Скандинавский барабанщик устроился на своем насесте и начал легонько постукивать по инструментам, словно узник, проверяющий стены своей новой камеры. Казалось, это еще больше нервировало Шнейдера. Воронцов продолжал смотреть ему в глаза, уменьшая эффект присутствия Паньшина и его подручного.
– У меня... возникли подозрения по поводу двух новых пациентов. Я еще не проводил анализы, но у обоих проявлялась обычная реакция на плохо очищенный героин, особенно у того, который раньше сидел на метадоне. Вы полагаете, прибыла новая партия товара?
– Весьма вероятно. Ваша информация вроде бы подтверждает это. В любом случае это полезные сведения.
Басовый барабан угрожающе рокотал. «Марш осужденных на эшафот», подумал Воронцов.
Бас-гитарист вышел на сцену и быстро взял несколько аккордов, склонившись над инструментом. Звук был глубоким и выразительным. Шнейдер, Роулс, Паньшин. Картина выглядела заманчиво даже в первом приближении.
– Могу ли я завтра послать к вам сотрудника, который допросит новых пациентов... если они придут?
– Разумеется.
Паньшин не занимался наркобизнесом: даже Дмитрию с его маниакальной дотошностью несколько месяцев назад пришлось примириться с этим фактом. Вымогательство, «защита», проституция, игорный бизнес – большинство занятий мафии, в которых Паньшин обладал превосходной, «профессорской», квалификацией. Но не героин. Не было ни малейших улик...
...Как и против Шнейдера или убитого Роулса. Однако оставался иранец с коллекцией фальшивых паспортов, каким-то образом связанный с Роулсом. Ничего осязаемого, кроме обычного знакомства...
Воронцов допил свое пиво и улыбнулся. Пальцы пианиста пробежали по клавишам.
– Валерий, тебе в последнее время не приходило в голову расширить сферу своей деятельности? – со значением спросил он.
Мгновенный взгляд, значение которого трудно было определить в тусклом освещении клуба. Паньшин пожал плечами и рассмеялся.
– Нет. С какой стати, Алексей? Тебе сразу же стало бы об этом известно.
Воронцов повернулся к Шнейдеру.
– Доктор, вы приводили своего друга Алана Роулса в кафе «Американа»?
– Н-не знаю. Кажется, однажды мы заходили сюда вместе.
Шнейдер искоса посмотрел на Паньшина. Взгляд Касьяна выражал презрительное нетерпение.
– Ваш американский друг, работавший на газовую компанию? – осведомился Паньшин. – Вы же знакомили его со мной. Кажется, ему не понравилась певица, выступавшая в тот вечер.
– Она была хороша, – возразил Воронцов. – Должно быть, я видел ее выступление на другой день, – он встал. – Приятного вам вечера, доктор.
– Вы не останетесь?
– Нет. Я и в самом деле устал. Сегодня придется пораньше лечь спать. До свидания, Валера, – уменьшительное имя, означавшее дружеские отношения, упало между ними, как карта, брошенная на стол. Паньшин, не мигая, смотрел на него.
– Всего хорошего, Касьян, – Воронцов церемонно наклонил голову. Маленький человек нахмурился при звуке своего имени, словно услышав заключительную строку приговора.
Воронцов миновал вышибалу, громоздившегося в дверях, и почти в хорошем настроении вышел в коридор. За дверью клуба мела метель. Привратник притопывал ногами и хлопал руками, пытаясь согреться.
Воронцову пришлось воспользоваться зажигалкой, чтобы прогреть замок дверцы автомобиля. Опустившись на сиденье, он вынул из кармана радиотелефон и позвонил Любину.
– Ты занят?
– Нет, товарищ майор, – сразу же отозвался Любин. – Что нужно сделать?
– Я хочу, чтобы за кафе «Американа» было установлено наружное наблюдение. Объект – «БМВ» доктора Шнейдера. Нужно проследить, когда он уедет, один или со спутниками, отправится он домой сразу же или заедет в другое место.
– Хорошо, товарищ майор, я сейчас же приеду.
– От Марфы что-нибудь есть?
– Ничего.
– Это меня не удивляет. Ей могло случайно повезти, но настоящие дела творятся здесь.
– Паньшин причастен к этому? Я думал, он не занимается наркотиками.
– Мы все так думали. Теперь я не уверен.
– Почему Шнейдер приехал туда?
