Взрослые волновались. Это были не японские, а тайваньские суда. Пришли под покровом ночи, чтобы добывать кораллы. Тревожились не за кораллы, а за свой остров. Мол, если с кораблей решат напасть, остров окажется беззащитным. Но я была в каком-то упоении. Моей мечтой стало сесть на иностранный корабль и уплыть куда-нибудь далеко-далеко. Вот бы кто-нибудь меня похитил!
– А теперь твой сон сбылся.
– Точно. На этом корабле плывет людей больше, чем жителей на острове Хахадзима. И все такие разные. Китайские солдаты… И красивых девчонок хоть пруд пруди. И ты такой милый…
В детстве Самэсу ничто не связывало с морем, он прошел подготовку, получил квалификацию и стал моряком, а Сатико с детских лет сжилась с морем, ее не надо было учить, что из себя представляет корабль. А теперь она проходит практику на «Мироку-мару».
Свыкнувшись с резким запахом, Самэсу разделался с требухой. Под конец набил брюхо рисом, вылив в него подливу. Вернувшись в каюту, принял душ, Сатико сделала массаж. Чудилось, что из пор сочится запах черепахи. Сатико, потершись носом о его спину, с видимым наслаждением вдыхала этот запах.
Полночь. Они вжимались друг в друга голыми телами, когда зазвонил телефон. Сообщили, что обнаружено дрейфующее судно и «Мироку-мару» спешит на помощь. В соответствии со сценарием Брюса Ли, очевидно, наткнулись на нелегальных мигрантов.
– Буду тебя ждать, – сказала Сатико при расставании. Самэсу поднялся в рубку.
Видимость – один километр. Сила ветра – четыре. Высота волн – два метра. В сравнении с худшей, ситуация тянет на троечку. Посреди серого моря дрожит бледный оранжевый огонек. Плаксивый стон сирены оповещал о местонахождении суденышка. Поручив управление рулем вахтенному, Самэсу поспешил на правый борт ботдека. Матросы уже сидели в трех спасательных шлюпках, готовые в любую минуту выйти на помощь. Тут же выстроились солдаты-освободители, горевшие желанием побыстрее принять на борт отважных беженцев. Из мрака, в котором слышались только гул двигателя, шум ветра и кипение волн, еле уловимо звучали человеческие голоса. Вначале можно было подумать, что это обман слуха, но вскоре порывы ветра стали отчетливо доносить человеческую речь. Точно отзываясь на голоса, «Мироку-мару» озарилась огнями. Посреди моря внезапно вырос великолепный ночной город. И одновременно на серой поверхности вод, точно пригородная трущоба, показалось деревянное суденышко.
Эта встреча была похожа на чудо. С помощью какого трюка удалось так легко найти дрейфующее в ночном море судно, пусть даже и при полной луне? Или беженцы ждали в море условленной встречи? Корабль заглушил двигатель, и, нависая правым бортом над суденышком, покачивался под порывами ветра. Спасательные лодки медленно опустили с шлюпбалок. Прожекторы осветили судно. Показались беженцы, сидящие на палубе, тесно прижавшись друг к другу. Подставляя лица слепящему свету, забыв про опасность, они спешили поделиться радостью со своими товарищами. Расползающаяся по швам, изъеденная корабельными червями посудина не продержалась бы на плаву и одного дня. Без спасательных жилетов, в открытом море, им пришлось бы спасаться на деревянных обломках. Самэсу никогда раньше не видел собственными глазами нелегальных мигрантов, отдавшихся на волю морской стихии.
Первыми на подоспевшие шлюпки сажают детей и женщин. В провалах высоко вздымающихся волн они прыгают на шлюпки, рискуя быть снесенными набегающей волной. Если упадешь в море, конец. Боцман, выгадывая подходящий момент, подает сигнал. Выстроившиеся на палубе лайнера пассажиры и матросы, подбадривая криками, встречают аплодисментами каждого, кто сумел вскочить в шлюпку. Это повторяется вновь и вновь.
Брюс Ли, как и все, наблюдал за происходящим. Самэсу подошел к нему.
– Судно с беженцами дожидалось по курсу «Мироку-мару»? – спросил он.
Брюс Ли кивнул:
– Они ждали Ноев ковчег.
– Как хорошо, что удалось их спасти! – воскликнул Самэсу, расчувствовавшись.
