— Да, действительно.
— В таком случае вы — хищные звери!
— Мы ваши судьи.
— О! Дайте мне пожить, хотя бы еще один день!
— Вы приговорены.
— Да будьте вы прокляты, демоны в человеческом обличье! Разбойники! По какому праву вы меня убиваете?
— По праву человека, смеющего убить змею! В последний раз спрашиваю вас, желаете вы сделать какие-нибудь распоряжения?
Некоторое время дон Эстебан молчал, потом две тяжелые слезы медленно скатились по его бледным щекам.
— О! — воскликнул он вдруг. — Если бы брат мой был здесь, он спас бы меня!
И потом тихо прибавил:
— О! Дети мои! Любимые мои сыновья, что будет с вами, когда меня не станет?!
— Пора, — заметил охотник.
Дон Эстебан угрюмо взглянул на него.
— У меня два сына, — сказал он, говоря как во сне, — один я у них, один как есть, и я должен умереть! Послушайте, если вы еще не совсем хищный зверь, поклянитесь мне исполнить мою последнюю просьбу!
Охотник почувствовал себя невольно растроганным его скорбью.
— Клянусь вам, — сказал он.
Приговоренный, казалось, старался собраться с мыслями.
— Дайте мне бумагу и карандаш, — сказал он дрожащим голосом.
В руках Верного Прицела все еще был бумажник, поданный ему доном Мариано; он вырвал из него один лист и подал ему вместе с карандашом.
Дон Эстебан горько улыбнулся при виде своего бумажника; взяв поданный ему листок, он торопливо написал несколько строк, сложил бумагу и отдал ее охотнику.
В лице осужденного тотчас же произошла странная перемена: он мгновенно стал спокоен, взгляд его сделался кротким и почти молящим.
— Послушайте, — сказал он, — я полагаюсь на ваше слово; эта записка предназначена для моего брата, я поручаю ему своих детей, из-за них я умираю. Делать нечего! Если они будут счастливы, я могу считать, что достиг своей цели, это все, что мне надо. Брат мой добр, он не покинет несчастных сирот, которых я ему завещаю. Умоляю вас, передайте ему эту записку.
— Она будет в его руках через час, клянусь вам!
— Благодарю. Теперь, — добавил он, гордо подняв голову, — делайте со мной что хотите; я устроил судьбу моих детей, это все, чего я хотел.
Яма была уже готова. Два мексиканца схватили дона Эс-тебана, скрутили его ремнем, оставив свободной одну только левую руку, и, прежде чем он успел сделать какое-нибудь движение, спустили его в яму и засыпали до плеч землей, оставив поверх земли только голову и левую руку. Когда яма была сравнена с землей, один мексиканец подошел к нему и завязал ему рот.
Тогда Верный Прицел положил возле него заряженный пистолет и, сняв шляпу, сказал:
— Дон Эстебан де Реаль дель Монте, люди приговорили вас. Просите у Бога пощады, вам остается надежда только на Него.
Потом охотники и мексиканцы сели на коней, погасили факелы и скрылись в темноте, как легион черных привидений.
Осужденный остался один во мраке.
Вытянув шею, вытаращив глаза, навострив слух, он вглядывался в темноту и слушал.
Чего он ждал? На что надеялся? Он и сам бы не мог ответить на это, но так уж создан человек.
Наконец стих последний шум удалявшихся людей. Дон Эстебан схватил лежавший рядом с ним пистолет и приложил к виску холодное дуло, в последний раз прошептав имена своих детей…
ГЛАВА XXI. Вольная Пуля
Вольная Пуля, как мы уже сказали, с помощью двоих слуг увел прочь дона Мариано, находившегося в полубесчувственном состоянии, желая отправить его в лагерь мексиканцев, чтобы избавить тем самым от вида жестокой казни его брата. Движение и ночной воздух быстро возвратили дворянина к жизни. Открыв глаза, он прежде всего спросил о брате. Никто ему не ответил, а напротив, его повезли еще быстрее.
— Остановитесь! — крикнул тогда дон Мариано, вскочив и удержав за узду коня своего проводника. — Остановитесь, я так хочу!
— В состоянии ли вы будете ехать сами? — спросил его Вольная Пуля.
— Да, — ответил он.
— Тогда вам подадут вашего коня, но только с условием: вы должны следовать за нами.
— Разве я ваш пленник?
— Нет, нисколько. Мы действуем для вашей же пользы. Обвинив вашего брата, мы не хотели, чтобы вы присутствовали при его казни.
— Разве он уже умер? — вздрогнув, спросил дон Мариано глухим голосом. — Вы его убили?
