Стража!
Их быстро подняли на ноги и провели через пещеру, и наконец они пришли к выходу из нее, через который Шарисса и Тезерени вошли почти неделю назад. К ее удивлению, Баракас миновал нескольких могучих крылатых дрейков и направился вокруг горы к тому месту, где ждали лишенные крыльев верховые дрейки.
— Мы не полетим по воздуху?
Геррод, который гораздо лучше своих сотоварищей понимал, как делаются дела в клане, объяснил:
— Отец полагает, что в воздухе мы будем слишком бросаться в глаза. Кроме того, путешествие по земле окажется быстрее. Летучим дрейкам приходится отдыхать чаще — особенно если они кого-то на себе несут.
— Это объясняет, почему мы добирались сюда относительно медленно, — пояснил Фонон. — Он хотел, чтобы подкрепление было уже здесь и успело отдохнуть.
Помимо стражей, охранявших пленников, к ним должна была присоединиться группа других Тезерени. Шарисса удивилась — но и испытала облегчение, — когда увидела, что к ним принадлежал и Лохиван и что в его руках все еще был ящик.
Баракас обратил внимание на больного сына.
— Кто велел тебе появиться здесь?
— Я долж-ж-жсн ис-с-скупить с-с-свою вину. Баракасу, похоже, было неловко — казалось, он хотел, чтобы все окружающие смотрели куда-то еще, а не на него с Лохиваном.
— Твоя болезнь…
— Я с-с-справлюс-с-сь с-с-с ней, — произнес Лохиван странным голосом. Он как мог старался, чтобы никто не видел его лица — возможно, потому, что оно было изуродованным настолько, что могло бы вызвать отвращение кое у кого из Тезерени.
— Интересно… — пробормотал Геррод.
— Что тебе интересно? — спросила Шарисса. Он обернулся, не поняв, что заговорил вслух.
— Ничего. Просто одна мысль.
Разговор между Баракасом и Лохиваном сделался негромким. Они обменялись несколькими репликами, после чего глава клана кивнул. Было трудно судить о том, что испытывает Лохиван, но он, похоже, почувствовал сильное облегчение. — Мы потеряли уже большую часть дня, — сказал Баракас остальным. — Прошу всех сесть на дрейков.
Они повиновались. Когда каждый был готов, Баракас повернулся в седле и посмотрел на остающихся. Один из них держал древко, на котором развевалось знамя клана. Другие, в том числе и Риган, стояли на коленях под трепетавшим флагом.
— Я вскоре вернусь. Мы победили то, что нам угрожало, неважно, магией или просто силой, и эта пещера, эта естественная твердыня, станет тем центром, откуда будет управляться Империя, охватывающая этот весь континент. Я наделил Королевством каждого из моих наиболее верных сыновей, — Баракас даже не взглянул в сторону Лохивана, — и мой старший сын, Риган, будет совместно со мной править здесь — до моей смерти, когда он станет Императором. Тринадцать королевств, а внутри них — двадцать пять герцогств для тех, кто их заслуживает!
— Еще одна возвышенная, великолепная речь, — с кислой усмешкой прошептал Геррод Шариссе.
Баракас либо не слышал его, либо сделал вид, что не слышал.
— Мы оказались… вдалеке от нашего клана, и возникло беспокойство по поводу их безопасности. По-моему, бояться почти нечего, но я вес же обязан лично отправиться к ним. Как только я удостоверюсь, что все в порядке, я вернусь сюда с большим количеством наших братьев, и мы по-настоящему начнем овладевать этой землей! — Он смотрел на Киван Грат так, как будто гора представляла собой весь континент. — Мы преобразуем эту страну согласно нашей воле!
Баракас сложил руки на груди в знак того, что его речь окончена. Тезерени вскочили на ноги с радостными кликами — как и подобало. Риган обнажил меч и поднял его, отдавая отцу честь.
— Напыщенность и заурядность, — пробормотал Геррод.
— Мы отправляемся, — заявил им Баракас, испепеляя взглядом нераскаявшегося сына.
Баракас, не во всем готовый доверять чужакам, предоставил управлять дрейками пленников охранникам, сопровождавшим их. Один из стражей взял поводья того, на котором ехала Шарисса, и повел его — но медленно, так, чтобы дрейк предводителя был впереди. Повелитель Тезерени обязательно должен был находиться во главе — хотя бы лишь символически.