Брюс Ли злобно покосился на него:
– Японцы всегда так говорят. Никто не скажет – как было б хорошо, если б эта калоша с нелегалами пошла ко дну на съедение рыбам! Но стоит им попасть в Японию, их безжалостно гонят вон. Вслух говорят: «Хорошо, что они спаслись», и при этом делают все, чтобы их смертельно опасное морское путешествие оказалось напрасным. По совести, было б лучше дать им сейчас затонуть.
– Простите… – пробормотал Самэсу, но только еще больше разозлил своего босса.
– Все-таки милая страна Япония! Вначале натворят всяких дел, потом попросят прощения и живут как ни в чем не бывало. Даже плывя в Ноевом ковчеге, они будут рассыпаться в извинениях. Еще бы, ведь чтобы залезть на Ноев ковчег, желающим выжить пришлось усердно поработать локтями, отталкивая других. Хорошенько понаблюдай за теми, кого сейчас подняли на борт. Именно они достойны плыть в Ноевом ковчеге. Те, кому на суше пришлось несладко, вверяют все свои надежды морю. И благодаря этому оказываются в ковчеге. Ковчегу не суждено затонуть или перевернуться. Его обязательно прибьет течением к какому-нибудь берегу, и они обретут землю обетованную, на которой возродятся к новой жизни. Они и есть избранный народ.
Повернувшись в сторону «избранного народа», разместившегося по спасательным шлюпкам, Брюс Ли крикнул, вначале на китайском, потом по-английски:
– Добро пожаловать на Ноев ковчег! Я современный Ной – Брюс Ли.
Спасательные шлюпки при помощи тросов подняли на борт корабля. Женщины и дети, промокшие до нитки, как мыши, таращили глаза и дрожали от страха и возбуждения, точно оказавшись в ладони Кинг-Конга. Матери в обнимку с младенцами, опустившись на палубу и придя в себя, тотчас бессильно валились и заливались слезами. Дети следили, не отрываясь, за тем, как поднимается очередная шлюпка, в ожидании, когда появятся их отцы.
Солдат-освободитель раздавал детям шоколадки. Беженцы столпились вокруг лохани, наполненной питьевой водой, и, один за другим утолив жажду, уходили внутрь корабля. Брюс Ли, взглянув на часы, сказал Самэсу строго:
– Пора готовиться к операции, – и ушел.
Самэсу тотчас вернулся в рубку и сверил положение корабля. Двадцать шесть градусов тридцать шесть минут тридцать секунд северной широты, сто двадцать три градуса двадцать минут семнадцать секунд восточной долготы. До острова Уоцури менее двух часов. Если так пойдет, операция начнется, как и планировали, в три часа.
По левому борту ботдека кипела работа – на спасательную шлюпку загружали корзины с курами. Четверо человек занимались свиньями – связывали веревками ноги и накрывали головы мешками с кормом. Самэсу забрался в катер и проверил электропитание. Надо, чтобы глаза привыкли к ночной темноте. Он сжимал в руке листок, на котором от руки перерисовал морскую карту с западной береговой линией Уоцури. Осталось дождаться условленного срока и – вперед!
Видимо, всех беженцев уже переправили на борт. Корабль стал походить на полевой военный госпиталь. Кети и ее подручные, громко крича, собрали в вестибюле до сотни воняющих мочой беженцев и спрашивали у каждого имя и прежнее местожительство. Видимо, в зависимости от этого распределялись обязанности среди солдат-освободителей, которые должны были обеспечить дальнейший путь беженцев в соответствии с их пожеланиями. Солдаты-освободители раздавали своим новым приятелям одежду и одеяла, ослабевших отправляли в корабельный госпиталь. В камбузе в огромном чане варилась каша, предназначенная для беженцев.
Три часа шесть минут. «Мироку-мару» бросила якорь в двух километрах от западного берега Уоцури.
Брюс Ли пожал руку каждому из выстроившихся вдоль левого борта солдат-колонистов и напутствовал их словами:
– Вас ждет слава морских героев! Вам уготована награда, достойная героев, так идите же и воздвигните на необитаемом острове город-сказку!
Точно получив заряд вдохновения, воины-колонисты тотчас попрыгали в катера и спасательные шлюпки. Стараясь приободриться, Самэсу последовал за ними. Затянутые в спасательные жилеты, воины-колонисты, как и во время собеседования, все делали молча.
