– Я вот сидел и ждал, когда ты спросишь: а что же ты, Вася, в воскресенье и трезвый? Недавно в магазин ходил, так каждый встречный и поперечный спрашивал… Я почему пью? Да делать мне нечего, все мои дружки пьют. Все пьют, всем делать нечего… Передовиком я одно время был. Смешно. В газете меня описали, с портретом. Грамоты дали. На собраниях вызывали и везде говорили, что я, мол, передовик. А какой я передовик? И никто не посмотрел, как у меня внутри, на что я годен. Сейчас, говорят, пьяницей стал, и опять никто в душу не заглянет. Наплевать, мол. Надо было – передовика из меня сделали, пьяница получился – заклевали… Очень мне хочется человеком стать, а не получается… Уму-разуму никто не учит. А все эти выговоры – есть они, нет их – ерунда. И не во мне дело. Не я один пью.
– Рассуждаешь ты правильно, – сказал Валентин, – все понимаешь… А что ж сам себя не слушаешься?
– А я вроде молодого инженера. Теоретически все разумею, а на практике – нет. Беда-то в том, что такие, как я, ни в какую графу для отчета не подходят. Прикажи сейчас нашему Синегову представить отчет, скольких комсомольцев комитет отучил от пьянки, Синегов лоб разобьет, а отчеты сделает. Но уж если с него сводку в горком не требуют, он не пошевелится, хоть умри… А я злой стал. Я и выговора получал, и приказы про себя читал, а все думал: ну хоть единая душа обо мне, человеке, спросит? Не дождался. Я виноват, я знаю. Но ведь таких дураков, как я, много…
– Синегов виноват, – задумчиво проговорил Валентин, – еще кое-кто виноват. Это правильно. А ты?
– Я, – Василий тяжело вздохнул. – Я больше всех виноват. Знаю.
Разговор затянулся надолго, и Валентин остался ночевать у Василия. Когда хозяин заснул, гость сел к столу и начал писать.
Свои выводы Валентин изложил на другой день Синегову. Тот слушал, не перебивая, потом сказал:
– Мне и самому живого дела попробовать хочется. Мне самому бумажки жизнь портят. Сижу над ними, ровно писарь или счетовод. Вот, думаю, отправлю эти данные в вышестоящую инстанцию и за настоящее дело примусь, А завтра другие сведения требуют. Я с первичных секретарей опять цифры трясу. Где уж тут людьми заниматься?
В город он приехал на рассвете. Тихо было в редакции. Валентин распахнул окно и сел писать. Это очень редкое и приятное ощущение, когда статья почти готова, когда знаешь каждую фразу и уже видишь ее напечатанной.
Он сел на диван и задремал.
Проснулся Валентин от хохота. Громче всех смеялась Лариса. Полуяров стоял у двери и улыбался. Когда смех замолк, он сказал:
– Ничего, неплохо написал. В награду сегодня же вечером уедешь к нефтяникам. У них интересное дело началось.
– Павел Павлович! – взмолился Валентин, вспомнив об Ольге. – Завтра утром уеду! Ладно?
…Ночь была не по-уральски тепла. Стихли, ушли на покой ветры. Погруженная в плотную темноту земля дышала теплом, собранным за день. Казалось, прижми к земле ладонь – и ладонь нагреется.
– Завтра я уезжаю, – радостно сказал Валентин, зная, что Ольга огорчится.
– Опять?
– Опять. Нам на месте сидеть противопоказано.
– Ну и поезжай!
– Ты что?
– Ничего… – Ольга взяла его за руку. – Мне страшно отпускать тебя. Вдруг с тобой что-нибудь случится!.. Мне все время хочется сделать для тебя что-нибудь приятное. – Она отвернулась и добавила тихо: – Приласкать.
– Приласкай, – еле слышно отозвался Валентин.
Они встали так близко друг к другу, что Валентин ощутил теплоту ее груди. Ольга не шевелилась. Он прикоснулся губами к ее лбу и проговорил:
– Постоим так.
– Не надо.
– Почему?
– Ни почему… Я хочу, чтобы это было навсегда, чтобы ты всегда относился ко мне, как сейчас. Я для тебя такая, будто ничего и не было.
Валентин поднял Ольгу на руки и понес, легко и бережно. Улица была ярко освещена, но они и не думали прятаться от прохожих. Да и прохожие – а это были тоже влюбленные – отлично все понимали и отходили в темноту.
– Ты ненормальный, – ласково сказала Ольга, когда он опустил ее на землю. Одернув платье, Ольга рассмеялась.
Светало.
А через два часа Валентин был уже в поезде, веселый, взбудораженный. Думалось об одном – скорей бы вернуться. Он рассчитал каждую минуту и был уверен, что в субботу утром будет дома, а информацию передаст по телефону еще в пятницу.
Разведочная скважина около деревни Хижняки была пробурена без глины. В воскресенье открывалась научно-техническая конференция, на которой должны быть решить вопрос о бурении нефтяных скважин с водой, а не с глинистым раствором. Как кстати была бы информация!
Но дозвониться до редакции, даже до районного центра не удалось. Оставалось одно – идти пешком на станцию. Расспросив о дороге, Валентин двинулся в путь.
Сначала шагалось легко. Сквозь звук шагов прорывались лесные шорохи. Потом он почувствовал ночную тишину. Кругом был лес. Валентин непроизвольно прибавил шагу, затем побежал. Он вслепую, подсознательно измеряя величину преграды, перепрыгивал через ямы и поваленные деревья. Он забыл о страхе.
С каждым шагом бежать становилось тяжелее. Валентин устал. Он настолько обессилел, что, споткнувшись о корягу, распластался на земле во весь рост, вытянул ноги и приложился горячей щекой к влажной траве. «Усну, – с блаженством подумал он, – усну».
– У-у-х! – раздалось вдруг над головой. Валентин испуганно вскочил и, подгоняемый страхом, побежал.
Тропинка вывела на берег реки.
Шептался лес. Река тихо звенела. Сердце стало биться ровнее. Валентин прислушался и двинулся вперед.
Слева – река, справа – лес, впереди – дорога. Ради того, чтобы тридцатистрочная информация вовремя увидела свет, Валентин был готов на все.
Когда начало светать, сразу исчезла усталость. Быстрая ходьба доставляла наслаждение.
Около десяти часов он был в районном центре. Отделение связи находилось в центре села.
– Город на линии с семнадцати Москвы! – огрызнулась девушка за окошком.
– Мне нужно сейчас, – упавшим голосом сказал Валентин.
– Не кричите! Без вас знаем! В семнадцать!
Поругавшись с начальником, Валентин понял, что связисты ничем не могут помочь – надо действовать самому – сейчас же отправляться на железнодорожную станцию и всеми правдами и неправдами сесть на курьерский поезд Владивосток – Москва. Ждать пригородного долго, опоздаешь.
До отхода курьерского оставалось минут тридцать. Валентин вышел на середину тракта. Из-за поворота вылетела полуторка. Валентин поднял руку.
– Чего на середку вылез? – крикнул шофер. – Все одно не посажу! Инспекторов тут много шляется!
– Не кричите, – высокомерно произнес Валентин и, не обращая внимания на шофера, стал осматривать радиатор. – Инспектора, к вашему сведению, не шляются, а работают. Я вот из областной автоинспекции. Машина очень грязная, следить надо.
– Да где уж тут уследишь, товарищ инспектор! – растерянно пробормотал шофер, не сводя глаз с красных корочек корреспондентского удостоверения, которое Валентин держал в руках.
– Мотор в исправности?
– Как часы. Недавно из капремонта.
– Куда едете? Путевка есть?
– На станцию тороплюсь, товарищ инспектор. Путевочка вот, пожалуйста.
– Я тоже на станцию.
Зеленый цельнометаллический состав курьерского поезда уже лязгнул вагонами, трогаясь в путь, когда Валентин вбежал на перрон. Прямо перед ним медленно катился вагон-ресторан. На размышление не оставалось ни секунды. Валентин прыгнул на подножку и вошел в тамбур. Обшарив карманы, он обнаружил всего шестнадцать рублей.
Войдя в ресторан, Валентин небрежно полюбопытствовал:
– Пиво есть?
– Пиво есть, – многозначительно ответил официант.
– В купе страшная духота, – объяснил Валентин, – две бутылки, будьте любезны, и бутербродик с икоркой.
Пиво было немного горьковатым, но прохладным и сытным.
Это уже стало привычкой – в отъезде тосковать по редакции, мечтать о том, как пройдешь по кабинетам, сядешь за свой стол и скажешь: «Вот я и дома!» И когда над головой у тебя крыша, невольно вспомнишь о друзьях-журналистах, о том, как сейчас тысячи корреспондентов больших и маленьких газет мерзнут в кузовах машин, бегут за санями, чтобы согреться, идут на лыжах, задыхаются от жары на южных дорогах, идут пешком, едут в поездах, летят на самолетах – спешат. Редкий человек знает, скольких трудов иногда стоит коротенькая информация, что за словами «наш корр.» скрывается человек, чертовски уставший в пути…
Валентин задремал.
…Кругом темнота. Лес зловещ. Валентина бросило в дрожь. Вон от леса отделяется фигура. Идет навстречу. Валентин хочет бежать, но ноги онемели.
Перед ним стоит Ольга. Он протягивает к ней руки, и она говорит мужским голосом:
– Гражданин, ваш билет! Гражданин!
Валентин с трудом открыл глаза, сладко зевнул и сказал, потянувшись:
– Нет у меня билета, товарищ.
– Документы.
Контролер прочитал корреспондентское удостоверение, проговорил:
– В газетах всех критикуете, а сами…
– Везу срочный материал. Сегодня должен быть в редакции. Хотите – казните, хотите – милуйте.
– Казнить не имеем права, а оштрафуем с удовольствием.
Поезд весело стучал колесами.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ, ПОСЛЕДНЯЯ