Остающиеся провожали их криками, выражавшими почтение и преданность. Не будь Шарисса уставшей до предела (а насколько же они устанут, когда наконец сделают привал), их восторг порадовал бы ее намного больше. А при нынешнем положении дел ей оставалось только надеяться, что этот восторг продлится еще месяц.
Ближайшая из стоявших рядом с ней женщин-солдат сняла шлем и начала чесать ужасного вида пятно сухой покрасневшей кожи, которое покрывало большую часть шеи и доходило до подбородка. Шарисса некоторое время смотрела на это, но затем воин, который вел ее дрейка, потянул за узду, и животное сделало поворот, так что эта женщина и остальные Тезерени оказались позади. Шарисса настолько устала, что не стала оборачиваться, чтобы взглянуть еще раз.
Кроме того, следовало подумать о множестве гораздо более важных вещей. Слишком важных, чтобы беспокоиться о надоедливой, но явно пустяковой сыпи.
Глава 19
Когда Баракас поддался на уговоры своих людей дать дрейкам отдых, пока они еще не начали сваливаться на ходу, было далеко за полночь. К этому времени Шарисса уже засыпала в седле. Несмотря на уверения главы клана, что она действительно научится спать во время верховой езды, волшебница была очень рада слезть с непокорного животного и как-то дотащиться до безопасного укрытия, где она могла бы попытаться восстановить свои силы. Геррод и Фонон выглядели немногим лучше — как и сами Тезерени, хотя тс выехали отдохнувшими.
Только Баракас казался энергичным, но это объяснялось беспокойством. Если бы ему пришлось долго поддерживать себя в таком состоянии, это истощило бы его.
Сон не принес Шариссе долгожданного отдыха. Ей снились сны, каких она никогда не видела прежде, и в этих снах было мало утешительного. В одном из них из земли возникла рука и схватила ее, сминая, подобно глине, и придавая ей все новые и новые ужасные формы. В другом сне они с Фононом обнимались. Это было приятно, и Шарисса знала, что сейчас последует поцелуй. Но вдруг его лицо сделалось как морда ящерицы, а он все еще пытался ее поцеловать. Тут она проснулась и больше получаса не могла заснуть — настолько реальным показалось ей это видение.
Были и другие сны, но от них остались лишь неясные воспоминания. Из них она запомнила только одну деталь, но и той хватило, чтобы заставить ее содрогнуться.
В нескольких из этих кошмаров она слышала издевательский смех безумного хранителя. Этот смех, похоже, переходил из одного сна в другой. Он вес еще звучал в ушах Шариссы, когда чье-то прикосновение к плечу снова разбудило ее.
Глаза слепил солнечный свет. Фонон улыбался ей. Он казался посвежевшим, но на лице все еще оставались следы усталости. Шариссе не хотелось и думать о том, как выглядит она сама. Ее изумляло, что кто-то все еще мог находить се привлекательной. Если бы сейчас ей дали зеркало, волшебница не удивилась бы, увидев в нем лицо, в сравнении с которым дрейк показался бы красавцем.
Эльф протянул руку, и Шарисса взяла ее. Фонон помог ей подняться на ноги и сказал:
— Тебя мог бы разбудить или я, или один из них. Я знал, что ты вес еще слишком утомлена, но подумал, что тебе будет более приятно увидеть мое бледное лицо, чем их металлические маски.
— Гораздо приятнее. — Ей доставляло удовольствие прикосновение его руки, и она хотела продлить это ощущение. — А есть ли еда?
— Я не потревожил бы тебя, если бы ее не было. — Он указал рукой на две чаши, стоявшие у их ног. Что-то тушеное; блюдо, очень похожее на то, которым кормила ее однажды госпожа Альция. Оно и пахло почти так же хорошо. Тот случай она припомнила потому, что он казался совершенно неуместным, когда имеешь дело с одним из Тезерени. Иногда трудно было представить, что супруга Баракаса не была уроженкой клана и что не было никакого клана, пока Баракас не объединил вместе родственников и не сплотил их в единственное подлинное семейство среди враадов. Семейные связи у враадов почти отсутствовали, а понятие клана они знали лишь на заре своего существования. Баракас, однако, сделал так, что к этому понятию больше не станут относиться с пренебрежением — и его супруга помогала ему в этой борьбе. Она — почти в такой же степени, как и Баракас, — помогла сделать Тезерени той силой, какой они стали.
