Признаюсь, эта тема начала волновать меня достаточно рано. Впрочем, поговорив потом о волнующем меня явлении со многими знакомыми и друзьями, мы сошлись к среднему возрасту в двадцать лет, когда такие мысли приходят в голову и впредь остаются в ней навсегда. Двадцать после некоторых размышлений не представляется такой уж случайно цифрой; именно в этом возрасте для обычного человека наступает период изменений жизненных обстоятельств, а если не обстоятельств, как чего-то материально ощутимого в их проявлениях, то по крайней мере социального статуса как чего-то метафизического. В любом случае, какими бы изменениями не сопровождалась жизнь человека в этом возрасте, все они приводят неминуемо к изменениям глубоко личностным, к метаморфозам самого человека. И сознавая эти изменения, заботясь об их причинах и последствиях, человек как правило навсегда обретает груз тяжелых, не ведущих никуда размышлений о ходе времени, и вместе с этим он выдумывает себе огромные, отсчитывающие удары часы, и в минуты легкой меланхолии, эгоистичной печали или пронзительного отчаяния он словно слышит бой часов, поощеряющих таким образом стрелку, пробежавшую очередной путь, и от этого меланхолия становится тяжелее, печаль отчужденнее, а отчаяние пронзительнее. Но почему мы не слышали боя этих часов раньше? Почему наше детство и раннее отрочество не омрачнено столь печальными (и по сути абсолютно бессмысленными) думами?
Невольно возвращаясь к этому вопросу в минуты одиночества и погружения в себя, мне вдруг пришло в голову, что ответ может таить в себе не само время (иногда ответ полезно искать не внутри, а вовне), а карта времени, иными словами события, ставшие цветными пятнами на изначально белом его полотне. Что представляет собой карта детства, покрытая яркмими цепями событий, каждое из которых отразилось в еще не успевшей огрубеть, в неощетиненной душе ребенка не менее яркий образ. Все дело в этих образах, некоторые из которых (полученные в самую раннюю пору, в то время, когда наша душа представляла собой мягкий кокон, готовый впитать в себя все, что могло бы заполнить его и навсегда сменить белый, чистый цвет на некий неопределенный усредненный цвет всего последующего опыта, в котором со временем перестанут угадываться отдельные составляюшие) затмевают собой другие, наслоенные и растворившиеся в общей массе явлений и событий. Впечатлившие нас события словно растягивались в нашей памяти, будто она не могла сопоставить их значимость для нас как для чувствительных и восприимчивых натур с их незначительной длительностью во времени (стереотип памяти), таким образом они запоминались нам (а значит, становились частью, не принадлежащего нам прошлого) как нечто более длительное, протяженное. В доказательство этой мысли я должен воспользоваться твоим же собственным опытом, мой дорогой читатель, в наличии которого у тебя я нисколько не сомневаюсь, а именно – мне требуется на какой-то миг (поверь, этого будет вполне достаточно) выманить из твоего прошлого образ одного года твоего детства, твоего школьного детства. А теперь, когда этот образ воскрешен твоей хранящей столь яркие воспоминания в почти трогательной неприкосновенности памяти, оживленный образ прошлого, ставший на мгновение твоим настоящим, я хочу спросить – что кажется тебе длинее: летние каникулы или учебный год, только прошу тебя, милый читатель, опасайся при этом ответе стереотипов знаний. Чтобы быть честным, я задам себе такой же вопрос, и я на него отвечу. Я извлек из памяти, бережно ею хранимой почти без искажений, образ года моей жизни в период с восьми до девяти лет (как же давно это было, как хотелось бы мне окунуться в иллюзию, творимую восприятием запомненных образов, и снова стать непоседливым мальчишкой, убегающим с уроков для того, чтобы первым в классе попасть на премьеру фильма в расположенном на соседней со школой улицей кинотеатром). Я помню почти каждый день учебного года. Помню, как менялась погода, от кокетливо-легкой последней летней прохлады до промозглой сырости ненастной осени, а потом пушистой, без злых морозов зимы, и потом тягучее предвкушение тепла. И вот уже весна, и можно ходить без шапки. И вот лето. Долгожданное лето, которое кажется мне длиннее всех перечисленных до него сезонов. Почему, спросишь ты. По той же причине, по которой ты ответил на мой вопрос утвердительно – впечатления летом самые яркие, будоражущие все твое детское, не утратившее прекрасную способность удивляться новому, существо.
