А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Промелькнули огни Оклахома-Сити, потом других небольших городов. Лок проснулся, лишь когда подали завтрак, чувствуя себя скорее взбодрившимся и оживленным, чем уставшим. Он не боялся. Совсем не боялся.
Пустыня, окружавшая Феникс, стеклянные башни и гигантские кактусы. Пологие охристые холмы, крошечные тени, ветровые стекла на автостраде, сверкающие отблесками восходящего солнца. Самолет развернулся и начал заходить на посадку в аэропорту Скай-Харбор. Горы неожиданно окружили го род, обступили посадочную полосу. Лок должен был услышать от Ван Грейнджера подтверждение того, что Тургенев приказал убить Билли, что Тянь был не главным человеком, что Тургенев стоит за контрабандой героина в США и Бог знает куда еще...
Колеса шасси прикоснулись к бетонной полосе, на мгновение отделились от нее, затем восстановили сцепление. Турбины взвыли на пониженных оборотах. Тургенев стал слишком жаден и решил забрать весь бизнес из рук Ван Грейнджера и Билли. Когда Лок услышит это от умирающего старика, то какими бы средствами ему ни пришлось воспользоваться и сколько бы времени на это ни понадобилось, он отомстит за убийство Бет. Отомстит даже за молодую проститутку, убитую в его квартире.
Самолет притормозил и вырулил с полосы к сверкающему зеркалу здания терминала. Солнце затопило салон. Люди зашевелились, словно пробуждаясь от летаргического сна. Лок передернул плечами и рассеянно уставился в окно. Борт самолета встретился в лязгающем поцелуе с пассажирским трапом, открылся входной люк. Лок не торопился. Остальные должны сойти первыми на тот случай, если его уже ждут полицейские из Феникса или ФБР.
Наконец он вышел из самолета, натянуто улыбнувшись в ответ на дежурную улыбку стюардессы, со спортивной сумкой в левой руке. Как-то сразу почувствовалось отсутствие оружия. Догадались ли они, что он полетит в Феликс? Разве такое возможно?
Первый полицейский не обратил на него внимания, разговаривая с мужчиной в клетчатом пиджаке и соломенной шляпе. Мимо прошествовала семья: парусиновые костюмы плотно обтягивали расплывшиеся тела мужа и жены, за ними гуськом следовали дети и носильщики с чемоданами. У Лока не было багажа, поэтому он сразу же направился к веренице такси навстречу ослепительному пустынному солнцу. Еще один равнодушный полисмен. Пот тонкой пленкой проступил у Лока на лбу и на шее под воротничком рубашки. Он огляделся по сторонам, прищурив глаза от яркого света. Утренняя жара уже давала о себе знать. Лок чувствовал себя неуютно в сером костюме и галстуке среди пятен ярких рубашек, цветных шорт и хлопчатобумажных платьев. Он торопливо подошел к первому такси, склонился к окошку водителя и пробормотал:
– Госпиталь Маунтин-Парк, если не возражаете.
Шофер лишь пожал плечами. Лок снова оглянулся вокруг. Никто, совсем никто не проявлял к нему интереса. Он опустился на сиденье, обитое кожзаменителем, бросил рядом свою спортивную сумку, уже нагревшуюся от жары, и потер небритые щеки, чувствуя себя почти так же скованно, как в салоне дряхлого «крайслера». Латиноамериканские глаза шофера безразлично изучали его в зеркальце. Лок принялся рассматривать машины, пролетавшие навстречу, время от времени быстро поглядывая назад. Судя по всему, за ними никто не ехал, но Лок уже не доверял своим чувствам.
Госпиталь сверкал под солнцем, как отполированная ветрами скала из стекла и бетона. Лок расплатился с водителем, затем взглянул на несколько автомобилей, свернувших на стоянку вместе с такси. Ни один из них не выглядел подозрительным, ни один человек не остался сидеть в машине. Лок почти с радостью вошел в прохладное фойе, где работали многочисленные кондиционеры, но когда он направился в то крыло, где лежал Грейнджер, в ногах внезапно возникла свинцовая тяжесть, как будто он явился без оружия на поединок, а не собирался расспросить умирающего старика о его преступной деятельности, длившейся более двадцати лет. Он вошел в лифт и поднялся на верхний этаж.
Панорамное окно с видом на парк и горы Нью-Ривер. Кактусы в горшках и рубиновые вспышки порхающих колибри, то и дело зависающих в воздухе, чтобы полакомиться сиропом у лотков.
Дежурная медсестра сразу же узнала Лока.