Три шлюпки опустились на воду, сидевшие в них матросы отцепили тросы. Самэсу завел мотор своего катера, взял на буксир судно беженцев и, ведя за собой две спасательные шлюпки, направился к месту высадки. Солдаты-колонисты решили прихватить судно беженцев, чтобы на какое-то время приспособить под жилье, поставив на приколе в бухте острова. Преодолевая водяные горы с таким расчетом, чтобы не опрокинули боковые волны, маневрируя между расступившимися валами, минут за десять добрались до намеченной бухты.
Начальник отряда первым поднялся на нос и, подгадав время, спрыгнул на берег. Солдаты последовали за ним. После того как солдаты, плывшие на катере, в полном составе оказались на берегу, они выстроились вдоль кромки моря, чтобы принимать грузы, которые им кидали солдаты из спасательных шлюпок. Таким образом, высадка на берег и разгрузка закончились в течение пятнадцати минут. Одна лодка, доставившая свиней и оружие, должна была остаться на острове.
Солдаты молча провожали взглядами уплывающие из бухты лодки. Этой ночью они превратились в беженцев, отныне их домом стала эта ветхая посудина. Верили ли они, что настанет день, когда «Мироку-мару» вновь подойдет к острову?
Боцман Мидзуки прошептал:
– Я бы хотел остаться вместе с ними.
– Шутишь? Это же необитаемый остров!
– Я стал моряком, потому что хотел походить на Робинзона Крузо. Меня это восхищает. Какой волей надо обладать, чтобы начать жизнь с нуля!
– Нет, это не про нас. Признаем свое поражение. Поскорее вернемся на корабль и завалимся спать в свою постель!
6. Империя наносит ответный удар
Мабодофу
Часы разбиты, свет солнца и луны сюда не проникает, поэтому кажется, что отлучен от времени. Убаюканный качкой, Мицуру пробавлялся клочками сна, и время от времени, точно опомнившись, вскакивал и начинал расхаживать по трюму. На его биологических часах три минуты шли за час, за целый день набегало каких-нибудь четыре часа, так что полагаться на них было нельзя. Уже довольно долго двигатель корабля молчал. Поев, Мицуру начал засыпать, когда пол внезапно задрожал и у сумасшедшего корабля вместе с тихим стоном вновь забилось сердце. Число насельников грузового отсека возросло до четырех. Пресловутого Вельветмена постигла та же участь, что и Мицуру. Его каюту захватили «не понимающие человеческого языка японки» и украли багаж, деньги и паспорт. Карманы пиджака были разорваны, рубашку покрывали пятна машинного масла. У матери стало плохо с сердцем, и «из сострадания» ей предоставили кровать в каюте первого класса, посадив под домашний арест вместе с другими, не перенесшими шока стариками.
Среди узников оказалась девушка, которая, по ее словам, в поисках пропавшей собачки спустилась в трюм, была схвачена и посажена под замок. Первое время она колотила руками в противопожарную дверь, крича:
– Как вы смеете так обращаться с людьми, вам это даром не пройдет! Знаете ли вы, чья я дочь! Мерзавцы! – и прочее. Но появился надсмотрщик, прикрикнул:
– Цыц! Будешь шуметь, запру в машинном отделении! – После чего она льстивым голоском зашептала:
– Умоляю, выпустите меня отсюда, я вам щедро заплачу!
Но надсмотрщик соблюдал равенство в обращении с заложниками. Поняв, что ни угрозы, ни подкуп не возымели никакого эффекта, она стала плакаться собратьям по несчастью – Мицуру и Вельветмену. Мицуру сказал ей, что он более достоин жалости хотя бы потому, что уже много часов провел взаперти, но это было слабым утешением. Утомившись плакать, она, как Мицуру, заплатив, получила одеяло и прилегла на полке, отказавшись от тщетных попыток сопротивления и решив ждать, когда время принесет избавление.
Четвертым узником был господин почтенных лет. Он с самого начала не пытался протестовать, первым делом внимательно осмотрел полки, раскланялся со всеми, кто уже был до него, терпеливо выслушал надсмотрщика, расстелил на пустой полке одеяло и лег, не закрывая глаз.
Вероятно, пока в трюме раскачивался оранжевый свет лампочки, был день. Но, в отличие от тюрьмы, время отбоя и еды не подчинялось строгому распорядку. Вряд ли было случайностью, что все четверо оказались без часов и не имели возможности определить точное время. У всех часы либо намеренно разбили либо украли. Быть лишенным чувства времени в грузовом отсеке, отрезанном от внешнего мира, само по себе уже было пыткой. Когда надсмотрщик в очередной раз принес поесть, Мицуру спросил, который час, и получил от недруга ответ:
– Хочешь дрыхнуть – ночь. Проснулся – утро. Хочешь жрать – жри. Наслаждайся счастьем жизни вне времени.