– Утверждает, будто любит джаз, но не проявил ни малейшего интереса к происходящему на сцене. Очевидно, он хорошо знаком с Паньшиным. Приехал сообщить, что я интересуюсь Роулсом.
– Зачем?
– Я задаю себе тот же вопрос.
– Мы могли бы взять его...
– Если мы проведем рейд, Паньшина предупредят заранее. На него на тех или иных условиях работает не меньше дюжины людей в городском управлении. Но... – он помедлил, задумавшись. – Мы можем проверить наркологическое отделение Шнейдера. Через больницу проходит больше наркотиков, чем всего остального, за исключением, быть может, женских тампонов.
– Но это ведь через всю больницу, товарищ майор.
– Мне подозрительны молодые врачи-идеалисты, которые водят знакомство с гангстерами. Полагаю, это мой личный недостаток. Приезжай как можно скорее, я подожду тебя на улице напротив.
Воронцов выключил телефон и завел двигатель. Автомобиль неторопливо развернулся и покатил по переулку. Выехав на улицу Кирова, Воронцов припарковался под неоновой вывеской стриптиз-бара: голой ухмыляющейся девицей, чьи соски мигали красным и зеленым.
Он набрал номер Дмитрия, сразу же представив себе захламленную комнату, шум включенного телевизора. Дмитрий поднял трубку после третьего звонка. Его голос был усталым, но трезвым.
– Здравствуй, Дима. Как твоя голова?
– Алексей? Ничего, выздоравливаю помаленьку. В любом случае завтра выйду на работу. Здесь слишком уж тихо, – он немного помолчал и спросил: – Тебе что-нибудь нужно?
– Паньшин.
– Я слушаю, – голос в трубке заметно оживился.
– Он состоит в дружеских отношениях с доктором Дэвидом Шнейдером из наркологического отделения... нет, подожди! Этим ты займешься завтра. Когда я разговаривал со Шнейдером, он признал, что на улицы, возможно, поступила новая партия героина.
– Значит, тот ублюдок, который взорвался, все-таки доставил товар!
– Ты можешь взять своего информатора за яйца и проверить это?
– Постараюсь. Это будет не слишком трудно. Но, черт возьми, куда мог уйти товар?
– Ты проверял грузовую декларацию того рейса. Что еще в тот день хранилось на складах аэропорта?
– Алексей, тебе нужен человек-компьютер, а не я!
– Достань свою записную книжку и освежи память.
Ожидая, пока Дмитрий вернется к телефону, Воронцов наблюдал за игрой неоновых огней на лицах и одежде прохожих. Создавалось впечатление, будто все они страдают неизлечимой болезнью.
– Грузовые ангары, как обычно, были забиты под завязку. В основном оборудование для скважин и газопроводов, доставляемое по дорогам или на транспортных вертолетах. Части механизмов, трубы, насосы, всякая ерунда. Из продуктов – мясо и овощи для столовых. Помню, там воняло капустой. Ну и водка, разумеется. Один ящик случайно развалился. Ты удивишься, если я скажу, что он вдруг наполовину опустел?
– Не удивлюсь. Что еще?
– Все излишества городского рациона в плотной упаковке. А что тебе нужно?
– Медикаменты.
– Разумеется, там были лекарства. Ты думаешь, больница имеет к этому отношение? Шнейдер?
– Не знаю. Но, думаю, стоит выяснить.
– Я этим займусь. Пошлю кого-нибудь в аэропорт, проверю ассортимент товаров и дату их отправки. Можешь не беспокоиться.
– Хорошо. Спокойной ночи.
Воронцов положил телефон на сиденье рядом с собой и скрестил руки на груди, пытаясь согреться в ожидании прибытия Любина. Стоило – да, определенно стоило – попристальнее присмотреться к доктору Шнейдеру.
* * *
У нее болела голова, но даже пульсирующая боль казалась далекой и приглушенной. Холод ремнем стягивал ее виски. Руки, заведенные за спину, были связаны веревкой или проводом. Она не чувствовала своих пальцев.
Марфа боролась со своими медлительными, притупившимися ощущениями, пытаясь пошевелиться или хотя бы почувствовать тело, словно отделенное от нее огромным пустым пространством. Что-то проникало через онемение возле ее лица, там, где полагалось быть носу, – зловоние гнилого мяса, тухлых овощей... Затем момент ясности унесся прочь, ввинтившись в темноту.
