Не прошло и нескольких секунд, как к нему подошел влиятельный лоббист, и он закружился в привычном водовороте власти и денег – неотъемлемых элементов атмосферы всех подобных сборищ.
* * *
Открытый чемодан лежал на кровати. От него веяло безнадежностью, но, вероятно, лишь потому, что Воронцов знал, какая участь постигла его владельца, лежавшего в холодильнике морга госпиталя Фонда Грейнджера.
Воронцов уже десять минут сидел на стуле с прямой спинкой в гостиной номера Роулса, глядя на чемодан. Лишь иногда слышалось шмыганье Марфы да бурчание труб центрального отопления. Чемодан, упакованный незадолго до того, как Роулса вызвали или забрали на свидание с профессиональным убийцей, подвергся обыску – аккуратному и осторожному, но тем не менее обыску. Не было ни папок, ни служебных документов. В стенном шкафу висел лишь один костюм вместе с парой обуви и сменой нижнего белья. За исключением туалетных принадлежностей в ванной, в номере не осталось практически никаких вещей владельца. Он был совершенно безликим. Где атташе-кейс, бумаги, документы, паспорт, другие вещи? Воронцов поднял трубку телефона. В неосвещенной комнате царил полумрак, за окнами по-прежнему бушевала метель. Он нажал кнопку связи с портье.
– Я хочу знать, не оставлял ли мистер Алан Роулс какие-нибудь вещи в вашем сейфе... да, который умер... да, милиция:
Его звание производило лишь незначительное впечатление на служащих отеля. Произошла революция, и люди больше не страшились КГБ и милиции. Они преклонялись перед другими, импортными богами – золотыми карточками «Америкэн Экспресс», деньгами, дорогими костюмами, быстрыми автомобилями. Он был всего лишь главным следователем и не мог считаться влиятельной персоной здесь, в лучшем отеле Нового Уренгоя, где его месячного оклада не хватило бы на сутки проживания в номере Роулса.
– Мистер Роулс ничего не оставлял в сейфе, – послышался ответ. Воронцов положил трубку. Марфа вышла из ванной.
– Нашла какие-нибудь таблетки, которые могут пригодиться твоей семье?
Она нахмурилась и кивнула.
– Должно быть, ему здесь плохо спалось, – она погремела таблетками в пластиковой упаковке и положила упаковку в карман. Жена брата Марфы страдала бессонницей. Страховка от газовой компании и пенсия по инвалидности, которую получал брат, потерявший руку на производстве, далеко не покрывала потребностей семьи в условиях экономики, перестроившейся на западный манер. Вскоре им придется подыскать себе другое, более дешевое место для жилья.
– Мне бы здесь тоже плохо спалось, – проворчал Воронцов. – Что-нибудь еще?
Марфа тяжело опустилась на стул, но сразу же поняла, что поза выдает ее усталость, и резко выпрямилась. Ее черный шерстяной шарф, обмотанный вокруг шеи и свисавший почти до кремового ковра, чем-то напоминал ручного питона. Ее маленькое, узкое красивое лицо припухло от приступа простуды.
– Нет, ничего.
– Послушай, возьми пару дней отгула, – Марфа собралась было протестовать, но Воронцов предупреждающе поднял руку. – Я вижу, что ты собираешься заболеть. Мне плевать, как сильно ты хочешь выловить наших приятелей-контрабандистов. Стоит чихнуть в неподходящий момент, и ты сорвешь всю операцию, так что не спорь со мной.
Она искренне, по-детски обиделась. К счастью, такая обида не длится долго.
– Предоставь грубую работу некомпетентным мужикам. Хорошо? – Воронцов улыбнулся. После недолгой внутренней борьбы на лице Марфы отразилась покорность судьбе.
– Хорошо, – сказала она. – Только не подведите, ребята.
Казалось, она с трудом удерживается от проповеди о жертвах наркомафии, о погибших и об их обездоленных семьях. Воронцов действительно нуждался в ее участии в этом рейде. Положа руку на сердце, скольким из своих людей он мог доверять до такой степени, зная, что они не сорвутся, что случайный выстрел или гудок автомобиля не предупредит об облаве поставщиков или распространителей?
– Как насчет этого дела, инспектор? – спросила Марфа, широким жестом обведя комнату Роулса. Для нее это было пустым времяпрепровождением – расследованием преступления, совершенного среди богатых, где жертвы недостойны сочувствия.
Воронцов провел рукой по седеющим волосам.