Соседка сообщила Ларисе, что в центральном универмаге продают детские коляски.
– Вовка! – затормошила Лариса сына. – Поехали за коляской. Надо встретить папку во всей красе. Ты должен иметь коляску.
Сын ничего не ответил, зевнул.
– Одевайся! – командовала Лариса, натягивая на толстого, неповоротливого малыша распашонку. Вовка морщился, сучил ногами и с тоской смотрел на мамину грудь.
В трамвае они сели у окна. Вагон потряхивало, и Вовка сначала закрыл один глаз, потом – второй.
– Приветствую вас, – услышала Лариса знакомый голос и увидела полного мужчину в железнодорожной форме, с багровым лицом.
– Рогов?! – изумилась Лариса. – Как вы…
– Да, – обиженно и самодовольно протянул Николай. – Повзрослел?.. Вас можно поздравить? Сын или дочь?.. Между прочим, не к ночи будь сказано, в отца. Где он?
– С нами.
– Вот как!.. А я неплохо устроился. Заместителем редактора многотиражки. Работы уйма. Спать некогда. Оклад приличный, не то что в «Смене». Бесплатный проезд и прочее. Мне пора выходить. А вам?.. Ну, будьте здоровы. Привет супругу и прочее.
Трамвай рванулся с места, словно торопился куда-то. Лариса поцеловала сына и подумала: «Стать плохим человеком легче, чем хорошим».
Вагон качнуло на стыке, и Вовка, будто в знак согласия, кивнул головой.

1953–1956 гг.



1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25