— Если не ошибаюсь, дон Мигель желает посвятить вас в эти ужасные злоумышления.
Потом в раздумье он прибавил:
— И он должен был бы присутствовать здесь, ему тоже необходимо знать всю истину; но по возвращении в лагерь я его не видел.
— О ком вы говорите?
— О Вольной Пуле, которого я отправил с вами.
— Действительно, он ехал со мной, но, подъезжая к лагерю, остановил меня, думая, вероятно, что мне не нужно его дальнейшее покровительство.
— Не сказал ли он вам о своих намерениях?
— Нет, он мне ничего не сказал, — ответил дон Мариано с некоторым колебанием, — я думал, что он возвратился к вам, и тоже удивляюсь его отсутствию.
— Странно! — проговорил охотник, незаметно сжав брови. — Впрочем, он не замедлит возвратиться, и тогда мы узнаем, где он был, — добавил он.
— Як вашим услугам, дон Мигель, и внимательно слушаю вас, — заметил дон Мариано, стараясь отклонить дальнейший разговор об охотнике.
— Прежде всего потрудитесь назвать меня моим настоящим именем, дон Мариано, — ответил молодой человек. — Имя это, быть может, внушит вам некоторое доверие ко мне. Я — ни дон Торрибио Карвахал, ни дон Мигель Ортега; меня зовут дон Лео де Торрес.
— Лео де Торрес! — воскликнул дон Мариано с изумлением. — Сын моего лучшего друга?!
— Это я, — просто ответил молодой человек.
— Но это невозможно! Басилио де Торрес убит со всем своим семейством индейцами-апачами на своей ферме, взятой приступом, двадцать лет тому назад.
— Я сын дона Басилио де Торреса. Вглядитесь в меня, дон Мариано, разве черты моего лица никого вам не напоминают? Кроме того, в моих руках есть документы, подтверждающие мою личность.
— Каким же образом, с того самого ужасного события, сделавшего вас сиротой, 'я ни слова не слышал о вас, я, лучший друг, почти брат вашего отца?! Я был бы так счастлив, заменив вам его!
— Благодарю вас, дон Мариано, за дружбу, выказываемую мне, — верьте, что я достоин ее; но прошу вас позволить сохранить в душе тайну моего молчания; когда-нибудь, надеюсь, мне дозволено будет говорить, тогда я все вам открою, — проговорил дон Лео, которого теперь мы станем называть его настоящим именем.
— Действуйте по своему усмотрению, — сказал дон Мариано с глубоким чувством, — помните только, что во мне вы нашли потерянного отца.
Молодой человек едва сдерживал сильное волнение, овладевшее им; на глаза его навернулись слезы. Наступило продолжительное молчание. Наконец дон Лео начал:
— Известные причины, о которых бесполезно здесь упоминать, привели меня несколько месяцев тому назад в Мехико. Вследствие этих причин я вел жизнь очень странную, посещал людей самого низшего сословия. Не думайте, что я вмешивался в преступные дела — нет, я, как и большая часть наших соотечественников, занимался некоторого рода контрабандной торговлей… Одно из мест, посещаемых мною чаще всего, была Пласа-Майор; ходил я туда к старику-писцу пятидесяти лет, ростовщику, который под почтенной наружностью скрывал гнусную душу и черное сердце. Этот негодяй благодаря своему ремеслу знал тайны множества семейств. Однажды, когда я случайно сидел у него, вошла молодая девушка, прекрасная собой; она сильно дрожала, входя в лачугу негодяя. Ростовщик с самой услужливой улыбкой спросил, чем может служить ей; она робко огляделась и заметила меня. Не знаю почему, но я почуял тайну и, положив руки на стол, а на них голову, притворился спящим. «А тот человек?» — спросила она, указав на меня. — «О! — ответил писец. — Он пьян и спит». Девушка как будто колебалась. Наконец она решилась и подала писцу тонкую бумажку, проговорив: «Перепишите это, я дам вам две унции золота». Старый негодяй схватил бумагу и пробежал ее глазами. «Но это написано не по-кастильски», — заметил он. — «Это по-французски, — ответила девушка, — но вам-то что до этого?» — «Мне — решительно ничего». Старик приготовил бумагу, перья и переписал записку без дальнейших