– Кто знает? Убийца забрал практически все, что могло бы послужить уликой. Комнату обыскал тот же, кто убил Роулса, согласна?
– Одну минутку, инспектор, – Марфа невольно чихнула и залилась гневным румянцем. Сняв трубку телефона, стоявшего на столике рядом с кроватью, она вернулась к своему стулу, раскрыла записную книжку и набрала номер. Ее нетерпеливое дыхание отчетливо слышалось в комнате.
– Антипов? – спросила она. – Милиция беспокоит... да, это я. Вы работаете ночным портье в «Метрополе»... да мне плевать, что я вас разбудила! У меня есть к вам несколько вопросов... – она помедлила, слушая. – Хорошо. Мистер Роулс, американец, живший в двести тринадцатом. Среднего роста, темные волосы, хрупкого сложения. Темное пальто... Он вышел из отеля в два часа или в половине третьего сегодня ночью. Он просил вызвать ему такси?
Она раздраженно фыркнула.
– Сколько постояльцев входит и выходит в это время суток? Послушайте, мы знаем, что вам платят сутенеры. Хотите, чтобы мы пришли и расспросили вас об этом? Хорошо. Вы помните? Хорошо. Такси... Фамилия водителя? Как? Носков... Адрес? Номер машины?
Она нацарапала что-то в записной книжке, лежавшей у нее на коленях.
– Что? Да, понимаю. Не уезжайте из города, сегодня вечером кто-нибудь заедет и запишет показания.
Марфа раздраженно бросила трубку на рычаг и с шумом выпустила воздух из легких.
– Я проверю водителя, инспектор. Но сначала приму пару таблеток аспирина и немного вздремну.
– Удалось узнать что-нибудь полезное?
– По словам Антипова, ему показалось, будто Роулс собирался сесть в лимузин – в черный «мерседес». Автомобиль ждал на стоянке отеля в течение часа или больше, но Роулс туда не сел. «Мерседес» просто поехал в том же направлении, следуя за такси.
2. Американская трагедия
– Знаете, в чем ваша ошибка? Вы, ребята из госдепа, – только никаких обид, ничего личного! – должны убрать свои задницы с дороги и позволить парням вроде меня и Билли Грейнджера отправиться туда с распростертыми объятиями!
Исполнительный директор нефтяной компании загнал Лока в угол огромной гостиной, так что его голова почти касалась крупных мазков на полотне Джексона Поллока.
– Я хочу спросить: вы, ребята, с вашими предубеждениями и гарвардской лощеностью, – какую пользу вы можете принести нам или хотя бы этим проклятым русским?
Его высокая, белокурая, благопристойно-очаровательная жена с огромным бриллиантом на пальце, сверкавшим, словно змеиный глаз, выглядела утомленной. Она свисала с руки мужа, словно красный плащ, дразняще вывешенный перед быками всего мира. Лок попытался обезоруживающе улыбнуться, но женщина оставалась непроницаемой для любых эмоций, не предписанных ее мужем.
– Я знаю, что вы имеете в виду, – умиротворяющим тоном произнес он. – Но все это не так просто...
– Просто, черт побери! – взвился бизнесмен. – Это вообще не проблема!
Лок заметил, как ручной лоббист директора подкрадывается к ним, с точностью до наносекунд подсчитывая стоимость разговора с младшим служащим госдепартамента.
– Просто пустите нас туда с благословениями и не мешайте нам!
– Насколько я помню, Сэм, наши торговые агенты в Индии прибегали к таким же аргументам, – отрезал Лок, в сердцах забывший о своей официальной маске. В глазах женщины промелькнуло слабое изумление, смешанное с интересом. Прежде чем мужчина успел ответить, Лок дружелюбно улыбнулся и добавил:
– Извините, Сэм. Давайте обсудим тонкости капиталистической этики как-нибудь в другой раз. Кажется, Билли зовет меня.
Лоббист принялся уверять Сэма в том, что слова Лока не имеют никакого веса еще раньше, чем тот вышел за пределы слышимости. По-видимому, Сэм считал, что его собеседник заразился безумными новомодными идеями, но для Лока разговор уже начал тускнеть и отдаляться, не оставив следа на самолюбии. Любая вашингтонская вечеринка была плаванием в открытом океане, где человек мог встретиться с акулами, рыбами-прилипалами и восьмирукими обитателями политических глубин. Лок уверял себя в том, что привыкнет к этому. Он уже не испытывал тяги к наркотическим сборищам, где Фрэнк Заппа или «Грэтфул Дэд» тихо бренчали в стереосистемах, где мир казался простым, а его проблемы – легко решаемыми.