– Мистеру Грейнджеру стало гораздо лучше, – сказала она. – Мы думали, что вы вернулись в Вашингтон...
– М-да. Но я... – он пожал плечами. – У него не осталось никого из близких. Вот я и решил...
– Мы понимаем, мистер Лок. Я уверена, мистер Грейнджер с радостью примет вас, – она встала. – Только посмотрю, проснулся ли он, и подготовлю его к встрече с вами.
Медсестра вошла в палату Грейнджера, оставив Лока одного в коридоре. Через несколько минут она вернулась и жестом пригласила гостя внутрь.
– Мистер Лок, я оставлю вас наедине с ним. Постарайтесь не утомлять его.
Лок кивнул и закрыл за собой дверь. Только теперь, поговорив со знакомой медсестрой, он вспомнил о своем имени и фотографии в выпуске Си-Эн-Эн. Женщина будет работать в дневную смену, и у нее найдется время посмотреть новости по телевизору.
Лок вздрогнул. Когда он привык к полумраку в зашторенной комнате, то понял, что Ван Грейнджер смотрит на него пронзительным взглядом. Он медленно двинулся к постели.
– Здравствуйте, мистер Грейнджер, – неловко пробормотал он. – Как вы себя чувствуете?
Его взгляд невольно скользнул к монитору сердечной деятельности, тихо попискивавшему через равные промежутки времени, и к трубкам, соединявшим старика с приборами и медицинскими растворами. Грейнджер смотрел на него, но пронзительность его взгляда постепенно тускнела, словно он умер или был парализован в момент ярости.
Грейнджер поднял руку и указал на стул рядом с постелью. Лок хотел было взять старика за руку, но она отдернулась и заползла под гладкую белую простыню. Он сел. Комната казалась душной, несмотря на мягкое мурлыканье кондиционера. За окном чирикала какая-то птица.
– Мне пришлось вернуться, – сказал Лок, вытерев вспотевший лоб.
– Почему?
Лок пытался заверить себя в том, что у него достаточно времени. Мельком просмотрев заголовки газет на информационном стенде аэропорта, он не увидел себя на первых полосах. Полицейский департамент Вашингтона вряд ли предположит, что он вернется в Феникс. Скорее как раз наоборот. Значит, время еще есть...
– Ван... – он прочистил горло, немного наклонившись к надменному скульптурному лицу старика, покоившемуся на взбитых белых подушках, словно лицо короля или патриарха. – Ван, мне кое-что известно. Мне рассказали много разных вещей. Теперь я понимаю, почему погиб Билли... и Бет тоже.
Его слова разбивались о стариковское высокомерие. Лок видел одновременно два лица Ван Грейнджера – прошлое и настоящее, словно два Ван Грейнджера присутствовали в комнате.
– Каких еще вещей? – это был тот Ван Грейнджер, которого он знал раньше: властный, уверенный в своей правоте. Никто на земле не мог подвергнуть сомнению правильность его поступков. – Что тебе взбрело в голову, Джон?
Но его слова уже никого не могли обмануть. Монитор состояния сердечной деятельности засигналил чаще, зигзаги чаще побежали по экрану, и Лок услышал напряженное, неровное дыхание Ван Грейнджера. Это был всего лишь старик, игравший роль человека моложе своих лет, пытавшийся продлить иллюзию, которой более не существовало.
– Послушайте, – более уверенно продолжил Лок, – вы знаете, о чем я говорю. О Тяне и о Вьетнаме, И о Билли тоже. Эти вещи...
Правая рука, покрытая старческими пигментными пятнами, схватила его за запястье, словно когти охотничьей птицы. Глаза Ван Грейнджера сверкнули.
– Какого дьявола ты спрашиваешь? Какого дьявола ты хочешь это знать?
Лок стряхнул с себя руку старика.
– Они убили мою сестру, – свирепым шепотом произнес он. Лицо Ван Грейнджера отдалилось, превратившись в лицо незнакомца. – Вы думаете, я могу об этом забыть?
Голова Грейнджера качалась из стороны в сторону на подушках, его ладонь бессильно хлопала по простыне. Монитор сердечной деятельности напоминал радиоприемник, улавливающий отдаленный, ускользающий сигнал. Старик показал на свой рот, затем на кислородную маску, висевшую у него над головой. Лок передал ему маску. Комната заполнилась жадными сосущими звуками, мало-помалу успокаивавшимися. Наконец Ван Грейнджер убрал маску от лица. Его грудь стала вздыматься и опускаться в более спокойном ритме. Еще один фокус? Грейнджер мог прервать разговор в любой момент, вызвав медсестру или хотя бы нажав на кнопку звонка. Тогда Локу придется уйти.