Шарисса надеялась, что с госпожой Альцией ничего не случилось.
— Где Геррод? — спросила она, пытаясь отделаться от мыслей о госпоже Альции.
Фонон подал ей одну из чаш. Он поколебался, затем ответил:
— Последний раз я видел его с братом. Они покидали лагерь.
«Попытка сделать что-то в связи с болезнью Лохивана?» Другая причина ей не приходила в голову. Не все их былые разногласия ушли в прошлое, но общее беспокойство о родственниках свело их вместе — по крайней мере, на время. Будь это любое другое семейство, волшебница радовалась бы за Геррода. А в нынешнем положении она надеялась, что он не сделается снова одним из них.
На них легла тень. Они подняли глаза и увидели Тезерени в латах и шлеме.
— Мой повелитель приказал уведомить вас, что скоро мы отправляемся в путь. Приготовьтесь.
Когда воин отошел, Фонон простонал:
— Я редко столько ездил верхом. Подумать только, когда-то я думал, что лошадь — это ужасное животное, с которым трудно справиться. Да просто сесть верхом на одно из этих чудовищ и то хуже.
— А чего ты ожидал? — резко спросила она. Шарисса чувствовала необходимость знать все, что только возможно, а Фонон мог снабдить ее этими знаниями. Из всех них только он родился в этой стране.
Его былая веселость ушла, и он стал серьезным.
— Я не знаю, о прекраснейшая дочь враадов. Единственное, что можно сказать относительно этой земли, — это то, что она непредсказуема. Я сожалею, но приходится признать, что мы оба в равной степени можем оказаться правыми. — Он взял ее за руку. — Мне жаль, что я не могу помочь тебе.
Она сжала его руку и, неожиданно для себя, наклонилась и поцеловала его. И пока он с изумлением смотрел на нее, волшебница улыбнулась и сказала:
— Но ты же помогаешь.
И снова они ехали так быстро, будто отступник-хранитель кусал их дрейков за хвосты. Геррод и Лохиван возвратились как раз тогда, когда закончились приготовления к безумной дневной скачке; возвратились по одному, как будто отношения между ними не изменились. Шарисса посмотрела на чародея, желая получить какое-либо объяснение, но Геррод лишь надвинул на голову капюшон и укутался в свой широчайший плащ. Единственное, что было ясно Шариссе, — это то, что он был еще более обеспокоен, чем вчера.
Когда они выехали, солнце стояло высоко в небе. И опять это была безумная гонка, в которой каждый старался не отставать от главы клана. Этот день оказался хуже первого, и Шарисса подозревала, что знает причину. Она была уверена, что Баракас снова попробовал телепортироваться к крепости и, конечно же, потерпел неудачу. Тем важнее для них оказывалась необходимость покрывать каждый день как можно большее расстояние.
Возможности поговорить не было, но она бросала на Фонона взгляды всякий раз, когда ей это удавалось. Он с едва заметной улыбкой отвечал ей тем же.
По другую сторону от нее, за Тезерени-охранником, ехал Геррод, глядя прямо перед собой. Только однажды он направил взгляд на Шариссу, но капюшон настолько скрывал его лицо, что ей показалось, будто она смотрит в невидящее лицо мертвеца. Она отвернулась в сторону — и почти сразу пожалела об этом; но, когда ей захотелось попросить у него прощения, его внимание уже снова было обращено к дороге, лежавшей перед ним.
Чтобы увидеть Лохивана, Шариссе приходилось выворачивать шею и смотреть назад; а делать это в течение долгого времени было опасно. Он ехал в конце колонны, опустив голову вниз — так, что, даже если бы на нем не было шлема, Шарисса не смогла бы увидеть его лицо. Сбоку от седла болталась ужасная тюрьма Темного Коня — явно доверенная на хранение Лохивану, несмотря на его предательство. Рассердившись на себя за то, что она не потребовала выпустить вечноживущего из ящика, Шарисса поклялась себе, что поговорит об этом с Баракасом, как только они остановятся. Если ей удастся убедить его, что Темный Конь прислушается к ней и не станет искать мести, Баракас, может быть, и согласится предоставить призрачному скакуну свободу. Возможно, если она упомянет о помощи, которую мог бы оказать им Темный Конь… хотя это зависело от того, насколько силен сейчас вечноживущий. Его, как она с горечью припомнила, жестоко наказали за нападение на повелителя Тезерени.