Эту прошлую жизнь он до сих пор вспоминал с любовью. Он помнил вечеринки прошлых лет – и в то время, когда он работал на Компанию, и в то время, когда он перешел в госдепартамент. Вечеринки отмечали ступени его зрелости, восхождение к формальной пышности и блеску. Теперь он мог присутствовать лишь на таких вот великосветских раутах с обязательными черными галстуками, вихрем самоцветов, просторными залами и дорогими картинами на стенах. Вечеринки и мировые проблемы существовали, не изменяясь со временем.
Деловитый шум в столовой, голоса над тарелками и хрустальными бокалами манили его к себе. Все вашингтонские вечеринки были одинаковы: люди приходили, чтобы обрести себя в кругу избранных, среди знакомых людей, вдыхая аромат власти и денег. Лок огибал лоббистов, бизнесменов, редких конгрессменов или сенаторов, окруженных толпой прихвостней. Потом он встал в очередь у стойки буфета за чьими-то пухлыми обнаженными плечами, вдыхая аромат дорогих духов и сигарного дыма. Он получил свою порцию икры, креветок, лососины и бокал хорошего кларета, прежде чем раздатчики обратили внимание на следующего гостя.
Подкрепившись, он направился к Билли Грейнджеру и Тургеневу, на ходу автоматически определив местонахождение Бет. Ее изящные руки серией длинных жестов взмывали над ее головой и головами тех, кто окружал ее. Ее оживление было неподдельным, оно не подстегивалось выпивкой или кокаином.
– Джонни-бой! – Билли был громогласен, как всегда.
Лок посмотрел на своего зятя. Тот моментально отвел взгляд, словно не в силах забыть об их последней ссоре, о жестком выговоре, устроенном ему Локом. Речь шла о его изменах, послуживших причиной бедственного состояния Бет. Пока ей промывали желудок в клинике Уолтер-Рид, Билли признался, что ему слишком тяжело жить с ней, но еще тяжелее жить без нее. Он не таил в душе зла на Лока, но каждый раз, когда они встречались, возникало мгновенное замешательство.
Люстры лучились алмазным блеском. Настоящие бриллианты на бледных, смуглых и черных шеях призывно сверкали в ответ. Столовая была увенчана огромным куполом из цветного стекла.
– Здравствуй, Билли. Очень рад познакомиться с вами... Петр?
– Пит, разумеется, – с улыбкой отозвался Тургенев.
– Большинство наших акционеров смогут выговорить «Петр» только после принудительной трансплантации мозга, – пояснил Билли, пока Лок обменивался рукопожатием с русским.
– Ты был в Фениксе? – спросил зятя Лок.
– А как же, Джонни! Мы устроили презентацию для крупнейших пайщиков: чем занимается «Грейнджер – Тургенев», как мы видим будущее на ближайшие пять лет... В общем, вывернулись наизнанку.
Билли пил, хотя и не слишком налегая на спиртное, и время от времени похлопывал Лока по плечу широкой ладонью.
– Как поживает Ван?
– Отец немного устал. Полагаю, Бет уже сказала тебе, а? Не стоит беспокоиться, Джонни-бой, он переживет нас обоих.
Акулы и более мелкие рыбешки кружили вокруг их группы, сохраняя дистанцию, но не желая пропустить что-нибудь важное. Вместе с Тургеневым, исполнительным директором компании «Грейнджер – Тургенев» в Новом Уренгое, приехали трое или четверо русских, смутно знакомых Локу. Тут были и двое из администрации Билли, причем одна – моложавая женщина в поразительно красивом открытом черном платье, сверкающем бриллиантами. Вечеринка вращалась, словно водоворот взаимных услуг, денег и влияния, неспешно двигающийся через столовую в течение последних полутора часов. Бет буквально светилась от счастья в кругу своих друзей, восхищавшихся ее академическим гением, однако оживление, царившее вокруг нее, было менее интенсивным, чем то, которое окружало Билли и следовало за ним, словно космический мусор за ядром кометы. Билли вел дела в России; он имел под рукой конгрессменов и даже одного-двух сенаторов. Билли пользовался поддержкой и благосклонностью правительства. Билли был у всех на устах.