замечаний. Когда он кончил, девушка сравнила обе записки, просияла от радости, разорвала оригинал, сложила копию письмом и продиктовала сокращенный адрес; после этого она взяла письмо, спрятала его в свой корсаж и вышла, заплатив условленную плату, которую писец схватил с жадностью. Едва девушка скрылась, я поднял голову, но писец сделал мне знак оставаться в том же положении: он услышал, что кто-то поворачивает ключ в замке двери его лачуги. Я повиновался и лишь только успел снова навалиться на стол, как тотчас же появился человек, который, видимо, не желал быть узнанным: он тщательно кутался в широкий плащ, поля его шляпы спускались на самые глаза. Входя, он выразил неудовольствие. «Кто это?» — спросил он, указывая на меня. — «Бродяга; напился и спит». — «Молодая девушка отсюда вышла?» — «Может быть», — ответил писец. — «Без двусмысленных фраз, негодяй, — ответил незнакомец надменно. — Я тебя знаю и плачу тебе, — добавил он, бросая на стол тяжелый кошелек. — Девушка вышла отсюда?» — переспросил он. — «Да». — «О чем она просила?» — «Переписать записку на французском языке». — «Покажи мне эту записку». — «Она сложила ее письмом, написала адрес и взяла с собой». — «Я знаю это, но знаю также, что и, ты не глуп и оставил у себя копию с ее записки; это-то мне и нужно». Не знаю почему, но голос этого незнакомца невольно поразил меня; он стоял, повернувшись ко мне спиной, я воспользовался этим и сделал старику знак, понятый им. «Я не догадался сделать это», — ответил он. При этом он скорчил такую глупую рожу, что незнакомец поверил ему и только выразил досаду. «Она придет еще?» — «Не знаю». — «Я это знаю. Каждый раз по ее приходу ты будешь сохранять копию со всего, что она даст тебе переписать. Сюда же станут приходить и ответы на эти письма; ты будешь показывать их мне, прежде чем передашь по назначению… До завтра — и не будь так глуп, как сегодня, если хочешь, чтобы я позаботился о твоем благосостоянии». Писец скорчил улыбку. Незнакомец повернулся, чтобы идти; при этом движении пола его одежды зацепилась за стол, плащ соскользнул с лица, и я увидел его: это был ваш брат дон Эстебан. С глухим проклятием он снова закутался в свой плащ и вышел. Лишь только дверь за ним затворилась, я вскочил, запер ее на задвижку и встал перед писцом. «Кому-нибудь одному!» — сказал я ему. Он с ужасом отступил, сжимая в руках полученный кошелек, думая, что я хочу отнять его золото. «Я бедный старик», — взмолился он. — «Где копия, которую ты не дал этому человеку?» — спросил я строго. Он склонился над своей конторкой и подал мне копию, не говоря ни слова. Содрогаясь, я прочел ее и все понял. «Слушай, — сказал я ему, протягивая унцию золота, — каждый раз ты будешь показывать мне ее письма. Можешь показывать их также и этому господину, но только запомни хорошенько: ни один ответ, который, вероятно, будет им написан, не должен быть передан молодой девушке прежде, чем я его прочитаю; я не так богат, как этот незнакомец, но все же прилично заплачу тебе, ты меня знаешь. И еще одно слово: если ты изменишь мне, я убью тебя как собаку!» Я ушел и слышал, затворяя за собой дверь, как старик проговорил вполголоса: «Пресвятая Дева! В какую переделку я попал…» Теперь я открою вам ключ к этой тайне: молодая девушка, которую я встретил у писца, была послушница из монастыря Бернардинок, где находилась ваша дочь; донья Лаура, не зная, кому довериться, попросила ее известить дона Франсиско де Паоло Серрано…
— Моего зятя, ее крестного отца! — воскликнул дон Мариано.
— Именно его, — согласился дон Лео. — Она поручила донье Луизе, своей подруге, переслать сеньору Серрано письмо, в котором описывала все преступные замыслы своего дяди, все гонения, каким ее подвергали, умоляя его как лучшего друга своего отца прийти к ней на помощь и взять ее под свое покровительство.
— Бедная моя дочь! — прошептал дон Мариано.
