Однажды по пути на каторгу, когда стражники поместили Басаргина я его товарищей в заезжую пзбу на отдых, открылась дверь и вошла нищая ста" рушка. Она привычно, будто прося подаяние, протянула декабристам костлявую руку, и товарищи вздрогнули— на ладони побирушки лежали старые медные монеты.— Возьмите это, батюшки, отцы наши родные, вам они нужнее…Вояж в Россию должен был помочь Николаю Басаргину определиться, где же ему доживать свой век вдвоем с женой, потому что судьба Полиньки предопределилась-состоялась ее помолвка с братом Ольги Ивановны, молодым омским чиновником, и воспитатели невесты готовились собрать для нее в поездке приличное приданое…Не перестаю удивляться, до чего ж подчас неожиданно и причудливо переплетаются человеческие судьбы, перекрещиваются людские пути! Звали жениха Полиньки Павлом, и он ничем не был примечателен: разве что тем, что из-за какой-то истории его исключили из института. По просьбе Николая Басаргина видные декабристы устраивали его на службу. Правда, была у неудачного студента, расставшегося с наукой, фамилия, прославившая позже на весь свет науку России, но и пока пропущу ее в письмах Ивана Пущина — и здесь этот чудо-человек оказался необходимым!Иван Пущин из Ялуторовска — Гавриилу Батенькову в Томск; 21 июня 1854 года: «Я к Вам с просьбой от себя и от соседа Басаргина. Брат его жены некто […] подал в Омске просьбу Бекмаиу (томскому губернатору.-В. Ч.) о месте. Бекман обещал определить его, когда возвратится из Омска в Томск. Пожалуйста, узнайте у Бекмана и известите меня. Он заверил […], что непременно исполнит его просьбу, а тот, еетественно, очень нетерпеливо ждет».
Иван Пущин-Гавриилу Батенькову; 24 сентября 1854 года: «[…] вразумлен. Он часто пишет с Колывани к своей сестре. Доволен своим местом и понимает, что сам (независимо от Вашего покровительства) должен устраивать свою судьбу».
Протеже декабристов, молодой трудолюбивый человек из хорошей сибирской семьи, устроил свою службу в купеческом городке Колывани-на-Оби, потом поработал в Томске, где стал первым редактором губернских ведомостей, затем перевелся в Омское генерал-губернаторство, иногда наезжая в Ялуторовск, к своей старшей сестре, жившей в знаменитом декабристском окружении. Красота и нежность полусироты Полиньки Мозгалевской заприметилась ему, и вот 10 марта 1858 года Иван Пущин сообщил своей жене Наталье Дмитриевне: «Аннушка (побочная дочь И. Пущина.-В. Ч.) мне пишет, что в Нижний ждут Басаргиных и что Полинька невеста Павла […], что служит в Омске. Может, это секрет, не выдавай меня. Летом они, кажется, едут в Сибирь».
Басаргины со своей невестой-воспитанницей погостили-отдохнули в Нижнем Новгороде и отправились в Москву. В поездке декабрист вспоминал далекое прошлое и со стариковской грустью отмечал, что тридцать лет спустя российская жизнь течет в том же разладе с его юношескими мечтами. Он решил посетить все милые ему места и дорогих люден. Муравьевская школа колонновожатых, некогда сформировавшая его мировоззрение, родная Владимирщина и, конечно же, Украина, Тульчин, где он был арестован. Могила жены и дочери Софьи, крестницы командира 31-го егерского полка Киселева, который за эти годы стал графом и государственным деятелем крупнейшего калибра… Каменка, куда воротилась из Сибири Александра Ивановна Давыдова, оставив в Красноярске дорогой холмик земли,-декабрист Василий Давыдов не дожил до амнистии всего нескольких месяцев… Киев, мать русских городов, Смоленск и Дорогобуж, близ которого, в селе Алексине, жил родственник декабриста Барышников, посылавший ему в Сибирь средства для безбедного существования. Снова Москва, встреча с одинокой Александрой Васильевной Ентальцевой, некогда последовавшей за мужем на Петровский завод, позже «ялуторовкой», а теперь уже слабой и больной, схоронившей в Сибири мужа… Опять на родину потянуло, где Николай Басаргин принял окончательное решение-поселиться там и доживать свой век.Александра Ентальцева из Москвы — Ивану Пущину в Марьино: «Басаргины уехали на первой неделе поста в г. Покров Владимир, губ. Полинька помолвлена за второго брата Ольги Ивановны, за Павла […], помните, он гостил у них против вашей квартиры… Хороший молодой человек, а какой славный малый меньшой ее брат!.. (курсив мой. — В. Ч.). Если они не поедут в Сибирь, то Полинькин жених сам приедет сюда за своей суженой; Полинька хорошая девушка, очень неглупа и вообще очень пристойна».