Тургенев был выше Билли, менее плотного сложения. Они могли бы составить неплохую пару в фильме о двух приятелях, да в определенном смысле таковыми они и являлись – один невысокий, смугловатый, широкий в кости, другой стройный, с бледной кожей и водянисто-голубыми глазами.
– Как поживаете, Джон? Жаль, что меня не было в Новом Уренгое, когда вы нанесли туда визит. Но в Фениксе в это время года гораздо теплее. Что уж там – в любое время года!
Людской поток уже начал относить Билли и Тургенева в сторону, и Лок приготовился на время расстаться с ними. Когда они отдалились на несколько метров, лицо Тургенева неожиданно стало напряженным, словно маска добродушия разом слетела с него. Он наклонился и что-то сказал на ухо Билли – что-то властное, повелительное. На лице Билли отразилось потрясение, словно ему сообщили о неожиданной смерти Ван Грейнджера или о катастрофическом падении котировок акций «Грейнджер Текнолоджиз». Локу однажды приходилось видеть такое выражение на лице Билли, когда они схлестнулись из-за Бет – словно ему вдруг открыли какую-то неприемлемую, нестерпимую правду о нем самом.
– Что-то не так, Билли? – позвал он. – Пит?
– Нет, нет, – отозвался Билли. Его лицо приняло обычное выражение, но в глазах застыла тревога.
Убийство Роулса не могло послужить тому причиной. Билли рассказал Локу, как он был удивлен и даже шокирован этим событием. Но он не был встревожен, как сейчас. Билли сказал: «Парень столько лет прожил в Вашингтоне лишь для того, чтобы отправиться в мир иной в Богом забытой Сибири... Попасть на обед к волкам – еще куда ни шло, но стать жертвой вульгарного ограбления?» Роулса можно было заменить, он не принадлежал к семье.
Билли еще не оправился от того, что ему пришлось услышать, но Пит Тургенев безмятежно улыбался. Нет, похоже ничего серьезного. Их группа, ведомая рыбой-лоцманом по направлению к другим акулам, двигалась неспешно, с сознанием своей силы.
– Увидимся, Джон, – бросил Тургенев через плечо.
Шум вечеринки отдалился от Лока. Он ненадолго остался в одиночестве, на собственном крошечном участке ковра. Рядом с его туфлей расплывалось жирное пятно – наверное, кто-то обронил свой салат. Бет не заботили такие мелочи – в конце концов, этот ковер специально предназначался для вечеринок. Обычно столовая сверкала полированным деревом и была застелена старыми персидскими коврами.
Лок торопливо доел остатки лосося и допил кларет. «Боже мой, красное вино с рыбой!» – мимолетно подумал он. Впрочем, вино было комнатной температуры и лучшего французского качества. Билли-бой, ты устроил моей сестре шикарный праздник! Хотя, возможно, это было чем-то вроде, запоздалого извинения за многочисленные измены и невнимание.
Мимо Лока проплыл один из его коллег. Лоббист на пару со своим клиентом зажали человека из госдепартамента между собой, словно охранники, ведущие заключенного. Лок улыбнулся и ответил на приветствие, помахав вилкой. Сезон охоты был в полном разгаре.
Билли и Тургенев, стоявшие в другом конце зала, о чем-то совещались с сенатором-демократом, который пытался возглавить сенатский комитет, осуществлявший контроль над программой содействия странам Восточной Европы и Российской Федерации. Тургенев держался как всегда благодушно, но лицо Билли омрачало какое-то новое, тревожное знание. Лок понимал, что должен поискать себе прикрытие – предпочтительно в виде молодой, красивой и неглупой женщины, – прежде чем его вовлекут в дебаты как постоянного эксперта госдепаратамента по России. Но он никак не мог отвлечься от картины разговора рослого Тургенева и каким-то образом уменьшившегося, съежившегося Билли. Русский же выглядел так, словно большую часть своей жизни вращался в вашингтонских кругах.
В определенном смысле так оно и было. В восьмидесятых годах Тургенев был молодым, но уже влиятельным офицером КГБ в Афганистане. Лок и Билли встретились с ним в последние дни, когда русские собирались уходить. Они помогали осуществлять надзор за отступлением, обмен пленными, следили за соблюдением гарантий свободного прохода через территорию, контролируемую моджахедами. Они стали собратьями по опыту – двое мужчин из ЦРУ и полковник КГБ. Они понравились друг другу при самых странных обстоятельствах и в самом неподходящем месте. У Лока где-то затерялся моментальный снимок их троицы на фоне гор со снежными вершинами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
* * *
Открытый чемодан лежал на кровати. От него веяло безнадежностью, но, вероятно, лишь потому, что Воронцов знал, какая участь постигла его владельца, лежавшего в холодильнике морга госпиталя Фонда Грейнджера.
