Ева сидит на поляне распускающихся благоухающих пряными ароматами цветов, вокруг нее порхают бабочки с нежными бархатными крыльями, и невозможно поверить, что взмах крыльев этих крошечных созданий может привести к катастрофическим последствиям, и не веря в это, тем не менее, Ева верит в то, что запланированное лучше не рушить, дабы впоследствии не терзаться сомнениями относительно того, как это могло повлиять на твое будущее.
Страх
Мой дорогой читатель, прежде чем заговорить с тобой о теме данной главы (возможно я оттягиваю этот момент, ибо при обсуждении этой темы будут затронуты многие вещи, лежащие в основе мировосприятия, изменив которые по прихоти филосовской полемики, можно дорого поплатиться, отдав за это, по меньшей мере, свое душевное спокойствие, а без него, как известно, никому неподвластно достичь гармонии), я еще раз хочу вспомнить все то, что говорил на предшествующих страницах. Но, чтобы не повторяться (я и без того слишком часто пользуюсь этим нехитрым приемом, ибо так все и выглядит, однако делаю это совершенно неумышленно, ибо многие вещи в моем повествовании так тесно переплетены, что, говоря об одной из них, я просто не могу не вспомнить о другой), я позволю себе обобщить все сказанное выше. Но прежде чем приступить к обобщению, которое, как известно, почти всегда является ответом на неявно поставленный вопрос, мне придется его (этот вопрос) задать. Итак, я хочу спросить у тебя, мой милый читатель, что общего содержат в себе все возвращения, когда-либо совершенные? При попытке найти ответ, мы невольно приходим к постановке второго вопроса, а именно – нам приходится спросить, чем отличаются разные виды возвращений (единство в противоположностях)? Возвращения бывают ожидаемые, запланированные и нередко их ждут с трепетом и надеждой. Но бывают ситуации, когда приходится вернуться к людям или местам, с которыми ты успел попрощаться. И может быть сейчас, вызвав в своей памяти хрупкие реминисценции того времени, ты, милый читатель, поймешь, что такие возвращения не приносят ничего кроме разочарования, даже если тебе бывает непонятна причина.
Что же происходит? Отчего, казалось бы, одно и то же действие с нашей стороны может принести столько радости в одном случае и так опечалить в другом, поселив в сердце тягостное чувство тоски? Но пока ты будешь искать ответ на этот вопрос, обращаясь к чистейшему зеркалу твоей жизни – к твоему прошлому – я позволю себе начать разговор о страхе, как и собирался сделать в начале главы.
Страх почти всегда связан с будущим. Если ты здоров, ты боишься заболеть. Если заболел, к тебе приходит гнетущий страх смерти. Все страхи связаны с неизвестностью, карающей своей жестокой недосказанностью только будущее. Horror Novi. Боязнь нового. Нового, а значит неизведанного. Иногда эти страхи обретают конкретную форму, примеры тому я уже приводил, хотя в том не было ни малейшей надобности, ибо они суть самое многочисленное явление. Страх, приобретший ярко выраженный характер, подобно тени предмета, ожившей из бесформенного пятна, приобретая вместе с тем все его качества, называется фобией. Наоборот. Если страх не относится в отдельности ни к чему, мы и говорим о страхе перед будущим, а значит перед новым. Как видитшь, пока я не сказал ничего удивительного. Мои слова, как никогда прежде, стали безликими, а мысль невыразительной. Однако без столь общего вступления (конраст противоположностей) мне было бы крайне трудно показать тебе, мой милый читатель, как разительно непохож страх, преследующий нашу героиню с давних пор, на те тревоги, к которым мы настолько привыкли, что они почти перестали нас обременять.
Страх Евы непохож (а потому непонятен) на страхи других людей уже потому, что это не страх перед будущим. Ее не гнетет призрачная неизвестность. Она боится прошлого. И тут мне придется вновь обратиться к общим понятиям для того, чтобы найти истоки такого странного явления.