– Я не прошу за бесплатно.
Выхватив блеснувшую в руке Мицуру монету, надсмотрщик сказал:
– Да я и сам не знаю, который час. У меня тоже нет часов. Но зато могу объяснить, почему не сообщаю вам о времени. О вас же забочусь, разве лучше, если вы будете постоянно маяться, сколько еще дней, сколько еще часов вам здесь находиться? Вместо того чтобы каждые пять минут смотреть на часы и нервничать, приятнее жить, вообще позабыв о времени. В море проходит вечность.
– Спасибо за заботу, но невозможно заставить себя убивать время, когда не знаешь, который час.
– Даже если б я сказал, который час, только уснешь, и – фьють! Кончай гнать порожняк, лучше пожри. Желудок – самый точный хронометр. Не беспокойся – выпустят раньше, чем ты свихнешься.
С этими словами надсмотрщик поднялся по лестнице и громко хлопнул железной дверью.
– Давайте и вправду, что ли, поедим! Ну-ка, что у нас здесь вкусненького к рису?
Вельветмен, он же Мицухико Китадзима, держа в руке эмалированную миску, заполненную сопревшим, пахнущим носками рисом, приподнял крышку с жестяного ведра. Внутри оказалось мабодофу.
– О, я это обожаю. Как они догадались?
– Похоже на собачий корм, – заметила девушка.
Пожилой господин дважды рассмеялся в нос. Один раз: «хэ-хэ», другой раз: «хо-хо». Мицуру его лицо показалось знакомым. Он был уверен, что никогда раньше с ним не встречался, но, возможно, видел на фотографии в каком-то журнале. Он решил, что вспомнит, поговорив с ним, но господин не выказывал желания вступать в беседу и, очевидно, не испытывал особого интереса к прошлому своих сокамерников.
– В настоящем мабодофу, как его готовят в Сы-чуани, обязательно много перца. Этот – настоящий.
Китадзима стал наворачивать мабодофу. И это несмотря на то, что, едва его заперли в трюме, он без конца твердил о «китайском заговоре», связывая его с голосами из космоса. Космические пришельцы говорят на китайском языке! Вот уже четыре тысячи лет космические пришельцы поддерживают тесные контакты с китайцами! Этот корабль управляется приказами с НЛО и т. д. Мицуру стал поддразнивать его, говоря:
– Мабодофу – тоже часть закулисных интриг? Не иначе как китайцы варят его по рецепту инопланетян! – Но Вельветмен продолжал уписывать за обе щеки.
– В тайных интригах я дока. Мабодофу – это своего рода наркотик. Пока его ем, я готов забыть про заговор. Но мне приятно, если вы и наши друзья поняли, что я имею в виду под заговором. Я-то давно их раскусил, но один был бессилен. Теперь же, когда вы в курсе и приобщитесь к мабодофу, нам нечего бояться.
– Легкомысленный вы человек! – сказала девушка и плюхнула мабодофу себе в миску.
Мицуру и пожилой господин не заставили себя ждать. Расставили под лампочкой ящики вместо стола и стульев, устроив нечто вроде гостиной.
– Неудобно, что мы не знаем, как кого зовут. Давайте представимся. А потом вместе подумаем, как отсюда выбраться, – предложила девушка и, будучи застрельщицей, начала с себя.
Сиори Минами. Двадцать один год. Собиралась с отцом плыть до Шанхая. Китадзима на два года ее старше, Мицуру – тридцать два. Пожилому господину пятьдесят семь, зовут Ли Мун Че, собирался плыть до Пусана и, по его словам, ежедневно участвовал в работе научного симпозиума, проводившегося на корабле. Услышав имя, Мицуру тотчас вспомнил. Это был тот самый корейский поэт, который в семидесятые годы уехал из Японии на родину предков, был арестован, брошен в тюрьму, много лет провел в заключении и только лет десять назад вышел на свободу. От неожиданности он переспросил:
– Ли Мун Че, поэт?
Тот молча кивнул и, окинув взглядом сокамерников, склонился над своей миской. На его лице заиграла отстраненная улыбка. Неприкаянный поэт. Куда б ни заносила судьба, чувствует себя узником. Но продолжает мыслить, не жалуясь на навязанную участь.
– У вас с кем-то назначена встреча? – неожиданно спросил поэт Мицуру.