Вскоре Николай Басаргин посетил и Марьино нод Бронницами, где жил Иван Пущин с Натальей Дмитриевной. Но прежде чем переселиться в Россию, декабрист решил до конца исполнить свой нравственный долг.Иван Пущин-Марии Ивашевой-Трубниковой: 30 июля 1858 года: «Крестный твой (то есть Н. В. Басаргин.-В. Ч.) пэехал в Омск, там выдаст замуж Полиньку, которая у них воспитывалась, за […], брата жены его, молодого человека, служащего в Главном Управлении Западной Сибири. Устроят молодых и вернутся в Покровский уезд, где купили маленькое имение».
Басаргины отправились попрощаться с Сибирью навсегда и навсегда же, после свадьбы, оставить там свою воспитанницу. Венчал молодых в омском Воскресенском соборе протоиерей Степан Знаменский — эту честь оказал он по просьбе невесты и ее приемного отца. Знаменский хорошо знал Полиньку еще по Ялуторовску, жалел и любал ее, как все тамошние декабристы, которые хорошо хнали и любили этого прекрасного русского человека. О его честности, добросердечии, благих делах по Сибири ходили легенды. Это через него шла переписка ялуторовских декабристов с тобольскими, курганскими и другими. Это он, когда Иван Якушкин затеял в Ялуторовске школу, взял на себя главную трудность-добился у властей разрешения, а потом разделил с декабристом все немалые заботы нового дела-добывал у жертвователей средства, составлял учебники, делал пособия и сверх программы учил детей латинскому и греческому, включая грамматику этих языков. Он имел большую семью и жил в бедности, хотя мог бы, подобно прочим, без труда обогатиться за счет многочисленных состоятельных раскольников, нуждавшихся в религиозных послаблениях.После свадьбы Степан Яковлевич посидел, по русскому обычаю, перед дальней дорогой со своими друзьями и проводил напутственным словом две коляски-одну на запад, другую на восток.Иван Киреев — Ивану Пущину: «Полинька Мозгалевская, вышедшая замуж за брата жены Басаргина, обещалась приехать сюда с мужем».