Итак, я уже говорил, что наше прошлое есть самое чистое и прозрачное зеркало нашей жизни. И хотя все, что мы запоминаем, имеет эмоциональный окрас, а именно неявно подразумеваемое наше отношение к тому, что так бережно хранит для нас наша память, тем не менее, это единственное, что лишено чересчур искаженных красок будущего. Настоящее – это миг. Мы его почти не замечаем. Миг и вечность неотделимы друг от друга. Никто не сможет сосчитать, сколько мгновений содержит в себе вечность – даже если предположить, что вечность это всего лишь отведенное нам время, ибо мы не знаем, насколько краток миг. Но чего можно бояться в прошлом, спросишь ты, мой нетерпеливый читатель? И тут я замечу, что прошлое может быть почти незаметным… до тех пор, пока в нем отражены все события (нас посещает тревога, когда мы не можем что-то вспомнить) и пока эти события строго упорядочены. Простейшее объяснение тому кроется в следующем парадоксе нашего восприятия: никто не может объяснить формально, что представляют из себя причина и следствие, а уж тем более безуспешными окажутся попытки найти первопричину («Но ведь она должна быть!» – так и хочется воскликнуть, но здесь, дабы сокранить душевное спокойствие, этим придется ограниться, ибо дальнейшие поиски объяснения только еще больше запутают нас, заведя в тупик). Итак формально мы не можем определить причину и следствие, однако интуитивно эти связи выстраиваются в правильной последовательности: причина следствия, которое, в свою очередь, является причиной другого следствия и т. д. и происходит это в момент наступления очередного события. А теперь попытаемся представить себе ситуацию, в которой наша героиня находится уже длительное время, а именно попытаемся вообразить, что будет с нами, если события в памяти перетасуются подобно картам в колоде, и причинно-следственные связи будут нарушены.
Друг Евы погиб, но она до сих пор ощущает тепло его тела под мокрой рубашкой, когда он катал ее на вилосипеде. Она почти наяву ощущает его пот на своих ладонях. Но он уже давно мертв. Откуда тогда эта влага? Или может быть это пот ее собственных рук?
Истоки этой неразрешимой проблемы таятся в детстве нашей героини. Началу всему положило поведение ее родителей, которые, ведомые заботой о состоянии ребенка, решили скрыть на время факт смерти Евиной бабушки. Ева полагала бабушку живой. Такой она вошла в воспоминания того времени, когда она, увы, уже перестала существовать. Как ты думаешь, мой милый читатель, почувствовала ли Ева благодарность родителям, когда впоследствии ни одну бессонную ночь она провела в попытых согласовать свое воспоминания и свое прошлое (и здесь я хочу обратить твое внимание на то, что прошлое не тождественно воспоминаниям; прошлое – последовательность событий, когда-то происходящих со строгой и недвусмысленной причино-следственной зависимостью, в то время как воспоминания – избранные моменты, запечатленные нашей памятью, вернее, как я уже неоднократно говорил, не сами моменты, а наше к ним отношение)?
Весы
Ева сидит на поляне распускающихся цветов, кружащих голову вихрем своих неповторимых весенних ароматов. Казалось бы, сама природа говорит об умиротворенности, о покое, о гармонии, и призывает нас испытать это волшебное состояние. И если ты простишь меня, мой милый читатель, на что я искреннее надеюсь, за употребление мною столь расхожих сравнений, которые в силу уже одного этого могут показаться тебе неуместными, я скажу, что обычное состояние, в котором мы пребываем, можно сравнить с колебанием, с неопределенностью – мы все время делаем выбор, и даже сделав его порой, мы продолжаем рассматривать те возможности, от которых нам пришлось отказаться. Мы словно находимся на невидимых, но в то же время существующих где-то рядом с нами, в том же измерении, в нашей реальности весах, которые непрерывно колеблются – меняется только вес того, что лежит на их чашах. Добро и зло, отрицание и утверждение, порядок и хаос. И тут, в очередной раз рискуя показаться голословным, я посмею предположить, что это состояние неустойчивости, соревнования весов, которые возложены на чаши, является для нас так хорошо знакомым и таким естественным, что мы перестаем его замечать. И это еще одна причина, затрудняющая достижение гармонии. В то время как наше обычное состояние неопределенного выбора можно сравнить с колебанием весов, гармония, напротив, символизирует их равновесие. В этом простом, и как тебе, мой дорогой читатель, могло показаться, банальном сравнении мы убедились в неразрывной связи всего, что с нами происходит – весы, устройство для сравнения масс двух различных предметов и установлении разницы в этих значениях, неизбежно связаны с понятием равновесия. Возможностей, которые могут привести к колебанию, и последующему установлению чаш весов на разных уровнях, показывающих разницу в массах возложенных на их чаши предметах, гораздо больше – по сути, их неизмеримое множество, в то время как для установления равновесия существует одна лишь единственная возможность – это положить на чаши весов два предмета одинаковой тяжести. И продолжая проводить аналогию между нашей жизнью, выбором, который мы ежедневно совершаем, и весами, я, как мне могло излишне самоуверенно показаться, за что, я надеюсь, ты сможешь меня простить, установил еще одну причину того, почему путь к состоянию гармонии оказывается самым трудным, и зачастую самым тяжелым. Вся разница только в количестве вариантов.