– Почему вы так решили?
– Вы так беспокоились о времени…
– Разминулся со своей спутницей. Но если б знал, что меня могут запереть в трюме, конечно, договорился бы о встрече.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
– А теперь твой сон сбылся.
– Точно. На этом корабле плывет людей больше, чем жителей на острове Хахадзима. И все такие разные. Китайские солдаты… И красивых девчонок хоть пруд пруди. И ты такой милый…
В детстве Самэсу ничто не связывало с морем, он прошел подготовку, получил квалификацию и стал моряком, а Сатико с детских лет сжилась с морем, ее не надо было учить, что из себя представляет корабль. А теперь она проходит практику на «Мироку-мару».
Свыкнувшись с резким запахом, Самэсу разделался с требухой. Под конец набил брюхо рисом, вылив в него подливу. Вернувшись в каюту, принял душ, Сатико сделала массаж. Чудилось, что из пор сочится запах черепахи. Сатико, потершись носом о его спину, с видимым наслаждением вдыхала этот запах.
Полночь. Они вжимались друг в друга голыми телами, когда зазвонил телефон. Сообщили, что обнаружено дрейфующее судно и «Мироку-мару» спешит на помощь. В соответствии со сценарием Брюса Ли, очевидно, наткнулись на нелегальных мигрантов.
– Буду тебя ждать, – сказала Сатико при расставании. Самэсу поднялся в рубку.
Видимость – один километр. Сила ветра – четыре. Высота волн – два метра. В сравнении с худшей, ситуация тянет на троечку. Посреди серого моря дрожит бледный оранжевый огонек. Плаксивый стон сирены оповещал о местонахождении суденышка. Поручив управление рулем вахтенному, Самэсу поспешил на правый борт ботдека. Матросы уже сидели в трех спасательных шлюпках, готовые в любую минуту выйти на помощь. Тут же выстроились солдаты-освободители, горевшие желанием побыстрее принять на борт отважных беженцев. Из мрака, в котором слышались только гул двигателя, шум ветра и кипение волн, еле уловимо звучали человеческие голоса. Вначале можно было подумать, что это обман слуха, но вскоре порывы ветра стали отчетливо доносить человеческую речь. Точно отзываясь на голоса, «Мироку-мару» озарилась огнями. Посреди моря внезапно вырос великолепный ночной город. И одновременно на серой поверхности вод, точно пригородная трущоба, показалось деревянное суденышко.
Эта встреча была похожа на чудо. С помощью какого трюка удалось так легко найти дрейфующее в ночном море судно, пусть даже и при полной луне? Или беженцы ждали в море условленной встречи? Корабль заглушил двигатель, и, нависая правым бортом над суденышком, покачивался под порывами ветра. Спасательные лодки медленно опустили с шлюпбалок. Прожекторы осветили судно. Показались беженцы, сидящие на палубе, тесно прижавшись друг к другу. Подставляя лица слепящему свету, забыв про опасность, они спешили поделиться радостью со своими товарищами. Расползающаяся по швам, изъеденная корабельными червями посудина не продержалась бы на плаву и одного дня. Без спасательных жилетов, в открытом море, им пришлось бы спасаться на деревянных обломках. Самэсу никогда раньше не видел собственными глазами нелегальных мигрантов, отдавшихся на волю морской стихии.
Первыми на подоспевшие шлюпки сажают детей и женщин. В провалах высоко вздымающихся волн они прыгают на шлюпки, рискуя быть снесенными набегающей волной. Если упадешь в море, конец. Боцман, выгадывая подходящий момент, подает сигнал. Выстроившиеся на палубе лайнера пассажиры и матросы, подбадривая криками, встречают аплодисментами каждого, кто сумел вскочить в шлюпку. Это повторяется вновь и вновь.
Брюс Ли, как и все, наблюдал за происходящим. Самэсу подошел к нему.
– Судно с беженцами дожидалось по курсу «Мироку-мару»? – спросил он.
Брюс Ли кивнул:
– Они ждали Ноев ковчег.
– Как хорошо, что удалось их спасти! – воскликнул Самэсу, расчувствовавшись.
Брюс Ли злобно покосился на него:
– Японцы всегда так говорят. Никто не скажет – как было б хорошо, если б эта калоша с нелегалами пошла ко дну на съедение рыбам! Но стоит им попасть в Японию, их безжалостно гонят вон. Вслух говорят: «Хорошо, что они спаслись», и при этом делают все, чтобы их смертельно опасное морское путешествие оказалось напрасным. По совести, было б лучше дать им сейчас затонуть.