— Дон Эстебан, — продолжал дон Лео, — не знаю уж каким способом проведал о намерениях вашей дочери, но сделал вид, что ничего не знает, и ждал удобной минуты, чтобы расстроить их; он позволял девушке носить письма к писцу, читал копии и сам составлял ответы, так как дон Франсиско не получал писем вашей дочери, потому что дон Эстебан подкупил его лакея, и тот возвращал их ему нераспечатанными. Это ловкое вероломство, без сомнения, удалось бы ему, если бы провидение не привело меня так кстати в лавочку писца. Вероятно, он хотел не смерти вашей дочери, а только ее богатства, а потому вынуждал ее принять пострижение, рассчитывая на верный успех. Он не предвидел моего вмешательства. Донья Лаура, уверенная, что дон Франсиско не покинет ее, в точности исполняла мои советы, получаемые от имени друга, к которому она обращалась; я же был готов действовать при первой надобности. В подробности по этому поводу входить не стану. Скажу только, что донья Лаура отказалась произнести монашеский обет. Скандал вышел величайший; взбешенная игуменья решилась покончить с ней. Несчастная девушка, усыпленная сильным наркотическим средством, была спущена в глубокую тюрьму и там обречена на голодную смерть. Извещенный в тот же день обо всем случившемся в монастыре, я набрал шайку разного люда, ночью хитростью проник в монастырь с пистолетом в руке и похитил вашу дочь.
— Вы! — воскликнул с удивлением и радостью дон Мариано. — Боже мой, Боже мой! Так она в безопасности, она спасена!.. Где же она? Скажите, в каком месте скрывается моя любимая дочь?
— Понятно, что я не мог возить ее с собой, ожидая дона Эстебана и его шпионов, следивших за всеми моими действиями. Скрыв в надежном месте донью Лауру, я навлек на себя все преследования. Вот каким образом в этом паланкине была заперта донья Лаура до Тубака. Раз или два ее могли заметить в нем посторонние люди. Этого было достаточно, с тех пор все полагали, что она постоянно со мной. Благодаря моему старанию держать паланкин плотно закрытым и никого к нему не подпускать (таким образом я старался заманить врагов подальше в прерии и наказать их), мои планы удались вернее расчетов дона Эстебана: Бог помогал мне… Теперь, когда преступник наказан, донье Лауре нечего более опасаться; я сообщу вам, где она скрывается, и проведу вас к ней.
— Да будет благословен Бог! — в неописуемой радости воскликнул счастливый отец. — Моя дочь спасена! Наконец-то я ее увижу!
— Она погибла, если вы не поспешите! — проговорил вдруг чей-то глухой голос.
Все трое с ужасом обернулись к выходу. Приподняв полог палатки, там стоял Вольная Пуля, с бледным, окровавленным лицом и в разорванной одежде.
ГЛАВА XXIII. Летучий Орел
Индейцы по своей жизни и воспитанию имеют самый подозрительный и недоверчивый характер. Лишь только Верный Прицел произнес приговор над доном Эстебаном, как среди охотников начался небольшой беспорядок: ряды их смешались, они принялись рассуждать и спорить между собой. Летучий Орел воспользовался этим переполохом, сделал знак Дикой Розе, призывая ее следовать за собой, и тихонько и незаметно от всех скрылся вместе с ней в зарослях кустарника. Минут через двадцать, основательно углубившись в чащу леса, они наконец остановились и стали выбирать место, где бы им удобнее было укрыться от случайной встречи, как вдруг неподалеку послышался громкий шорох и треск ломавшихся сучьев. Индеец, схватив свой аркан, бросился в ту сторону и, подкравшись к тому месту, откуда происходил шум, неожиданно увидел перед собой великолепного коня. В ту минуту, когда испуганное животное готовилось ускакать в чащу, аркан свистнул в воздухе, и индеец с гордостью взглянул на пойманного им превосходного арабского скакуна, принадлежавшего дону Эстебану и убежавшего от него во время схватки.
Подведя коня к Дикой Розе и налюбовавшись им, вождь уселся на траву и глубоко задумался.
— Вот и они! — воскликнул вдруг индеец, быстро вставая. — Слышишь?
— Да, — сказала молодая женщина, — я слышу лошадиный топот.
— Это бледнолицые возвращаются в свой лагерь.
— Мы пойдем за ними?
— Никогда Летучий Орел без причины не сворачивает с выбранного раз пути. Один бледнолицый друг Летучего Орла в настоящую минуту находится в опасности, надо поспешить, чтобы спасти его, или отомстить за его смерть.
— Я готова идти за вождем.
— Пойдем, уже пора.
Индеец вскочил на коня, а Дикая Роза пошла за ним — индианки во время преследования врагов никогда не ездят ни с мужьями, ни с братьями; в своих семьях они исполняют все тяжелые работы, в пути переносят все его трудности без малейших жалоб. Они немедленно направились к той поляне, где был зарыт осужденный.
Не дойдя до нее нескольких шагов, они услышали выстрел.
— Что там происходит? — проговорил индеец. — Неужели я обманулся?