А как же быть с утренней полудремой, перетекающей плавно в уютную в своем спокойствии утреннюю негу, спросишь ты? Ведь (такое особенно часто случается в часы самого раннего утра, близкие к восходу солнца) ощущение хода времени для человека, едва успевшего открыть глаза, прикрытое веко которых бережно хранит украденный у воображения, сотканный им из образов реально существующих и придуманных людей и событий как ласкутное одеяло из отдельных кусочков разной ткани сон, тянется на удивление медленно. И это также обусловлено картой событий, однако здесь карта остается почти такой же белой и однородной, как до пробуждения, единственное, что здесь может измениться – это общий оттенок. Бездействие, ненарушаемое спокойствие утренней неги приводит к тем же результатам, что и яркое, насыщенное незабываемыми впечатлениями лето – моменты словно удлиняются, нам кажется, что время замедлило свой спешный ход.
Возвращение (петля во времени)
Ева сидит посреди распускающихся весенних цветов, вдыхая их терпкий, приторный аромат, смешанный из сотен, тысяч маленьких ароматов, и наслаждается жизнью, и наслаждению этому совсем не мешает мысль о том, что сюда она больше не вернется. Мы можем удивиться нескольким вещам. Во-первых, многим из нас станет непонятно, как можно наслаждаться пробуждающейся природой, самоцельной системой, не растворившейся в человеке и не позволившей ему раствориться в ней, ибо в ходе эволюции человек вычленился из общей картины жизни, стал чем-то, что утратило прежнюю и нерушимую с ней связь, наслаждаться всем этим великолепием и мешать его с односторонними и пошлыми человеческими мыслями и заботами. Во-вторых (нумерованный порядок здесь абсолютно не отражает смысловой иерархии), многие, если не все из нас, удивятся, почему эта человеческая установка – не возвращаться – для некоторых представляется чем-то, само собой разумеющемся. Однако, если мои объяснения ответят тебе хоть в самой малой степени на эти вопросы, то позволю себе начать со следующего утверждения. Для Евы этот принцип, который, как я уже предполагал, многим покажется странным, а кто-то и вовсе найдет его плодом примитивной человеческой фантазии, так вот, для Евы этот принцип не был чем-то естественным. Более того, поначалу он для нее вообще не существовал, пока положение дел не изменил один запомнившийся случай.
Ева все первые восемь лет своего обучения провела в одной школе. Она уже решила, что будет учиться в ней до последнего класса, но, когда Ева пошла в восьмой класс, ее семья переехала в другой город. Должен отметить, на то были особые причины. Однако в данный момент нашего повествования они для нас не особо важны, так как главное в нашем случае не причины, но последствия. Итак, Ева со всей семьей переехала в другой город и сменила школу. Если бы вы спросили ее, как она отреагировала на то вынужденное действие, смею заверить, она бы сказала, что переезд и смена школы произвели на нее очень малое впечатление, о котором сейчас она помнит весьма и весьма плохо. Но, как и любое другое свершенное действо, они не могли не оставить определенного следа, ибо любое действие имеет альтернативное ему (что, впрочем, абсолютно не означает – противоположное). Труднее всего было расставаться с друзьями. Но это были как раз те отношение, которые расстояние и разлука только укрепляют. Итак, Ева со спокойной совестью покинула свой город, который до того считала своей маленькой родиной, и даже проявила некоторую инициативу в отношении переезда. Новое место и все, что с ним было связано, то, что мы обычно называем атмосферой, сразу ей понравилось. В этой новой атмосфере было какое-то особое очарование, теплота и добродушие. По приезде в новую квартиру, Ева сразу же выбежала во двор. Двор почему-то представлялся ей не менее важной частью жилого помещения, чем квартира. Возможно потому, что в то время она очень много гуляла. Дом, квартира казались ей чем-то ограниченным, и я посмею предположить, что уже тогда, возможно несознательно, наша героиня была не склонна идеализировать жизнь, а потом стремиться связать эти идеалы с реальностью и, возможно, именно поэтому, сидя на лугу, она смогла ощутить жизнь вселенной в ее неделимом многообразии.
