А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— А-а! Это и в самом деле очень простая вещь, — шутливо заметил другой капканщик, — тот конь барский, он оскорблен, что его поставили вместе с нашими рабочими лошадками.
При этом замечании все работники разразились громким хохотом.
Незнакомец лукаво улыбнулся.
— Может быть, и по этой причине, а может, и по другой, — сказал он кротко. — Во всяком случае, есть легкий способ разрешить этот спор, способ, к которому я и прибегну.
— Ага! — сказал второй капканщик. — И какой же это способ?
— Вот какой, — ответил незнакомец тем же спокойным тоном.
Подойдя к коню, которого с трудом удерживали два работника, он произнес:
— Отпустите его!
— Как же его отпустить? Да он тут может таких бед натворить!
— Отпустите его, я отвечаю за последствия. Потом он обратился к коню:
— Лелио! — сказал он.
При этом имени конь поднял свою благородную голову, устремил глаза на своего хозяина, затем, сильно рванувшись, повалил державших его работников, которые при общем хохоте покатились по траве, и с радостным ржанием подошел к хозяину и стал тереться головой о его грудь.
— Видите, — сказал незнакомец, лаская доброе животное, — это совсем не трудно!
— Гм! — сердито проговорил поднявшийся с земли капканщик, потирая ушибленное плечо. — Это просто какой-то демон, которому я не доверю свою шкуру, как она ни стара и ни жестка теперь.
— Не беспокойтесь больше о нем, я займусь им сам, — сказал гость.
— Клянусь святым Доминго, я и так уж доволен тем, что получил. Это благородное животное, но в его теле сидит черт!
Незнакомец, не отвечая, пожал плечами и возвратился к костру, у которого сидел раньше; следом за ним шел его конь, не выказывая ни малейшего желания возобновить проделки, так удивившей капканщиков. Конь этот, чистых арабских кровей, вероятно, стоил своему владельцу чрезвычайно дорого и поступки его казались странными людям, привыкшим к американским лошадям. Хозяин дал ему овса, поставил его подле себя, после чего снова уселся перед огнем.
В ту же минуту у входа в палатку показался капитан.
— Простите, кабальеро, — произнес он с любезностью, свойственной всем испано-американцам, — извиняюсь, что на столько времени покинул вас, но важное дело требовало моего присутствия. Теперь я весь к вашим услугам.
Гость поклонился.
— Напротив, это я должен просить вас принять мои извинения за бесцеремонность, с какой я злоупотребляю вашим гостеприимством.
— Ни слова больше об этом, если вы не хотите оскорбить меня.
Капитан сел подле своего гостя.
— Сейчас мы будем обедать, — сказал он. — Я могу предложить вам очень скромное кушанье; но в походе — по-походному, лично я ограничиваюсь куском мяса с красными бобами и индейским перцем.
— Это превосходно! Я сделал бы честь этому блюду, если бы чувствовал хоть малейший аппетит; но в настоящую минуту я не в состоянии проглотить ни малейшего кусочка.
— А-а! — протянул капитан, устремляя на гостя недоверчивый взгляд.
Но он увидел такую ясную физиономию, такую откровенную улыбку, что устыдился своих подозрений, и лицо его, омраченное за секунду до этого, тотчас же прояснилось.
— Очень сожалею об этом и прошу у вас позволения обедать одному, так как, в противоположность вам, я буквально умираю от голода.
— Я был бы в отчаянии, если бы вы из-за меня еще промедлили.
— Доминго! — крикнул капитан. — Мой обед!
Капканщик, которого лошадь незнакомца так сильно ушибла, немедленно появился, немного прихрамывая, неся в деревянной чашке обед своего начальника; несколько маисовых лепешек, которые он держал в руке, довершали этот умеренный, почти монастырский обед.
Доминго был метис, малый угрюмого вида и с лукавой физиономией. На вид ему казалось около пятидесяти лет, насколько можно судить о возрасте индейца. Доминго сердился на незнакомца за бесцеремонное обращение с ним его коня.
— С вашего позволения, — сказал капитан, разламывая лепешку.
— А я закурю сигару, чтобы не оставаться в бездействии, — ответил гость с приятной улыбкой.
Капитан вежливо поклонился и принялся за свой ужин с быстротой, которая доказывала продолжительное воздержание. Воспользуемся этим обстоятельством, чтобы познакомить читателя с начальником каравана.
