— А что же говорят археологи?— Ничего не говорят…Это может показаться странным, дорогой читатель, но пока ни один ученый досконально не изучал крепости, ее гидротехнических и земляных сооружений, никогда лопатка археолога не касалась козельской горы. Неужто, еще и еще раз спрошу, мы и в самом деле так ленивы и нелюбопытны? 30 С урусом, придумавшим эту крепость, Субудай говорил бы как с равным, потому что тот был равным ему воителем, хотя и оборонным, не способным выиграть хорошую войну, дающую большую добычу.Первое тяжелое препятствие на пути к воротной стене — вал. Он был пологим с внешней стороны, открытым для стрел — со стены и башен можно без опаски поражать цель и с расстояния добивать раненых, если они поползут к лесу. Крутой внутренний скат вала — простая и хитрая ловушка, из нее уж не выбраться ни одному воину, потому что толстый слой льда обрывался у края рва. Лед урусы успели наморозить и с внешней стороны вала, но скоро он растает, потому что начал уже таять на стене я воротах.Главное, ров был очень глубок — высокое урусское дерево скрылось бы в нем с вершиной, хотя за зиму на дне его скопилось много снега, покрытого толстым слоем льда, потому что не вся вода успевала схватываться морозом на воротной стене, сбегала вниз и там застывала. Субудай знал лишь одно средство овладеть крепостью, чтобы примерно наказать последних непокорных урусов, взять фураж для коней и подкормить оголодавшее войско. К этому простому и верному средству, теперь единственному из всех, он прибегал повсюду во вселенной, теряя много рабов и воинов. Сейчас у него было мало рабов, если сравнить с прежними временами и другими странами, но у него будет слишком много воинов, если штурм по всем правилам войны окажется длительным и войско сделается подобным змее, пожирающей себя с хвоста. Самую сейчас важную тайну он не раскрыл пока никому, и даже внук Темучина сын Джучи оставался в неведении насчет общего количества запасных коней, слишком быстро исчезающих в утробах воинов.Делить войско на отряды, дробить запасной табун и надежно его охранять Субудай начал еще с большого озера, но к концу этого тяжелого пути пришлось урезать дневную норму для основных сил до одного коня на сотню, и воины давно уже поедали кое-как отмытые внутренности, обгладывали, как собаки, каждый мосол да тупили о кости сабли, добывая мозг. У костров начали возникать дякие побоища из-за мяса, и Субудай казнил правых и виноватых за нарушение священной ясы Темучина, несколько уменьшая число желудков и увеличивая конечную добычу великого кагана.Зерно нужно, зерно! Субудай приставил к своему личному запасу, о котором не знал даже внук Темучина сын Джучи, особо верную охрану во главе с младшим сыном Кокэчу и каждый день спускался в глубокую сухую яму при урусской избе, развязывал мешки, убирал толстую красную ткань сверху и пересыпал зерна с ладони на ладонь. Тяжестью и цветом зерно напоминало золото в крупе, но было сейчас дороже золота. С этим запасом, сыновьями, чингизидами да верными воинами он уйдет в степь при любых обстоятельствах. Пусть все думают, что в этих мешках законная добыча воителя — блестящие камешки да тяжелые урусские ткани, пусть. Крупяное и хлебное зерно войска, всю сухую траву Субудай приказал собрать в одно место — фураж предназначался для ставки, охраны и воинов, оставшихся при городе. На главном же водоразделе рыщут по сторонам Гуюк с Каданом и Бури с Байдаром, отыскивая нетронутые селения. Кормят коней, кормятся сами и не мешают Субудаю делать его дело.А дело его сейчас состояло в безделье. Внук Темучина сын Джучи торопил, а Субудай отмалчивался, кряхтел, сгибал спину перед ханом, повторяя одно и то же: самый резвый скакун не может опередить время. Он так и не отдал приказа штурмовать город. Сделал, правда, необходимые распоряжения, без исполнения которых крепости взять было нельзя, и два особых отряда скрытно занялись под командой хитроумного сунца работой, непривычной для степняков, но все войско бездеятельно стояло по окрестным лесам. Субудай ждал, когда потеряет терпение внук Темучина сын Джучи, а воины охотно пойдут на бессмысленный приступ и верную смерть под командой Бурундая. Наконец старый воитель сказался тяжелобольным, лежал целыми днями у теплой урусской печи и выходил, скрючившись, только вечерами, чтобы распарить спину в маленьком черном строении, называемом бань-я, где было жарко, как в песках далекого Хорезма.