Смерти во сне не заслуживает никто, но порой бывает, что поступки жертвы способствуют ее безвременной кончине.
– Как думаете, что произошло? – поинтересовался он.
– Наверное, неудачная попытка ограбления.
– Тогда почему с нее не сняли кольцо? – спросил Блэкстон.
Он посмотрел через плечо полисмена на дверь. Пластину замка с корнем вырвали из фибролита. Он велел полисмену посторониться и сделал снимки. Над дверным глазком криво висела медная цифра «6». Подойдя ближе, он увидел, что в нескольких дюймах над перекосившимся номером находится пустая дырка от гвоздя. Одним пальцем подвинув номер, он убедился, что дырка от гвоздя полностью совпадает с отверстием, просверленным в цифре, которая теперь выглядела как «9». Он сфотографировал и это.
– Алекс! – позвал он.
Алекс появился из квартиры.
– Что у тебя?
Он показал ему номер на двери.
– Давай прогуляемся.
На соседней двери номера не оказалось, а на следующей был номер «7». Они завернули за угол. Дверь квартиры на восточной стороне здания тоже была без номера. Блэкстон постучал – и не получил ответа.
Алекс заглянул в одно из грязных оконцев рядом с дверью:
– Внутри слишком темно, ничего не видно. Сейчас принесу фонарик.
Блэкстон старательно обшарил взглядом помещение, но не увидел там ничего подозрительного.
– Попробуй найти управляющего и узнать, кто снимает эту квартиру, – сказал он. – А я пойду в магазин и поговорю с тем типом.
– Эй, Джигсо, купи мне заодно несколько чурро. Знаешь, такие длинные пончики. Хрустящие такие.
– Но у меня в машине ты их есть не будешь.
– Ни в коем случае.
Хозяин магазинчика повторил Блэкстону свои показания: как он увидел тела через заднее окно спальни и понял, что им уже нельзя помочь.
– А в квартиру никто не заходил? – спросил Блэкстон.
– Может, та гавача.
– Белая девушка? Что это была за девушка?
– Ай, – расстроился хозяин. – Надо было раньше о ней сказать. Но я напугался – никогда в жизни не видел такой ужас. Тут была женщина с ребенком.
– Где эта женщина сейчас? Вы ее знаете?
– Не знаю, – ответил тот по-испански.
Блэкстон сделал пометку в блокноте, купил Алексу два чурро и вернулся на место преступления. Еще двадцать минут они опрашивали соседей и местных торговцев. Как обычно, никто ничего не видел и не слышал.
С помощью десятилетнего переводчика – Алекс плохо знал испанский – Блэкстон выяснил, что управляющего в здании нет и арендную плату вносят в контору по недвижимости на Мар-Виста. Блэкстон позвонил в эту контору и после долгих препирательств добыл имя и телефон владельца дома, ушедшего на покой врача, живущего в Палм-Спрингс. В квартире врача трубку сняла горничная. Она сообщила Блэкстону, что «мистер токтор» вернется поздно вечером в понедельник. Он продиктовал свою фамилию и телефон, а потом аккуратно занес все полученные сведения в записную книжку.
Блэкстон вернулся в дом, чтобы еще раз взглянуть на место преступления перед тем, как коронер увезет трупы. Что-то хрустнуло у него под ногой на ковре спальни: детская погремушка. Он поднял ее и положил в пакет для вещественных доказательств, стараясь не дотронуться до поверхности, чтобы не уничтожить возможные следы. Даже у младенцев есть отпечатки пальцев.
7
Манч жила теперь в крошечной двухкомнатной квартирке на первом этаже дома с поэтическим названием «Резеда». Она содержала свое жилье в безупречном порядке, отдраивая на четвереньках пол и полируя до блеска хромированные краны. Сразу после переезда она тщательно зашпаклевала и побелила ванную. А еще оказалось, что, если поливать клочки жухлой травы перед дверью, они оживают. Так что ее квартира могла похвастаться роскошным зеленым газоном, пусть он и был размером с половичок Куст голубой гортензии под окном гостиной тоже откликнулся на уход и заботу.
Все здесь отличалось от дома в Венис, где она росла: там, стоило включить свет на кухне, тараканы так и брызгали во все стороны. Манч ненавидела наглых насекомых, бегущих по крышкам столов, но избавиться от них казалось невозможным. Оставлять свет включенным было бесполезно: они все равно дожидались ее возвращения и, не получив внезапного светового удара стапятидесятисвечовой лампочки, даже не считали нужным прятаться.