И тут, мой милый читатель, когда тема весов и их сходства с нашей жизнью, с выбором, который мы делаем, казалось бы, уже исчерпана, мне в голову пришла следующая мысль – возможно абсурдная, а может быть, наоборот, банальная, однако я в любом случае не имею возможности убедиться в истинности ни одного из этих доводов, пока не поделюсь ими с тобой. Мы только что обсуждали с тобой страх – страх как неприятное, но неизбежное явление, преследующее человека подобно его тени. Я также поведал тебе о своеобразном, возможно непонятном на первый взгляд страхе героини нарушить хронологию произошедших с ней событий и тем самым совершенно точно и причем навсегда лишиться хотя бы малейшего, хотя бы видимого контроля на своим прошлым, ведь зачастую именно знание дает нам уверенность. И тут я сделаю очередное утверждение, которое может поначалу насторожить тебя, однако попрошу лишь об одном – не спеши принимать свое первое впечатление за истинное и непоколебимое отношение к обсуждаемым вещам. Дай возможность моим мыслям побродить в твоей голове. Итак, я пришел к выводу, что насколько счастлив человек, настолько же он несчастен. Но все-таки, пребывать попеременно в этих двух состояниях это совсем не то, что испытывать ощущение вязкой пустоты. И это равновесие – принципиальный закон жизни, ведь счастье в большинстве случаев уравновешивает страх его лишиться. Но это равновесие временное, которое возникает только благодаря тому, что процесс колебание попеременно и как правило ненадолго приостанавливается. В то время как гармония символизирует равновесие постоянное, равновесие, которое совсем нелегко нарушить.
Антипод детализации
Ева сидит на прогретой теплыми лучами солнца земле, в окружении трав, пьянящих своими ароматами, дарующими восхитительное чувство общности с природой, чувство забытое и потерянное в городской суете. Как приятно вдыхать общий аромат слившихся воедино запахов цветов и трав, не разбирая и будучи абсолютно не в состоянии выделить особо уникальный и неповторимый запах, принадлежащий какому-нибудь одному виду. Ева окидывает взглядом поле, на котором сидит, и ее взору представляется картина раскинувшегося пестрящего полотна, и полотно это состоит из по-разному окрашенных областей. Если отвести взгляд чуть поодаль, то не видно уже становится не только отдельных цветов, но даже любые недостаточно крупные группы растений теряются в общем поле. И чем больше пытается охватить взгляд, тем меньше деталей на этом пространстве удается различить. И не всегда приходится сожалеть об ограниченности возможностей человека – об очень скоро достижимых и явно ощутимых пределах зрения и обоняния, ибо картина детализированная и картина обобщенная по сути одних и тех же явлений дают нам возможность увидеть проявление вещей словно в разных плоскостях, и переходя от одной картины к другой, от одного взгляда к другому, мы можем совершенно по-новому, непредвзято взглянуть на многие вещи.