Когда они наконец остановились, снова настала ночь. Дрейки хорошо выдерживали длительные перегоны с большой скоростью, но тогда им приходилось давать намного более долгий отдых, чем лошадям. Их также приходилось кормить, причем мясом. В эту поездку Тезерени захватили с собой как можно больше особой добавки к пище для дрейков. В сочетании с мясом она лучше насыщала их и предотвращала любую возможность — хотя бы и незначительную — того, что дрейки, пожелав свежей пищи, вцепятся в своих хозяев.
Шарисса, как она и пообещала себе, покинув седло, сразу разыскала Баракаса. Позади нее тащилась ее очередная безмолвная тень — охранник. Баракаса она застала за разговором с кем-то из стражей; очевидно, они говорили о необходимости выставить на ночь дозор. Баракас, если бы ему этого захотелось, мог бы переложить на других все заботы, но это не входило в его привычки. Давным-давно она слышала его слова о том, что вождь не должен сидеть на месте и становиться жирным и ленивым. Он работал вместе со своими подданными, тем самым напоминая им, почему он является их господином.
Баракас отпустил воина как раз в тот момент, когда Шарисса подошла к нему. В отдалении она увидела неясный силуэт Лохивана, который чересчур долгое время возился со своим дрейком. Он, казалось, пристально следил за отцом, как будто чего-то хотел от него.
— Что же вам угодно, госпожа моя Шарисса? — спросил Баракас. Судя по голосу, он устал так же сильно, как и она.
— У меня к вам просьба, господин мой Баракас.
— Соблюдаете этикет, не так ли? Сначала скажите мне кое-что, госпожа моя. Достаточно ли вы отдохнули, чтобы основательно использовать ваши способности?
Каким-то образом они поменялись ролями, и теперь он просил ее об одолжении. Она промолчала, считая, что самое лучше — выслушать его до конца. Это могло помочь ее собственному делу.
— Я едва ли отдохнула — если вы именно это имеете в виду. Если же вы хотите знать, могу ли я телепортировать кого-то к крепости, то сомневаюсь в этом. Крепость я помню достаточно хорошо лишь изнутри; если припомните, вы не так уж часто позволяли мне выходить наружу.
— И я должен об этом сожалеть, так?
— Мне жаль. — Волшебнице действительно было жаль. Было похоже, что ей здесь ничего не удастся сделать; но виновен в этом был Баракас. — И если для вас это не так важно, я предпочла бы не переноситься внутрь… просто на всякий случай.
— Я понимаю. Я сам пытался перенестись к воротам крепости. — Баракас подергал свою седеющую бороду. — И возможно, что пользоваться колдовством пока что небезопасно. Когда я пробовал это сделать — перед сегодняшним перегоном, — то ощутил нечто огромное — вот единственный способ его описать — и распространяющееся в окрестностях крепости.
Она подумала о пробуждающейся земле и смехе изгоя — и то и другое еще живо помнилось ей по ее снам.
— Вы думаете, что…
— Я не знаю, что думать. — Он дал понять, что не хочет об этом разговаривать. — Вы желали обратится ко мне с просьбой.
— Она касается Темного Коня.
— Прямо сейчас? — В сгущающихся сумерках она не могла видеть его глаза, но знала, что они были узкими, подозрительными. — В чем же она заключается?
Шарисса сделала глубокий вдох.
— Я дала слово, что буду помогать вам; а вы дали слово, что вы отпустите всех нас. Однако я надеялась, что, не дожидаясь этого момента, вы выпустите Темного Коня из…
— Он нужен мне, чтобы быть уверенным, что вы выполните обещанное, госпожа моя Шарисса.
Волшебница кивнула.
— Я понимаю, что вы чувствуете после того, как он напал на вас, но меня он будет слушаться. Если я попрошу его подчиниться моему решению, он так и сделает — в этом я уверена. Если же нет… — Она заколебалась и спросила себя, что вечноживущий подумает об этом предложении. — Если же нет, то вы можете снова заключить его в эту ловушку, а я не стану возражать.
Некоторое время стояла тишина, затем Баракас сказал:
— Я подумаю над этим за едой.
— Вы снова привязали его к ящику. Он не сможет теперь причинить вам никакого вреда!
— Никогда не следует недооценивать противника, особенно раненого. Часто такие смертельно опасны. — Баракас кивнул ей. — Я извещу вас о своем решении. Обещаю вам.