Воронцов уже десять минут сидел на стуле с прямой спинкой в гостиной номера Роулса, глядя на чемодан. Лишь иногда слышалось шмыганье Марфы да бурчание труб центрального отопления. Чемодан, упакованный незадолго до того, как Роулса вызвали или забрали на свидание с профессиональным убийцей, подвергся обыску – аккуратному и осторожному, но тем не менее обыску. Не было ни папок, ни служебных документов. В стенном шкафу висел лишь один костюм вместе с парой обуви и сменой нижнего белья. За исключением туалетных принадлежностей в ванной, в номере не осталось практически никаких вещей владельца. Он был совершенно безликим. Где атташе-кейс, бумаги, документы, паспорт, другие вещи? Воронцов поднял трубку телефона. В неосвещенной комнате царил полумрак, за окнами по-прежнему бушевала метель. Он нажал кнопку связи с портье.
– Я хочу знать, не оставлял ли мистер Алан Роулс какие-нибудь вещи в вашем сейфе... да, который умер... да, милиция:
Его звание производило лишь незначительное впечатление на служащих отеля. Произошла революция, и люди больше не страшились КГБ и милиции. Они преклонялись перед другими, импортными богами – золотыми карточками «Америкэн Экспресс», деньгами, дорогими костюмами, быстрыми автомобилями. Он был всего лишь главным следователем и не мог считаться влиятельной персоной здесь, в лучшем отеле Нового Уренгоя, где его месячного оклада не хватило бы на сутки проживания в номере Роулса.
– Мистер Роулс ничего не оставлял в сейфе, – послышался ответ. Воронцов положил трубку. Марфа вышла из ванной.
– Нашла какие-нибудь таблетки, которые могут пригодиться твоей семье?
Она нахмурилась и кивнула.
– Должно быть, ему здесь плохо спалось, – она погремела таблетками в пластиковой упаковке и положила упаковку в карман. Жена брата Марфы страдала бессонницей. Страховка от газовой компании и пенсия по инвалидности, которую получал брат, потерявший руку на производстве, далеко не покрывала потребностей семьи в условиях экономики, перестроившейся на западный манер. Вскоре им придется подыскать себе другое, более дешевое место для жилья.
– Мне бы здесь тоже плохо спалось, – проворчал Воронцов. – Что-нибудь еще?
Марфа тяжело опустилась на стул, но сразу же поняла, что поза выдает ее усталость, и резко выпрямилась. Ее черный шерстяной шарф, обмотанный вокруг шеи и свисавший почти до кремового ковра, чем-то напоминал ручного питона. Ее маленькое, узкое красивое лицо припухло от приступа простуды.
– Нет, ничего.
– Послушай, возьми пару дней отгула, – Марфа собралась было протестовать, но Воронцов предупреждающе поднял руку. – Я вижу, что ты собираешься заболеть. Мне плевать, как сильно ты хочешь выловить наших приятелей-контрабандистов. Стоит чихнуть в неподходящий момент, и ты сорвешь всю операцию, так что не спорь со мной.
Она искренне, по-детски обиделась. К счастью, такая обида не длится долго.
– Предоставь грубую работу некомпетентным мужикам. Хорошо? – Воронцов улыбнулся. После недолгой внутренней борьбы на лице Марфы отразилась покорность судьбе.
– Хорошо, – сказала она. – Только не подведите, ребята.
Казалось, она с трудом удерживается от проповеди о жертвах наркомафии, о погибших и об их обездоленных семьях. Воронцов действительно нуждался в ее участии в этом рейде. Положа руку на сердце, скольким из своих людей он мог доверять до такой степени, зная, что они не сорвутся, что случайный выстрел или гудок автомобиля не предупредит об облаве поставщиков или распространителей?
– Как насчет этого дела, инспектор? – спросила Марфа, широким жестом обведя комнату Роулса. Для нее это было пустым времяпрепровождением – расследованием преступления, совершенного среди богатых, где жертвы недостойны сочувствия.
Воронцов провел рукой по седеющим волосам.
– Кто знает? Убийца забрал практически все, что могло бы послужить уликой. Комнату обыскал тот же, кто убил Роулса, согласна?