В глазах старика блестели слезы.
– Тебе не следовало интересоваться этим, Джонни-бой. Не нужно переворачивать камни, под ними одна лишь мерзость.
Дыхание Ван Грейнджера было громким и утомленным.
– Я должен! Разве вы не понимаете?
Ван Грейнджер неохотно кивнул.
– Да, но это не доведет тебя до добра, Джон. Ты ничего не можешь поделать... ничего. Это игра для взрослых, а не скаутское приключение. Тебя не позовут домой подкрепиться бутербродами с ореховым маслом, когда игра тебе надоест, – теперь рука старика похлопывала Лока по запястью. – Они не позволят тебе ничего сделать.
– Ван, за мной сожжены все мосты. Они позаботились об этом. Убита девушка в моей квартире, полиция направлена по нужному следу. Я знаю, по каким правилам они играют.
Это сообщение изумило Грейнджера. Его кожа приобрела землистый оттенок, зигзаги монитора стали похожи на индекс падающей экономики.
– Ты ничего не сможешь сделать.
– Придется попробовать. Мне больше ничего не остается, – ответил Лок.
Ван Грейнджер внимательно всмотрелся в черты его лица, словно рядом с ним стоял новый врач-кардиолог или священник, предлагающий жизнь и надежду. Писк сигналов монитора отсчитывал секунды, сообщая о ходе времени, которого у Лока уже не было.
– Они убьют тебя, Джон. Я не могу этого допустить... Только не после того, что уже случилось, – старик неожиданно заплакал, не в силах совладать с собой. Слезы бежали по бледной морщинистой коже его щек, увлажняя воротник пижамы. – Джонни-бой, я просто не могу сказать тебе. Ты не найдешь ничего, кроме своей смерти, а это уже никому не нужно.
Наступило молчание, наполненное лишь тихим жужжанием работавших приборов, шумом дыхания Ван Грейнджера и Лока.
– Вам придется сказать мне, – тихо произнес Лок. – Просто придется – и все.
– Что тебе уже известно? – спросил старик после очередной паузы.
– Я знаю насчет вас и Тяня... Знаю, как вы обвели Компанию вокруг пальца в семидесятые годы, – Лок взглянул на монитор, но частота сердечных сокращений не изменилась. – Только не знаю, участвовал ли в деле еще с тех поре...
Грейнджер покачал головой.
– Нет, – проворчал он.
Лок кивнул, попытавшись улыбнуться.
– Я знаю, как вы ввозили наркотики. Знаю, почему вы это сделали. Один человек из ЦРУ по фамилии Кауфман... – Грейнджеру явно было знакомо это имя. – ...Он рассказал мне все, что знал об операции «Озеленение».
Каждая фраза, каждое слово, таившее в себе невысказанное обвинение, заставляли голову Ван Грейнджера судорожно подергиваться. В его глазах застыла боль, но в них был й открытый вызов судьбе. Старик производил впечатление не глубоко виноватого человека, а крупного игрока, с достоинством принимающего свое поражение. Ни раскаяния, ни самобичевания, лишь молчаливое признание того, что игра закончена и его обыграли. Раскаяние и признание своей вины предназначались для маленьких детишек. Осознание этого факта ожесточило Лока, позволило ему внутренне собраться для следующего вопроса:
– Но это продолжалось и превратилось в новый способ существования, не так ли? Игра не закончилась, когда вы обманули Компанию, когда вы снова взлетели на самый верх. Почему, Ван? Разве было так трудно остановиться?
Узловатые пальцы Грейнджера сжались в кулаки на простыне. Обвинения унижали его. Лок относился к нему свысока, с позиции морального превосходства. Черты Грейнджера заострились, стали холодными, как смерть.
– Тебе не понять, – тихо ответил он. – Правда, Джонни-бой, тебе не понять.
В его горле заклокотал пренебрежительный смешок. Сигнал на экране монитора держался ровно, словно поддерживаемый усилием воли.
– Я должен услышать от вас только одну вещь, Ван. Пит Тургенев – главный в деле? Не вы, а он?
Значит, это действительно правда. Бесцветная кожа, розовые пятнышки на щеках, яростно сверлящий взгляд и руки, комкающие хлопчатобумажную простыню, как будто душащие нечто извивающееся и отвратительное.