По дороге домой она заехала в магазин и купила печенья для вечернего собрания. Приняв душ и переодевшись, Манч вышла на крыльцо дожидаться, когда за ней заедет ее подруга Даниэлла. Это Руби предложила им ездить вместе. Она сказала, что Даниэлле нужно научиться за кого-то отвечать, а Манч – научиться рассчитывать на других.
Даниэлла подъехала только в восемь пятнадцать.
– Давно ждешь? – спросила она, открывая пассажирскую дверцу «датсуна». Ее пухлые губы были накрашены ярко-красной помадой. – Не поверишь, какой у меня был день!
– Мы не опоздаем, – успокоила ее Манч, сдерживая улыбку: Даниэлла всегда опаздывала и всегда извинялась. – Ты бы разрешила мне все-таки починить тебе дверцу.
– Я еще не расплатилась с тобой за весь остальной ремонт.
– Забудь, – искренне предложила Манч.
Она предпочитала, чтобы люди были у нее в долгу, а не наоборот.
Приехав в клуб, они обнаружили, что Руби уже раскладывает брошюры на столе рядом с кофеваркой.
– У нас есть немного времени до начала собрания, – сказала Руби, протягивая руку за булочкой. – Ты ведь хотела поговорить?
– Я сегодня встретила старого друга, – начала Манч, возя ногой по паркетному полу комнаты для собраний.
– Одного из тех, с кем ты принимала наркотики? Ты знаешь, как я к этому отношусь.
– Знаю. Конец рассказа.
По этому вопросу они никак не могли сговориться.
Один раз Манч попыталась объяснить Руби, что не все ее бывшие друзья такие уж отпетые мерзавцы. Например, Деб всегда положительно на нее влияла. Деб на игле не сидела. Когда Манч встречалась с Деб, она тоже переставала колоться, – но выпивать-то они выпивали, конечно. Совершенно никчемное знакомство, заявила тогда Руби. Сказала как отрезала. Манч ощетинилась и заспорила: откуда ей знать?! Ведь Руби не всеведущая! Руби согласилась, что не знает всего, но есть вещи, в которых она чертовски твердо уверена.
И Манч решила не рассказывать своей наставнице о «Гадюшнике».
– Ты не сумеешь покончить со своим прошлым, пока тебя не перестанет тянуть к старым дружкам. О чем ты вообще могла разговаривать с этим парнем? – спросила Руби.
– Да мы недолго разговаривали… Понимаешь, он же не конченый негодяй, не антихрист. Может, мне следовало попытаться ему объяснить, убедить его. Разве нам не положено это делать?
– Милочка, это не твоя забота. Он в руках Того, кто Наверху, – сказала Руби.
Манч промолчала, хотя ей частенько думалось, что, может, Тот, кто Наверху, иногда уходит на рыбалку. Например, на те десять лет, когда она была подростком.
– Да, наверное, ты права, – согласилась она вслух, туша сигарету и выдыхая из легких остатки дыма. – Пойду, пожалуй, займу место.
– Позвони мне.
– Конечно.
– Ты так отвечаешь, а потом со мной не связываешься.
– Я позвоню. Обещаю.
– У тебя правда все в порядке?
Манч кривовато улыбнулась.
– Все страшное позади, разве нет?
Руби легонько толкнула ее в плечо.
– Уматывай!
Манч уклонилась и приняла шуточную боксерскую стойку. Руби со смехом качала головой, глядя, как Манч пробирается через комнату. Манч не смотрела на собравшихся, делая вид, будто боится пролить кофе. Когда-то она была отважной и не боялась столкнуться лбами – ни с кем и никогда. Но трезвость это изменила: еще один побочный эффект выздоровления.
Небольшая группа восхищенных мужчин собралась, как всегда, вокруг Даниэллы. На ней была темно-синяя толстовка с капюшоном – и ей каким-то образом удавалось выглядеть в ней привлекательной. Возможно, дело в тугих джинсах и туфлях на шпильке, подумала Манч. Или в том, как игриво кудрявые черные волосы падают Даниэлле на спину и плечи, спускаясь до самого пояса. А еще Даниэлла умела смотреть на мужчину так, словно у них двоих есть общий секрет. Манч один раз попробовала послать такой лукавый взгляд водителю эвакуатора, с которым ей хотелось познакомиться поближе. Он тут же спросил: что, он кетчупом нос испачкал или еще что?
– Хочешь, я займу нам места? – спросила она.
– Секундочку, – проговорила Даниэлла, схватив Манч за руку. – Значит, в понедельник, – закончила она разговор с собеседником, продолжая крепко удерживать Манч. – Заезжай за мной в семь тридцать.