– Простите… – пробормотал Самэсу, но только еще больше разозлил своего босса.
– Все-таки милая страна Япония! Вначале натворят всяких дел, потом попросят прощения и живут как ни в чем не бывало. Даже плывя в Ноевом ковчеге, они будут рассыпаться в извинениях. Еще бы, ведь чтобы залезть на Ноев ковчег, желающим выжить пришлось усердно поработать локтями, отталкивая других. Хорошенько понаблюдай за теми, кого сейчас подняли на борт. Именно они достойны плыть в Ноевом ковчеге. Те, кому на суше пришлось несладко, вверяют все свои надежды морю. И благодаря этому оказываются в ковчеге. Ковчегу не суждено затонуть или перевернуться. Его обязательно прибьет течением к какому-нибудь берегу, и они обретут землю обетованную, на которой возродятся к новой жизни. Они и есть избранный народ.
Повернувшись в сторону «избранного народа», разместившегося по спасательным шлюпкам, Брюс Ли крикнул, вначале на китайском, потом по-английски:
– Добро пожаловать на Ноев ковчег! Я современный Ной – Брюс Ли.
Спасательные шлюпки при помощи тросов подняли на борт корабля. Женщины и дети, промокшие до нитки, как мыши, таращили глаза и дрожали от страха и возбуждения, точно оказавшись в ладони Кинг-Конга. Матери в обнимку с младенцами, опустившись на палубу и придя в себя, тотчас бессильно валились и заливались слезами. Дети следили, не отрываясь, за тем, как поднимается очередная шлюпка, в ожидании, когда появятся их отцы.
Солдат-освободитель раздавал детям шоколадки. Беженцы столпились вокруг лохани, наполненной питьевой водой, и, один за другим утолив жажду, уходили внутрь корабля. Брюс Ли, взглянув на часы, сказал Самэсу строго:
– Пора готовиться к операции, – и ушел.
Самэсу тотчас вернулся в рубку и сверил положение корабля. Двадцать шесть градусов тридцать шесть минут тридцать секунд северной широты, сто двадцать три градуса двадцать минут семнадцать секунд восточной долготы. До острова Уоцури менее двух часов. Если так пойдет, операция начнется, как и планировали, в три часа.
По левому борту ботдека кипела работа – на спасательную шлюпку загружали корзины с курами. Четверо человек занимались свиньями – связывали веревками ноги и накрывали головы мешками с кормом. Самэсу забрался в катер и проверил электропитание. Надо, чтобы глаза привыкли к ночной темноте. Он сжимал в руке листок, на котором от руки перерисовал морскую карту с западной береговой линией Уоцури. Осталось дождаться условленного срока и – вперед!
Видимо, всех беженцев уже переправили на борт. Корабль стал походить на полевой военный госпиталь. Кети и ее подручные, громко крича, собрали в вестибюле до сотни воняющих мочой беженцев и спрашивали у каждого имя и прежнее местожительство. Видимо, в зависимости от этого распределялись обязанности среди солдат-освободителей, которые должны были обеспечить дальнейший путь беженцев в соответствии с их пожеланиями. Солдаты-освободители раздавали своим новым приятелям одежду и одеяла, ослабевших отправляли в корабельный госпиталь. В камбузе в огромном чане варилась каша, предназначенная для беженцев.
Три часа шесть минут. «Мироку-мару» бросила якорь в двух километрах от западного берега Уоцури.
Брюс Ли пожал руку каждому из выстроившихся вдоль левого борта солдат-колонистов и напутствовал их словами:
– Вас ждет слава морских героев! Вам уготована награда, достойная героев, так идите же и воздвигните на необитаемом острове город-сказку!
Точно получив заряд вдохновения, воины-колонисты тотчас попрыгали в катера и спасательные шлюпки. Стараясь приободриться, Самэсу последовал за ними. Затянутые в спасательные жилеты, воины-колонисты, как и во время собеседования, все делали молча.
Три шлюпки опустились на воду, сидевшие в них матросы отцепили тросы. Самэсу завел мотор своего катера, взял на буксир судно беженцев и, ведя за собой две спасательные шлюпки, направился к месту высадки. Солдаты-колонисты решили прихватить судно беженцев, чтобы на какое-то время приспособить под жилье, поставив на приколе в бухте острова. Преодолевая водяные горы с таким расчетом, чтобы не опрокинули боковые волны, маневрируя между расступившимися валами, минут за десять добрались до намеченной бухты.
