— Что имеется в виду? Как можно защититься стрелку на стене от профессионально метких и сильных стрел противника в темноте и засевшего совсем рядом за надежным укрытием?— Достаточно толстая плаха с узкой прорезью или небольшим, неразличимым в той самой ночной темноте отверстием для ответной стрелы — надежная гарантия безопасности. Такими простыми и надежными щитами козельцы, быстро прикрыли все бойницы башен и проемы забрал, их стрелы снова начали разить врага на подступах к валу. Падали пораженные насмерть, корчились в муках раненые, пока их случайно не находила другая стрела или торопливые руки живых не перекидывали судорожное тело в ров, где через несколько мгновений раненого встречала смерть. Со стен было видно, как черная толпа начала редеть, откатываться назад, растекаться по сторонам. На забралах появились защитники крепости, отбросившие щиты. Они, не прячась, тщательно вьщеливали суетливые темные фигуры и расстреливали их.— И сами падали под меткими стрелами, выпущенными из древесного завала?— Нет. Стрелы их не брали! Степные стрелки, чьи глаза попривыкли к темноте, метили точно в проемы забрал и с ужасом видели, что стрелы попадают в грудь, живот, шею, голову, но эти бессмертные урусы не исчезают за бревнами, а продолжают сеять смерть по ею сторону вала.— Такому предположению соответствует какая-нибудь легенда?— Это — реальность, какой не могло не быть при защите Козельска.— Ну, знаете!..— Знаю… Бурундай, не понимая, что происходит у вала, откуда слышались такие же, как днем, стоны и крики, гнал и гнал из лесу толпы воинов, надеясь за эту ночь заполнить ненасытный ров хотя бы до половины. Когда ему донесли, что на стенах крепости появились железные урусы, от которых отскакивают стрелы, он не посмел нарушить волю Батыя и приказал продолжать дело, несмотря ни на какие потери. В его положении это было единственно правильное решение. Оно опиралось к тому же на опыт умирающего Субудая, взявшего столько городов во вселенной, сколько Бурундаю не взять, проживи он еще пять раз по десять лет. Великий воитель учил, что любой город надо брать, наращивая напор и ярость, только непрерывным — из ночи в день, изо дня в ночь — штурмом.Пока жив еще старый воитель, пока спят чингизиды в теплых урусских жилищах, Бурундаю надо сделать все возможное и даже невозможное, чтобы сохранить свое лицо достойного преемника Субудая. Нет, он, Бурундай, может взять даже больше богатых городов, чем великий старец, если сохранит лицо и возглавит потом главный поход к бескрайнему синему морю, что сливается на дальнем западе с бескрайним синим небом, чего никто не видел, кроме великого Чингиза. Только покоритель вселенной увидел это в своих вещих снах, а Бурундай не только увидит наяву, но и спустится к соленым пенным волнам, и разожжет жертвенный костер, и какой-нибудь преданный блюститель жизни полководца, урянхаец или кипчак, смоет теплой водой соленую пену с крупа его коня…За ночь Бурундай побывал у костров тех десятков и сотен, что ожидали своей очереди бежать с ношей ко рву, прикрываясь легкими круглыми щитами, и в густых куртинах, где воины, неумело махая урусскими топорами, валили охвоенный лес и ловко обсекали сучья саблями, посновал вдоль длинной ленты подносчиков сучьев и веток. Приблизившись к валу, молодой воитель долго рассматривал в рассветной полумгле черные фигуры неуязвимых урусов, что посылали со стены и башен стрелу за стрелой в головную толщу его войска, занятого простым, но тяжелым и опасным делом, на какое должно бы гнать рабов, а не хозяев Великой Степи.Ответные стрелы из лесного завала были редкими. Отборные лучники Бурундая, умеющие сбивать лебедей на лету, целили в прорези деревянных щитов в самое уязвимое место железных урусов — в горло. Стрелы вонзались в доски, отскакивали от людей, и полководец так и не дождался сладостного зрелища, ни разу не увидел, как вражеский воин внезапно вздымает над стеной руки, будто порывается взлететь, и падает, захлебнувшись кровью. Было другое — урусы, зорко высматривая, откуда вылетают стрелы, посылали в это место древесного завала сразу несколько ответных, и Бурундай видел, что лучшие его воины опрокидываются назад со стрелами, торчащими из глазниц, становятся материалом для заполнения рва.