Мужчина наклонился и поцеловал Даниэллу в щеку. Она одарила его своей загадочной улыбкой.
Манч почувствовала, что у нее вспотела ладонь. Даниэлла надежно переплела ее пальцы со своими. Манч вроде бы и радовалась такому знаку дружбы, но какая-то часть ее существа восставала против того, чтобы держаться за руки с женщиной. Она высвободилась.
Украдкой взглянув в сторону группы мужчин, устроившихся у задней стены, она спросила:
– Значит, у тебя в понедельник свидание? Даниэлла запрокинула голову и засмеялась.
Манч наблюдала за мужчинами, следившими за Даниэллой.
– Это трезвое свидание. Собрание Анонимных Алкоголиков, а потом кофе.
– Лучше чем ничего.
– Хочешь, я спрошу, нет ли у него друга?
– Не-а, а то мне придется весь вечер смотреть, как они оба на тебя пялятся.
Даниэлла снова рассмеялась.
– Не преувеличивай.
Она осмотрела комнату, задержавшись взглядом на мужчинах, собравшихся у кофеварки. Манч заметила, как мужчины расправили плечи. Даниэлла расчесала пальцами волосы. Манч заметила и это тоже,
– Тебе тут кто-нибудь по вкусу? – спросила Даниэлла, словно они читали меню.
– Каждый раз, как я положу глаз на какого-нибудь парня, – ответила Манч, – оказывается, что он пришел на собрание впервые.
– Выздоровевшие тебе, значит, неинтересны. Похоже, тебя все еще привлекает болезнь.
– Так говорит Руби.
– Понимаю, – призналась Даниэлла. – Мне она тоже все время это говорила, когда я была новенькой.
– И что же мне делать?
– Не торопиться. Просто не торопиться. Пошли, – добавила Даниэлла, снова хватая Манч за руку, – собрание уже начинается.
Они сели, и собрание началось.
Манч было трудно следить за разговором. Она все время вспоминала тот ботинок, свесившийся из открытой двери пикапа, а потом убитых в Венис. Два раза в один день она оказалась на месте убийства. Что это, случайность? Ей почудилось: пока она хранит свои секреты, ее будто отделяет от всех воздушный пузырь. Когда этот пузырь наконец лопнет, реальность навалится на нее. Но до тех пор она собирается плыть на волнах этого странного чувства отделенности.
Во время перерыва пили кофе, и Даниэлла перепархивала от мужчины к мужчине. Манч завидовала той легкости, с которой она болтает ни о чем. Манч сидела на складном стуле и наблюдала за стрелками больших настенных часов. Она гадала, не предстоит ли ей провести так всю оставшуюся жизнь: сидя на чужом стуле и дожидаясь, чтобы прошло время.
Какой во всем этом смысл? Ты вырастаешь, начинаешь работать, выходишь замуж и рожаешь детей, чтобы те тоже могли вырасти, пойти работать и завести семью. В конце пути каждого ждет смерть. Она не видела своего места в этом уравнении жизни. Может, если бы у нее был ребенок, жизнь казалась бы другой. Отношения с мужчинами у нее не складывались. Немногочисленные свидания, на которые она ходила, ни к чему не вели. Руби считала, что, возможно, Манч не следует рассказывать подробно о своем прошлом: это отпугивает мужчин. Но Манч претили недомолвки: пусть ее принимают такой, какая она есть, иначе – пошли к черту! И потом, заявила она, мужчина имеет право знать, во что ввязывается. Руби утверждала, что об этом не обязательно говорить на первом свидании.
Собрание продолжалось. Выступающий что-то бубнил, а Манч по-прежнему чувствовала себя отделенной от происходящего. Не задумываясь над своими действиями, она обхватила левую руку над локтем пальцами правой и сжала кулак, так что вены набухли.
В десять встреча закончилась. Манч стояла у выхода, подпирая стену, и ждала, пока Даниэлла со всеми попрощается.
– Едем? – спросила наконец Даниэлла, останавливаясь рядом с Манч. Щеки у нее раскраснелись.
– Если ты готова.
– Господи, да! Давай сматываться.
В машине Даниэлла вдруг сказала:
– Я все время восхищаюсь тем, насколько ты в мире с собой.
– О чем ты?
– Понимаешь, я просто не в состоянии оставаться на одном месте. Перескакиваю от человека к человеку, словно сумасшедшая. И ведь с половиной из них я даже не знаю, о чем говорить! И я смотрю, как ты сидишь, такая спокойная, и завидую, что не могу чувствовать себя так непринужденно.