Когда полусознание вернулось к ней, она не имела представления, сколько прошло времени. Ее рвало. Она вытягивала шею, как черепаха, с каждым новым спазмом. Что-то подрагивало внизу, в изолированном и тусклом световом тоннеле, к границам которого свелось ее существование. Ее тело, казалось, подверглось общему наркозу. Слабый огонек мелькнул, как отдаленная звезда, затем угас...
Она снова пришла в себя под свист ветра и шелест падающего снега. Потом она поняла, что не может двигать руками и что она обнажена до пояса. Сверху на мгновение проглянул тусклый оранжевый свет, и зрение отчасти вернулось к ней. Ее грудь и живот казались белыми и мертвыми, словно она лежала на столе в морге. Пустой желудок снова содрогнулся.
Гофрированная жесть гремела под порывами ветра. Марфа больше не дрожала. Хотя она могла видеть, кроме этого у нее не осталось никаких ощущений – лишь необычайно медленное и затрудненное осознание того, что ее окружало.
Отбросы. Она была погружена в гниющие отбросы. Она чувствовала их запах повсюду вокруг себя. Она... воняла. Тусклый свет снова вернулся в игольное ушко над ее головой. Ее бросили замерзать.
...Мусорный контейнер. Большой мусорный ящик. Она замерзала на дне огромного контейнера, наполовину погребенная под отбросами, со связанными руками... Усилие, потребовавшееся для этого осознания, истощило ее силы. Она разомкнула потрескавшиеся губы, собираясь закричать, но либо не смогла издать ни звука, либо снова потеряла сознание.
* * *
Воронцов лежал в темноте, глядя на отсветы автомобильных фар, ползущие по потолку его комнаты под шум редких автомобилей. В спальне было холодно, сигаретный дымок казался едким и резким, как дым костра. Кончик сигареты то вспыхивал, то тускнел.
«Как моя совесть», – мрачно подумал он, взглянув на окурок, прежде чем потушить его в стеклянной пепельнице на ночном столике.
Было уже далеко за полночь, и старый дом погрузился в тишину. Квартира Воронцова располагалась на втором этаже, который считался лучшим в здании, выстроенном еще до революции. Мимо проехал тяжелый грузовик, и оконное стекло тонко задребезжало. Воронцов мог получить более современную квартиру, с лучшей отделкой, даже с большим количеством комнат. Он мог бы получить довольно роскошные апартаменты в современном жилом комплексе вместе со старшими офицерами и правительственными чиновниками – так же, как и его шеф, который недавно переехал из этого дома. Но он предпочел старый дом, одинокий среди более современных зданий, словно вышедший из обветшавших кварталов старого города и заблудившийся на полпути. Крыша протекала, фасад нуждался в ремонте, но у городских властей не было денег.
Он не имел ничего общего с другими жильцами – мелким гражданским служащим, любовницей местного бизнесмена с грудным ребенком, молодой парой, жившей на верхнем этаже над ним. Жена танцевала в одном из клубов... танцевала? Снимала с себя одежду, пока он наигрывал на пианино джазовые мелодии для удовольствия публики. И все же Воронцову нравился джаз.
Он ценил это место больше любого другого. Сейчас он мысленно перечислял недостатки своего жилья и дистанцировался от него лишь потому, что его шеф принес в этот дом атмосферу официальности и коррумпированности. Он вторгся в личную жизнь Воронцова.
* * *
...Опустившись на стул, шеф постоянно вертелся, словно уклоняясь от часто летевших невидимых снарядов. Так продолжалось все десять минут, пока они разговаривали. Шеф стискивал в руках свою меховую шапку, словно пытаясь выжать ее досуха или задушить маленького пушного зверька, которым она когда-то была. «Ты ведешь себя осторожно, Алексей, не так ли?» Снова и снова, как престарелая тетушка. Как будто Воронцов нуждался в профилактическом осмотре каждый раз после рабочего дня в городе... Впрочем, возможно, это необходимая предосторожность, подумал Воронцов с улыбкой, улыбаясь, несмотря на свое раздражение. Никакого реального проникновения в криминальный мир, никаких реальных результатов, лишь игры вокруг да около... Работа с преступлением напоминала половое сношение в презервативе.
Шеф УВД Нового Уренгоя пришел убедиться в том, что Воронцов не наступает никому на мозоли, особенно Бакунину. Наверное, кто-то забеспокоился после облавы на бордель, – кто-то, не присутствовавший там, но собиравшийся вскоре появиться и не желавший неприятностей от милиции. Шеф частенько передавал подобные намеки. Иногда это казалось его единственным занятием: информация в обмен на подарки, загородную дачу, новенький автомобиль, драгоценности для его сварливой жены... Воронцову было трудно презирать его – шеф был мягким, чувствительным человеком, ошеломленный переменами в России, находившийся под башмаком у собственной жены. Его коррумпированность печалила его самого не меньше, чем Воронцова.
