– Сергей, – серьезно заговорил Багаев, – Министерство внутренних дел возлагает на тебя большие надежды…
У капитана перехватило дыхание. Иван Иванович между тем продолжал:
– Тебе и твоим людям поручена чуть ли не самая важная и ответственная задача – скрытное наружное наблюдение за «объектом». В ходе разработанной операции это наиболее ответственное звено, и ты должен в полную силу показать, на что способен…
Капитан, сидевший на краешке стула, готов был съесть глазами Багаева.
– Я должен знать о каждом шаге «объекта» на протяжении двадцати четырех часов в сутки…
Зардевшийся от усердия капитан с готовностью кивал головой, всем своим видом демонстрируя беспредельную преданность. А Багаев долго и вдохновенно говорил о чувстве долга перед Отечеством, партией и народом. Ну что тут поделать, если на Ремизова эти слова действовали лучше всего! Их встреча длилась почти час. Вогнав в подчиненного приличную дозу патриотизма, Иван Иванович рассудил, что пора подключить и фактор личной заинтересованности.
– Сережа, – вкрадчиво произнес он, – ты хоть представляешь, какие перспективы перед тобой открываются в случае успешного завершения операции?
– Не-а! – честно вырвалось у того.
– Я буду ходатайствовать перед вышестоящим руководством о переводе тебя из Ленинграда в аппарат МВД.
Обещание Багаева являлось совершеннейшей чушью, потому как кадровые вопросы выходили за рамки его компетентности. Но на капитана слова старшего товарища из Москвы произвели неизгладимое впечатление. А майор, чуть пристыдив себя за лукавство, все-таки пришел к выводу, что поступил правильно. Во всяком случае, если этот капитан проявит себя должным образом, можно будет замолвить за него словечко в Главном управлении кадров.
Поняв, что цель разговора достигнута окончательно, Иван Иванович поднялся из-за стола. Тут же, словно на пружине, подскочил и Ремизов.
– Ну все, Сережа! – Майор дружески похлопал его по плечу. – Иди работай.
– Есть, товарищ майор! – Обалдевший от счастья, капитан милиции пулей вылетел из кабинета.
Отпустив капитана, Багаев вызвал к себе сотрудников оперативно-технического отдела и других служб, задействованных в деле. С каждым разговаривал по отдельности. Но суть разговоров сводилась к одному – четкому взаимодействию и полной самоотдаче в ходе проведения крупномасштабной операции. Те же инструкции пришлось выслушать и сотрудникам Управления уголовного розыска города.
Ленинградские сыскари не выразили особого восторга при появлении здесь майора из Москвы. Во-первых, потому что сами неплохо владели обстановкой, навыками оперативно-розыскной деятельности и не нуждались в помощниках со стороны. Во-вторых, потому что Багаев забрал у них материал, практически готовый к реализации. А в-третьих, «человек из министерства» всегда лишний при местном раскладе. Как правило, прикомандированные сверху «на усиление» впоследствии выносят за собой весь сор из избы, дабы выслужиться перед министром. Лишь по прошествии времени местные оперативники признали в майоре профессионала высокого класса.
Иван Иванович Багаев знал, что ленинградским сыщикам не составит большого труда прижать к ногтю наркоторговцев, «разработанных» задолго до его приезда. Но задачи перед Министерством внутренних дел стояли куда более крупные и сложные. Необходимо было не только уличить и арестовать преступников в Ленинграде, но и выявить их связи на всем пространстве Советского Союза. Уничтожить разветвленную сеть целиком и одним ударом.

Хабаровский край, Верхнебуреинский район

Утро выдалось солнечным. Пологие сопки, необъятные просторы марей и остроконечные верхушки подступающих со всех сторон лесов были обласканы щедрыми теплыми лучами и исходили густыми испарениями, замешанными на запахах хвои, начинающего цвести багульника и прелого мха.