– Еще чуть-чуть спокойствия – и меня можно смело записывать в покойники, – отозвалась Манч. Она глянула в окно, а потом снова повернулась к подруге: – Тебя никогда не тянет?
– Не тянет к чему?
– К жизни, к веселью, к кайфу…
– К тюрьме, к ломке…
– Ага, ага, – прервала ее Манч, – Так нас приучили думать другие. Но сейчас с тобой говорю я. Разве тебе никогда не хочется оказаться снова в самой гуще?..
– Наверное, я из-за этого и перебарщиваю с сексом, – ответила Даниэлла. – Других удовольствий мне не осталось. – Она свернула с проезда Шермана к «Резеде». Не глядя на Манч, она сказала совсем тихо: – Некоторые называют меня шлюхой.
– Придурки! Трахать их некому.
– Не всех. Кое-кому я успела помочь.
Они все еще смеялись, подъезжая к дому Манч.
– Завтра идем по магазинам? – спросила Даниэлла.
Манч взялась за ручку дверцы.
– Если у тебя нет других планов.
– Мы же договорились. Хотя я уверена, что ты обошлась бы и без меня.
– Нет, без тебя я не справлюсь. – Манч вышла из машины и сказала, стараясь не глядеть в глаза подруги: – С утра я занята. Мне надо кое-что проверить.
– Магазины открываются только в десять.
– Я позвоню тебе утром.
– Отлично, – ответила Даниэлла, отъезжая. – Буду ждать звонка.
Манч вошла в квартиру, попыталась успокоиться, но поняла, что о сне нечего и мечтать: сегодняшние события кружились у нее в голове. Стоит закрыть глаза – и они не дадут ей покоя. Сомнения, одолевавшие ее, переходили в нападение по ночам, когда она была наиболее ранима. А этой ночью они будут атаковать ее со всех сторон, донимая вопросами, на которые она не сможет ответить.
Она взяла губку и протерла и без того чистые кухонные столы, открыла холодильник и передвинула пачку молока чуть правее.
Ей не следовало возвращаться домой сразу после собрания. По пятницам после собраний все обычно переходили в кофейню, расположенную рядом, и там разговаривали, узнавая о последних жертвах: кто сорвался и получил выговор, а то и попал в тюрьму или – не дай же Боже – умер. Выжившие сидели за столиками, пили кофе, курили сигареты и пытались придумать, чем занять долгие часы до сна. Сегодня у нее не было настроения для разговоров, и она вела себя так, чтобы ее не позвали.
Руби постоянно уговаривала ее ходить на танцы и пикники Анонимных Алкоголиков. Манч как-то спросила, почему столько внимания уделяется коллективным мероприятиям. Руби объяснила, что алкоголики и наркоманы не привыкли к общению, и это тоже необходимо изменить. Иногда Манч хотелось заткнуть уши и защитить свой мозг от постоянного обстрела всеми этими «необходимо» и «нельзя». Честное слово, возвращение к норме порой больше походило на сумасшествие. Ей хотелось просто от всего отдохнуть.
Кухонные часы показывали несколько минут двенадцатого. Она вздохнула. Блокнот на кухонном столе взывал к ней – и она посмотрела на него виновато.
Руби требовала, чтобы она начала составлять очередной список четвертого реабилитационного этапа Анонимных Алкоголиков: «Я ничего не боюсь». Когда Манч сказала, что уже составляла такой, Руби объяснила, что работу над собой надо вести послойно, – как лук чистить.
Манч понятия не имела, с чего начать. Своеобразная Библия движения – «Большая книга Анонимных Алкоголиков» – ей абсолютно не помогла. В приведенном там примере составитель списка писал, что разозлился на мистера Брауна: «за внимание к моей жене». Может, такие вещи кому-то и помогали в тысяча девятьсот тридцать девятом году, когда алкоголики – исключительно мужчины, разумеется, – поголовно злоупотребляли бурбоном, но современной наркоманке со стажем – в частности, ей, Манч, – внимание к жене со стороны мистера Брауна было до лампочки.
В верхней части линованного листа она написала «СПИСОК». В правом верхнем углу вывела число и уставилась на него. В конце месяца у Буги будет день рождения. Она уже год не видела Деб и ее сына. Смогут ли они с Деб по-прежнему читать мысли друг друга? Будут ли, как раньше, друг за друга заканчивать фразу? И Буги… Боже! Какие воспоминания у него остались?
Она написала в центре страницы «Самая вкусная шоколадка», а чуть ниже – «Каньонвиль», и закрыла блокнот.