И это лишь немногим хуже, признал майор, закурив другую сигарету, чем быть молчаливым свидетелем продажности других. Жить по совести означало нечто большее, чем держать нос по ветру и никуда не соваться.
Воронцов вздохнул. В желудке у него урчало от бутербродов с сыром, съеденных после возвращения домой, и от пива, выпитого у Паньшина. Обычный ночной самоанализ не причинял ему неудобств, привычная бессонница раздражала не так сильно, как раньше. Он почти примирился с собой. Тихое отчаяние его шефа наполняло Воронцова самодовольством, словно помещая его на более высокую моральную ступень в иерархии Нового Уренгоя.
Кроме того, калитка приоткрылась, хотя и совсем чуть-чуть. Эпицентр наркобизнеса переместился ближе к Шнейдеру и, может быть, даже к Валерию Паньшину. Касьян мог оказаться убийцей Роулса, и Воронцов чувствовал себя вправе снова заняться делом американца, так как теперь Роулс был связан с доктором Шнейдером.
Он продолжал курить, ощущая жалость к своему шефу и благодушно потакая собственным чувствам. Старый дом скрипел под порывами вьюги. Снаружи проносились редкие автомобили, один раз заплакал ребенок. Воронцов глубоко вздохнул и потушил сигарету.
Когда в половине третьего зазвонил телефон, он еще не спал.
– Воронцов.
В трубке сильно потрескивало.
– Товарищ майор, это Голудин! – голос был слабым и отдаленным, хотя и срывался на крик. – Голудин!
– В чем дело? Сейчас половина третьего ночи!
– Марфа... – услышал он. – Мы не можем ее найти. Она пропала, товарищ майор!
– Что? – Воронцову внезапно стало очень холодно.
– ...метель. Она ушла в метель, собиралась проверить склад и не вернулась. Были высланы поисковые группы, но ее нигде нет! – в голосе Голудина появились истерические нотки.
– Найдите ее! – отрезал Воронцов. – Делайте что хотите, но разыщите ее!
Он бросил трубку и согнулся на постели от неожиданной рези в желудке. Метель или нет, но это была вражеская акция, а не случайность. Марфа не заблудилась, она исчезла. Ее убрали.
Реальность случившегося лишила Воронцова остатков благодушия, оставив взамен лишь неопределенность и сосущий страх. По всей вероятности, Марфа не просто пропала. Она была мертва.
* * *
Шум. Настойчивый, оглушительный. Казалось, она находится под водой. Шум напоминал рев морского прибоя. Ее глаза раскрылись, и она смутно увидела гофрированную жестяную крышу. Она не слышала ветра, но могла различить снег перед своими глазами. Холод. Ей было холодно. Она посмотрела на косо нависавшую крышу контейнера и увидела тень, медленно ползущую по ней.
Ужас, подобный черной волне, заставил крошечный огонек ее сознания затрепетать, как пламя свечи. Потом она увидела борта мусорного ящика и вспомнила, где находится. Вспомнила, что лежит в отбросах. Память напоминала ей о запахах тухлого мяса, гнилых овощей.
Она цеплялась за островок угасающего сознания, боролась с накатывающейся чернотой. Шум усилился, как будто ее голова вынырнула из-под воды.
Теперь она узнала звук.
...Медленно, с ужасом. Это был грохот крушащих, перемалывающих челюстей механизма мусоровозки. Она даже могла думать об этом. Ее... затянет... в мясорубку... похоронена в тундре... Мысли кружились, как водоворот, как снег, залетавший под гофрированную жестяную крышу площадки, где стояли контейнеры. Она пошевелила губами. Похоже, во рту не было кляпа, но что-то заполняло его, так что она не могла издать ни звука. Ее челюсть застыла, словно разинутый рот мертвого осетра, которого она однажды видела на прилавке магазина. Она не чувствовала своих конечностей, своего тела. В ней оставалось недостаточно жизни, чтобы закричать.
Темнота... тень. Тень мусоровозки, двигавшейся под жестяной крышей, подползавшей к контейнерам. Она почувствовала толчок, а затем...
...контейнер наклонился. Днище заскрежетало, перемещаясь по полу. Рывок...
...снова провал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43