– Одну минутку, инспектор, – Марфа невольно чихнула и залилась гневным румянцем. Сняв трубку телефона, стоявшего на столике рядом с кроватью, она вернулась к своему стулу, раскрыла записную книжку и набрала номер. Ее нетерпеливое дыхание отчетливо слышалось в комнате.
– Антипов? – спросила она. – Милиция беспокоит... да, это я. Вы работаете ночным портье в «Метрополе»... да мне плевать, что я вас разбудила! У меня есть к вам несколько вопросов... – она помедлила, слушая. – Хорошо. Мистер Роулс, американец, живший в двести тринадцатом. Среднего роста, темные волосы, хрупкого сложения. Темное пальто... Он вышел из отеля в два часа или в половине третьего сегодня ночью. Он просил вызвать ему такси?
Она раздраженно фыркнула.
– Сколько постояльцев входит и выходит в это время суток? Послушайте, мы знаем, что вам платят сутенеры. Хотите, чтобы мы пришли и расспросили вас об этом? Хорошо. Вы помните? Хорошо. Такси... Фамилия водителя? Как? Носков... Адрес? Номер машины?
Она нацарапала что-то в записной книжке, лежавшей у нее на коленях.
– Что? Да, понимаю. Не уезжайте из города, сегодня вечером кто-нибудь заедет и запишет показания.
Марфа раздраженно бросила трубку на рычаг и с шумом выпустила воздух из легких.
– Я проверю водителя, инспектор. Но сначала приму пару таблеток аспирина и немного вздремну.
– Удалось узнать что-нибудь полезное?
– По словам Антипова, ему показалось, будто Роулс собирался сесть в лимузин – в черный «мерседес». Автомобиль ждал на стоянке отеля в течение часа или больше, но Роулс туда не сел. «Мерседес» просто поехал в том же направлении, следуя за такси.
2. Американская трагедия
– Знаете, в чем ваша ошибка? Вы, ребята из госдепа, – только никаких обид, ничего личного! – должны убрать свои задницы с дороги и позволить парням вроде меня и Билли Грейнджера отправиться туда с распростертыми объятиями!
Исполнительный директор нефтяной компании загнал Лока в угол огромной гостиной, так что его голова почти касалась крупных мазков на полотне Джексона Поллока.
– Я хочу спросить: вы, ребята, с вашими предубеждениями и гарвардской лощеностью, – какую пользу вы можете принести нам или хотя бы этим проклятым русским?
Его высокая, белокурая, благопристойно-очаровательная жена с огромным бриллиантом на пальце, сверкавшим, словно змеиный глаз, выглядела утомленной. Она свисала с руки мужа, словно красный плащ, дразняще вывешенный перед быками всего мира. Лок попытался обезоруживающе улыбнуться, но женщина оставалась непроницаемой для любых эмоций, не предписанных ее мужем.
– Я знаю, что вы имеете в виду, – умиротворяющим тоном произнес он. – Но все это не так просто...
– Просто, черт побери! – взвился бизнесмен. – Это вообще не проблема!
Лок заметил, как ручной лоббист директора подкрадывается к ним, с точностью до наносекунд подсчитывая стоимость разговора с младшим служащим госдепартамента.
– Просто пустите нас туда с благословениями и не мешайте нам!
– Насколько я помню, Сэм, наши торговые агенты в Индии прибегали к таким же аргументам, – отрезал Лок, в сердцах забывший о своей официальной маске. В глазах женщины промелькнуло слабое изумление, смешанное с интересом. Прежде чем мужчина успел ответить, Лок дружелюбно улыбнулся и добавил:
– Извините, Сэм. Давайте обсудим тонкости капиталистической этики как-нибудь в другой раз. Кажется, Билли зовет меня.
Лоббист принялся уверять Сэма в том, что слова Лока не имеют никакого веса еще раньше, чем тот вышел за пределы слышимости. По-видимому, Сэм считал, что его собеседник заразился безумными новомодными идеями, но для Лока разговор уже начал тускнеть и отдаляться, не оставив следа на самолюбии. Любая вашингтонская вечеринка была плаванием в открытом океане, где человек мог встретиться с акулами, рыбами-прилипалами и восьмирукими обитателями политических глубин. Лок уверял себя в том, что привыкнет к этому. Он уже не испытывал тяги к наркотическим сборищам, где Фрэнк Заппа или «Грэтфул Дэд» тихо бренчали в стереосистемах, где мир казался простым, а его проблемы – легко решаемыми.
