— Значит, тебе хочется есть? — спросила она. — Я тоже проголодалась, Роберт. У нас что-нибудь осталось? Может, поедим?
Он выругался, произнеся слово, которого она раньше не слышала по-английски, зато не раз слышала от людей Дуарте его португальский эквивалент.
Она подумала, что он намерен таким образом сорвать на ней злость, и настроилась не оставаться в долгу и отвечать тем же. Но вдруг он прижал ее к себе с такой силой, что у нее перехватило дыхание, и, накрыв своим ртом ее губы, заставил их раскрыться и погрузил язык внутрь так глубоко, что она чуть не задохнулась.
Она пришла в ужас, поняв, что такое бурное проявление страсти не в силах держать под контролем. Но ужас можно победить, и за себя она еще поборется. Она не доставит ему удовольствия похвастать легкой победой над ней.
Она втянула в себя его язык, прижалась к Роберту, потерлась о него всей грудью и вытащила из-за пояса сорочку, чтобы можно было запустить под нее руки, прикоснуться к коже на его спине. Он перекатил ее на спину, и теперь уже обе ее руки встретились на его спине.
Он ослабил ремень на ее талии и одним движением задрал платье выше груди. Прочие предметы туалета были спущены с ног и полетели в сторону вслед за ремнем. Ее тело на мгновение почувствовало холодный ночной воздух, потом он накрыл ее собой, словно одеялом.
Его руки оказались между их телами, они стиснули ее груди, а большие пальцы принялись потирать соски, которые сразу же затвердели и напряглись.
Он прижался губами к грудям под задранным до горла платьем, язык занял место большого пальца, дразня сосок. Тем временем его колени, оказавшиеся между ее ногами, широко их раздвинули. И он склонился над ней. Ткань его брюк грубо терла кожу внутренней поверхности бедер. Губы, ласкавшие грудь, доводили ее до безумия. Но ее руки как бы сами по себе переместились со спины на грудь, а пальцы отыскали его соски. Оба они тяжело дышали. Крепко ухватив ее за волосы, он снова прижался губами к ее рту. Когда он снова опустился на нее всей своей тяжестью, она почувствовала сквозь ткань его брюк образовавшееся там огромное твердое утолщение. Сама себя удивив, она не то застонала, не то заскулила от страха и желания.
Отпустив ее волосы, он подложил руки под ягодицы и приподнял ее. Она обхватила его коленями. Ужас и желание в равной степени переполняли ее, но руки сами по себе расстегивали пуговицы его мундира. Страху она не поддастся. Но он ею овладеет. Теперь его не остановишь. Только нельзя допустить, чтобы она сдалась так просто. Этим ему никогда не похвастаться. Она отдастся сама и тогда станет такой же победительницей, как он.
Но он вдруг замер и, скатившись с нее, оказался на спине, прикрывая глаза рукой. Он тяжело дышал.
— Нет! — сказал он. — Нет, я не возьму тебя силой, Жуана, не доставлю тебе такого удовольствия. Тебе доставляет радость, что перед тобой не устоял даже мужчина, который тебя презирает?
Она какое-то время лежала ошеломленная, потрясенная, униженная, голая, потом перевернулась на бок и прошипела, глядя на него:
— Ублюдок! Евнух!
— Распалившаяся сучка! — бросил он в ответ, не убирая руки. — Ты же меня хочешь? Но так просто тебе меня не получить.
Тяжело дыша, она уставилась на него горящими глазами, пытаясь вникнуть в смысл того, что он ей сказал.
— Вот как? — произнесла она, вставая на колени и наклоняясь над ним. — Значит, ты думаешь, что я свое не получу, Роберт? Думаешь, что я слишком робка, слишком уж леди? Ты думаешь, что можешь вот так поиграть со мной и бросить, заставив испытывать обиду и унижение и… и…
— Неудовлетворенность? — подсказал он.
— Негодяй! Я тебя ненавижу!
— Значит, у нас взаимное чувство, — усмехнулся он.
Руки ее расстегнули последнюю пуговицу на мундире и широко его распахнули. Потом она расстегнула его сорочку и тоже распахнула ее. Наклонившись, она провела губами по его груди, втянув сосок в рот.
Он лежал без движения на спине, раскинув руки в стороны, на каменном полу пещеры. Она слышала, как бухает его сердце. И ненавидела его с такой страстью, что удары ее сердца отдавались в ушах. Тем временем ее руки спустились к поясу его брюк, размотали красную перевязь, символизирующую его офицерский чин, и принялись расстегивать пуговицы.