Дон Мигель Ортега — имя, под которым он был известен своим товарищам, — был изящный и красивый молодой человек двадцати шести лет, с бронзовым цветом лица, тонкими чертами, с гордыми блестящими глазами, высокого роста, стройный. Без сомнения, на всем протяжении древних испанских поселений трудно было найти молодого человека лучше его. Однако строгий наблюдатель нашел бы взгляд дона Мигеля слишком уж глубоким, сжатие бровей слишком суровым и улыбку слишком притворной и изменчивой для того, чтобы этот человек за внешней привлекательностью не скрывал испорченную душу и дурные инстинкты.
Обед охотника, подправляемый большим аппетитом, всегда скор; и этот был быстро окончен.
— Вот и конец, — сказал капитан, вытирая пальцы пучком травы, — теперь сигару для облегчения пищеварения, и затем я буду иметь честь пожелать вам доброй ночи. Вы, без сомнения, не думаете покинуть нас раньше восхода солнца?
— Не могу сказать вам наверняка, это будет зависеть от погоды., какая будет в эту ночь, — я очень тороплюсь, и вы, кабальеро, знаете, что говорят наши соседи янки: время — деньги.
— Вы лучше меня знаете, что вам следует делать, кабальеро. Позвольте мне пожелать вам доброй ночи и полного успеха в ваших предприятиях. Позвольте еще перед разлукой задать вам один вопрос, на который, понятно, вы можете не отвечать, если найдете его нескромным.
— Нескромность со стороны такого совершенного человека, признаюсь, удивила бы меня; я попрошу вас объясниться.
— Меня зовут дон Мигель Ортега.
— А меня — дон Стефано Коэчо. Капитан поклонился.
— Позволите ли вы и мне в свою очередь предложить вам один вопрос? — осведомился гость.
— Прошу вас.
— К чему этот обмен именами?
— К тому, что в прериях не мешает уметь отличать врагов от друзей.
— Это справедливо. И что же теперь?
— Теперь я уверен, что могу вас не считать в числе первых.
— Кто знает! — со смехом возразил дон Стефано. — Бывают такие странные случайности!
Обменявшись еще несколькими красноречивыми дружескими заявлениями и рукопожатиями, они расстались. Дон Мигель вошел в палатку, а дон Стефано, протянув ноги к огню, заснул — или, может быть, только закрыл глаза.
Час спустя в лагере царило полнейшее спокойствие. Костры едва горели, караульные, опираясь на свои ружья, пребывали в той дремоте, которая еще не сон, но и не бодрствование.
Вдруг сова, сидевшая, вероятно, в зелени соседнего густого дерева, печально крикнула два раза.
Дон Стефано мгновенно открыл глаза. Не изменяя положения, он пытливо огляделся и, убедившись, что пистолеты и кинжал у него за поясом, взялся за ружье и в свою очередь крикнул совой. Ему ответил такой же крик.
Гость уложил на свое место накидку таким образом, чтобы она походила на человеческое тело, приласкал коня и тихо сказал ему что-то, потом лег на землю и ползком, осторожно направился к ограде лагеря, временами останавливаясь, чтобы оглядеться вокруг.
Все было по-прежнему спокойно. Достигнув ограды лагеря, состоящей из тюков, он выпрямился, перескочил через них, словно тигр, и скрылся в чаще.
В ту же минуту с земли поднялся другой человек, который также перескочил через тюки и устремился вслед за ним.
Человек этот был Доминго.
ГЛАВА III. Ночная беседа
По-видимому, дон Стефано Коэчо отлично знал прерии. Стоило ему только очутиться в лесу и, как он полагал, вне всяких наблюдений, как он гордо поднял голову, походка его приобрела уверенность, его глаза мрачно сверкнули, и он скорым шагом направился к группе пальм, засохшие зонтичные листья которых представляли собой ненадежное убежище во время дневного жара от жгучих лучей солнца.
Однако он не пренебрегал никакими мерами предосторожности: временами он вдруг останавливался, прислушивался к малейшему подозрительному звуку или пытливым взглядом всматривался в глубь леса, потом, успокоенный окружавшей его тишиной, продолжал свой путь тем же скорым шагом, каким вышел из лагеря.
Доминго шел буквально по его следам, подстерегая каждое его движение с искусством, свойственным метисам, стараясь иметь возможность укрыться при каждом неожиданном повороте преследуемого. Доминго был человек, каких множество на границах; он обладал многими добрыми качествами и многими пороками, и хотя был способен на добрые дела, но легче повиновался дурным инстинктам.