Он ушел, больше не говоря ни слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Их быстро подняли на ноги и провели через пещеру, и наконец они пришли к выходу из нее, через который Шарисса и Тезерени вошли почти неделю назад. К ее удивлению, Баракас миновал нескольких могучих крылатых дрейков и направился вокруг горы к тому месту, где ждали лишенные крыльев верховые дрейки.
— Мы не полетим по воздуху?
Геррод, который гораздо лучше своих сотоварищей понимал, как делаются дела в клане, объяснил:
— Отец полагает, что в воздухе мы будем слишком бросаться в глаза. Кроме того, путешествие по земле окажется быстрее. Летучим дрейкам приходится отдыхать чаще — особенно если они кого-то на себе несут.
— Это объясняет, почему мы добирались сюда относительно медленно, — пояснил Фонон. — Он хотел, чтобы подкрепление было уже здесь и успело отдохнуть.
Помимо стражей, охранявших пленников, к ним должна была присоединиться группа других Тезерени. Шарисса удивилась — но и испытала облегчение, — когда увидела, что к ним принадлежал и Лохиван и что в его руках все еще был ящик.
Баракас обратил внимание на больного сына.
— Кто велел тебе появиться здесь?
— Я долж-ж-жсн ис-с-скупить с-с-свою вину. Баракасу, похоже, было неловко — казалось, он хотел, чтобы все окружающие смотрели куда-то еще, а не на него с Лохиваном.
— Твоя болезнь…
— Я с-с-справлюс-с-сь с-с-с ней, — произнес Лохиван странным голосом. Он как мог старался, чтобы никто не видел его лица — возможно, потому, что оно было изуродованным настолько, что могло бы вызвать отвращение кое у кого из Тезерени.
— Интересно… — пробормотал Геррод.
— Что тебе интересно? — спросила Шарисса. Он обернулся, не поняв, что заговорил вслух.
— Ничего. Просто одна мысль.
Разговор между Баракасом и Лохиваном сделался негромким. Они обменялись несколькими репликами, после чего глава клана кивнул. Было трудно судить о том, что испытывает Лохиван, но он, похоже, почувствовал сильное облегчение. — Мы потеряли уже большую часть дня, — сказал Баракас остальным. — Прошу всех сесть на дрейков.
Они повиновались. Когда каждый был готов, Баракас повернулся в седле и посмотрел на остающихся. Один из них держал древко, на котором развевалось знамя клана. Другие, в том числе и Риган, стояли на коленях под трепетавшим флагом.
— Я вскоре вернусь. Мы победили то, что нам угрожало, неважно, магией или просто силой, и эта пещера, эта естественная твердыня, станет тем центром, откуда будет управляться Империя, охватывающая этот весь континент. Я наделил Королевством каждого из моих наиболее верных сыновей, — Баракас даже не взглянул в сторону Лохивана, — и мой старший сын, Риган, будет совместно со мной править здесь — до моей смерти, когда он станет Императором. Тринадцать королевств, а внутри них — двадцать пять герцогств для тех, кто их заслуживает!
— Еще одна возвышенная, великолепная речь, — с кислой усмешкой прошептал Геррод Шариссе.
Баракас либо не слышал его, либо сделал вид, что не слышал.
— Мы оказались… вдалеке от нашего клана, и возникло беспокойство по поводу их безопасности. По-моему, бояться почти нечего, но я вес же обязан лично отправиться к ним. Как только я удостоверюсь, что все в порядке, я вернусь сюда с большим количеством наших братьев, и мы по-настоящему начнем овладевать этой землей! — Он смотрел на Киван Грат так, как будто гора представляла собой весь континент. — Мы преобразуем эту страну согласно нашей воле!
Баракас сложил руки на груди в знак того, что его речь окончена. Тезерени вскочили на ноги с радостными кликами — как и подобало. Риган обнажил меч и поднял его, отдавая отцу честь.
— Напыщенность и заурядность, — пробормотал Геррод.
— Мы отправляемся, — заявил им Баракас, испепеляя взглядом нераскаявшегося сына.
Баракас, не во всем готовый доверять чужакам, предоставил управлять дрейками пленников охранникам, сопровождавшим их. Один из стражей взял поводья того, на котором ехала Шарисса, и повел его — но медленно, так, чтобы дрейк предводителя был впереди. Повелитель Тезерени обязательно должен был находиться во главе — хотя бы лишь символически.