Молодожены поехали в Минусинск, чтоб навестить Авдотью Ларионовну, которую Полинька не видела десять лет…Иван Киреев из Минусинска-Ивану Пущину:«Проводили мы Полиньку, порадовала она всех, осчастливила мать», 4 Пора, наверное, сказать, в какую семью вошла дочь декабриста Николая Мозгалевского и воспитанница декабриста Николая Басаргина, для чего надо вспомнить о младшем брате ее мужа, некоем «славном малом», как пишет о нем Александра Ентальцева Ивану Пущину…Он был не только младшим, но самым младшим, семнадцатым ребенком в этой даже по сибирским меркам большой семье. Тобольск, однако, знавал и не такие семейства — у одного местного обер-офицера детей было поболе, двадцатый его ребенок стал одним из выдающихся сыновей русского народа — личностью настолько значительной, что я в своем путешествии много раз сдерживал себя, чтоб не увести читателя в сложный мир этой неповторимой натуры, не увлечься его величественной и трагической судьбой, столь богатой полярными событиями, не пойти вместе со своими спутниками по каждому его следу. Единственный сибиряк-декабрист незадолго до ареста за большие заслуги по службе получил от правительства драгоценный бриллиантовый перстень, а от самого царя десять тысяч рублей единовременной награды. И эта немалая по тем временам сумма стала его постоянным ежегодным жалованьем, что было куда поболе губернаторского, но я люблю находить другие свидетельства его деятельности в Сибири, именно следы… Бывая, скажем, в Томске и переезжая Ушайку, надвое делящую город, я вспоминаю — Гавриил Батеньков; он выбрал это место и построил тут первый мост. И на Байкале он оставил след, да еще какой! Кругобайкальская железная дорога со своими туннелями, подпорными стенками и виадуками была построена точно по трассе, намеченной еще Гавриилом Батеньковым. Останавливаясь перед картой Сибири, ясно вижу всякий раз очертания Красноярского края — Гавриил Батсньков; это он, исходя из экономико-географических соображений, определил административные границы самой большой сибирской губернии, не изменившиеся за полтора века. Гавриил Батеньков вместе с Николаем Басаргиным стали первыми в мире людьми, которые высказались за проведение в Сибирь железной дороги…В различных государственных хранилищах лежат плоды феноменальных трудов Гавриила Батенькова, так сказать, не по специальности — стихи, некогда опубликованные научные работы и никогда не публиковавшиеся проекты и переподы. Вспомню хотя бы некоторые из них. Еще до восстания декабристов этот инженер путей сообщения на основе изучения книги Шампольона о иероглифической системе древних египтян публикует на русском оригинальное сочинение: «О египетских письменах». В томской ссылке он в полемических целях переводит одну лживую английскую публикацию о Синопской битве, по возвращении в Россию-работу Джона Стюарта Милля «О свободе», книгу А. Токвиля «Старый порядок и революция», и тут его целиком захватывает история. Переведя книгу Жюля Мишлс «История Франции XVI века», Гавриил Батеньков-после десяти штыковых ран, полученных в сражении при Монмирале 30 января 1814 года, плена и учения, после чудовищно трудоемкой работы в Сибири и Петербурге, после двадцатилетнего одиночного заключения в самой страшной крепости России и десятилетней сибирской ссылки-берется за чрезвычайное дело, задумав перевести всю «Историю Византийской империи» Шарля Лебо, объяснив в письме Евгению Оболенскому, что он должен устранить самый непростительный пробел в нашей литературе. Батеньков успел выполнить более половины этой феноменальной задачи — шестнадцать томов из двадцати восьми получили переложение на русский язык; эта рукопись лежит ненапечатанной и никем еще, кажется, не прочитанной в Ленинской библиотеке — сто шестьдесят семь тетрадей… Вот, дорогой читатель, каких инженеров путей сообщения некогда рождала русская земля!Прошу извинения за этот еще один непроизвольный шаг в сторону — нам надо вернуться к «славному малому», свояченицей которого стала Полинька Мозгалевская. В то время ни она, ни муж ее, неудавшийся студент, за которого, перед тем как навсегда проститься с родной Сибирью, успел похлопотать Гавриил Батеньков, ни Александра Ентальцева, ни Иван Пущин, ни Басаргины не могли, конечно, предположить, что этому «славному малому» суждено было стать творцом и носителем такой славы, какая в истории человечества выпадала на долю немногих…Он, в отличие от своего старшего брата, доучился в педагогическом институте, и хотя такое образование по сравнению с университетским считалось менее солидным и престижным, «славный малый» стал позже членом Американской, Бельгийской, Венгерской, Датской, Краковской, Римской, Парижской, Прусской и Сербской академий, членом-корреспондентом Венгерской академии наук, Королевского общества наук в Геттингеие, Королевской академия наук в Риме и Королевской академии наук в Турине, доктором Геттингенского, Глазговского, Иельского, Кембриджского, Оксфордского, Принстонского и Эдинбургского университетов, почетным членом десятков отечественных и иностранных обществ, объединяющих физиков, химиков, астрономов, медиков, аграрников, философов, художников; полный научный титул его состоял почти из сотни названий, но-вот, действительно, странная эта страна Россия! — проработав для родины всю свою жизнь и оказав ей неоценимые услуги, он так и не был