Дождался. Внуку Темучина сыну Джучи передали, что верный пес его великого деда заканчивает свой последний поход, смотрит в землю и неспособен руководить войском. Хан сделал огорченное лицо, спрятав мимолетный испуг от навалившейся вдруг на него ответственности, и одновременно испытал некое подобие радости, потому что впервые за этот длинный год почувствовал себя свободным от воли старого воителя. Он сам возьмет город, так оскорбивший его, внука и главного продолжателя дела великого Чингиза! И надо показать сейчас всем, что истинный победитель в этой войне тот, кто закончит ее славным последним деянием. Он обвел глазами чингизидов и тысячников, приподнялся.— На штурм! — вскричал Бату, напрягшись так, что красные пятна проступили на его лице. — И чтобы каждый воин узнал мою волю — нетронутый этот город будет в их полном владении три дня и три ночи. В нем для самых храбрых добрая урусская еда и драгоценности, зерно, женщины и малолетние девственницы. На штурм!На рассвете следующего дня в лесочках, примыкающих к южным подходам города, объявилось некое шевеление. Сторожа на башнях вылезали из-под теплых овчин, будили друг друга, с любопытством вглядывались в кишащую черноту, вслушивались в глухой перестук топоров и далекий невнятный шум, пронзаемый яростными выкриками. Чернота на полянах и в кустарниках быстро густела, в ней росло тревожное напряжение, однако городские сторожа, зная, что безбожной орде уходить некуда, не понимали, к чему этакие ранние всполошные сборы. Ожидание сменилось недоумением, когда обозначилась в голой древесной поросли черно-зеленая змея, а на белом снегу показалась ее серая голова. Плотная толпа мужиков в сермягах несла на плечах сухие бревна — знать, раскатали свои бани да сараи.С козельцами подгородние не ладили издревле, с прадедов, из-за ближних удобей, пойменных покосов и речных тоней. Меж собой их тоже мир не брал. От погоста отстали, к городу не пристали запасливые и хлопотливые, как бобры, меняльщики местного товара на привозной — всяк все себе да себе на уме, рыбаки, ловцы зверя, поставщики овощной и мясной снеди, плетеной посуды, а больше блаженные, голые, но веселые недотепы, наемные косцы и лесогоны, живущие от отца к сыну по наряду хитрованов…Сейчас их всех подравняла беда, потому что не послушались беженцев, понадеялись на откуп… Они шли навстречу смерти, подгоняемые смертью же. За ними сплошной плотной толпой тянулась нескончаемая череда пришельцев, волокущих по снегу к спящему пока городу, к валу, рву и воротной стене тяжелые бревна, неудобные сучья да ветки, хвойные вершинки да окомелки, жесткие дубовые рогачи да гибкие березовые хлысты. Шорох зловещий, похожий на стократно усиленный змеиный шип, прервался внезапно набатным буханьем большого колокола — проснулся страж на храме, враз побудил город, а на внешнем пологом скате вала первые редкие стрелы попали в цель и раздались крики раненых.Подойти к гребню вала по узкому перешейку сразу все не могли, уйти с него было тоже делом нелегким. Фронт наступавших смешался. Освободившиеся от груза воины старались добить рабов да поскорей убраться с вала, проникнуть назад сквозь плотную шевелящуюся массу живых и полуживых, через обрубки сучьев и тонких деревьев, но шли, скользили, падали и ползли другие. Напиравшие от лесной куртины черные толпы спихивали в ров нерасторопных, туда же летели раздавленные, раненые и убитые на гребне вала.Пленные, проламывая дорогу кулаками, рванулись к левому флангу вала, под которым ров был мельче, дружно покатились вниз, и со стены было видно, как те из них, кто угодил в снежную толщу, торопливо выбирались из нее. Хватали ползущих сюда же, где было безопасней, степняков, душили их и били головами об лед, но на каждого раба навалилось по нескольку уцелевших врагов, размахивающих ножами.— К стене! — закричали сверху. — Мужики, по-над Другуской к стене!