Остающиеся провожали их криками, выражавшими почтение и преданность. Не будь Шарисса уставшей до предела (а насколько же они устанут, когда наконец сделают привал), их восторг порадовал бы ее намного больше. А при нынешнем положении дел ей оставалось только надеяться, что этот восторг продлится еще месяц.
Ближайшая из стоявших рядом с ней женщин-солдат сняла шлем и начала чесать ужасного вида пятно сухой покрасневшей кожи, которое покрывало большую часть шеи и доходило до подбородка. Шарисса некоторое время смотрела на это, но затем воин, который вел ее дрейка, потянул за узду, и животное сделало поворот, так что эта женщина и остальные Тезерени оказались позади. Шарисса настолько устала, что не стала оборачиваться, чтобы взглянуть еще раз.
Кроме того, следовало подумать о множестве гораздо более важных вещей. Слишком важных, чтобы беспокоиться о надоедливой, но явно пустяковой сыпи.
Глава 19
Когда Баракас поддался на уговоры своих людей дать дрейкам отдых, пока они еще не начали сваливаться на ходу, было далеко за полночь. К этому времени Шарисса уже засыпала в седле. Несмотря на уверения главы клана, что она действительно научится спать во время верховой езды, волшебница была очень рада слезть с непокорного животного и как-то дотащиться до безопасного укрытия, где она могла бы попытаться восстановить свои силы. Геррод и Фонон выглядели немногим лучше — как и сами Тезерени, хотя тс выехали отдохнувшими.
Только Баракас казался энергичным, но это объяснялось беспокойством. Если бы ему пришлось долго поддерживать себя в таком состоянии, это истощило бы его.
Сон не принес Шариссе долгожданного отдыха. Ей снились сны, каких она никогда не видела прежде, и в этих снах было мало утешительного. В одном из них из земли возникла рука и схватила ее, сминая, подобно глине, и придавая ей все новые и новые ужасные формы. В другом сне они с Фононом обнимались. Это было приятно, и Шарисса знала, что сейчас последует поцелуй. Но вдруг его лицо сделалось как морда ящерицы, а он все еще пытался ее поцеловать. Тут она проснулась и больше получаса не могла заснуть — настолько реальным показалось ей это видение.
Были и другие сны, но от них остались лишь неясные воспоминания. Из них она запомнила только одну деталь, но и той хватило, чтобы заставить ее содрогнуться.
В нескольких из этих кошмаров она слышала издевательский смех безумного хранителя. Этот смех, похоже, переходил из одного сна в другой. Он вес еще звучал в ушах Шариссы, когда чье-то прикосновение к плечу снова разбудило ее.
Глаза слепил солнечный свет. Фонон улыбался ей. Он казался посвежевшим, но на лице все еще оставались следы усталости. Шариссе не хотелось и думать о том, как выглядит она сама. Ее изумляло, что кто-то все еще мог находить се привлекательной. Если бы сейчас ей дали зеркало, волшебница не удивилась бы, увидев в нем лицо, в сравнении с которым дрейк показался бы красавцем.
Эльф протянул руку, и Шарисса взяла ее. Фонон помог ей подняться на ноги и сказал:
— Тебя мог бы разбудить или я, или один из них. Я знал, что ты вес еще слишком утомлена, но подумал, что тебе будет более приятно увидеть мое бледное лицо, чем их металлические маски.
— Гораздо приятнее. — Ей доставляло удовольствие прикосновение его руки, и она хотела продлить это ощущение. — А есть ли еда?
— Я не потревожил бы тебя, если бы ее не было. — Он указал рукой на две чаши, стоявшие у их ног. Что-то тушеное; блюдо, очень похожее на то, которым кормила ее однажды госпожа Альция. Оно и пахло почти так же хорошо. Тот случай она припомнила потому, что он казался совершенно неуместным, когда имеешь дело с одним из Тезерени. Иногда трудно было представить, что супруга Баракаса не была уроженкой клана и что не было никакого клана, пока Баракас не объединил вместе родственников и не сплотил их в единственное подлинное семейство среди враадов. Семейные связи у враадов почти отсутствовали, а понятие клана они знали лишь на заре своего существования. Баракас, однако, сделал так, что к этому понятию больше не станут относиться с пренебрежением — и его супруга помогала ему в этой борьбе. Она — почти в такой же степени, как и Баракас, — помогла сделать Тезерени той силой, какой они стали.