— Нет, — неохотно ответил Вольная Пуля, — он сам себя убьет.
— О! Как это ужасно! Ради Бога, расскажите мне обо всем подробно — я предпочитаю правду, как она ни ужасна, этому мучительному неведению.
— К чему передавать вам это? Не лучше ли для вас не знать подробностей?
— Хорошо, — ответил дон Мариано решительно, — я знаю, что мне следует сделать. Если в минуту гнева и бессмысленной ненависти я даже забыл связь, скрепляющую меня с этим несчастным, то теперь я вижу и понимаю весь ужас моего поступка и заглажу зло, сделанное мной. Я не буду братоубийцей!
Вольная Пуля крепко сжал его руку, наклонился к его уху и тихо сказал, пристально глядя ему в глаза:
— Тише! Вместо того чтобы его спасти, вы его погубите. Не вы должны это сделать; лучше предоставьте это дело другим.
Дон Мариано безуспешно старался прочитать в глазах охотника его замыслы; ослабив поводья, он задумчиво поехал дальше. Подъехав к броду Рубио, они остановились на берегу реки.
— Отправляйтесь же в лагерь, — сказал Вольная Пуля, — напрасно стал бы я провожать вас дальше. Я поеду к мексиканцам, — добавил он, выразительно взглянув на дона Мариано. — Спокойно продолжайте свой путь, в лагерь вы въедете несколькими минутами раньше меня.
— Так вы возвращаетесь? — спросил дон Мариано.
— Да, — ответил Вольная Пуля. — До скорого свидания! Дон Мариано с чувством пожал его руку и поехал через реку; слуги следовали за ним.
Вольная Пуля повернул коня и вернулся в девственный лес. Охотник был сильно озабочен; доехав до чащи кустов, он остановился и огляделся пытливо и подозрительно. Глубочайшее молчание и спокойствие царили вокруг.
— Так надо! — прошептал охотник. — Не поступить так было бы преступлением, подлостью! Куда ни шло! Бог нас рассудит!
Оглядевшись еще раз, он сошел с коня, распустил узду, чтобы конь мог свободно жевать траву, вскинул ружье на плечо и осторожно углубился в кусты.
Вдруг он остановился, прислушался и присел, совершенно скрытый густыми листьями. Вдали раздался конский топот. Мало-помалу он стал явственнее, наконец появилась толпа всадников. Это были мексиканцы и охотники, возвращавшиеся в лагерь.
Верный Прицел тихо разговаривал с доном Мигелем, которого несли на носилках мексиканцы, так как он не мог еще держаться на коне. Весь отряд медленно продвигался к броду Рубио.
Вольная Пуля дал им проехать, ничем не выдав своего присутствия. Напрасно искал он среди уезжавших Летучего Орла и Дикую Розу: краснокожих в толпе не было. Их отсутствие не понравилось охотнику; однако через минуту черты его прояснились, и он пожал плечами с беспечностью людей, принявших окончательное решение.
Лишь только мексиканцы скрылись вдали, охотник вышел из кустов и сказал, самодовольно улыбаясь:
— Теперь я могу действовать как хочу, не боясь помехи, только бы Летучий Орел со своей женой ушли подальше. Да они не останутся здесь: вождь слишком торопился вернуться в свое селение.
Размыслив таким образом, он вскинул ружье на плечо и пошел свободно, но осторожно.
Вольная Пуля скоро вышел на поляну, посреди которой остался зарытый заживо человек, один со своими преступлениями, покинутый всеми, не имея надежды ни на чью помощь. Охотник остановился, осмотрелся и лег на землю.
На поляне царило гробовое молчание; дон Эстебан, с расширенными от ужаса глазами, чувствуя недостаток воздуха от постоянно и медленно сдавливавшей его грудь земли, с сильным биением крови в висках и артериях, готовился умереть; зрение его затмилось кровавой завесой, холодный пот выступил на лбу. Отчаянно зарычав, он схватил пистолет и, подняв к небу умоляющий взор, поднес оружие к виску. Вдруг чья-то рука отдернула его руку, пуля просвистела в воздухе, и голос, кроткий и строгий одновременно, проговорил:
— Бог услышал вашу мольбу, Он прощает вас. Негодяй, как помешанный, повернул на голос голову, с испугом взглянул на говорившего человека и, будучи не в силах вынести это новое волнение, лишился чувств.
Человек, подоспевший так кстати, был Вольная Пуля, как читатель, верно, уже догадался.
— Гм! — сказал он, качая головой. — Вовремя же я поспел!