Он следил за незнакомцем, не давая себе ясного отчета в том, зачем это делает, не зная еще, будет ли он за него или против него, ожидая, чтобы дело разъяснилось и чтобы он мог точно для себя решить, выгоднее ли изменить или исполнить свой долг; старался же он скрыть свое присутствие потому, что надеялся проникнуть в чью-то тайну, тем самым поставив себя в наиболее выгодное положение.
Таким образом оба человека шли друг за другом около часа, и дон Стефано даже ни на секунду не подозревал, что один из самых ловких негодяев идет по его следам.
После бесчисленных кругов и поворотов в густой траве дон Стефано подошел к реке Колорадо, которая в этом месте была широка и спокойна, как озеро; по берегам ее рос густой хлопчатник и высокий тополь, корни которых скрывались в воде. Подойдя к берегу, незнакомец остановился, с минуту прислушивался и, наконец, поднеся пальцы ко рту, завыл по-волчьи. Немедленно в тростнике послышался такой же вой, и у берега появилась легкая пирога из березовой коры, управляемая двумя охотниками.
— Э-э! Я уже не надеялся встретить вас! — сказал дон Стефано сдержанным голосом.,
— Разве вы не слышали нашего сигнала? — ответил один из сидевших в лодке.
— Как бы я пришел без этого! Только мне кажется, что вы могли бы ближе подойти ко мне.
— Это было невозможно.
Пирога врезалась в песок. Оба человека, находившиеся в ней, легко соскочили на землю и через секунду подошли к дону Стефано. Оба были в одежде и в полном вооружении охотников.
— Гм! — заметил дон Стефано. — Отсюда до лагеря далеко, боюсь, что мое отсутствие заметят.
— Да, вы рискуете, — ответил тот, который уже говорил, — человек высокого роста, с открытой, важной и строгой физиономией, седые волосы которого рассыпались по плечам густыми прядями.
— Но так как вы уже здесь, объяснимся как можно короче, время дорого. Что сделали вы после нашей разлуки?
— Не много: мы только издали следили за вами, готовые в случае надобности явиться к вам на помощь.
— Благодарю. Новостей нет?
— Никаких. Кто мог бы сообщить их нам?
— Справедливо; а вашего друга Верного Прицела вы не обнаружили?
— Нет.
— Досадно. Если предчувствия меня не обманывают, нам скоро придется взяться за ножи.
— И возьмемся!..
— Я это знаю, Вольная Пуля, ваша храбрость мне давно известна; но вы, ваш товарищ, Руперто, и я — в итоге нас только трое.
— Так что ж тут такого?
— Как что такого? Когда приходится биться против тридцати или сорока приученных к войне охотников, право, Вольная Пуля, вы меня изумляете вашими суждениями. Вы не задумываетесь ни над чем! Вспомните, что на этот раз нам приходится биться не с плохо вооруженными индейцами, а с белыми, разбойниками и бродягами, которые скорее умрут, но не отступят ни на шаг, и мы вынуждены будем неизбежно погибнуть.
— Это правда, их много, я не подумал об этом.
— А умрем мы, что станет с ней?
— Хорошо, хорошо, — проговорил охотник, согласно кивая головой, — повторяю вам, что не подумал.
— Видите теперь, что мы неизбежно должны сойтись с Верным Прицелом и его друзьями.
— Хорошо, но как отыскать в прериях след такого человека, как Верный Прицел? Кто знает, где он в настоящую минуту? Может быть, он находится от нас на расстоянии ружейного выстрела, а может быть, в пяти сотнях миль… Уверены ли вы, что на этот раз не ошибаетесь и напали на верный след?
— Я еще не уверен в этом, хотя все заставляет полагать, что не ошибаюсь, но положитесь на меня, скоро я узнаю, на что нам следует решиться.
— По этим следам мы идем от самого Монтеррея, но чтобы решиться на какое бы то ни было средство, нам нужна уверенность, и потом, как вы сами сказали, необходимо увеличить наше число.
— Вы правы. Так я возвращусь в лагерь; в будущую ночь увидимся. Я буду очень несчастлив, если и на этот раз не узнаю того, что мне так необходимо знать. Вы же в это время старайтесь, как только можете, проведать что-нибудь о Верном Прицеле.
— Наказ этот лишний, я не останусь в бездействии. Дон Стефано схватил вдруг руку охотника и, крепко сжав ее, сказал взволнованным голосом:
— Вольная Пуля, я не стану говорить ни о нашей давнишней дружбе, ни об услугах, которые я не раз оказывал вам к своей великой радости; повторяю вам только, что от успеха нашего дела зависит счастье всей моей жизни.
