– Автор! Автор где?
– Здравствуйте! – напомнил ему правила хорошего тона полковник.
– Ах, да! Здравствуйте! – протянул ему руку академик. – Впрочем, мы уже с вами здоровались по телефону. Так где автор? Куда вы его дели?
Полковник развёл руками.
– Что-о? Да понимаете ли вы, что вы наделали? Немедленно разыщите автора. Немедленно! – Лог почти кричал. – Это черт знает что!!!
– Подождите, профессор, не кричите, я хочу вам все объяснить…
– Нет! Это я вам хочу объяснить. – Лог подошёл к столу для совещаний, стоящему торцом к его письменному, и взял в руки мраморную пепельницу.
– Вот это видите?
– Вижу, пепельница.
Лог фыркнул.
– Пепельница, – иронически проговорил он. – Это не пепельница, а вся деятельность Академии за последние сто лет. Запомните это!
– Вот оно как, – полковник не удержался, чтобы не поддеть Лога и отместку за его невежливость. А я – то думал, за что вам, учёным, ежегодно присуждают премии? Теперь буду знать.
Лог ошарашено посмотрел на полковника, ещё раз фыркнул и дёрнул себя за бороду.
– Ценю ваш юмор! Впрочем… может быть, вы и правы. Но я выразился иносказательно…
– Учитывая, конечно, разность интеллекта?
– Перестаньте ершиться. Да, иносказательно! Но вы своими репликами не даёте мне закончить мысль.
– Простите, профессор.
– Так вот, – наклонив голову, академик дал понять, что принимает извинения. – Если представить значимость и объём работы всей, слышите, я подчёркиваю, всей Академии наук за сто лет за эту пепельницу, так то, что кроется за записками, которые вы мне предоставили, можно представить, как весь этот кабинет. Теперь вам понятно, почему я хочу знать, куда вы задевали автора?
– Даже так? – невольно вырвалось у полковника.
– Да! Да! Да! Именно так, молодой человек, – академик внезапно остановился и, глядя прямо в глаза полковнику, тревожно спросил:
– Он жив?
– Наверное, да. Но где он, я не знаю.
– Не понимаю!
Полковник вкратце рассказал академику все, что было известно об Эле. Лог слушал внимательно, все сильнее и сильнее теребя бороду.
– Вы понимаете, что вы наделали? – тихо спросил он, когда полковник закончил. – Такие люди рождаются раз в тысячу лет. Что я говорю, в тысячу? Один раз за всю историю человечества. Понимаете? Один раз! Один-единственный раз даёт нам судьба случай, и вы не то что упустили, а погубили.
– Почему я? Это произошло восемь лет назад. Я не могу нести моральной ответственности за моих предшественников. – Лог с досадой махнул рукой.
– У вас вечные ссылки на ошибки предшественников…
– Но вы то можете восстановить отсутствующее. Ведь у вас в руках часть записей, а это ключ.
– Вы думаете, мы не пробовали? Ещё как! Но здесь совершенно новая область математики, физики, синергетики. Грешным делом я подумал, что автор записок – космический пришелец из цивилизации, на многие тысячи лет опередившей нашу…
– Постойте! Может быть, он обращался в Академию?
– Исключено! Если бы он обратился, то мы бы сейчас знаете где были?
– Но вполне возможно, что письмо затерялось. Поверьте моему опыту, клерки везде одни и те же, безразлично, где они сидят: в Академии или в правительстве. У вас регистрируются поступающие письма?
– А что? – оживился Лог, – это идея. Возможно, предварительная экспертиза направила материал на рецензию какому-то тупице, и тот до сих пор держит или… во всяком случае можно найти концы…
Лог связался по селектору с отделом предварительной экспертизы и отдал соответствующие распоряжения. Ждать пришлось долго. В Академии информационная служба была явно менее оперативной, чем в уголовном розыске. Наконец, через час томительного ожидания заработал телетайп и выбросил на стол лист бумаги.
– Вот! – торжествующе воскликнул Лог. – Совершенно точно! Эл! Ну, вы молодец… так… так… «Теория синтеза апериодических кристаллов и области их применения». Сто двадцать три страницы. Что? – в замешательстве закричал он. – Отправлена назад? Какой осел распорядился? Заведующего предварительной экспертизы! – почти заорал он в телетайп.
– Я вас слушаю, президент, – раздался голос в динамике.
– Я только что давал запрос по поводу работы некоего Эла.
– Знаю. Я сам провёл розыск.
– Почему отправили назад?