Он не двигался, пока она не спустила с него брюки, только приподнял бедра, чтобы помочь. Стаскивать с него сапоги она не решилась. С большим удовлетворением она увидела, что он все еще ее хочет, и, судорожно глотнув воздух, легонько провела по нему рукой.
Его глаза успели привыкнуть к темноте. Она видела, что он за ней наблюдает, но оседлала его тело, положив руки на его плечи под расстегнутой сорочкой.
— Не ожидал, что я осмелюсь? — прошептала она, наклонившись к нему так, что волосы прикрывали ее лицо как занавеской. — Я осмелюсь сделать все, что угодно, Роберт. Даже это. У тебя не хватает смелости изнасиловать меня? Ладно. В таком случае я изнасилую тебя сама.
Она поцеловала его в губы и одновременно опустилась на него.
Большего она не могла сделать. Она была ошеломлена. Он находился глубоко внутри, она ждала боли, но боли не было.
Когда она немного оправилась от потрясения, его рука держала в ладони ее затылок, а другая лежала на талии. Его теплые мягкие губы прижимались к ее губам, а язык, раскрыв их, проник глубоко внутрь.
Сама себе удивляясь, она совсем не испугалась. Только не знала, что делать дальше.
Ей казалось, что она видит в темноте его усмешку. Он взял ее за бедра, приподнял и начал быстрыми, глубокими рывками входить в нее. Она откинула назад голову, ощущая, как напрягся каждый мускул ее тела. Потом она вся растворилась в ощущениях, наклонила голову вперед, так что подбородок касался груди, и только громко охала в такт его рывкам. Некоторое время спустя она почувствовала, что начинает дрожать, а от точки самого глубокого его проникновения по всему телу расходятся мощные горячие волны.
Потом последовал как бы провал во времени — она не смогла бы сказать, секунды ли прошли или минуты. Когда к ней вернулась способность мыслить, оказалось, что она лежит на нем, вытянувшись во весь рост и прижимаясь щекой к его груди. Сверху ее прикрывали обе его руки и одно из их одеял. Их тела были все еще соединены.
— Тебе, наверное, тяжело меня держать, — пробормотала она совершенно сонным голосом.
— Не говори чепухи, Жуана. Спи. А охранять пленницу очень неплохо и таким способом.
— Стражникам не разрешается вступать в половые отношения с заключенными, — заявила она, поудобнее устраиваясь у него на груди. Прямо под ухом равномерно билось его сердце.
— Заключенным не разрешается то же самое со стражниками, — парировал он.
— Но заключенные пойдут на все, чтобы вырваться на свободу.
— Ты не вырвешься. — Он погладил ее по затылку. — Ничего не изменилось. Совсем ничего, тем более что мы всегда признавали, что испытываем физическое влечение друг к другу. И мы всего-навсего удовлетворили свои потребности, кажется, к взаимному согласию. Тот, кто называет тебя леди, Жуана, очевидно, никогда не спал с тобой. Хотя мне казалось, что таких мужчин не осталось.
— Иди к дьяволу!
— Спи.
Особым чутьем, которое выработалось у него за последние десять лет, он знал, что близится рассвет. Скоро нужно подниматься и снова пускаться в путь. Если полковнику и его людям придет в голову преследовать их верхом — даже если вчера они заметили его и Жуану, — им придется сделать большой крюк. А потом отыскивать их следы. И тем не менее…
Он лежал, уставясь в ночное небо, и, подложив одну руку под голову, рассеянно перебирал другой рукой прядь волос Жуаны. Должно быть, он крепко проспал несколько часов. Она тоже. Она даже не пошевелилась после того, как отправила его к дьяволу. Сейчас она все еще спала.
У нее затекли ноги, подумал он. Но, по крайней мере, из его тела получилась более мягкая постель, чем каменный пол пещеры. Он мрачно усмехнулся в темноте. Стоит ли она того, чтобы о ней так заботились? Он вспомнил о подземной камере, где недавно провел пять дней стараниями маркизы дас Минас, и о ежедневных упражнениях французских солдат, отрабатывавших на нем точность удара, как на боксерской груше. Ночью, когда он занимался с ней любовью, пришлось столкнуться тоже с некоторыми проблемами.