– Прошло много времени с тех пор, когда вы стояли у руля – верно, Ван? Ни вы, ни Билли уже не контролировали ситуацию. Боссом вашего семейного дела был Пит, вы согласны?
Грейнджер не ответил. Его блестящие бледно-голубые глаза беспокойно посматривали по сторонам, словно он хотел найти предлог для изменения темы разговора или просто затянуть молчание. Лок задыхался от жары и напряжения, коконом обволакивавшего их. Лучи беспощадного солнца пустыни плясали на закрытых шторах, монотонные сигналы монитора сердечной деятельности чертили линию жизни Ван Грейнджера, как эхолот, вычерчивающий карту морского дна.
– Что случилось, Ван? – более теплым тоном спросил Лок, стараясь уменьшить напряжение. Взгляд старика сразу же остановился на нем, но стал более спокойным, расфокусированным. – Когда все пошло вкривь и вкось?
Очередная пауза. Сигналы монитора рождали ощущение потраченного впустую времени, заставляли Лока изнывать от беспокойства.
– Давно, – старик обращался к потолку, словно Лок был священником той конфессии, в которой он еще не успел разувериться. – Тургенев каким-то образом узнал о Вьетнаме... Впрочем, парень служил в КГБ, не так ли? Он знал о таких вещах или же задался целью узнать о них. Он, обратился с предложением... к Билли. Билли чуть не вышвырнул его из кабинета. Я... – голос дрогнул. – Мне пришлось просветить Билли насчет некоторых вещей.
Руки снова принялись за простыню. Теперь они яростными, методичными движениями разглаживали ее.
– Билли нравилось быть мультимиллионером, – последний довод Грейнджера прозвучал как оправдание.
– Героин вывозился контрабандой через Сибирь, так?
– Да. Мы двинулись вперед. Мы хотели обосноваться в Сибири, открыть ее для остального мира. Нам требовались средства на расширение производства, а банки оказались не в состоянии предоставить нам долгосрочные кредиты. Героин служил чем-то вроде ссуды, не более чем разумным вложением капитала. Тянь и другие имели развитую сеть сбыта еще с давних времен. Мы снова задействовали ее, – помедлив, Грейнджер презрительно добавил: – ЦРУ использовало героин как вид валюты. Мы всего лишь сделали то же самое, Джонни-бой!
В его жарком шепоте не было мольбы, он просто сообщал непреложный факт. Так уж устроен мир, мой мальчик, и тебе лучше привыкнуть к этому. Может быть, он и Билли объяснял свою точку зрения в такой же манере?
– Я понимаю, – мягко произнес Лок.
В глазах Грейнджера вспыхнуло пламя.
– Нет, Джонни-бой, ничего ты не понимаешь. Ты думаешь, будто мир устроен по-другому. Но это не так.
– Почему возникла необходимость в смерти Билли?
Грейнджер сглотнул слюну с отвратительным клокочущим звуком.
– Тургенев решил забрать все, не больше и не меньше. Он подготовил план, согласно которому он должен был представлять нашу компанию здесь, в Фениксе. Вроде бы на прошлой неделе... – Казалось, старика страшила нечеткость его воспоминаний, а не сами события.
– Да, на прошлой неделе, – подтвердил Лок, борясь с тошнотой.
– Билли пытался обуздать его, ввести в дело новых крупных инвесторов, заинтересовать банки в перенесении срока выплаты задолженности на более поздний срок... Тургенев держал нас за горло. Он знал, что нам придется позволить его проклятой подставной корпорации выкупить наши активы с потрохами... иначе нас спустят в канализацию и упрячут за решетку со сроками по тысяче лет на каждого!
Руки Грейнджера снова начали душить что-то невидимое на простыне, голова слегка приподнялась с подушек, шейные мышцы выступили, как веревки, глаза невидяще смотрели прямо перед собой.
– Выходит, вы с самого начала знали, что ему придется убить Бет и Билли? – жестко спросил Лок.
– Клянусь Богом, нет! – старик повернул голову и взглянул на Лока, пораженный тем, что собеседник мог так истолковать его слова. – Я почти ничего не знал. Почти ничего... Билли объяснил мне все на прошлой неделе. Я занимался только делами Фонда, – это прозвучало так похоже на просьбу о моральной сделке, что Лока передернуло от отвращения. – Только тогда я обнаружил, что Тургенев и другие – русская мафия в Америке – хотят захватить контроль и полностью вытеснить нас с рынка. Клянусь тебе, Джон, я не знал!
То, что началось как выражение протеста, мало-помалу превратилось в признание собственной слабости и презрение к себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43