Бурундай, щурясь от света утренней зари, зацветающей над городом, еще долго следил за прочерками урусских стрел. Они были сильными, быстрыми, это так, но стрела летит для того, чтобы вонзиться в живую плоть врага, разорвать ее зазубринами, а сегодня очень много стрел втыкалось в землю, щиты, лесной хлам.Сам-то Бурундай считался в молодости лучшим лучником рода и знал, как такими становятся. Он не помнил, когда отец дал ему первый, маленький лук, как не помнил и того часа, когда его впервые оставили одного у гривы коня. Хорошо только запомнился день, в какой Бурундай убил зазевавшегося у норы детеныша тарбагана, изжарил в костре и съел его нежное жирное мясо, посверкивая глазами на голодных неудачливых ровесников. И день, когда он победил всех в стрельбе из лука на ежегодном родовом празднике, и другой великий праздник в том же памятном году, когда стрела Бурундая догнала всадникакераита, вошла ему в спину и пронзила сердце. Он оценил радости степной охоты, новых побед в соперничестве и, посылая в пылу сражений стремительную легкую смерть впереди себя, познал высшее счастье стрелка из лука — глаз и стрела, рука и тетива становятся одним страстным, до предела напряженным центром вселенной, властителем расстояния, ветра, времени, цели; сей вожделенный миг он ценил дороже всего на свете и, казалось в ту пору, никогда б не променял его, подобно иным, на доброе вино или власть над людьми, на самого лучшего сокола или коня, на горсти прозрачных камней или забавы с юной наложницей. Однако небо распорядилось так, что он получил все это взамен уходящей воинской молодости, а сверх того мудрую, ревнивую и строгую опеку Субудая, чему вот-вот, кажется, должен наступить печальный конец, и капризную волю Бату, конца которой не предвидится, и неизвестность, скоропреходящую, мелкую сегодняшнюю и великую завтрашнюю, когда он поведет степные войска к далекому западному морю!Последний раз Бурундай держал в руках лук год назад. Это было на земле болеров, сражавшихся с яростью обреченных. В далекие славные времена, когда великий Чингиз еще был жив, Субудай и Чжэбе, повергнув хорезмийцев, персов, армян, гурджиев, ясов, кипчаков, урусов и множество других промежуточных народов, бросились, как барсы, к последней богатой нетронутой земле, что лежала на средней Итили, к северу от прямого пути в родные степи. Молодой Бурундай, начавший тот великий поход во главе десятка, помнил, как быстрые балеры собрали нежданно большое конное войско, хитро заманили степных пришельцев, привыкших к легким победам, в лесную ловушку, перестреляли и посекли саблями множество богатуров. Бурундаю удалось тогда во время бешеного прорыва к степи сохранить почти половину своей сотни, всю добычу и впервые удостоиться благосклонного внимания Субудая. Почти пятнадцать лет и зим Субудай и Бурундай жаждали отмщения, и час тот грянул — земля болеров насквозь пропиталась кровью, пропахла дымом, а остатки ее войска старый воитель и Бурундай загнали в излучину реки, за которой вздымалась крутая гора. Бурундай сошел с коня, чтоб не ходил перед глазом наконечник стрелы, и вспомнил молодые годы. Однако изящные невесомые башгирдские стрелы с белоснежным гусиным оперением находили живую цель только поначалу. Рука, что так давно не натягивала тетивы, скоро устала, начала дрожать, неметь, и Бурундай, поощрительно улыбаясь и отирая со лба обильный пот, передал слишком тугой лук его хозяину, молодому широкоплечему найману…Сейчас он, замечая мельчайшие подробности подготовки к штурму, ясно видел, что железные урусы на стене двигаются после этой бессонной ночи с замедлением, плохо целятся, тяжелые излетные их стрелы то и дело минуют его воинов, и Бурундай еще раз вспомнил завет великого воителя о необходимости непрерывного нарастающего приступа, если он начат…Любознательный Читатель. Но все-таки что это за «железные» воины на стене, от которых будто бы отскакивают стрелы?— Воины, одетые в железо, предназначенное для рукопашного боя. Кольчуги, пластинчатые латы и кованые шлемы защищали от сабель, мечей, копий и, конечно, стрел.— Но откуда известно, что козельцы имели такие железные одежды?