Это правило именно в такой (или схожей формулировке) Ева усвоила еще будучи ученицей художественной школы, когда торопливо перекидывая взгляд с натюрморта на холст и обратно она пыталась передать общее видение картины, не забывая при этом про детали, и следуя своим личным симпатиям одни из них полагая более важными, а потому подчеркивая на картине, другие же, в противоположность первым, полагая несущественными и давая им лишь легкий контур на холсте, а зрителю возможность уловить их присутствие в общей композиции, догадаться об их присутствии по тем нескольким скупым мазкам, оставленным в спешке на полотне. И принцип этот – от общего к частному, от частного к целому, и так до бесконечности, Ева начала соблюдать всегда и везде, ибо уже тогда, будучи еще незрелым во многих суждениях подростком, без надлежащего жизненного опыта, она поняла, что только соблюдение этого принципа позволит воспринимать мир в его общности и многообразии, не строя себе видимых препятствий ни к одной из дорог, ведущей к познанию.
Позже, когда понятие прошлого уже значилось в списке эфемерных субстанций жизни, не дающих отдыха и без того напряженно думающей голове, Ева обратила внимание (в ту пору она еще только начала догадываться о том, что наше прошлое нам не принадлежит, в то время как мы являемся его вечными узниками) на то, что воссоздаваемая, насколько позволяют память и воображение, картина прошлого представляется своеобразной мозаикой, скроенной из отдельных фрагментов, между которыми нередко возникают трещины и провалы. И она немедленно, со свойственной почти всем подросткам, поспешностью и любопытством задалась вопросом – но почему у этих периодов иногда бывают столь явно ощутимые границы? Почему один день попадает в определенный период, в то время как другой, образно выражаясь, остается за дверью, причем дни, находящиеся у границ периода, как с его начала, так и возле окончания, как правило исчезают, и память их не впитывает. Еве стало по-детски обидно, что прожитые ею в каком-то смысле неповторимые дни через какое-то время не удается воссоздать в памяти даже ей самой, и она придумала пусть и довольно заурядный способ решения этой, представляющейся ей огромной, проблемы – она решила вести дневник. И хотя она впоследствии всего несколько раз перечитала написанное, но через какое-то время ведения ежедневных записей само собой ей пришло в голову следующее обобщение – дни, насыщенные событиями, дни яркие и неповторимые, дни, которым словно удавалось впитать в себя все запахи и звуки, все произнесенные слова, все пережитые эмоции требовали для описания себя на страницах лишь нескольких строк, в то время как для того чтобы не предать забвению дни безликие, унылые, размытые и нечеткие требовалось подробное, чрезмерно детализированное описание. Но вот в чем заключался парадокс – как бы Ева не старалась, как бы кропотливо не извлекала из памяти все самые мелкие и незначительные детали и не переносила их на бумагу, подбирая самым тщательным образом слова, при прочтении спустя некоторое время этих строк было абсолютно невозможно вспомнить незаметно прожитый, а потом так тщательно, но тщетно, описанный день, так что слова в дневнике остались просто словами и чуда не сотворили. И вот что еще казалось странным и поражало – некоторые дни, где-то втайне от нас связанные нашей памятью в единый период, объединяли порой самые незначительные вещи, одно воспоминание о которых, однако, восстанавливало в памяти всю череду следующих друг за другом событий. Случалось и так, что признак, по которому дни объединялись в период, в прошлом и не существовал, а появлялся уже потом, в настоящем, одновременно с объединением. Все, что смогла Ева заметить о признаках, связывающих отдельные фрагменты прошлого единой нитью, наполняющие их единым смыслом, это то, что как правило они имели отношение к звукам и запахам. Может быть так было потому, что и те, и другие были наиболее легко воспроизводимы в любой обстановке. Но простой некогда звук или запах потом стали символизировать целую эпоху в жизни отдельного человека (насколько вообще можно оперировать подобными понятиями в пределах одной человеческой жизни). Еще в детстве, так прочно, словно якорь того времени, осевший в памяти звук проезжающего за окнами трамвая, отчего хрустальные бокалы в старинном буфете, забытые на его полках, начинали дребезжать в унисон, начал обозначать все вместе – и любимый, дорогой, славный дом, и школу, и зимние утренние сумерки за покрытым инеем окном, и даже запах мандарин, которые кто-то из учеников ел на перемене, а запах тот непослушно, словно не желая быть запертым, распространялся по всему классу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22