избран членом Императорской академии. Опубликовал сто шесть работ, посвященных физико-химии, девяносто девять — физике, девяносто девять — технике и промышленности, сорок — химии, тридцать шесть — общественным и экономическим вопросам, двадцать две — географии, двадцать девять — проблемам народонаселения, воспитания, сельского хозяйства, лесного дела и другим, полностью не уместившимся в двадцати пяти толстых томах… Он не желал ни у кого вымаливать на коленях право любить свою родину, он свято служил ей, не добиваясь наград; писал: «…первая моя служба — родине, вторая — просвещению, третья — промышленности». Защищая приоритет главного своего научного открытия, он говорил, что делает это «не ради себя, а ради русского имени», и в прекрасной формуле выразил суть и цель своего жизненного подвига: «…посев научный взойдет на жатву народную».Это был истинно русский гений с его всепроникающнм умом, обширнейшими знаниями, феноменальной работоспособностью, пламенным патриотизмом, деятельной, мятущейся, стихийной натурой, и читатель, конечно, давно уже понял, что речь идет о Дмитрии Ивановиче Менделееве, первооткрывателе Периодического закона элементов, осветившем тайная тайных природы. Поберегу время читателя и не стану повторять здесь общеизвестное про это гениальное прозрение, вознесшее русскую науку на мировую вершину знаний, не буду останавливаться на многих других фундаментальных теоретических открытиях Менделеева в области химии и физики или на его глубоко эффективных практических деяниях по развитию отечественной промышленности, хорошо понимая, что читательское внимание к подробностям имеет предел, хотя они, эти самые подробности, могут быть чрезвычайно интересными. Как увлекательно можно рассказать об изобретений Д. И. Менделеевым бездымного пороха, о научном разоблачении модного тогда спиритизма, определении им географического и демографического центра России, о замыслах и практических деяниях великого ученого по освоению североморского пути и проектировании для этой цели специального корабля, — кажется, он во все проникал, вплоть до агрономии, сыроделия и даже разработки лучшей рецептуры для приготовления… варенья! Последнее может показаться несерьезным, вполне анекдотическим, но вы полистайте, пожалуйста, солиднейший дореволюционный словарь Брокгауза и Ефрона, в котором вам встретится немало статей, отмеченных греческой буквой «дельта». Автор всех их — Д. И. Менделеев, не преминувший выступить в этом капитальном справочном издании с описанием различных способов обращения фруктов и ягод в полезные, восхитительные по вкусу варенья…Однако я обязан хотя бы перечислить здесь важнейшие отрасли прикладной науки и хозяйственно-промышленной практики, в каких проявил свой универсальный гений Дмитрий Менделеев, прекрасно осознававший перспективные экономические проблемы современной ему и будущей России: это нефтяное дело, металлургическое и каменноугольное, это воздухоплавание, метрология и демография, это сельское н лесное хозяйство, и я в силу своих многолетних интересов приостановлюсь лишь на самом последнем, быть может, не самом главном, однако привлекающем своей малоиэвестностью.Поразительно, что Д. И. Менделеев, будучи ученым, проникавшим в таинства главным образом неживой материи, одним из первых в мире мыслителей связал воедино судьбы плодоносящей почвы и леса. Он считал, что почвозащитное лесоразведение в наших хлебородных южных степях не только «принадлежит к разрешимым задачам», но и так «важно для будущего России», что является «однозначащей с защитою государства». А когда я однажды побывал на Алешковских песках — в европейской пустыне, почти полностью побежденной и освоенной современными земледельцами, то нежданно и счастливо узнал об осуществлении необыкновенно эффективной, столетней давности рекомендации Д. И. Менделеева, призывавшего пахать здесь пески как можно глубже, чтоб вызвать активный подток влаги к корням культурных растений…А в последнем году прошлого века правительство, обеспокоенное тем, что Россия отстала по производству черных металлов от других сильных стран, посылает Д. И. Менделеева с тремя сотрудниками-профессорами на Урал, чтоб экспедиция нашла возможности повышения промышленного потенциала этого района. Объемистый труд-отчет, напечатанный в следующем году, должно быть, известен специалистам металлургического дела, и я бы не хотел перегружать подробностями это незаметно разрастающееся — прошу прощения — эссе, но не могу удержаться, чтоб не сказать два слова на излюбленную мою тему русских лесов, нашедшую отражение в том стародавнем ученом труде.Д. И. Менделеев с тревожной прозорливостью писал о необходимости поберечь водораздельные леса Урала, сохраняющие горные почвы и стабилизирующие речные стоки, предлагал перенести заготовки древесины с них в другие районы, к которым мы только-только добрались стопором и пилой, потому что «одна область севера, простирающаяся с Туры до Обской губы на север, а на восток охватывающая Иртыш, Обь и Заобские леса, содержит больше лесов, чем на всем Урале».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Иван Пущин-Гавриилу Батенькову; 24 сентября 1854 года: «[…] вразумлен. Он часто пишет с Колывани к своей сестре. Доволен своим местом и понимает, что сам (независимо от Вашего покровительства) должен устраивать свою судьбу».