— В летописях, правда, об этом нет сведений, но посудите сами — в знаменитой черниговской Черной Могиле были обнаружены щиты, шлемы и кольчуги. Захоронение это довольно точно датировано по византийским монетам. И совершенно невозможно допустить, чтобы таких доспехов не было в распоряжении воинов важнейшей стратегической крепости Черниговской земли спустя двести пятьдесят лет! Добавлю: кроме обычных, ординарных доспехов, что были на вооружении наших предков, кажется, во все времена, козельский воин тех лет имел еще одно уникальное защитное приспособление, обнаруженное археологами в этом районе Руси… Мы вспомним о нем скоро и к месту, а сейчас вернемся к первому штурму города.Штурм еще не начинался, потому что не была закончена подготовка к нему, эта изнурительная и долгая рабская страда, уже отнявшая у Бурундая, должно быть, не меньше воинов, чем возьмет их сам штурм, последний яростный бросок через ров, доверху заполненный поверженным лесом Урусов и поверженными людьми степей. Бурундай в точности знал, почти видел, как это будет — бесчисленные подобия стояли перед глазами. К этому ночному часу, венчающему все дело обильной кровью и славной победой, он прикажет собрать и приберечь как можно больше стрел, пошлет к валу сотни новых зорких и умелых лучников, что уберут со стены всех урусов, которым не хватило железных одежд. Легкие прочные лестницы уже готовы. При каждой из них десяток отважных воинов ждет в кустах сигнала, и таких десятков — десятки, вооруженных длинными палками с острыми наконечниками, которые пронзят этой ночью кишки неуязвимых железных Урусов.Бурундай не станет смотреть три последние череды. Урусы, теряя лучших своих воинов, истычут пиками первых, развалят топорами черепа вторых и уже на стене порежут ножами третьих. Бурундай уйдет спать, чтоб уцелевшие прониклись еще большим уважением к нему, покорителю последней крепости урусов, не желающему оскорблять глаза скучным зрелищем, уши — воем и стонами победивших и побежденных. Бурундай — степной полководец: он почитает травяной простор, вековую воинскую хитрость степных сражений, доброго коня, а превыше всех звуков вселенной ставит шорох стрелы, пронзающей воздух и тело врага, свист сабли, мерный перестук четырех копыт и двух сердец. И воины знают, что Бурундай три дня не войдет в этот жалкий город, который три дня будет принадлежать только им…Не пора ль? Солнце давно ушло за край земли, к западному морю, а тут, над лесами, даже след его, похожий на свежую кровь, уже стерла ночь и низкие черные тучи. Пора.Бурундай махнул рукой и при трепетном свете костра понаблюдал, как уменьшается большая куча урусских стрел, накопленная за три дня и ночи. К ней чередой подходят самые знаменитые стрелки войска с особо сильными составными луками, посылающими стрелу на тысячу шагов. Каждый берет в левую руку столько стрел, сколько она может удержать. Стрелы быстро кончились, их не хватило на всех, и череда отборных воинов с луками прервалась, рассыпалась по своим сотням. Темная пасть ночи сомкнулась вокруг города и поглотила его, а оттуда, куда ушло солнце, медленно надвигалась, дыша могильным холодом, совсем густая чернота. Она опускалась к земле, заволакивала лес и воинов, начала тянуть сюда горькие дымы дальних костров.Пора! Бурундай еще раз взмахнул рукой. Верховые, окружавшие полководца, ускакали в темноту. Все ожило вокруг. Плотная черная масса двинулась к городу. Скорым шагом мимо Бурундая и каменного урусского изваяния, похожего на человека с раскинутыми руками, пронесли длинные лестницы, потом потянулись копейщики. Многие, кроме пик, достающих остриями вершины белоствольных деревьев, несли и метательные дротики, на поясах — кривые звонкие сабли, сделанные мастерами Хорезма, Персии, Кавказа и народа джурдже. Оружие это досталось воинам по праву победителей в боях, по наследству от старших братьев, отцов или давних соратников, чьи кости легли в белые снега урусов. И еще у каждого воина висел на поясе острейший нож в кожаном чехле. За один взблеск он раздваивает, обнажая сердце, грудь коня, до позвонков протыкает горло врага. На рукояти его даже во сне покоится рука воина, который сейчас рвется к стене, чтобы с помощью своего надежного и безотказного друга расчистить путь к первой женщине последнего урусского города.