Шарисса надеялась, что с госпожой Альцией ничего не случилось.
— Где Геррод? — спросила она, пытаясь отделаться от мыслей о госпоже Альции.
Фонон подал ей одну из чаш. Он поколебался, затем ответил:
— Последний раз я видел его с братом. Они покидали лагерь.
«Попытка сделать что-то в связи с болезнью Лохивана?» Другая причина ей не приходила в голову. Не все их былые разногласия ушли в прошлое, но общее беспокойство о родственниках свело их вместе — по крайней мере, на время. Будь это любое другое семейство, волшебница радовалась бы за Геррода. А в нынешнем положении она надеялась, что он не сделается снова одним из них.
На них легла тень. Они подняли глаза и увидели Тезерени в латах и шлеме.
— Мой повелитель приказал уведомить вас, что скоро мы отправляемся в путь. Приготовьтесь.
Когда воин отошел, Фонон простонал:
— Я редко столько ездил верхом. Подумать только, когда-то я думал, что лошадь — это ужасное животное, с которым трудно справиться. Да просто сесть верхом на одно из этих чудовищ и то хуже.
— А чего ты ожидал? — резко спросила она. Шарисса чувствовала необходимость знать все, что только возможно, а Фонон мог снабдить ее этими знаниями. Из всех них только он родился в этой стране.
Его былая веселость ушла, и он стал серьезным.
— Я не знаю, о прекраснейшая дочь враадов. Единственное, что можно сказать относительно этой земли, — это то, что она непредсказуема. Я сожалею, но приходится признать, что мы оба в равной степени можем оказаться правыми. — Он взял ее за руку. — Мне жаль, что я не могу помочь тебе.
Она сжала его руку и, неожиданно для себя, наклонилась и поцеловала его. И пока он с изумлением смотрел на нее, волшебница улыбнулась и сказала:
— Но ты же помогаешь.
И снова они ехали так быстро, будто отступник-хранитель кусал их дрейков за хвосты. Геррод и Лохиван возвратились как раз тогда, когда закончились приготовления к безумной дневной скачке; возвратились по одному, как будто отношения между ними не изменились. Шарисса посмотрела на чародея, желая получить какое-либо объяснение, но Геррод лишь надвинул на голову капюшон и укутался в свой широчайший плащ. Единственное, что было ясно Шариссе, — это то, что он был еще более обеспокоен, чем вчера.
Когда они выехали, солнце стояло высоко в небе. И опять это была безумная гонка, в которой каждый старался не отставать от главы клана. Этот день оказался хуже первого, и Шарисса подозревала, что знает причину. Она была уверена, что Баракас снова попробовал телепортироваться к крепости и, конечно же, потерпел неудачу. Тем важнее для них оказывалась необходимость покрывать каждый день как можно большее расстояние.
Возможности поговорить не было, но она бросала на Фонона взгляды всякий раз, когда ей это удавалось. Он с едва заметной улыбкой отвечал ей тем же.
По другую сторону от нее, за Тезерени-охранником, ехал Геррод, глядя прямо перед собой. Только однажды он направил взгляд на Шариссу, но капюшон настолько скрывал его лицо, что ей показалось, будто она смотрит в невидящее лицо мертвеца. Она отвернулась в сторону — и почти сразу пожалела об этом; но, когда ей захотелось попросить у него прощения, его внимание уже снова было обращено к дороге, лежавшей перед ним.
Чтобы увидеть Лохивана, Шариссе приходилось выворачивать шею и смотреть назад; а делать это в течение долгого времени было опасно. Он ехал в конце колонны, опустив голову вниз — так, что, даже если бы на нем не было шлема, Шарисса не смогла бы увидеть его лицо. Сбоку от седла болталась ужасная тюрьма Темного Коня — явно доверенная на хранение Лохивану, несмотря на его предательство. Рассердившись на себя за то, что она не потребовала выпустить вечноживущего из ящика, Шарисса поклялась себе, что поговорит об этом с Баракасом, как только они остановятся. Если ей удастся убедить его, что Темный Конь прислушается к ней и не станет искать мести, Баракас, может быть, и согласится предоставить призрачному скакуну свободу. Возможно, если она упомянет о помощи, которую мог бы оказать им Темный Конь… хотя это зависело от того, насколько силен сейчас вечноживущий. Его, как она с горечью припомнила, жестоко наказали за нападение на повелителя Тезерени.