Протеже декабристов, молодой трудолюбивый человек из хорошей сибирской семьи, устроил свою службу в купеческом городке Колывани-на-Оби, потом поработал в Томске, где стал первым редактором губернских ведомостей, затем перевелся в Омское генерал-губернаторство, иногда наезжая в Ялуторовск, к своей старшей сестре, жившей в знаменитом декабристском окружении. Красота и нежность полусироты Полиньки Мозгалевской заприметилась ему, и вот 10 марта 1858 года Иван Пущин сообщил своей жене Наталье Дмитриевне: «Аннушка (побочная дочь И. Пущина.-В. Ч.) мне пишет, что в Нижний ждут Басаргиных и что Полинька невеста Павла […], что служит в Омске. Может, это секрет, не выдавай меня. Летом они, кажется, едут в Сибирь».
Басаргины со своей невестой-воспитанницей погостили-отдохнули в Нижнем Новгороде и отправились в Москву. В поездке декабрист вспоминал далекое прошлое и со стариковской грустью отмечал, что тридцать лет спустя российская жизнь течет в том же разладе с его юношескими мечтами. Он решил посетить все милые ему места и дорогих люден. Муравьевская школа колонновожатых, некогда сформировавшая его мировоззрение, родная Владимирщина и, конечно же, Украина, Тульчин, где он был арестован. Могила жены и дочери Софьи, крестницы командира 31-го егерского полка Киселева, который за эти годы стал графом и государственным деятелем крупнейшего калибра… Каменка, куда воротилась из Сибири Александра Ивановна Давыдова, оставив в Красноярске дорогой холмик земли,-декабрист Василий Давыдов не дожил до амнистии всего нескольких месяцев… Киев, мать русских городов, Смоленск и Дорогобуж, близ которого, в селе Алексине, жил родственник декабриста Барышников, посылавший ему в Сибирь средства для безбедного существования. Снова Москва, встреча с одинокой Александрой Васильевной Ентальцевой, некогда последовавшей за мужем на Петровский завод, позже «ялуторовкой», а теперь уже слабой и больной, схоронившей в Сибири мужа… Опять на родину потянуло, где Николай Басаргин принял окончательное решение-поселиться там и доживать свой век.Александра Ентальцева из Москвы — Ивану Пущину в Марьино: «Басаргины уехали на первой неделе поста в г. Покров Владимир, губ. Полинька помолвлена за второго брата Ольги Ивановны, за Павла […], помните, он гостил у них против вашей квартиры… Хороший молодой человек, а какой славный малый меньшой ее брат!.. (курсив мой. — В. Ч.). Если они не поедут в Сибирь, то Полинькин жених сам приедет сюда за своей суженой; Полинька хорошая девушка, очень неглупа и вообще очень пристойна».