Бурундай знал, что урусы сейчас отбросят свои луки, стрелы и щиты, схватятся за топоры на длинных рукоятях, за палки с крючьями, за длинные пики, мечи, железные дубины. Нет, Бурундай не изменит своего решения и не станет смотреть, как образуется под стеной пропитанное кровью черное месиво из бывших степняков и как по нему взойдут на стену те, кому это назначено небом. Бурундай, истинно степной полководец, будет наблюдать за обыкновенной этой минутой войны отсюда, с возвышения, как учил великий Чингиз и как всегда делал великий Cубудай. Свою верную тысячу, с которой он первым пришел сюда, Бурундай берег до этого главного ночного часа и позволил воинам самим выбрать момент, когда они ринутся в город. Пусть не торопятся, пожалеют себя, но и не запаздывают, чтобы не остаться без последней добычи и нетронутых урусских красавиц.Внук Темучина сын Джучи выпил свое вечернее вино и в сладких волнах воображения перебирал различные достоинства жен, уже хорошо отдохнувших, как и сам хан, от дальнего и тяжелого перехода по чужим заснеженным лесам. Весь день он тосковал по родным зеленым степям и бездонному синему небу над ними, по соколиной охоте и свежему кумысу… А может, взять нетронутую русскую пленницу? Юную, упругую, с шелковистой и прохладной, как шелк, кожей и синими, под цвет неба, глазами, дрожащую от ужаса…Вечернее вино просилось наружу, но внуку Темучина сыну Джучи не хотелось выходить из теплого урусского жилища, под ветер, завывающий в дымоходе очага, под снег, что принес этот ветер. О нем сказал охранник в последнем вечернем докладе. Слава небу! Бурундай под защитой снега и темноты доверху заполнит ров, барсом прыгнет на стену жалкого урусского городка, что лепился на круче за покатой горой. Отсюда его не видно, и башен тоже не разглядеть из этого селеньица, сохраненного Бурундаем. Утром воитель успокоил его, доложил, что за день подготовка к штурму закончится, лес урусов хорошо послужит монголам, что лестницы готовы, древки копий удлинены, сабли отточены. Завтра утром Бату навестит больного Субудая — это пора сделать не только потому, что верный старый мерин достоин внимания за великие прошлые заслуги, — надо, чтобы он услышал весть о взятии города от самого внука Темучина сына Джучи, давно ждущего, когда он сможет гордо посмотреть в глаз Субудая.Внук Темучина сын Джучи запахнул халат, утепленный мастерицами бывшего народа джурдже, торопливо выбежал наружу, побудив дремлющих охранников, и вернулся.— Чингизиды?— Спят, саин-хан, — ответил охранник. — Выпили много вина.— Гуюк?— Как и днем, никаких вестей.— Бури?— Тоже.— Субудай?— Стал совсем похож на старого одногорбого верблюда.— Ха, ха! Стонет?— Нет, саин-хан. Но лекарь говорит, болезнь у него внутри.— Бурундай?— Прислал гонца. Пошел на приступ, пожелал легких снов.— Жены?— Успокоились.Наступила пауза, и охранник не знал, уходить ему или дожидаться вопроса. Внук Темучика сын Джучи сопел, раздувая ноздри, к лицу его прилила горячая кровь. Охранник попятился к выходу, боясь беспричинного гнева повелителя, но тот лишь коротко бросил:— Пленницу!Небо несло колючий снег к городу. Меж редких кустов его подхватывал ветер, рвущийся из долины дочерней реки. Сквозь снежную кисею мимо Бурупдая, тяжело дыша, бежали и бежали сквозь кусты воины с копьями, а эти совсем глупые урусы ничего не чуют. Спустились со стен и сидят у костров — за белой мерцающей пеленой инопа тускло проступали очертания башен, подсвеченных неверным красным пламенем. Само небо помогает Бурундаю! Город уснул, а сторожа греют у огня свои железные одежды, леденеющие наверху от холодного ночного ветра, и снега. Пока глаза Бурундая не закроются в последний раз, он будет благодарить небо за эту ночь — войско молча, не остановимо и беззвучно, как туча, движется на спящий город урусов, а сильный боковой ветер из долины дочерней реки уносит его грозные шорохи в широкую сырую снежную пустыню и там растворяет. Пусть эти беспечные урусы греются за стенами у своих костров, скоро их никакие костры уже не отогреют!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86