– Согласно инструкции. В работе не было визы руководителя и, кроме того, она была неправильно оформлена.
– Виза! Оформлена! Что за идиотизм? Кто дал такую инструкцию? Какой осел?
В динамике послышалось покашливание.
– Вы извините меня, президент, но инструкция утверждена вами…
– Мною? – Лог закрыл правый глаз и как-то сморщился, из-за чего лицо его перекосилось, а борода сместилась вправо. – Этого не может быть, я никогда такой маразм не подписал бы. Пришлите мне её.
– Вам проще позвонить вашей секретарше. У неё в папках подшиты все инструкции, но если хотите, я пришлю. Это займёт полчаса…
– Не надо. – Лог выключил селектор и вызвал секретаршу.
Та минут через пять принесла отпечатанный буквами голубого цвета листок бумаги. Полковник заметил, что в правом углу после «УТВЕРЖДАЮ» стояла размашистая подпись Лога.
– Подсунули на подпись клерки… – лицо Лога покраснело от стыда и смущения.
– Не расстраивайтесь, – пожалел его полковник. – Не все ещё потеряно. Мы ищем Эла и, надеюсь, найдём его, если он жив.
– Найдите! Ради Бога, найдите! Вы можете себе представить!
– Теперь представляю. Мы его уже давно разыскиваем. Правда, с другой целью, но теперь вижу, что ваше дело значительно важнее.
– Вот как получается… иногда мелочь приводит к ужасным последствиям.
– За любой мелочью, профессор, стоит что-то крупное…
Через три дня после встречи полковника и президента Академии с главою правительства все телестанции страны дважды передали в эфир фотографию Эла и просьбу Академии наук к нему немедленно связаться с её президентом. Если бы Эл смотрел телепередачи, то сейчас он был бы уже в столице и, возможно, беседовал с президентом. Но Эл не смотрел их, да и не мог. Вместе с Доном они мчались в скоростной малолитражке по дороге на юго-восток. Навстречу им двигались колонны тяжёлых машин, гружённых хлопком, автоморозильники с ободранными тушами баранов и открытые грузовики с кузовами, наполненными доверху арбузами.
Дон остановил машину и просигналил идущему навстречу грузовику. Шофёр кивнул и, не выходя из кабины, подождал, пока Дон выбрал себе десяток арбузов. Сложив их в задний салон, Дон расплатился с шофёром, и они поехали дальше.

СЛОНЫ И ЛЮДИ

Жара была непереносимой. Не помогали открытые окна и ветровые стекла. Врывающийся в салон машины горячий, смешанный с испарениями плавящегося асфальта ветер не приносил облегчения. Эл время от времени смачивал водой из фляги носовой платок, отжимая избыток влаги себе на рубашку, и клал его на голову. Это приносило некоторое облегчение, но через минуту рубашка и платок высыхали.
Дорога шла степью. Вернее, здесь когда-то простиралась степь. Лет тридцать назад здесь ещё рос ковыль и летом степь казалась бескрайним серебристым морем, над которым порывы ветра вздымали волны диких высоких трав. Эл помнил эту степь с детства, когда они с матерью жили на окраине небольшого посёлка неподалёку от рудника, где работал отец. По степи круглый год бродили бесчисленные стада овец, табуны лошадей, поедая торчавшие над неглубоким снежным настом стебли ковыля. Весной же степь, едва только сходил снег, превращалась в сказочный ковёр весенних степных цветов, ярко-красные, голубые и жёлтые головки которых резко выделялись среди только зарождавшейся зелени трав.
Отец был репрессирован за какое-то неосторожное высказывание в кругу друзей, собравшихся отметить присуждение их заводскому цеху переходящего вымпела. Отца забрали той же ночью, через два часа после того, как последний из гостей покинул дом. Это время. Эл помнил смутно. Мать не захотела оставаться в городе, где все бывшие знакомые и друзья при встрече пугливо отводили от неё глаза. Отцу повезло, он отделался сравнительно лёгким наказанием. Ему дали всего восемь лет и четыре года поражения в правах. Как только стало известно место отбывания наказания отца, мать продала все вещи, которые можно было продать, и они уехали сюда, в степь. Мать устроилась по специальности в маленькую больницу на окраине, сменив давно рвавшегося в город врача.