Эту прошлую жизнь он до сих пор вспоминал с любовью. Он помнил вечеринки прошлых лет – и в то время, когда он работал на Компанию, и в то время, когда он перешел в госдепартамент. Вечеринки отмечали ступени его зрелости, восхождение к формальной пышности и блеску. Теперь он мог присутствовать лишь на таких вот великосветских раутах с обязательными черными галстуками, вихрем самоцветов, просторными залами и дорогими картинами на стенах. Вечеринки и мировые проблемы существовали, не изменяясь со временем.
Деловитый шум в столовой, голоса над тарелками и хрустальными бокалами манили его к себе. Все вашингтонские вечеринки были одинаковы: люди приходили, чтобы обрести себя в кругу избранных, среди знакомых людей, вдыхая аромат власти и денег. Лок огибал лоббистов, бизнесменов, редких конгрессменов или сенаторов, окруженных толпой прихвостней. Потом он встал в очередь у стойки буфета за чьими-то пухлыми обнаженными плечами, вдыхая аромат дорогих духов и сигарного дыма. Он получил свою порцию икры, креветок, лососины и бокал хорошего кларета, прежде чем раздатчики обратили внимание на следующего гостя.
Подкрепившись, он направился к Билли Грейнджеру и Тургеневу, на ходу автоматически определив местонахождение Бет. Ее изящные руки серией длинных жестов взмывали над ее головой и головами тех, кто окружал ее. Ее оживление было неподдельным, оно не подстегивалось выпивкой или кокаином.
– Джонни-бой! – Билли был громогласен, как всегда.
Лок посмотрел на своего зятя. Тот моментально отвел взгляд, словно не в силах забыть об их последней ссоре, о жестком выговоре, устроенном ему Локом. Речь шла о его изменах, послуживших причиной бедственного состояния Бет. Пока ей промывали желудок в клинике Уолтер-Рид, Билли признался, что ему слишком тяжело жить с ней, но еще тяжелее жить без нее. Он не таил в душе зла на Лока, но каждый раз, когда они встречались, возникало мгновенное замешательство.
Люстры лучились алмазным блеском. Настоящие бриллианты на бледных, смуглых и черных шеях призывно сверкали в ответ. Столовая была увенчана огромным куполом из цветного стекла.
– Здравствуй, Билли. Очень рад познакомиться с вами... Петр?
– Пит, разумеется, – с улыбкой отозвался Тургенев.
– Большинство наших акционеров смогут выговорить «Петр» только после принудительной трансплантации мозга, – пояснил Билли, пока Лок обменивался рукопожатием с русским.
– Ты был в Фениксе? – спросил зятя Лок.
– А как же, Джонни! Мы устроили презентацию для крупнейших пайщиков: чем занимается «Грейнджер – Тургенев», как мы видим будущее на ближайшие пять лет... В общем, вывернулись наизнанку.
Билли пил, хотя и не слишком налегая на спиртное, и время от времени похлопывал Лока по плечу широкой ладонью.
– Как поживает Ван?
– Отец немного устал. Полагаю, Бет уже сказала тебе, а? Не стоит беспокоиться, Джонни-бой, он переживет нас обоих.
Акулы и более мелкие рыбешки кружили вокруг их группы, сохраняя дистанцию, но не желая пропустить что-нибудь важное. Вместе с Тургеневым, исполнительным директором компании «Грейнджер – Тургенев» в Новом Уренгое, приехали трое или четверо русских, смутно знакомых Локу. Тут были и двое из администрации Билли, причем одна – моложавая женщина в поразительно красивом открытом черном платье, сверкающем бриллиантами. Вечеринка вращалась, словно водоворот взаимных услуг, денег и влияния, неспешно двигающийся через столовую в течение последних полутора часов. Бет буквально светилась от счастья в кругу своих друзей, восхищавшихся ее академическим гением, однако оживление, царившее вокруг нее, было менее интенсивным, чем то, которое окружало Билли и следовало за ним, словно космический мусор за ядром кометы. Билли вел дела в России; он имел под рукой конгрессменов и даже одного-двух сенаторов. Билли пользовался поддержкой и благосклонностью правительства. Билли был у всех на устах.