Вскоре Николай Басаргин посетил и Марьино нод Бронницами, где жил Иван Пущин с Натальей Дмитриевной. Но прежде чем переселиться в Россию, декабрист решил до конца исполнить свой нравственный долг.Иван Пущин-Марии Ивашевой-Трубниковой: 30 июля 1858 года: «Крестный твой (то есть Н. В. Басаргин.-В. Ч.) пэехал в Омск, там выдаст замуж Полиньку, которая у них воспитывалась, за […], брата жены его, молодого человека, служащего в Главном Управлении Западной Сибири. Устроят молодых и вернутся в Покровский уезд, где купили маленькое имение».
Басаргины отправились попрощаться с Сибирью навсегда и навсегда же, после свадьбы, оставить там свою воспитанницу. Венчал молодых в омском Воскресенском соборе протоиерей Степан Знаменский — эту честь оказал он по просьбе невесты и ее приемного отца. Знаменский хорошо знал Полиньку еще по Ялуторовску, жалел и любал ее, как все тамошние декабристы, которые хорошо хнали и любили этого прекрасного русского человека. О его честности, добросердечии, благих делах по Сибири ходили легенды. Это через него шла переписка ялуторовских декабристов с тобольскими, курганскими и другими. Это он, когда Иван Якушкин затеял в Ялуторовске школу, взял на себя главную трудность-добился у властей разрешения, а потом разделил с декабристом все немалые заботы нового дела-добывал у жертвователей средства, составлял учебники, делал пособия и сверх программы учил детей латинскому и греческому, включая грамматику этих языков. Он имел большую семью и жил в бедности, хотя мог бы, подобно прочим, без труда обогатиться за счет многочисленных состоятельных раскольников, нуждавшихся в религиозных послаблениях.После свадьбы Степан Яковлевич посидел, по русскому обычаю, перед дальней дорогой со своими друзьями и проводил напутственным словом две коляски-одну на запад, другую на восток.Иван Киреев — Ивану Пущину: «Полинька Мозгалевская, вышедшая замуж за брата жены Басаргина, обещалась приехать сюда с мужем».
Молодожены поехали в Минусинск, чтоб навестить Авдотью Ларионовну, которую Полинька не видела десять лет…Иван Киреев из Минусинска-Ивану Пущину:«Проводили мы Полиньку, порадовала она всех, осчастливила мать», 4 Пора, наверное, сказать, в какую семью вошла дочь декабриста Николая Мозгалевского и воспитанница декабриста Николая Басаргина, для чего надо вспомнить о младшем брате ее мужа, некоем «славном малом», как пишет о нем Александра Ентальцева Ивану Пущину…Он был не только младшим, но самым младшим, семнадцатым ребенком в этой даже по сибирским меркам большой семье. Тобольск, однако, знавал и не такие семейства — у одного местного обер-офицера детей было поболе, двадцатый его ребенок стал одним из выдающихся сыновей русского народа — личностью настолько значительной, что я в своем путешествии много раз сдерживал себя, чтоб не увести читателя в сложный мир этой неповторимой натуры, не увлечься его величественной и трагической судьбой, столь богатой полярными событиями, не пойти вместе со своими спутниками по каждому его следу. Единственный сибиряк-декабрист незадолго до ареста за большие заслуги по службе получил от правительства драгоценный бриллиантовый перстень, а от самого царя десять тысяч рублей единовременной награды. И эта немалая по тем временам сумма стала его постоянным ежегодным жалованьем, что было куда поболе губернаторского, но я люблю находить другие свидетельства его деятельности в Сибири, именно следы… Бывая, скажем, в Томске и переезжая Ушайку, надвое делящую город, я вспоминаю — Гавриил Батеньков; он выбрал это место и построил тут первый мост. И на Байкале он оставил след, да еще какой! Кругобайкальская железная дорога со своими туннелями, подпорными стенками и виадуками была построена точно по трассе, намеченной еще Гавриилом Батеньковым. Останавливаясь перед картой Сибири, ясно вижу всякий раз очертания Красноярского края — Гавриил Батсньков; это он, исходя из экономико-географических соображений, определил административные границы самой большой сибирской губернии, не изменившиеся за полтора века. Гавриил Батеньков вместе с Николаем Басаргиным стали первыми в мире людьми, которые высказались за