Рудник был окружён деревянным, выкрашенным извёсткой забором, поверх которого шли три ряда колючей проволоки. Отец отсидел в лагере всего три года. Объявили амнистию, и всех заключённых выпустили, а лагерь ликвидировали. Эл помнил, как бульдозеры сносили забор. Жители посёлка, вооружившись кто ломом, кто киркой, а кто просто длинной толстой жердью, с каким-то радостным остервенением крушили деревянную ограду, стаскивали крюками колючую проволоку. Несмотря на то, что доски в этой степной местности высоко ценились, их сваливали в большие кучи и сжигали. Эл видел, как один приземистый, в пушистой лисьей шапке, прихватил пару длинных досок и поволок их было домой. Его тут же настигли, надавали по шее, а доски бросили в костёр.
После освобождения отец прожил ещё полгода. Он надрывно кашлял и сплёвывал жёлтую, с прожилками крови мокроту. Мать отпаивала его кобыльим молоком, но отец так и не оправился. Последний месяц он не вставал с постели. Эл подходил к нему и садился на пол у изголовья, замирая от счастья, когда худая, обтянутая жёлтой кожей рука отца погружалась в его волосы и ласково гладила по голове.
Отца схоронили летом. Старый завхоз больницы с желтоватыми от курения седыми на испещрённом морщинами лице усами под крючковатым носом привёз некрашеный гроб, в который положили отца. До сих пор моментами в ушах Эла звучал резкий стук молотка, вбивающего гвозди в крышку гроба.
Осенью они уехали.
Теперь степь была распахана и засеяна пшеницей. Чахлые стебли её едва достигали в высоту локтя человека. Сквозь редкие ряды её успевших уже пожелтеть стеблей просвечивалась каменистая почва с нерастворенными глыбами химикалий. Время от времени однообразные дороги скрашивали огромные щиты с плакатами. Плакаты призывали идти вперёд, до полной победы…
Двигатель стал глохнуть и сбавлять обороты. Дон включил нейтралку, и машина, прокатив ещё метров пятьдесят по инерции, остановилась неподалёку от развесистой липы, бросавшей широкую густую тень на асфальт и придорожную канаву.
– Давай подтолкнём, – Дон вышел из кабины и, держа правую руку на руле, левой нажал на стойку. Эл упёрся руками в багажник. Машина сдвинулась с места и покатила.
– Что случилось? Бензин кончился? – выпрямился Эл, когда малолитражка вошла в тень липы. Он снял через голову рубашку и вытер потное тело.
Дон открыл капот.
– Бензонасос перегрелся. – Он пошарил под сиденьем, нашёл чистую тряпку, смочил её водой из фляги и засунул между коллектором и крышкой бензонасоса.
– Пусть охладится. Пока перекусим.
Он открыл багажник, вытащил сложенный вчетверо коврик и постелил в тени у самого ствола липы. Эл тем временем достал из походной сумки хлеб, банку консервов и выбрал на полу заднего салона арбуз.
– Консервы можешь убрать, – Дон поморщился. – После такой жары они в горло не полезут. Режь пока арбуз, а я вымою руки.
В дороге пришлось менять спустившийся скат, и руки Дона были грязные по локоть.
– Удивительные свойства у арбуза, – потянулся Дон за вторым куском, – в любую жару он сохраняет прохладу. – Уф! – облегчённо вздохнул он, съев пятый кусок. – Легче стало. Я, знаешь, ужасно люблю арбузы. В нашем городе их почти никогда не было. Завозили крайне редко, да и то незрелые. – Он потянулся за шестым куском, быстро его прикончил и взял следующий.
– Не лопнешь? – Эл съел два куска и теперь лежал на спине, подложив руки под голову.
– Лишнее выйдет. Однако пока отдохну, – Дон с сожалением положил взятый было кусок, весивший не меньше полукилограмма, отливающий блеском выступившего сахара.
– Когда мы закончим твои дела…
– Наши, Дон, наши, – поправил его Эл, отмахиваясь от налетевших на запах арбуза мух.
– Пусть будет наши, – согласился Дон. – Хотя я не вижу в них смысла. Так вот… фу ты, черт, откуда их столько налетело, – он схватил снятую перед умыванием рубашку и, размахивая ею, стал отгонять мух, облепивших арбуз.
– Прикрой его рубашкой, – посоветовал Эл.
– Так вот, когда мы их закончим, – продолжил Дон, – и вернёмся домой, в нашу хижину, то там мне уже не придётся пробовать этой штуки.
– Ты, я вижу, сластёна.
– Грешен! Люблю сладкое, особенно арбузы, дыни, апельсины. А однажды, – оживился он, – дед мой привёз ананас. Ты его когда-нибудь ел?
– Не приходилось.