Итак, наша героиня была довольна своим новым домом, но она ездила на все каникулы к родственникам в свой прежний город, ходила по некогда родным и таким знакомым улицам, заходила в школу. И что-то общее, какое-то мучительное ощущение сопровождало все эти действия. Тогда Ева не смогла понять, в чем дело, и только по прошествии нескольких лет, когда она снова попыталась, пусть ненадолго, но все же вернуться в то место, из которого некогда уехала, только когда она испытала такое же мучительное чувство чего-то недопустимого, она поняла его причину. Мы можем жить только реальностью. Или иллюзиями будущего, где мы можем творить в своем воображении все, что захотим. Но, как я говорил раньше, наше прошлое нам не принадлежит. Не оно, а мы его заложники. Не мы, а оно имеет над нами власть. И это отношение предопределено в нас. Наше отношение к прошлому старше нас точно так же, как полет бабочки старше самого кокона. И когда мы возвращаемся в места, оставленные нами по разным причинам, мы, вдобавок ко всей многосложной палитре чувств, которая вызвана личными и в высшей степени неповторимыми воспоминаниями, связанными с этими местами, мы также испытываем одно постоянное и настойчивое чувство – власти над своим прошлым, а еще – нарушение хронологической последовательности событий, а значит нарушение хода времени.
Итак, мы вернулись туда, откуда когда-то ушли. Значит, мы вернулись в свое прошлое, которое мы не можем изменить (когда эта мысль приходит к нам впервые в четкой словесной форме, не допускающей многозначного толкования, мы радуемся ей как знанию, нами открытому, но она также предопределена в нас). Но то, что нам кажется «прошлым», продолжает свое существование без нас и для кого-то, продолжающего в нем жить, оно является настоящим. Мы не можем изменить своего прошлого – таково предопределенное в нас правило. Но мы можем изменить чье-то настоящее, что, однако, никак не отразится на настоящем, которым живем мы. Неуютность и ощущаемое нами противоречие оттого, что мы возвращаемся в места, некогда бывшие для нас родными, а потом утратившими всякую связь с нами, с миром нашего настроящего, порождает то тягостное чувство неловкости и возводит словно барьер, преодолевать который у нас не остается никакого желания. Dualismus, или, точнее, триализм жизни (надеюсь, читатель простит меня за введенное мной новое слово) жизни: вчера, сегодня, завтра – извечный принцип мироздания, возникшей одновременно со вселенной, и точно также, как не в наших силах подчинить себе собственное прошлое, не в наших силах изменить этот принцип. Хронология всегда абсолютна.
Отказ идти проторенной дорогой
Ничто так не завораживает нас, не воодушевляет на поиски всевозможных ответов как вопросы, для которых никогда не найдется однозначного решения по причине того, что оно просто отсутствует, или же силы воображения человека окажется недостаточно для того, чтобы его постичь. И даже задавая себе вопрос о том, почему поиски, которые, казалось бы, заведомо обречены, влекут нас с такой небывалой силой, мы не можем точно сказать – кроется ли причина нашего любопытства в сложности интересного вопроса, или наше самолюбие просто задевает вызов непостижимого? Но тут, рискуя непоправимо ошибиться, и чрезмерно упростить суть проблемы, я все-таки выскажу предположение, что причиной наших неотступных поисков служит именно интерес, пробуждаемый этими вопросами, а в качестве доказательства, на мой взгляд прекрасно подтверждающего мое мнение, я лишь замечу, что даже зная, и словно заранее подготовив себя к тому, что наши поиски будут обречены, мы все равно их продолжаем, ибо сама тема влечет нас своей загадочностью.
