переметил карандашом все пакеты. Дома матушка вручает мне очередной список на следующий день.
«Матушка, – говорю, – я уже не в состоянии таскать столько пакетов каждый вечер. К тому же знакомый бакалейщик повысил цену, его не устраивают двадцать две лиры».
«Хорошо делать благие дела!.. У тебя же руки не отваливаются. А своему знакомому прибавь еще лиру».
Отказаться нельзя: у матушки больное сердце.
На следующий день, как только я вошел к бакалейщику со своим списком, он тут же отдал мне заранее приготовленные пакеты. Я осмотрел их и увидел на каждом свои вчерашние крестики. Вот так-то. Икра погубила вашего покорного слугу, сударь. Цена на икру подскочила: теперь килограмм стоит от четырехсот лир и выше. Жалованья перестало хватать. Я не видел выхода.
Халим-бей замолчал и опустил голову.
– Все очень просто, – мягко сказал заместитель управляющего. – Скажите вашей матушке, что знакомый разорился и бросил торговлю.
– Она не поверит, сударь.
– Скажите, умер.
– Не поверит!.. Теперь уже ничего не поделаешь. Матушка, не разворачивая пакеты, утром относила их тем же самым бакалейщикам и продавала им за триста лир. А я потом покупал у них икру за четыреста и отдавал матушке за двадцать три лиры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29