Немедленно сойдя с коня, он передал узду своей жене, приказав ей издали следить за ним, а сам поспешил на поляну, обеспокоенный выстрелом и не зная, чему его приписать. Он опасался несчастья с другом и торопился рассеять свои подозрения.
Выбравшись на поляну, он осторожно раздвинул ветви и принялся вглядываться в темноту. Вдруг в глубочайшей тишине раздались торопливые шаги, ближайшие кусты с шумом раздвинулись, и человек, словно демон, проскочил мимо него с необыкновенной быстротой и пропал в темноте.
Тяжелое предчувствие сдавило сердце краснокожего, он хотел было пуститься за незнакомцем, но передумал.
— Посмотрим прежде, что случилось с приговоренным, — прошептал он, — а этот человек от меня не уйдет, я найду его, когда будет нужно.
Вождь быстро подошел к тому месту, где была вырыта яма. Она была пуста, дон Эстебан пропал; вблизи ее вниз лицом и без малейшего движения лежал человек. Летучий Орел наклонился к нему и внимательно прислушался.
— Я так и знал! — прошептал он, выпрямляясь с презрительной улыбкой. — Этого следовало ожидать, бледнолицые — настоящие старые болтливые бабы, неблагодарность их порок, мщение же есть добродетель краснокожих.
Вождь стоял перед раненым, устремив на него задумчивый взгляд.
Вдруг он почувствовал, что кто-то положил руку на его плечо, и услышал робкий голос:
— Этот бледнолицый — друг Седой Головы, который спас Летучего Орла. Вождь узнал его?
— Дикая Роза знает этого охотника? — спросил индеец.
— Дикая Роза видела, как храбро он спас друга вождя два дня тому назад.
— Моя жена говорит правду, — ответил индеец, — это храбрый воин, у него честное сердце, он друг краснокожих. Летучий Орел — великий вождь, прославившийся своим великодушием, он не оставит бледнолицего на растерзание волкам.
— Летучий Орел — великий воин своего племени, в его голове много ума, он делает хорошее дело.
— Осмотрим раны этого человека, — с самодовольной улыбкой произнес Летучий Орел.
Дикая Роза зажгла сучок орехового дерева, оба склонились над раненым и при свете факела внимательно осмотрели его.
Вольная Пуля был неопасно ранен в голову ударом рукояткой пистолета; от сильной потери крови он впал в беспамятство, и если бы не индеец, подоспевший вовремя, охотник был бы заживо растерзан хищными зверями, вышедшими на1 ловлю добычи.
Все индейцы, отправляясь в путь, берут с собой на перевязи сумочку вроде охотничьей, которую они называют «сумкой для лекарств»; в ней они хранят все необходимые средства для излечения ран, получаемых в сражениях, хирургические инструменты и порошок для лечения лихорадки. I
Осмотрев рану Вольной Пули, вождь выказал удовлетворение; он принялся немедленно ее перевязывать, прежде обмыв и приложив известные ему травы. Через десять минут' после перевязки охотник глубоко вздохнул, открыл глаза и сел, осматриваясь по сторонам, как человек, с испугом очнувшийся от глубокого сна и не понявший еще, где он и что с ним случилось.
Но организм Вольной Пули был очень крепким, бессознательное состояние охотника продолжалось недолго, скоро мысли его пришли в порядок, он вспомнил о происшедшем, об измене, совершенной в отношении его человеком, спасенным им.
— Благодарю, краснокожий, — сказал он слабым голосом, протягивая вождю руку.
— Как чувствует себя брат мой? — спросил тот, дружески сжимая ее.
— Мне так хорошо, как будто ничего не произошло.
— О-о-а! Брат мой отомстит своему врагу?
— Уж положитесь на меня, изменник не ускользнет, это так же верно, как и то, что я зовусь Вольной Пулей, — ответил охотник решительно.
— Брат мой убьет врага и повесит его волосы перед входом в свой шалаш.
— Нет-нет, вождь, так мстят краснокожие, но не бледнолицые.
— Как же поступит мой брат?
Охотник улыбнулся и через несколько секунд ответил вопросом на вопрос индейца.
— Сколько времени прошло с тех пор, как я здесь? — спросил он.
— Около часа, не больше.
— Слава Богу! Мой убийца не должен уйти далеко.
— Что же хочет сделать брат мой?
— Пока что не знаю; положение мое очень щекотливое, — ответил Вольная Пуля, задумчиво качая головой. — Побуждаемый порывом сердца и воспоминанием об услуге, оказанной мне очень давно, я совершил поступок, который может быть объяснен различно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26