Начальник отряда первым поднялся на нос и, подгадав время, спрыгнул на берег. Солдаты последовали за ним. После того как солдаты, плывшие на катере, в полном составе оказались на берегу, они выстроились вдоль кромки моря, чтобы принимать грузы, которые им кидали солдаты из спасательных шлюпок. Таким образом, высадка на берег и разгрузка закончились в течение пятнадцати минут. Одна лодка, доставившая свиней и оружие, должна была остаться на острове.
Солдаты молча провожали взглядами уплывающие из бухты лодки. Этой ночью они превратились в беженцев, отныне их домом стала эта ветхая посудина. Верили ли они, что настанет день, когда «Мироку-мару» вновь подойдет к острову?
Боцман Мидзуки прошептал:
– Я бы хотел остаться вместе с ними.
– Шутишь? Это же необитаемый остров!
– Я стал моряком, потому что хотел походить на Робинзона Крузо. Меня это восхищает. Какой волей надо обладать, чтобы начать жизнь с нуля!
– Нет, это не про нас. Признаем свое поражение. Поскорее вернемся на корабль и завалимся спать в свою постель!
6. Империя наносит ответный удар
Мабодофу
Часы разбиты, свет солнца и луны сюда не проникает, поэтому кажется, что отлучен от времени. Убаюканный качкой, Мицуру пробавлялся клочками сна, и время от времени, точно опомнившись, вскакивал и начинал расхаживать по трюму. На его биологических часах три минуты шли за час, за целый день набегало каких-нибудь четыре часа, так что полагаться на них было нельзя. Уже довольно долго двигатель корабля молчал. Поев, Мицуру начал засыпать, когда пол внезапно задрожал и у сумасшедшего корабля вместе с тихим стоном вновь забилось сердце. Число насельников грузового отсека возросло до четырех. Пресловутого Вельветмена постигла та же участь, что и Мицуру. Его каюту захватили «не понимающие человеческого языка японки» и украли багаж, деньги и паспорт. Карманы пиджака были разорваны, рубашку покрывали пятна машинного масла. У матери стало плохо с сердцем, и «из сострадания» ей предоставили кровать в каюте первого класса, посадив под домашний арест вместе с другими, не перенесшими шока стариками.
Среди узников оказалась девушка, которая, по ее словам, в поисках пропавшей собачки спустилась в трюм, была схвачена и посажена под замок. Первое время она колотила руками в противопожарную дверь, крича:
– Как вы смеете так обращаться с людьми, вам это даром не пройдет! Знаете ли вы, чья я дочь! Мерзавцы! – и прочее. Но появился надсмотрщик, прикрикнул:
– Цыц! Будешь шуметь, запру в машинном отделении! – После чего она льстивым голоском зашептала:
– Умоляю, выпустите меня отсюда, я вам щедро заплачу!
Но надсмотрщик соблюдал равенство в обращении с заложниками. Поняв, что ни угрозы, ни подкуп не возымели никакого эффекта, она стала плакаться собратьям по несчастью – Мицуру и Вельветмену. Мицуру сказал ей, что он более достоин жалости хотя бы потому, что уже много часов провел взаперти, но это было слабым утешением. Утомившись плакать, она, как Мицуру, заплатив, получила одеяло и прилегла на полке, отказавшись от тщетных попыток сопротивления и решив ждать, когда время принесет избавление.
Четвертым узником был господин почтенных лет. Он с самого начала не пытался протестовать, первым делом внимательно осмотрел полки, раскланялся со всеми, кто уже был до него, терпеливо выслушал надсмотрщика, расстелил на пустой полке одеяло и лег, не закрывая глаз.
Вероятно, пока в трюме раскачивался оранжевый свет лампочки, был день. Но, в отличие от тюрьмы, время отбоя и еды не подчинялось строгому распорядку. Вряд ли было случайностью, что все четверо оказались без часов и не имели возможности определить точное время. У всех часы либо намеренно разбили либо украли. Быть лишенным чувства времени в грузовом отсеке, отрезанном от внешнего мира, само по себе уже было пыткой. Когда надсмотрщик в очередной раз принес поесть, Мицуру спросил, который час, и получил от недруга ответ:
– Хочешь дрыхнуть – ночь. Проснулся – утро. Хочешь жрать – жри. Наслаждайся счастьем жизни вне времени.
– Я не прошу за бесплатно.