И не теряя ни минуты, достойный человек стал немедленно откапывать зарытого. Это стоило ему великого труда, поскольку пришлось работать только топором и руками; но однако он достиг желаемого и, вытащив из ямы под мышки несчастного, все еще находившегося в бесчувственном состоянии, положил его на землю, разрезал ремни, стягивавшие его, развязал рот и вылил на его лицо часть воды из своей походной фляжки.
Холодная вода и свежий ночной воздух не замедлили оказать свое действие: легкие заработали энергичнее, и несчастный стал приходить в себя.
Лишь только он опомнился, первым его делом было гневно взглянуть на небо, потом, протянув руку Вольной Пуле, он сказал ему:
— Благодарю.
Охотник отступил, не дотрагиваясь до его руки.
— Не меня должны вы благодарить, — сказал он.
— Кого же?
— Бога.
Дон Эстебан презрительно сжал губы. Однако он понимал, что, возможно, некоторое время ему необходимо будет обманывать своего спасителя, если он желает воспользоваться его услугами, столь необходимыми в нынешнем положении.
— Вы правы, — произнес он с фальшивым смирением, — прежде Бога, потом вас.
— Я исполнил свою обязанность, заплатил вам свой долг, теперь мы квиты. Десять лет тому назад вы оказали мне услугу; сегодня я спасаю вас от смерти, это плата за полученное. Я избавляю вас от всякой благодарности, как и вы должны, в свою очередь, избавить меня от нее. С этой минуты мы больше не знаем друг друга, дороги наши разошлись.
— Неужели же вы меня покинете в таком положении? — с ужасом спросил дон Эстебан.
— Что же еще могу я сделать?
—Лучше уж было оставить меня умирать в яме, в которую вы, кстати, также помогали сажать меня, чем вынуть из нее для того, чтобы осудить на голодную смерть в прериях, сделать жертвой хищных зверей или пленником краснокожих. Я слаб и безоружен. Пистолет, оставленный мне вашими жестокими товарищами, никуда не годен.
— Справедливо, — проворчал Вольная Пуля и, опустив голову на грудь, глубоко задумался.
Дон Эстебан беспокойно следил глазами за выражением лица охотника.
— Вы правы, — проговорил наконец старый охотник, — без оружия вы пропали.
— Вы сознаете это? Будьте же милосердны до конца, дайте мне возможность защититься.
— Я не предвидел этого, — ответил охотник, качая головой.
— Это значит, что если бы вы предвидели, то оставили бы меня умирать?
— Может быть!
Ответ этот, как молотом, ударил по сердцу дона Эстебана; он устремил зловещий взгляд на охотника.
— Вы говорите недоброе дело, — заметил он.
— Что же я могу вам ответить? — возразил охотник. — По моему мнению вы были приговорены справедливо. Я должен был бы дать исполниться правосудию, но я не дал — и, может быть, был не прав. Теперь, хладнокровно обдумывая этот вопрос, сознавая, что вы справедливо требуете оружия, что вы непременно должны его иметь — и для вашей личной безопасности, и для вашего пропитания, — я боюсь дать вам его.
Во время этого ответа дон Эстебан поднялся, сел возле охотника и стал играть своим разряженным пистолетом, делая вид, будто слушает его очень внимательно.
— Почему так? — спросил он.
— Да по очень простой причине: я знаю вас очень давно, вам известно это, дон Эстебан, знаю, что вы не такой человек, который забыл бы обиду. Я убежден, что если я вооружу вас, вы будете думать только о мщении, а вот этого-то я и хочу избежать.
— И для этого вы видите только единственное средство, — воскликнул мексиканец, злобно рассмеявшись, — а именно: позволить мне умереть с голоду!
— Вы меня не понимаете: правда, я не хочу давать вам оружие, но в то же время не хочу оставить неоконченной услугу, оказанную вам.
— Гм! Каким же образом вы хотите достичь желаемого результата? Любопытно было бы узнать.
— Я провожу вас до границы прерий, оберегая вас во время путешествия от всех опасностей; это, кажется, очень просто?
— Очень просто, в самом деле. Придя туда, я покупаю оружие и возвращаюсь сюда мстить.
— Нет, нет!
— Как же так?
— А так, что вы поклянетесь мне вашей честью навсегда забыть ненависть к вашим врагам и никогда больше не возвратитесь в прерии.
— А если я не захочу дать вам этой клятвы?
— Тогда я вас покину, и поскольку это случится уже по вашей вине, то я буду считать себя полностью рассчитавшимся с вами.