— Хорошо, хорошо, положитесь на меня, дон Хосе, я стар для того, чтобы менять друзей. Не знаю, кто прав или виноват в этом деле, желаю только, чтобы правосудие было на вашей стороне; но что бы ни случилось, я останусь вам добрым, верным товарищем.
— Благодарю, мой старый друг, до будущей ночи. Сказав это, дон Стефано — или тот, кто называл себя так — повернулся, чтобы уйти, но Вольная Пуля удержал его.
— Что случилось? — спросил незнакомец.
Охотник приложил к губам указательный палец правой руки в знак молчания и повернулся к Руперто, который присутствовал при их беседе:
— За волком! — шепнул он ему чуть слышно. Руперто, не отвечая, прыгнул как ягуар и исчез в хлопчатнике, растущем поблизости.
Через несколько минут, в продолжение которых оба человека безмолвно и неподвижно оставались на своих местах, они услышали шорох листьев, шум поломанных ветвей, затем падение на землю тяжелого тела, после чего все стихло.
Тотчас же в ночной тишине раздался крик совы.
— Руперто зовет нас, — сказал тогда Вольная Пуля, — все кончено.
— Что произошло? — с беспокойством спросил дон Стефано.
— Сущая безделица, — ответил охотник, делая ему знак следовать за ним. — По вашим следам шел шпион, вот и все.
— Шпион?! Но это не безделица!
— Он в наших руках, следовательно, не опасен.
— В таком случае мы должны убить его.
— Посмотрим; это будет зависеть от объяснения с ним. Во всяком случае небольшой грех давить подобных гадин.
Разговаривая таким образом, Вольная Пуля с товарищем скрылись в кустах.
Доминго, крепко связанный арканом Руперто, напрасно старался вырваться. Руперто, стоя перед ним, опираясь на свое ружье, с усмешкой слушал брань метиса в ожидании прибытия охотников.
— Вместо угроз, удалец мой, — сказал, выходя из кустов, Вольная Пуля, — мне кажется, лучше было бы честно сознаться, что ты в наших руках, и действовать, сообразуясь с обстоятельствами.

— Можешь звать меня удальцом и читать мне наставления, старый капканщик мускусных мышей, — грубо ответил ему шпион, — но белые вы или краснокожие, кто позволил вам обращаться так с охотником?
— Если бы вместо того, чтобы пытаться подслушать то, что вас не касается, достойный сеньор Доминго, так кажется вас зовут, — насмешливо произнес дон Стефано, — вы спокойно продолжали бы спать в своем лагере, с вами не случилось бы маленькой неприятности, на которую вы изволите жаловаться.
— Я должен признать справедливость ваших рассуждений, — ответил бродяга с иронией, — но что делать? Я всегда имел страсть узнать именно то, что от меня старались скрыть.
Незнакомец устремил на него подозрительный взгляд.
— А давно у вас эта страсть, сеньор Доминго? — спросил он.
— С самого детства, — дерзко ответил тот.
— В таком случае, вы, должно быть, узнали очень много различных вещей?
— Бесчисленное множество, господин мой. Дон Стефано обратился к Вольной Пуле.
— Друг мой, — сказал он ему, — ослабьте немного веревку, стягивающую его, я желаю поговорить с ним; может, что и узнаем от него.
Охотник безмолвно исполнил просьбу дона Стефано. Бродяга, почувствовав облегчение, с удовольствием сделал глубокий вздох и сел.
— Слава Богу! — воскликнул он насмешливо. — Теперь хоть находишься в сносном положении, можно и поговорить.
— Не так ли?
— Точно так, господин мой, теперь я готов для вас на любые услуги.
— В таком случае я воспользуюсь вашей любезностью.
— Пользуйтесь, пользуйтесь, сударь, от разговоров с вами я могу только выиграть.
— Может быть, вы и правы. Скажите-ка мне: не считая вашего благородного любопытства, в котором вы мне так чистосердечно признались, нет ли в вас еще каких маленьких недостатков?
Бродяга сделал вид, будто добросовестно вдумывается в себя, и через две-три минуты ответил с огорчением:
— Нет, сударь, не вижу никаких.
— Уверены ли вы в этом?
— Гм! Пожалуй, и могут быть, но, однако, не думаю.
— Ага, вы, видимо, не уверены в этом!
— В самом деле, это правда!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26