– Мм… тогда ты ничего не видел в жизни. Это такая… такая штука… Ну, я даже затрудняюсь тебе сказать, до чего же она вкусная… а запах! Непередаваемый! Вот если, как бы тебе объяснить, смешать дыню с апельсином… нет, не то. В общем, я не могу тебе передать всей гаммы запаха и вкуса. Хотя, не нужны мне никакие ананасы. Не понимаю, как местные жители выдерживают такую жару. Я бы живьём сжарился.
– Адаптировался бы. Человек – самое адаптивное существо. Он может жить везде, где другие организмы не могли бы существовать.
– Интересно, а почему это?
– Я вообще-то не специалист, но объясню тебе, как я понимаю. По-видимому, существует два типа адаптации: жёсткая и пластичная. Жёсткая – это когда организм уже рождается приспособленным к данным условиям среды существования. Ему не надо обучаться, приспосабливаться, так как он уже оптимально приспособлен. Но у него нет резервов для переадаптации, если условия существования меняются. Некоторые из них могут жить только во влажном и жарком климате, другие – в пустыне, третьи – в условиях тундры, и так далее. Человек же рождается ещё ни к чему не приспособленный. У него пластический вид адаптации, позволяющий приспосабливаться к любым условиям. Он способен, как ни один другой организм, обучаться. У него даже инстинкты не так развиты, как у животных. Животные уже обучены и не могут переучиваться. Поэтому человек и выдерживает такие условия, какие не выдержит ни одно животное.
– Я думаю, – согласился Дон, – если бы в лагере Брюла вместо людей работали слоны, они дохли бы как мухи.
– Особенно, если бы их заставляли слушать стихи, – рассмеялся Эл.
– Ну что? Поедим, может быть? – Дон открыл консервным ножом банку с тушёнкой и намазал ею два куска хлеба. Протянул один Элу.
– Ты говорил об адаптации… – напомнил он.
– Собственно, я все сказал… А в тушёнке один жир… смотри! В банке только два маленьких кусочка мяса, грамм по двадцать каждый.
– Жулики! Заливают банки дешёвым смальцем. Так все-таки про адаптацию…
– Что тебе ещё сказать? Ты бывал на спортивных состязаниях или в цирке?
– Смотрел их только по телевизору. А цирк я вообще недолюбливаю. Особенно, когда показывают дрессированных животных. Что-то в этом тягостное, вымученное. И зоопарк терпеть не могу. Сам знаешь, сидел «в клетке», так что понимаю несчастных животных… Послушай! Мне пришла сейчас колоссальная идея!
– Интересно, какая?
– Как совершенно бескровно свергнуть любой насильственный режим в государстве!
– Ну! Очень любопытно, что ты внесёшь в теорию революции? – рассмеялся Эл.
– А ты не смейся… Я удивляюсь, как до этого не додумались раньше… Надо сделать то же самое, что делают животные, которых запирают в клетки.
– Что же они делают?
– Перестают размножаться. Если бы женщины в такой стране перестали рожать детей, провели бы забастовку, то любой режим года через три–четыре сдался. Ты представляешь?
– Представляю, – посерьёзнел Эл.
– К чему рожать новых рабов и пушечное мясо? Лучше совсем не иметь детей. Хотя бы года три-четыре. Если изменят режим и сделают его более человеческим, то бабоньки наверстают упущенное, а нет, так нет. В чем главная сила земли нашей? В детишках, в этой молодой поросли, и в бабах, которые эту поросль выращивают. Вот где корень всего сущего. А ты посмотри, что с ними делают?! Бабы наши надрываются на работе наравне с мужиками. Где ей время взять воспитывать и растить детей? Утром, чуть свет, тащит их в детсад, потом давится в трамвае или автобусе по дороге на работу, вечером, к концу рабочего дня, нагруженная авоськами, сумками, ползёт домой. Да у коровы и то жизнь легче! Её телёнок при ней пасётся.
Ты скажешь, телёнка у коровы на бойню заберут. А у бабы? Что, нет? Подрастёт, дадут пару сапог, берет, автомат, и шагай, парень, за моря-океаны, выполняй свой долг. А кому он что должен, что там за морем потерял? Хорошо ещё, если живой вернётся, а то и в запаянном гробу, а матери, которая его вырастила, единовременное пособие… за сына… Это не издевательство ли? Да это ещё что! Я на первом этапе, когда меня за того мусора осудили, видел такое, что даже сейчас, как вспомню, страшно становится.
Нас уже в вагоны грузили, а тут ещё одну колонну пригнали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46