Занимался с ней любовью! Он снова закрыл глаза, продолжая одной рукой лениво ласкать ее волосы. Он вспомнил о Жанне Моризетте, красивой девочке, которой очень хотелось поскорее стать взрослой и которая поклялась, что будет всегда любить его и когда-нибудь выйдет за него замуж. И вспомнил он нежного юного мечтателя, который, лежа рядом с ней на берегу озера в Хэддингтоне, поклялся увезти ее на белом коне в ее восемнадцатый день рождения за тридевять земель, где они будут жить-поживать да добра наживать.
И вспомнилась ему та же девочка, которая, насмехаясь над ним, назвала его ублюдком и облила презрением за то, что он посмел положить глаз на дочь графа и мечтать о ней.
Он вспомнил также маркизу дас Минас, когда впервые увидел ее на балу в Лиссабоне, и свое первое впечатление о ней как о женщине красивой, богатой и совершенно для него недоступной. И подумал о теплой, взлохмаченной женщине, которая сейчас лежала на нем и от которой больше не пахло дорогими духами, а пахло только женщиной.
Она была женщиной до кончиков ногтей и совсем не леди. Он подумал о том, как она раздевала его после того как сопротивлялась ему словно дикая зверюшка, когда он попробовал взять на себя инициативу. И еще о том, как она оседлала его, а он лежал, боясь пошевелиться, потому что она была его пленницей и любое проявление инициативы с его стороны могло бы рассматриваться как изнасилование.
Нет уж, она совсем не леди. Бесстыжая, ненасытная женщина.
Но такие мысли лучше гнать от себя подальше. Он сразу же ощутил на себе каждый изгиб ее соблазнительного тела. Он все еще находился внутри ее. И если не будет осторожен, то рискует снова поддаться искушению. Хватит одного раза. Они все высказали друг другу. И после того, как все было сказано и сделано, они остались врагами. Злейшими, непримиримыми врагами. Как только ее французский любовник нагонит их — если, конечно, ему удастся, — она приложит все силы, чтобы ее тюремщика убили или вновь препроводили в тюремную камеру в Саламанке. А тем временем он постарается приложить все силы, чтобы доставить ее к лорду Веллингтону и упрятать в тюрьму до окончания войны с Францией.
Жуане не понравится находиться в заключении. Она будет рваться оттуда, как птица, посаженная в клетку. Впрочем, надо уже вставать.
— Эй, — сказал он, — пора в путь.
Она шевельнулась.
— Вздор! Еще даже не рассвело. А на тебе очень удобно, Роберт.
Черт бы побрал ее. Вечно она ляпнет что-нибудь неуместное. Уж не собирается ли она проспать до полудня?
Она поерзала на нем и снова вздохнула. Он скрипнул зубами и усилием воли заставил свое тело успокоиться.
— Ты отдашь мне сегодня мушкет и нож? — спросила она. — Если я дам обещание не использовать оружие против тебя, Роберт? Я использую его против французов. Кстати, я все равно не собираюсь возвращаться к ним. Я хочу остаться с тобой.
— Понятно. Один раз переспали — и любовь навеки, Жуана? Неужели было так хорошо? И теперь ты собираешься следовать за мной повсюду всю оставшуюся жизнь, как послушная и верная боевая подружка?
Она презрительно фыркнула.
— Можешь забыть о дорогой сердцу каждого мужчины мечте. Я никогда не буду послушной, Роберт. Но я вместе с тобой буду убивать французов. Можно мне взять свой мушкет?
— Ну конечно. Может, прихватишь также мою винтовку, а заодно и саблю? Черта с два! Жди, когда рак на горе свистнет!
— Эх ты! А я-то думала, что после нашей ночи ты будешь мне доверять.
— Держи карман шире! Ишь размечталась!
— Ты мне поверишь, если я скажу, что ты единственный мой любовник, кроме мужа? — спросила она.
— Как бы не так!
— Я так и думала, что не поверишь. Но позволь сказать, что он был отвратителен, Роберт. Понимаешь, он предпочитал мальчиков. Разве не унизительно? А ты был великолепен. Мы с тобой будем любовниками на период всего нашего путешествия, то есть пока Марсель нас не догонит и не разорвет тебя на тысячу кусков.
Ты был великолепен… Мы с тобой будем любовниками… Слова завзятой кокетки и лгуньи. Но они, разумеется, возымели свое действие, на что она и рассчитывала. Черт бы побрал эту женщину! Пропади она пропадом.
— Прошлой ночью мы совокуплялись, — сказал он. — Мы не были любовниками, Жуана, и никогда ими не будем. Мы с тобой занимались сексом.
— Понятно. — Она вздохнула и снова пристроилась у него на груди. — Мы некоторое время будем заниматься сексом? Совокупляться? Мне кажется, что он у тебя опять становится твердым.