проведение в Сибирь железной дороги…В различных государственных хранилищах лежат плоды феноменальных трудов Гавриила Батенькова, так сказать, не по специальности — стихи, некогда опубликованные научные работы и никогда не публиковавшиеся проекты и переподы. Вспомню хотя бы некоторые из них. Еще до восстания декабристов этот инженер путей сообщения на основе изучения книги Шампольона о иероглифической системе древних египтян публикует на русском оригинальное сочинение: «О египетских письменах». В томской ссылке он в полемических целях переводит одну лживую английскую публикацию о Синопской битве, по возвращении в Россию-работу Джона Стюарта Милля «О свободе», книгу А. Токвиля «Старый порядок и революция», и тут его целиком захватывает история. Переведя книгу Жюля Мишлс «История Франции XVI века», Гавриил Батеньков-после десяти штыковых ран, полученных в сражении при Монмирале 30 января 1814 года, плена и учения, после чудовищно трудоемкой работы в Сибири и Петербурге, после двадцатилетнего одиночного заключения в самой страшной крепости России и десятилетней сибирской ссылки-берется за чрезвычайное дело, задумав перевести всю «Историю Византийской империи» Шарля Лебо, объяснив в письме Евгению Оболенскому, что он должен устранить самый непростительный пробел в нашей литературе. Батеньков успел выполнить более половины этой феноменальной задачи — шестнадцать томов из двадцати восьми получили переложение на русский язык; эта рукопись лежит ненапечатанной и никем еще, кажется, не прочитанной в Ленинской библиотеке — сто шестьдесят семь тетрадей… Вот, дорогой читатель, каких инженеров путей сообщения некогда рождала русская земля!Прошу извинения за этот еще один непроизвольный шаг в сторону — нам надо вернуться к «славному малому», свояченицей которого стала Полинька Мозгалевская. В то время ни она, ни муж ее, неудавшийся студент, за которого, перед тем как навсегда проститься с родной Сибирью, успел похлопотать Гавриил Батеньков, ни Александра Ентальцева, ни Иван Пущин, ни Басаргины не могли, конечно, предположить, что этому «славному малому» суждено было стать творцом и носителем такой славы, какая в истории человечества выпадала на долю немногих…Он, в отличие от своего старшего брата, доучился в педагогическом институте, и хотя такое образование по сравнению с университетским считалось менее солидным и престижным, «славный малый» стал позже членом Американской, Бельгийской, Венгерской, Датской, Краковской, Римской, Парижской, Прусской и Сербской академий, членом-корреспондентом Венгерской академии наук, Королевского общества наук в Геттингеие, Королевской академия наук в Риме и Королевской академии наук в Турине, доктором Геттингенского, Глазговского, Иельского, Кембриджского, Оксфордского, Принстонского и Эдинбургского университетов, почетным членом десятков отечественных и иностранных обществ, объединяющих физиков, химиков, астрономов, медиков, аграрников, философов, художников; полный научный титул его состоял почти из сотни названий, но-вот, действительно, странная эта страна Россия! — проработав для родины всю свою жизнь и оказав ей неоценимые услуги, он так и не был избран членом Императорской академии. Опубликовал сто шесть работ, посвященных физико-химии, девяносто девять — физике, девяносто девять — технике и промышленности, сорок — химии, тридцать шесть — общественным и экономическим вопросам, двадцать две — географии, двадцать девять — проблемам народонаселения, воспитания, сельского хозяйства, лесного дела и другим, полностью не уместившимся в двадцати пяти толстых томах… Он не желал ни у кого вымаливать на коленях право любить свою родину, он свято служил ей, не добиваясь наград; писал: «…первая моя служба — родине, вторая — просвещению, третья — промышленности». Защищая приоритет главного своего научного открытия, он говорил, что делает это «не ради себя, а ради русского имени», и в прекрасной формуле выразил суть и цель своего жизненного подвига: «…посев научный взойдет на жатву народную».