Тургенев был выше Билли, менее плотного сложения. Они могли бы составить неплохую пару в фильме о двух приятелях, да в определенном смысле таковыми они и являлись – один невысокий, смугловатый, широкий в кости, другой стройный, с бледной кожей и водянисто-голубыми глазами.
– Как поживаете, Джон? Жаль, что меня не было в Новом Уренгое, когда вы нанесли туда визит. Но в Фениксе в это время года гораздо теплее. Что уж там – в любое время года!
Людской поток уже начал относить Билли и Тургенева в сторону, и Лок приготовился на время расстаться с ними. Когда они отдалились на несколько метров, лицо Тургенева неожиданно стало напряженным, словно маска добродушия разом слетела с него. Он наклонился и что-то сказал на ухо Билли – что-то властное, повелительное. На лице Билли отразилось потрясение, словно ему сообщили о неожиданной смерти Ван Грейнджера или о катастрофическом падении котировок акций «Грейнджер Текнолоджиз». Локу однажды приходилось видеть такое выражение на лице Билли, когда они схлестнулись из-за Бет – словно ему вдруг открыли какую-то неприемлемую, нестерпимую правду о нем самом.
– Что-то не так, Билли? – позвал он. – Пит?
– Нет, нет, – отозвался Билли. Его лицо приняло обычное выражение, но в глазах застыла тревога.
Убийство Роулса не могло послужить тому причиной. Билли рассказал Локу, как он был удивлен и даже шокирован этим событием. Но он не был встревожен, как сейчас. Билли сказал: «Парень столько лет прожил в Вашингтоне лишь для того, чтобы отправиться в мир иной в Богом забытой Сибири... Попасть на обед к волкам – еще куда ни шло, но стать жертвой вульгарного ограбления?» Роулса можно было заменить, он не принадлежал к семье.
Билли еще не оправился от того, что ему пришлось услышать, но Пит Тургенев безмятежно улыбался. Нет, похоже ничего серьезного. Их группа, ведомая рыбой-лоцманом по направлению к другим акулам, двигалась неспешно, с сознанием своей силы.
– Увидимся, Джон, – бросил Тургенев через плечо.
Шум вечеринки отдалился от Лока. Он ненадолго остался в одиночестве, на собственном крошечном участке ковра. Рядом с его туфлей расплывалось жирное пятно – наверное, кто-то обронил свой салат. Бет не заботили такие мелочи – в конце концов, этот ковер специально предназначался для вечеринок. Обычно столовая сверкала полированным деревом и была застелена старыми персидскими коврами.
Лок торопливо доел остатки лосося и допил кларет. «Боже мой, красное вино с рыбой!» – мимолетно подумал он. Впрочем, вино было комнатной температуры и лучшего французского качества. Билли-бой, ты устроил моей сестре шикарный праздник! Хотя, возможно, это было чем-то вроде, запоздалого извинения за многочисленные измены и невнимание.
Мимо Лока проплыл один из его коллег. Лоббист на пару со своим клиентом зажали человека из госдепартамента между собой, словно охранники, ведущие заключенного. Лок улыбнулся и ответил на приветствие, помахав вилкой. Сезон охоты был в полном разгаре.
Билли и Тургенев, стоявшие в другом конце зала, о чем-то совещались с сенатором-демократом, который пытался возглавить сенатский комитет, осуществлявший контроль над программой содействия странам Восточной Европы и Российской Федерации. Тургенев держался как всегда благодушно, но лицо Билли омрачало какое-то новое, тревожное знание. Лок понимал, что должен поискать себе прикрытие – предпочтительно в виде молодой, красивой и неглупой женщины, – прежде чем его вовлекут в дебаты как постоянного эксперта госдепаратамента по России. Но он никак не мог отвлечься от картины разговора рослого Тургенева и каким-то образом уменьшившегося, съежившегося Билли. Русский же выглядел так, словно большую часть своей жизни вращался в вашингтонских кругах.
В определенном смысле так оно и было. В восьмидесятых годах Тургенев был молодым, но уже влиятельным офицером КГБ в Афганистане. Лок и Билли встретились с ним в последние дни, когда русские собирались уходить. Они помогали осуществлять надзор за отступлением, обмен пленными, следили за соблюдением гарантий свободного прохода через территорию, контролируемую моджахедами. Они стали собратьями по опыту – двое мужчин из ЦРУ и полковник КГБ. Они понравились друг другу при самых странных обстоятельствах и в самом неподходящем месте. У Лока где-то затерялся моментальный снимок их троицы на фоне гор со снежными вершинами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43