В квартире было слишком тихо. Она включила телевизор. Там шли одиннадцатичасовые новости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
– Как думаете, что произошло? – поинтересовался он.
– Наверное, неудачная попытка ограбления.
– Тогда почему с нее не сняли кольцо? – спросил Блэкстон.
Он посмотрел через плечо полисмена на дверь. Пластину замка с корнем вырвали из фибролита. Он велел полисмену посторониться и сделал снимки. Над дверным глазком криво висела медная цифра «6». Подойдя ближе, он увидел, что в нескольких дюймах над перекосившимся номером находится пустая дырка от гвоздя. Одним пальцем подвинув номер, он убедился, что дырка от гвоздя полностью совпадает с отверстием, просверленным в цифре, которая теперь выглядела как «9». Он сфотографировал и это.
– Алекс! – позвал он.
Алекс появился из квартиры.
– Что у тебя?
Он показал ему номер на двери.
– Давай прогуляемся.
На соседней двери номера не оказалось, а на следующей был номер «7». Они завернули за угол. Дверь квартиры на восточной стороне здания тоже была без номера. Блэкстон постучал – и не получил ответа.
Алекс заглянул в одно из грязных оконцев рядом с дверью:
– Внутри слишком темно, ничего не видно. Сейчас принесу фонарик.
Блэкстон старательно обшарил взглядом помещение, но не увидел там ничего подозрительного.
– Попробуй найти управляющего и узнать, кто снимает эту квартиру, – сказал он. – А я пойду в магазин и поговорю с тем типом.
– Эй, Джигсо, купи мне заодно несколько чурро. Знаешь, такие длинные пончики. Хрустящие такие.
– Но у меня в машине ты их есть не будешь.
– Ни в коем случае.
Хозяин магазинчика повторил Блэкстону свои показания: как он увидел тела через заднее окно спальни и понял, что им уже нельзя помочь.
– А в квартиру никто не заходил? – спросил Блэкстон.
– Может, та гавача.
– Белая девушка? Что это была за девушка?
– Ай, – расстроился хозяин. – Надо было раньше о ней сказать. Но я напугался – никогда в жизни не видел такой ужас. Тут была женщина с ребенком.
– Где эта женщина сейчас? Вы ее знаете?
– Не знаю, – ответил тот по-испански.
Блэкстон сделал пометку в блокноте, купил Алексу два чурро и вернулся на место преступления. Еще двадцать минут они опрашивали соседей и местных торговцев. Как обычно, никто ничего не видел и не слышал.
С помощью десятилетнего переводчика – Алекс плохо знал испанский – Блэкстон выяснил, что управляющего в здании нет и арендную плату вносят в контору по недвижимости на Мар-Виста. Блэкстон позвонил в эту контору и после долгих препирательств добыл имя и телефон владельца дома, ушедшего на покой врача, живущего в Палм-Спрингс. В квартире врача трубку сняла горничная. Она сообщила Блэкстону, что «мистер токтор» вернется поздно вечером в понедельник. Он продиктовал свою фамилию и телефон, а потом аккуратно занес все полученные сведения в записную книжку.
Блэкстон вернулся в дом, чтобы еще раз взглянуть на место преступления перед тем, как коронер увезет трупы. Что-то хрустнуло у него под ногой на ковре спальни: детская погремушка. Он поднял ее и положил в пакет для вещественных доказательств, стараясь не дотронуться до поверхности, чтобы не уничтожить возможные следы. Даже у младенцев есть отпечатки пальцев.
7
Манч жила теперь в крошечной двухкомнатной квартирке на первом этаже дома с поэтическим названием «Резеда». Она содержала свое жилье в безупречном порядке, отдраивая на четвереньках пол и полируя до блеска хромированные краны. Сразу после переезда она тщательно зашпаклевала и побелила ванную. А еще оказалось, что, если поливать клочки жухлой травы перед дверью, они оживают. Так что ее квартира могла похвастаться роскошным зеленым газоном, пусть он и был размером с половичок Куст голубой гортензии под окном гостиной тоже откликнулся на уход и заботу.
Все здесь отличалось от дома в Венис, где она росла: там, стоило включить свет на кухне, тараканы так и брызгали во все стороны. Манч ненавидела наглых насекомых, бегущих по крышкам столов, но избавиться от них казалось невозможным. Оставлять свет включенным было бесполезно: они все равно дожидались ее возвращения и, не получив внезапного светового удара стапятидесятисвечовой лампочки, даже не считали нужным прятаться.