Когда они наконец остановились, снова настала ночь. Дрейки хорошо выдерживали длительные перегоны с большой скоростью, но тогда им приходилось давать намного более долгий отдых, чем лошадям. Их также приходилось кормить, причем мясом. В эту поездку Тезерени захватили с собой как можно больше особой добавки к пище для дрейков. В сочетании с мясом она лучше насыщала их и предотвращала любую возможность — хотя бы и незначительную — того, что дрейки, пожелав свежей пищи, вцепятся в своих хозяев.
Шарисса, как она и пообещала себе, покинув седло, сразу разыскала Баракаса. Позади нее тащилась ее очередная безмолвная тень — охранник. Баракаса она застала за разговором с кем-то из стражей; очевидно, они говорили о необходимости выставить на ночь дозор. Баракас, если бы ему этого захотелось, мог бы переложить на других все заботы, но это не входило в его привычки. Давным-давно она слышала его слова о том, что вождь не должен сидеть на месте и становиться жирным и ленивым. Он работал вместе со своими подданными, тем самым напоминая им, почему он является их господином.
Баракас отпустил воина как раз в тот момент, когда Шарисса подошла к нему. В отдалении она увидела неясный силуэт Лохивана, который чересчур долгое время возился со своим дрейком. Он, казалось, пристально следил за отцом, как будто чего-то хотел от него.
— Что же вам угодно, госпожа моя Шарисса? — спросил Баракас. Судя по голосу, он устал так же сильно, как и она.
— У меня к вам просьба, господин мой Баракас.
— Соблюдаете этикет, не так ли? Сначала скажите мне кое-что, госпожа моя. Достаточно ли вы отдохнули, чтобы основательно использовать ваши способности?
Каким-то образом они поменялись ролями, и теперь он просил ее об одолжении. Она промолчала, считая, что самое лучше — выслушать его до конца. Это могло помочь ее собственному делу.
— Я едва ли отдохнула — если вы именно это имеете в виду. Если же вы хотите знать, могу ли я телепортировать кого-то к крепости, то сомневаюсь в этом. Крепость я помню достаточно хорошо лишь изнутри; если припомните, вы не так уж часто позволяли мне выходить наружу.
— И я должен об этом сожалеть, так?
— Мне жаль. — Волшебнице действительно было жаль. Было похоже, что ей здесь ничего не удастся сделать; но виновен в этом был Баракас. — И если для вас это не так важно, я предпочла бы не переноситься внутрь… просто на всякий случай.
— Я понимаю. Я сам пытался перенестись к воротам крепости. — Баракас подергал свою седеющую бороду. — И возможно, что пользоваться колдовством пока что небезопасно. Когда я пробовал это сделать — перед сегодняшним перегоном, — то ощутил нечто огромное — вот единственный способ его описать — и распространяющееся в окрестностях крепости.
Она подумала о пробуждающейся земле и смехе изгоя — и то и другое еще живо помнилось ей по ее снам.
— Вы думаете, что…
— Я не знаю, что думать. — Он дал понять, что не хочет об этом разговаривать. — Вы желали обратится ко мне с просьбой.
— Она касается Темного Коня.
— Прямо сейчас? — В сгущающихся сумерках она не могла видеть его глаза, но знала, что они были узкими, подозрительными. — В чем же она заключается?
Шарисса сделала глубокий вдох.
— Я дала слово, что буду помогать вам; а вы дали слово, что вы отпустите всех нас. Однако я надеялась, что, не дожидаясь этого момента, вы выпустите Темного Коня из…
— Он нужен мне, чтобы быть уверенным, что вы выполните обещанное, госпожа моя Шарисса.
Волшебница кивнула.
— Я понимаю, что вы чувствуете после того, как он напал на вас, но меня он будет слушаться. Если я попрошу его подчиниться моему решению, он так и сделает — в этом я уверена. Если же нет… — Она заколебалась и спросила себя, что вечноживущий подумает об этом предложении. — Если же нет, то вы можете снова заключить его в эту ловушку, а я не стану возражать.
Некоторое время стояла тишина, затем Баракас сказал:
— Я подумаю над этим за едой.
— Вы снова привязали его к ящику. Он не сможет теперь причинить вам никакого вреда!
— Никогда не следует недооценивать противника, особенно раненого. Часто такие смертельно опасны. — Баракас кивнул ей. — Я извещу вас о своем решении. Обещаю вам.
Он ушел, больше не говоря ни слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39