По крутому, местами уже обтаявшему обрыву остатки полона карабкались к западной стене крепости, где узкие лестницы на длинных веревках принимали спасенных. Люди свешивались с забрал, вытягивали шеи, пытаясь увидеть ад, разверстый пред южной стеной.Стену и ее башни наконец-то сплошь усыпали городские лучники. Им не было нужды прятаться или целиться — каждый пускал стрелу за стрелой, и почти каждая попадала. Не по-божески, не по-людски было убивать с безопасной позиции безоружных и незащищенных, но каждый из этих незащищенных и безоружных нес под стену самое сейчас опасное осадное средство — ров постепенно мельчал, а на гребне вала уже образовался заслон из веток, бревен и людей, истекающих кровью и холодеющих, за которым штурмующие спасались от прямой стрельбы, пробирались в сторонку, к большой реке и приточной, где излетные стрелы урусов можно уже ловить руками. Однако рои стрел на подступах к заслону становились все гуще, образуя в толпе врагов сплошные недвижимые прогалины, но их тут же заполняли другие, беспорядочно бегущие к валу с легким грузом из двух-трех еловых веток с круглыми непробиваемыми щитами, которые словно притягивали к себе стрелы, и с бойниц начали выцеливатьтех, кто не был защищен, а они все тянулись черной змеей из леса, шли к невообразимой мешанине тел на пологий внешний скат вала, ползли на его гребень, падали, визжали и кричали, пытаясь выдрать из себя зазубренные стрелы.Всадники вдруг перестали посверкивать саблями, лента прервалась, и толпы воинов, побросав ношу, стреканули; по кустам, унося на щитах, в руках и спинах урусские стрелы.Горожане с изумлением и ужасом разглядывали это ристалище дьявола — пораженных стрелами на подступах к гребню вала и зарубленных там, куда стрелы не долетали, кровавые пятна на снегу и льду, мучительные корчи умирающих и неподвижные напряженные тела тех, кто еще надеялся выжить, дождавшись темноты за кучами брошенных древесных веток и сучьев. Перед безмолвной стеной звучал извечный глас войны — предсмертные стоны и хрипы, злобный и бессильный зубовный скрежет, страшный мужской плач и последние проклятия на неведомых языках…Жуткие приглушенные крики доносились со дна рва, где под лесным хламом еще шевелились живые и невредимые, упавшие на мягкие ветки. То в одном, то в другом месте они, почуя, что сверху ничего не валится, пыталисв использовать последнюю возможность спастись — с ужасом и мольбой поглядывая на стену, карабкались по завалу к большой заснеженной реке, над которой стояло ясное весеннее солнце, но меткие стрелы с башен настигали их, опрокидывали, гнали изо рта кровавую пену. Со стены слышались жалостливые и гневные женские голоса:— Изверги!— У них, поди, тоже где-то матери и дети есть…— Робят-то, робят уберите, бабы!— Молодцы супротив овец подневольных! Пожалели бы…С башен отвечали:— Они тя ох и пожалеют, как на стену-то взойдут! Спроси у дешевских, как они тя пожалеют.— Цыть, сороки! Чтоб и духу вашего не было!— А робята пусть глядят, кому-нито после расскажут…Солнце встало напротив южной стены, ударило в нее прямыми лучами, и с высокого ледяного скоса потекла вниз вода. Стоны и душераздирающие крики во рву затихали, перед гребью тоже, по другой, знать, причине — полумертвых тепло умертвило, а полуживых оживило, и они, затаившись, ждали наступления темноты.Город тревожно прислушивался к отдаленному гуду в задымленном лесу, гадал, что принесет завтрашний день, и готовился к нему, еще не зная, чем грозит грядущая ночь. В кузнях наспех ковали наконечники стрел, потому что расход их оказался нежданно велик, чинили истершиеся натяжные устройства, вострили и удлиняли пики на тот случай, если ворог завалит собою ров и полезет по телам, как по лестницам, на лобовую стену. Подгородние, поутру вернувшиеся, можно сказать, с того света, надумали спуститься ночью к завалу и сколь можно разобрать его. В сумерках самые нетерпеливые сбросили с забрал веревки, соскользнули по льду в глубину рва, принялись оттаскивать ветки, бревна и трупы к Жиздре, где их должна была вот-вот подхватить полая вода. Слабые предсмертные стоны снова послышались из глубины рва, и туда гроздьями полезли доброхоты, чтобы ускорить дело, только оно обернулось нежданной бедой — из лесного хлама на валу полетели не частые, но сильные и меткие стрелы. Они пронзили тех, кто еще висел на веревках и лестницах, смели со стены всех, кто там был, а защитники крепости ничем не могли ответить, потому как не ждали такого, да и стрелять бесприцельно по черной полосе на гребне вала было бессмысленно. За ней в сумятице дневного штурма затаились, должно, отборные воины, вооруженные сильными луками и запасом окровавленных стрел, перелетевших через ров со стен и башен, и сейчас эти стрелы в полутьме возвращались назад.