— О!.. Но прежде чем я соглашусь на ваше суровое предложение, хотелось бы узнать, как мы будем путешествовать: отсюда до поселений не близко, я же не в состоянии идти туда пешком.
— Об этом не беспокойтесь; я оставил своего коня в нескольких шагах отсюда, в кустах подле Рубио. Вы поедете на нем до тех пор, пока я не достану себе другого, а сам я пойду пешком — мы, охотники, пешие не отстаем от всадника.
— Что делать! Видно, придется уж согласиться с вами.
— Это самое верное для вас. Итак, вы согласны дать мне клятву?
— Ничего иного мне не остается… Но что это делается в тех кустах? — воскликнул он вдруг.
— Где? — спросил охотник.
— Да вон там, — ответил дон Эстебан, указывая на густые заросли кустарника.
Охотник живо повернул голову в указанном мексиканцем направлении. Тот не стал терять времени: схватив свой пистолет за дуло, он со всей силы ударил им по черепу охотника. Удар был нанесен с такой быстротой и силой, что Вольная Пуля вытянул руки, закрыл глаза и с тяжелым стоном упал на землю.
Дон Эстебан посмотрел на него с презрением и удовлетворенной ненавистью:
— Глупец! — прошептал он, толкнув его ногой. — Нужно было предлагать эти нелепые условия до моего спасения. Теперь уже поздно. Я свободен и отомщу!
Сказав это, он наклонился к охотнику, забрал все его оружие и покинул его, даже не потрудившись посмотреть — мертв охотник или ранен.
— Ты, проклятая собака, — добавил он, — или умрешь с голоду, или будешь растерзан хищными зверями. Я же ничего теперь не боюсь: в моих руках средство к мщению!
И негодяй быстрым шагом ушел с поляны искать лошадь Вольной Пули.

ГЛАВА XXII. Лагерь
Мексиканцы прибыли в лагерь несколько ранее восхода солнца. Во время их отсутствия люди, оставшиеся охранять лагерь, никем не были обеспокоены. Дон Мариано нетерпеливо ждал их возвращения и, завидев издали, выехал к ним навстречу. Верный Прицел встретился с ним хотя и дружески, но очень сухо.
Охотник был убежден, что исполнил свой долг, осудив дона Эстебана, но был огорчен ответственностью, возложенной на него в этом деле. В душе он боялся упреков дона Мариано, ожидая, что, взглянув на дело теперь, когда прошла первая горячность, тот вознегодует на них и проклянет за смерть брата. Он приготовился отвечать на воображаемые вопросы дона Мариано, и при виде его печальное лицо охотника совершенно нахмурилось.
Но Верный Прицел обманулся: ни один упрек, ни один вопрос по поводу суда не сорвался с языка дона Мариано.
Охотник украдкой поглядел на него раз, другой; дон Мариано был печален, но лицо его оставалось спокойным. Они продолжали ехать рядом.
Верный Прицел покачал головой.
— Он что-то замышляет, — прошептал он про себя.
Как только въехали в лагерь, проход загородили, дон Мигель назначил караульных и потом обратился к Верному Прицелу и дону Мариано.
— До восхода солнца осталось еще два часа, — сказал он им, — не угодно ли будет вам войти в мою палатку?
Они оба поклонились.
Перед входом в палатку дон Мигель приказал опустить носилки и с помощью охотника вошел внутрь вместе с доном Мариано.
Изнутри палатка была очень просто убрана: в одном ее углу стоял герметически закрытый паланкин, в противоположном углу была навалена куча мехов, предназначенная, очевидно, для постели; четыре-пять бизоньих черепов заменяли стулья.
Дон Мигель опустился на меха, предложив своим спутникам занять места на черепах. Когда они уселись, дон Мигель начал.
— Кабальерос, — сказал он, — все происшедшее в эту ночь требует подробного объяснения ввиду возможной путаницы, проистекающей из приключений, в которых, надеюсь, мы вынуждены будем скоро принять участие. Все, что я скажу, касается исключительно вас и интересно только для вас, дон Мариано, потому именно к вам я и обращаюсь. Верному Прицелу уже известно почти все то, что я имею вам передать, прошу же я его присутствовать здесь, во-первых, по причине нашей старой дружбы, во-вторых, потому, что его советы могут быть нам очень полезны в дальнейших наших решениях.
— Не припомните ли вы, сеньор дон Мариано, — промолвил охотник, — как, отправляясь за доном Мигелем, я вам сказал, что вы не знаете самого главного из всей этой истории.
— Да, припоминаю, хотя в ту минуту я не обратил на это особенного внимания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26