Выхватив блеснувшую в руке Мицуру монету, надсмотрщик сказал:
– Да я и сам не знаю, который час. У меня тоже нет часов. Но зато могу объяснить, почему не сообщаю вам о времени. О вас же забочусь, разве лучше, если вы будете постоянно маяться, сколько еще дней, сколько еще часов вам здесь находиться? Вместо того чтобы каждые пять минут смотреть на часы и нервничать, приятнее жить, вообще позабыв о времени. В море проходит вечность.
– Спасибо за заботу, но невозможно заставить себя убивать время, когда не знаешь, который час.
– Даже если б я сказал, который час, только уснешь, и – фьють! Кончай гнать порожняк, лучше пожри. Желудок – самый точный хронометр. Не беспокойся – выпустят раньше, чем ты свихнешься.
С этими словами надсмотрщик поднялся по лестнице и громко хлопнул железной дверью.
– Давайте и вправду, что ли, поедим! Ну-ка, что у нас здесь вкусненького к рису?
Вельветмен, он же Мицухико Китадзима, держа в руке эмалированную миску, заполненную сопревшим, пахнущим носками рисом, приподнял крышку с жестяного ведра. Внутри оказалось мабодофу.
– О, я это обожаю. Как они догадались?
– Похоже на собачий корм, – заметила девушка.
Пожилой господин дважды рассмеялся в нос. Один раз: «хэ-хэ», другой раз: «хо-хо». Мицуру его лицо показалось знакомым. Он был уверен, что никогда раньше с ним не встречался, но, возможно, видел на фотографии в каком-то журнале. Он решил, что вспомнит, поговорив с ним, но господин не выказывал желания вступать в беседу и, очевидно, не испытывал особого интереса к прошлому своих сокамерников.
– В настоящем мабодофу, как его готовят в Сы-чуани, обязательно много перца. Этот – настоящий.
Китадзима стал наворачивать мабодофу. И это несмотря на то, что, едва его заперли в трюме, он без конца твердил о «китайском заговоре», связывая его с голосами из космоса. Космические пришельцы говорят на китайском языке! Вот уже четыре тысячи лет космические пришельцы поддерживают тесные контакты с китайцами! Этот корабль управляется приказами с НЛО и т. д. Мицуру стал поддразнивать его, говоря:
– Мабодофу – тоже часть закулисных интриг? Не иначе как китайцы варят его по рецепту инопланетян! – Но Вельветмен продолжал уписывать за обе щеки.
– В тайных интригах я дока. Мабодофу – это своего рода наркотик. Пока его ем, я готов забыть про заговор. Но мне приятно, если вы и наши друзья поняли, что я имею в виду под заговором. Я-то давно их раскусил, но один был бессилен. Теперь же, когда вы в курсе и приобщитесь к мабодофу, нам нечего бояться.
– Легкомысленный вы человек! – сказала девушка и плюхнула мабодофу себе в миску.
Мицуру и пожилой господин не заставили себя ждать. Расставили под лампочкой ящики вместо стола и стульев, устроив нечто вроде гостиной.
– Неудобно, что мы не знаем, как кого зовут. Давайте представимся. А потом вместе подумаем, как отсюда выбраться, – предложила девушка и, будучи застрельщицей, начала с себя.
Сиори Минами. Двадцать один год. Собиралась с отцом плыть до Шанхая. Китадзима на два года ее старше, Мицуру – тридцать два. Пожилому господину пятьдесят семь, зовут Ли Мун Че, собирался плыть до Пусана и, по его словам, ежедневно участвовал в работе научного симпозиума, проводившегося на корабле. Услышав имя, Мицуру тотчас вспомнил. Это был тот самый корейский поэт, который в семидесятые годы уехал из Японии на родину предков, был арестован, брошен в тюрьму, много лет провел в заключении и только лет десять назад вышел на свободу. От неожиданности он переспросил:
– Ли Мун Че, поэт?
Тот молча кивнул и, окинув взглядом сокамерников, склонился над своей миской. На его лице заиграла отстраненная улыбка. Неприкаянный поэт. Куда б ни заносила судьба, чувствует себя узником. Но продолжает мыслить, не жалуясь на навязанную участь.
– У вас с кем-то назначена встреча? – неожиданно спросил поэт Мицуру.
– Почему вы так решили?
– Вы так беспокоились о времени…
– Разминулся со своей спутницей. Но если б знал, что меня могут запереть в трюме, конечно, договорился бы о встрече.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31