По дороге домой она заехала в магазин и купила печенья для вечернего собрания. Приняв душ и переодевшись, Манч вышла на крыльцо дожидаться, когда за ней заедет ее подруга Даниэлла. Это Руби предложила им ездить вместе. Она сказала, что Даниэлле нужно научиться за кого-то отвечать, а Манч – научиться рассчитывать на других.
Даниэлла подъехала только в восемь пятнадцать.
– Давно ждешь? – спросила она, открывая пассажирскую дверцу «датсуна». Ее пухлые губы были накрашены ярко-красной помадой. – Не поверишь, какой у меня был день!
– Мы не опоздаем, – успокоила ее Манч, сдерживая улыбку: Даниэлла всегда опаздывала и всегда извинялась. – Ты бы разрешила мне все-таки починить тебе дверцу.
– Я еще не расплатилась с тобой за весь остальной ремонт.
– Забудь, – искренне предложила Манч.
Она предпочитала, чтобы люди были у нее в долгу, а не наоборот.
Приехав в клуб, они обнаружили, что Руби уже раскладывает брошюры на столе рядом с кофеваркой.
– У нас есть немного времени до начала собрания, – сказала Руби, протягивая руку за булочкой. – Ты ведь хотела поговорить?
– Я сегодня встретила старого друга, – начала Манч, возя ногой по паркетному полу комнаты для собраний.
– Одного из тех, с кем ты принимала наркотики? Ты знаешь, как я к этому отношусь.
– Знаю. Конец рассказа.
По этому вопросу они никак не могли сговориться.
Один раз Манч попыталась объяснить Руби, что не все ее бывшие друзья такие уж отпетые мерзавцы. Например, Деб всегда положительно на нее влияла. Деб на игле не сидела. Когда Манч встречалась с Деб, она тоже переставала колоться, – но выпивать-то они выпивали, конечно. Совершенно никчемное знакомство, заявила тогда Руби. Сказала как отрезала. Манч ощетинилась и заспорила: откуда ей знать?! Ведь Руби не всеведущая! Руби согласилась, что не знает всего, но есть вещи, в которых она чертовски твердо уверена.
И Манч решила не рассказывать своей наставнице о «Гадюшнике».
– Ты не сумеешь покончить со своим прошлым, пока тебя не перестанет тянуть к старым дружкам. О чем ты вообще могла разговаривать с этим парнем? – спросила Руби.
– Да мы недолго разговаривали… Понимаешь, он же не конченый негодяй, не антихрист. Может, мне следовало попытаться ему объяснить, убедить его. Разве нам не положено это делать?
– Милочка, это не твоя забота. Он в руках Того, кто Наверху, – сказала Руби.
Манч промолчала, хотя ей частенько думалось, что, может, Тот, кто Наверху, иногда уходит на рыбалку. Например, на те десять лет, когда она была подростком.
– Да, наверное, ты права, – согласилась она вслух, туша сигарету и выдыхая из легких остатки дыма. – Пойду, пожалуй, займу место.
– Позвони мне.
– Конечно.
– Ты так отвечаешь, а потом со мной не связываешься.
– Я позвоню. Обещаю.
– У тебя правда все в порядке?
Манч кривовато улыбнулась.
– Все страшное позади, разве нет?
Руби легонько толкнула ее в плечо.
– Уматывай!
Манч уклонилась и приняла шуточную боксерскую стойку. Руби со смехом качала головой, глядя, как Манч пробирается через комнату. Манч не смотрела на собравшихся, делая вид, будто боится пролить кофе. Когда-то она была отважной и не боялась столкнуться лбами – ни с кем и никогда. Но трезвость это изменила: еще один побочный эффект выздоровления.
Небольшая группа восхищенных мужчин собралась, как всегда, вокруг Даниэллы. На ней была темно-синяя толстовка с капюшоном – и ей каким-то образом удавалось выглядеть в ней привлекательной. Возможно, дело в тугих джинсах и туфлях на шпильке, подумала Манч. Или в том, как игриво кудрявые черные волосы падают Даниэлле на спину и плечи, спускаясь до самого пояса. А еще Даниэлла умела смотреть на мужчину так, словно у них двоих есть общий секрет. Манч один раз попробовала послать такой лукавый взгляд водителю эвакуатора, с которым ей хотелось познакомиться поближе. Он тут же спросил: что, он кетчупом нос испачкал или еще что?
– Хочешь, я займу нам места? – спросила она.
– Секундочку, – проговорила Даниэлла, схватив Манч за руку. – Значит, в понедельник, – закончила она разговор с собеседником, продолжая крепко удерживать Манч. – Заезжай за мной в семь тридцать.