Это был истинно русский гений с его всепроникающнм умом, обширнейшими знаниями, феноменальной работоспособностью, пламенным патриотизмом, деятельной, мятущейся, стихийной натурой, и читатель, конечно, давно уже понял, что речь идет о Дмитрии Ивановиче Менделееве, первооткрывателе Периодического закона элементов, осветившем тайная тайных природы. Поберегу время читателя и не стану повторять здесь общеизвестное про это гениальное прозрение, вознесшее русскую науку на мировую вершину знаний, не буду останавливаться на многих других фундаментальных теоретических открытиях Менделеева в области химии и физики или на его глубоко эффективных практических деяниях по развитию отечественной промышленности, хорошо понимая, что читательское внимание к подробностям имеет предел, хотя они, эти самые подробности, могут быть чрезвычайно интересными. Как увлекательно можно рассказать об изобретений Д. И. Менделеевым бездымного пороха, о научном разоблачении модного тогда спиритизма, определении им географического и демографического центра России, о замыслах и практических деяниях великого ученого по освоению североморского пути и проектировании для этой цели специального корабля, — кажется, он во все проникал, вплоть до агрономии, сыроделия и даже разработки лучшей рецептуры для приготовления… варенья! Последнее может показаться несерьезным, вполне анекдотическим, но вы полистайте, пожалуйста, солиднейший дореволюционный словарь Брокгауза и Ефрона, в котором вам встретится немало статей, отмеченных греческой буквой «дельта». Автор всех их — Д. И. Менделеев, не преминувший выступить в этом капитальном справочном издании с описанием различных способов обращения фруктов и ягод в полезные, восхитительные по вкусу варенья…Однако я обязан хотя бы перечислить здесь важнейшие отрасли прикладной науки и хозяйственно-промышленной практики, в каких проявил свой универсальный гений Дмитрий Менделеев, прекрасно осознававший перспективные экономические проблемы современной ему и будущей России: это нефтяное дело, металлургическое и каменноугольное, это воздухоплавание, метрология и демография, это сельское н лесное хозяйство, и я в силу своих многолетних интересов приостановлюсь лишь на самом последнем, быть может, не самом главном, однако привлекающем своей малоиэвестностью.Поразительно, что Д. И. Менделеев, будучи ученым, проникавшим в таинства главным образом неживой материи, одним из первых в мире мыслителей связал воедино судьбы плодоносящей почвы и леса. Он считал, что почвозащитное лесоразведение в наших хлебородных южных степях не только «принадлежит к разрешимым задачам», но и так «важно для будущего России», что является «однозначащей с защитою государства». А когда я однажды побывал на Алешковских песках — в европейской пустыне, почти полностью побежденной и освоенной современными земледельцами, то нежданно и счастливо узнал об осуществлении необыкновенно эффективной, столетней давности рекомендации Д. И. Менделеева, призывавшего пахать здесь пески как можно глубже, чтоб вызвать активный подток влаги к корням культурных растений…А в последнем году прошлого века правительство, обеспокоенное тем, что Россия отстала по производству черных металлов от других сильных стран, посылает Д. И. Менделеева с тремя сотрудниками-профессорами на Урал, чтоб экспедиция нашла возможности повышения промышленного потенциала этого района. Объемистый труд-отчет, напечатанный в следующем году, должно быть, известен специалистам металлургического дела, и я бы не хотел перегружать подробностями это незаметно разрастающееся — прошу прощения — эссе, но не могу удержаться, чтоб не сказать два слова на излюбленную мою тему русских лесов, нашедшую отражение в том стародавнем ученом труде.Д. И. Менделеев с тревожной прозорливостью писал о необходимости поберечь водораздельные леса Урала, сохраняющие горные почвы и стабилизирующие речные стоки, предлагал перенести заготовки древесины с них в другие районы, к которым мы только-только добрались стопором и пилой, потому что «одна область севера, простирающаяся с Туры до Обской губы на север, а на восток охватывающая Иртыш, Обь и Заобские леса, содержит больше лесов, чем на всем Урале».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86