— Черт тебя побери, Жуана! Ты всегда произносишь вслух все, что придет тебе на ум?
Она подняла голову и заглянула ему в лицо. И медленно улыбнулась такой улыбкой, от которой у него всегда на целый градус поднималась температура.
— Я тебя смутила? — спросила она. — Но мне очень понравилось. Так мы будем снова заниматься сексом?
Он снял ее с себя и положил рядом. Теперь он отчетливо видел ее лицо — еще один признак того, что рассвет близок.
— Ты этого хочешь? — спросил хрипло. — Хочешь, чтобы я использовал тебя как игрушку, пока не доставлю к месту заключения?
На ее лице блуждала мечтательная улыбка.
— А ты будешь моей игрушкой. Я буду получать удовольствие от тебя, Роберт, и, конечно, давать удовольствие тебе. Я тебе обещаю… пока Марсель не расправится с тобой. Займись со мной сексом, Роберт.
— Жуана… — Он наклонился и горячо поцеловал ее в губы.
Похоже, у нее ненасытный аппетит. Можно было бы догадаться и раньше. Но если обычно ее окружало множество мужчин, всегда готовых удовлетворить ее аппетит, то сейчас, кроме него, никого не было. А ему, бедному дуралею, льстила ее потребность в нем, она его возбуждала.
Он положил ладони под ее ягодицы, чтобы смягчить удары о каменный пол, когда он будет удовлетворять свое желание. Но она, казалось, не испытывала никакого дискомфорта. Положив руки ему на плечи, она закрыла глаза. Губы ее приоткрылись, она лежала совершенно неподвижно, что было так непохоже на нее.
— Ох… — выдохнула она, достигнув наивысшей точки наслаждения. — Я и понятия не имела, что такая игра может быть прекрасна, Роберт.
Она допустила нечестный ход, подумал он, но с каких пор он ждет от Жуаны игры по правилам? Она заговорила в тот момент, когда он был более всего уязвим, только что удовлетворив свое желание, и снова устал. Она заговорила в такой момент, когда ему больше всего хотелось верить ей.
Пора было вставать и отправляться в путь. Настал день, а с ним пришло время здравомыслия, время посмотреть на нее при дневном свете и снова вспомнить, что она собой представляет.
Но видит Бог, она была великолепной женщиной, с которой так хорошо заниматься любовью… то есть, конечно же, сексом. Мысленно он называл более неприличным словом то, что происходило между ними ночью.
— Вставай и одевайся, — сказал он, скатываясь с нее и шлепая по ягодицам. — Пора в дорогу.
Она села.
— Знаешь, Роберт, когда-нибудь я сделаю тебе то же самое. Шлепки терпеть не очень приятно.
— Но я не твой пленник.
— А я думала, что ты пленник. — Она улыбнулась. — Хотя, наверное, ты никогда в этом не признаешься. — Она пожала плечами. — И твое упрямство мне больше всего в тебе нравится. — Она поднялась на ноги, не обратив внимания на протянутую ей руку, и отряхнула платье. — Фу! Мятое. Маркиза дас Минас устроила бы скандал, если бы ей предложили надеть мятое платье.
Она взглянула на него и рассмеялась.
— Но маркиза ведь страшная зануда, не так ли? Целыми днями только и делает, что флиртует, притворяется беспомощной да придумывает разные поручения влюбленным в нее джентльменам. Я с ума бы сошла, если бы не имела возможности время от времени становиться Жуаной Рибейру.
— Жуана?..
— Жуана Рибейру. Еще одно мое обличье, Роберт. Та, которая занималась с тобой сексом несколько минут назад и прошлой ночью. Не думаешь же ты, что такое могла бы сделать маркиза? Она умеет только флиртовать. К тому же ты не джентльмен, а она леди. И еще: она бы наверняка потребовала перину. Так что обличье Жуаны Рибейру мне значительно больше по душе.
Иногда она бывает обворожительной, подумал он, наблюдая, как она застегивает ремень на талии или недовольно хмурится при виде мятого платья, которое ночью было задрано выше груди. Волосы ее спутались. Она была босиком. И он никогда еще не видел ее более прекрасной, чем сейчас.
С Жуаной было легко забыться и жить, наслаждаясь моментом, несмотря на то что еще не зажившие синяки и ссадины на его теле напоминают, как жестока и безжалостна она на самом деле.
Он пристегнул саблю, засунул за пояс ее нож и повесил на правое плечо ее мушкет и свою винтовку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40