Не требуется много времени, чтобы привести пример такой темы, к которой мы уже не раз обращались на этих страницах, и к которой мы, несомненно, еще не раз вернемся. Это тема времени. И если на миг отбросить все сокрушения по поводу его быстротечности, перестать обвинять его в беспощадности, а попытаться посмотреть на него отвлеченно, как бы со стороны, словно боясь спугнуть, мы увидим, что самым интересным является скрытая в недрах времени проблема причины и следствия, и да простит меня мой милый читатель, вопрос того, что является неизбежным, а что является подвластным нашим действиям. Это вопрос, который, смею предположить, волнует каждого из нас, это то, что мы обычно называем нашей судьбой. И волнует он нас тем сильнее, чем больше мы пытаемся после очередного совершенного нами, зачастую даже незначительного, действия найти ответ на вопрос – мы должны были его совершить, или мы сами приняли такое решение?
Прежде чем я продолжу начатую здесь и далеко небезразличную мне тему, я хочу попросить у тебя прощения, мой милый читатель, за излишнюю вульгаризацию, которую ты несомненно увидишь в затронутой мной, но обреченной теме. Так много книг посвящено этой тематике – философы и математики с мировым именем занимаются проблемами времени, но те из них, кто отважился, пусть даже вооружившись спасительным аппаратом точной науки и четкой логики, ступить на опасную тропу размышлений о судьбе, рискуют быть линчеванными читающей публикой, подобно тому, как это происходило века назад. Но я вовсе не хочу лишиться такого верного спутника, сопровождающего меня на этих страницах, как ты, однако признаю свою слабость – отказаться от обсуждения этой темы я не нахожу в себе сил, и единственное, что может меня спасти в твоих глазах (и я очень на это надеюсь), это мое заверение, что из области абстрактных рассуждений я перейду к более конкретным, а именно, я снова обращусь к нашей героине.
Бросим на нее осторожный взгляд. Она сидит на пестреющем поле весенних цветов и трав, подставив свое лицо ласковому солнцу, слегка сощурив глаза. Мы можем предположить, что она о чем-то размышляет, и мы будем правы, но вглядевшись в ее спокойное, счастливое лицо, мы точно поймем, что о чем бы она ни думала в данный момент, это что-то является приятным для нее. Однако, я помню время, когда взволнованная своими размышлениями, Ева делилась со мной мыслями о том, что у каждого в жизни есть проторенные пути, и о том, как сложно, да что там – почти невозможно – отличить такой путь от всех остальных, и в этот момент лицо Евы было далеко неспокойным – оно волновалось вместе с ней, оно выражало смятение и тревогу.
Будучи студенткой, Ева иногда пропускала лекции, но то состояние, к которому такие пропуски приводили ее впоследствии, нельзя оправдать одними лишь угрызениями совести. Она помнит как сбегала с самых скучных лекций, а потом не могла отделаться от некоего гнетущего ощущения. И долгое время она не могла понять, что она испытывает, где черпает силы это неприятное чувство, чтобы досаждать ей? И потом она поняла – что есть некая коллективная реальность, и она проявляет себя в том, что для всех остальных людей, в данном случае студентов, останутся одни воспоминания, потому что было предназначение (ожидание и планирование определенных событий в будущем), и вот оно уже претворяется в настоящее. Она же своим прогулом нарушила эту логическую, заранее предрешенную цепочку, и теперь сама мучается, вкушая плоды своей непоследовательности, заблудившись в размышлениях о том, в какой степени такое, казалось бы на первый взгляд, незначительное событие как пропуск пары лекций мог повлиять на ее жизнь. Ведь согласно популярной некогда теории может статься, что окажись обыкновенная бабочка, небольшого размера насекомое, известное своей красотой, в определенное время в определенном месте и нескольких взмахов ее нежных, почти прозрачных, невесомых крыльев будет достаточно для того, чтобы вызвать смерч, или сход лавины.
Мой дорогой читатель, не пугайся – я не буду призывать тебя к обсуждению этой теории вместе со мной на страницах этой книги. Красота этой теории отнюдь не в ее правдивости или ложности, а в том, что она ненавязчиво заставляет нас задуматься о том, что все события, происходящие в нашей жизни, взаимосвязаны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22