Из дальнего лесного окоема снова показалась голова огромной черной змеи. Извиваясь по светлому снегу и огибая куртинкн, черное чудовище медленно и беззвучно наползло к валу. Но вот стал слышен его грозный шип, черная голова раздулась перед валом, и через лесной завал опять полетели бревна, тесины, сучья, ветки, кусты, деревца, подрубленные под корень, хвойные лапы и мертвецы — осаждавшие убирали их из-под ног и перекидывали в ненасытный зев земного прорана. Уцелевшие доброхоты едва успели убраться со дна рва к Другусне и подняться на западную стену, чтобы в сгрудившейся вокруг детинца толпе дождаться, что решит городской совет…
Любознательный Читатель. «Городской совет»? Звучит слишком, знаете, современно.— В Ипатьевской летописи черным по белому написано: «Козляне же светъ створише».— И что же он решил?— Он еще раньше решил сражаться до последней возможности, а теперь надо было, наверное, сообща подумать, как защититься от неожиданного тактического приема Бурундая, от неуязвимых стрелков, поражающих всякого, кто рискнул высунуться из-за бревен, чтоб натянуть тетиву. Ведь козельский ров был очень узким — скорее всего, его ширина вверху определялась длиной бревен перекидного безопорного моста, всего-то метров пятнадцать или двадцать, чтоб могли надежно лечь стволы крепких мачтовых сосен. Кстати, он и сейчас примерно такой же ширины, и легко представить, какой меткостью и убойной силой обладали дневные козельские стрелы и ночные — Бурундая…— Для сильной стрелы, конечно, это не расстояние…— Однако перескочить через такой ров невозможно, а засыпать, сровнять его с поверхностью земли даже с помощью современных мощных самосвалов и бульдозеров — дело не шуточное. Тем более что он имел огромную глубину, и это — одно из главных обстоятельств, объясняющих феномен Козельской обороны.— Простите, но ведь мы не знаем подлинной глубины козельского рва…— Верно, все крепостные рвы средневековой Руси позасыпаны-позамыты; до полуисчезновения помельчавшие, они давным-давно поросли в сегодняшних глухоманях дикими травами, лесом и кустарником, а во Владимире, Торжке, Киеве, Чернигове и многих иных местах совершенно заровнены, застроены, и никакие археологические изыскания, наверное, уже не обнаружат их подлинного облика. Козельск же — счастливейшее исключение. В конце прошлого века козельский ров был подновлен — по нему, под мостом, прошла железная дорога, о которой мы уже вспоминали. Правда, в тридцатые годы она была снята, но проран в перешейке Козельского мыса остался.— Значит, глубину его можно измерить!— Можно. Только я попытался прикинуть в другом месте, более удобном — с железнодорожного путепровода через Другусну. На глаз от головки рельса до воды было примерно тридцать пять метров. Зная, однако, что для моего глаза любая глубина всегда почему-то кажется глубже истинной, я позже написал козельскому краеведу В. Н. Сорокину, попросив его точно измерить заветную вертикаль. Вскоре он прислал мне ответ: «От рельса до уровня Другусны 28 метров. Но прошу Вас учесть, что к Древности Другусна была полноводнее». Я это учел, так же как примерную толщину снега и льда на дне козельского рва весной 1238 года, и естественный подъем поверхности мыса к перешейку, перерезанному рвом, и так называемый культурный городской слой, накопившийся за семь с половиной веков. Выходило, что глубина козельского рва была около двадцати пяти метров.— Мы оставили этот ров среди апрельской ночи 1238 года, когда его беспрепятственно засыпала орда, стены оказались без защиты, а козельский городской совет заседал…— Предполагаю, что козельцы быстро нашли эффективную защиту от смертельных стрел, посылаемых из Древесного завала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86