Мужчина наклонился и поцеловал Даниэллу в щеку. Она одарила его своей загадочной улыбкой.
Манч почувствовала, что у нее вспотела ладонь. Даниэлла надежно переплела ее пальцы со своими. Манч вроде бы и радовалась такому знаку дружбы, но какая-то часть ее существа восставала против того, чтобы держаться за руки с женщиной. Она высвободилась.
Украдкой взглянув в сторону группы мужчин, устроившихся у задней стены, она спросила:
– Значит, у тебя в понедельник свидание? Даниэлла запрокинула голову и засмеялась.
Манч наблюдала за мужчинами, следившими за Даниэллой.
– Это трезвое свидание. Собрание Анонимных Алкоголиков, а потом кофе.
– Лучше чем ничего.
– Хочешь, я спрошу, нет ли у него друга?
– Не-а, а то мне придется весь вечер смотреть, как они оба на тебя пялятся.
Даниэлла снова рассмеялась.
– Не преувеличивай.
Она осмотрела комнату, задержавшись взглядом на мужчинах, собравшихся у кофеварки. Манч заметила, как мужчины расправили плечи. Даниэлла расчесала пальцами волосы. Манч заметила и это тоже,
– Тебе тут кто-нибудь по вкусу? – спросила Даниэлла, словно они читали меню.
– Каждый раз, как я положу глаз на какого-нибудь парня, – ответила Манч, – оказывается, что он пришел на собрание впервые.
– Выздоровевшие тебе, значит, неинтересны. Похоже, тебя все еще привлекает болезнь.
– Так говорит Руби.
– Понимаю, – призналась Даниэлла. – Мне она тоже все время это говорила, когда я была новенькой.
– И что же мне делать?
– Не торопиться. Просто не торопиться. Пошли, – добавила Даниэлла, снова хватая Манч за руку, – собрание уже начинается.
Они сели, и собрание началось.
Манч было трудно следить за разговором. Она все время вспоминала тот ботинок, свесившийся из открытой двери пикапа, а потом убитых в Венис. Два раза в один день она оказалась на месте убийства. Что это, случайность? Ей почудилось: пока она хранит свои секреты, ее будто отделяет от всех воздушный пузырь. Когда этот пузырь наконец лопнет, реальность навалится на нее. Но до тех пор она собирается плыть на волнах этого странного чувства отделенности.
Во время перерыва пили кофе, и Даниэлла перепархивала от мужчины к мужчине. Манч завидовала той легкости, с которой она болтает ни о чем. Манч сидела на складном стуле и наблюдала за стрелками больших настенных часов. Она гадала, не предстоит ли ей провести так всю оставшуюся жизнь: сидя на чужом стуле и дожидаясь, чтобы прошло время.
Какой во всем этом смысл? Ты вырастаешь, начинаешь работать, выходишь замуж и рожаешь детей, чтобы те тоже могли вырасти, пойти работать и завести семью. В конце пути каждого ждет смерть. Она не видела своего места в этом уравнении жизни. Может, если бы у нее был ребенок, жизнь казалась бы другой. Отношения с мужчинами у нее не складывались. Немногочисленные свидания, на которые она ходила, ни к чему не вели. Руби считала, что, возможно, Манч не следует рассказывать подробно о своем прошлом: это отпугивает мужчин. Но Манч претили недомолвки: пусть ее принимают такой, какая она есть, иначе – пошли к черту! И потом, заявила она, мужчина имеет право знать, во что ввязывается. Руби утверждала, что об этом не обязательно говорить на первом свидании.
Собрание продолжалось. Выступающий что-то бубнил, а Манч по-прежнему чувствовала себя отделенной от происходящего. Не задумываясь над своими действиями, она обхватила левую руку над локтем пальцами правой и сжала кулак, так что вены набухли.
В десять встреча закончилась. Манч стояла у выхода, подпирая стену, и ждала, пока Даниэлла со всеми попрощается.
– Едем? – спросила наконец Даниэлла, останавливаясь рядом с Манч. Щеки у нее раскраснелись.
– Если ты готова.
– Господи, да! Давай сматываться.
В машине Даниэлла вдруг сказала:
– Я все время восхищаюсь тем, насколько ты в мире с собой.
– О чем ты?
– Понимаешь, я просто не в состоянии оставаться на одном месте. Перескакиваю от человека к человеку, словно сумасшедшая. И ведь с половиной из них я даже не знаю, о чем говорить! И я смотрю, как ты сидишь, такая спокойная, и завидую, что не могу чувствовать себя так непринужденно.
– Еще чуть-чуть спокойствия – и меня можно смело записывать в покойники, – отозвалась Манч. Она глянула в окно, а потом снова повернулась к подруге: – Тебя никогда не тянет?
– Не тянет к чему?
– К жизни, к веселью, к кайфу…
– К тюрьме, к ломке…
– Ага, ага, – прервала ее Манч, – Так нас приучили думать другие. Но сейчас с тобой говорю я. Разве тебе никогда не хочется оказаться снова в самой гуще?..
– Наверное, я из-за этого и перебарщиваю с сексом, – ответила Даниэлла. – Других удовольствий мне не осталось. – Она свернула с проезда Шермана к «Резеде». Не глядя на Манч, она сказала совсем тихо: – Некоторые называют меня шлюхой.
– Придурки! Трахать их некому.
– Не всех. Кое-кому я успела помочь.
Они все еще смеялись, подъезжая к дому Манч.
– Завтра идем по магазинам? – спросила Даниэлла.
Манч взялась за ручку дверцы.
– Если у тебя нет других планов.
– Мы же договорились. Хотя я уверена, что ты обошлась бы и без меня.
– Нет, без тебя я не справлюсь. – Манч вышла из машины и сказала, стараясь не глядеть в глаза подруги: – С утра я занята. Мне надо кое-что проверить.
– Магазины открываются только в десять.
– Я позвоню тебе утром.
– Отлично, – ответила Даниэлла, отъезжая. – Буду ждать звонка.
Манч вошла в квартиру, попыталась успокоиться, но поняла, что о сне нечего и мечтать: сегодняшние события кружились у нее в голове. Стоит закрыть глаза – и они не дадут ей покоя. Сомнения, одолевавшие ее, переходили в нападение по ночам, когда она была наиболее ранима. А этой ночью они будут атаковать ее со всех сторон, донимая вопросами, на которые она не сможет ответить.
Она взяла губку и протерла и без того чистые кухонные столы, открыла холодильник и передвинула пачку молока чуть правее.
Ей не следовало возвращаться домой сразу после собрания. По пятницам после собраний все обычно переходили в кофейню, расположенную рядом, и там разговаривали, узнавая о последних жертвах: кто сорвался и получил выговор, а то и попал в тюрьму или – не дай же Боже – умер. Выжившие сидели за столиками, пили кофе, курили сигареты и пытались придумать, чем занять долгие часы до сна. Сегодня у нее не было настроения для разговоров, и она вела себя так, чтобы ее не позвали.
Руби постоянно уговаривала ее ходить на танцы и пикники Анонимных Алкоголиков. Манч как-то спросила, почему столько внимания уделяется коллективным мероприятиям. Руби объяснила, что алкоголики и наркоманы не привыкли к общению, и это тоже необходимо изменить. Иногда Манч хотелось заткнуть уши и защитить свой мозг от постоянного обстрела всеми этими «необходимо» и «нельзя». Честное слово, возвращение к норме порой больше походило на сумасшествие. Ей хотелось просто от всего отдохнуть.
Кухонные часы показывали несколько минут двенадцатого. Она вздохнула. Блокнот на кухонном столе взывал к ней – и она посмотрела на него виновато.
Руби требовала, чтобы она начала составлять очередной список четвертого реабилитационного этапа Анонимных Алкоголиков: «Я ничего не боюсь». Когда Манч сказала, что уже составляла такой, Руби объяснила, что работу над собой надо вести послойно, – как лук чистить.
Манч понятия не имела, с чего начать. Своеобразная Библия движения – «Большая книга Анонимных Алкоголиков» – ей абсолютно не помогла. В приведенном там примере составитель списка писал, что разозлился на мистера Брауна: «за внимание к моей жене». Может, такие вещи кому-то и помогали в тысяча девятьсот тридцать девятом году, когда алкоголики – исключительно мужчины, разумеется, – поголовно злоупотребляли бурбоном, но современной наркоманке со стажем – в частности, ей, Манч, – внимание к жене со стороны мистера Брауна было до лампочки.
В верхней части линованного листа она написала «СПИСОК». В правом верхнем углу вывела число и уставилась на него. В конце месяца у Буги будет день рождения. Она уже год не видела Деб и ее сына. Смогут ли они с Деб по-прежнему читать мысли друг друга? Будут ли, как раньше, друг за друга заканчивать фразу? И Буги… Боже! Какие воспоминания у него остались?
Она написала в центре страницы «Самая вкусная шоколадка», а чуть ниже – «Каньонвиль», и закрыла блокнот.
В квартире было слишком тихо. Она включила телевизор. Там шли одиннадцатичасовые новости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24