Федор Устимович вышел на крыльцо своей избы, собираясь отправиться в сельсовет, где его должен был ждать Николай Иванович Дытюк. Еще вчера они договорились, что вместе на новоургальской машине отправятся в Чегдомын по хозяйственным делам.
– Ух ты! – Устимыч увидал, как по поселку катит «газик» секретаря парторганизации.
Соленый плавно остановился рядом с домом председателя сельсовета и вышел из машины.
– Здорово! – поприветствовал он, подходя к Устимычу.
– Куда в такую рань, Платон Игнатьич? – Он пожал Соленому руку.
– Через Бурею надо, – ответил тот. – В Серегин хутор.
– Да ты чавой! – воскликнул Устимыч. – До Серегина почитай верст тридцать с гаком! А у табя телега без тормозов.
– Доберусь как-нибудь, – сказал Соленый. – Сам же знаешь, дел по горло, а времени с гулькин хрен.
– Ну смотри, паря, будь осторожен. Хотя я ба на твоем месте…
– Ладно-ладно! – отмахнулся Соленый. – Кончай уговаривать. Я слыхал, ты сегодня в Чегдомын намылился.
– Ну, – утвердительно кивнул Устимыч.
– Так надави там на этих бюрократов из МТС. Пусть запчастей к машине дадут. А то ведь, сам видишь, ездить невозможно! Гробанусь не ровен час.
– Типун табе на язык! – перекрестился Устимыч.
– Ну все, – проговорил Соленый, садясь за руль. – Бывай. Я помчался.
– Ни пуха!..
– К черту! – крикнул Соленый, уже захлопнув дверцу и трогаясь с места.
– Огонь-парень: – одобрительно высказался Устимыч.
«Газик» Соленого съехал с горки, на которой раскинулся поселок, и скрылся за поворотом, уходящим в тайгу, за склон сопки. Какое-то время был слышен рев мотора, но и он постепенно стих.
…Дорога до Буреинского моста заняла у Соленого не более двадцати минут.
Река шумно несла свои красно-бурые ледяные воды на Север. Поток был настолько мощным, что казалось, непонятно, каким образом держится на ее пути хлипенький деревянный мостик, соединяющий два обрывистых берега щелястым дощатым настилом с невысокими бревенчатыми перилами.
Уже подъезжая, Соленый остановился. Заглушил двигатель и вышел из машины. Прислушался. Шум воды. Шелест листьев. Пение таежных птиц. Ничего подозрительного. Лишним для него было бы сейчас появление здесь кого-либо из людей. Но – как по заказу – никого не было.
Вернувшись за руль, Соленый завел мотор и не спеша выкатил на мост. Расположив машину чуть наискосок, передним бампером к огороженному борту, он ручным тормозом прекратил движение. Затем выключил тормоз и, не заглушая двигателя, выпрыгнул из кабины на дощатый настил. Осталось лишь обойти «газик» сзади и немного поднатужиться, чтобы толкнуть его вперед.
На холостом ходу и нейтральной передаче автомобиль накатом пошел к перилам и своим весом проломил их. Свободное падение «газика» с моста в бурлящую воду заняло лишь десятую долю секунды. Ударившись о вспененную водную поверхность, он еще несколько мгновений качнулся на волнах, словно не желая тонуть, но, влекомый течением и собственной тяжестью, клюнул носом и быстро пошел ко дну.
Оглядев поврежденное ограждение и удовлетворенно хмыкнув, Соленый еще раз окинул взглядом окрестности и быстро пошел прочь.
Путь его лежал теперь в противоположную сторону от Ургала и Чегдомына.
Пораскинув мозгами, решил Соленый пробираться отсюда не в Москву или Ленинград, а в далекую Среднюю Азию. Там, в Ташкенте, жил один его корешок. Старый знакомый, с которым когда-то очень давно отбывали они срок в Пермской зоне. Координаты его Соленый имел. Правда, времени прошло предостаточно, и корешка того давно могло не быть в живых. Но, как говорится, попытка – не пытка. Доберемся до Ташкента, а там поглядим, что да как. Ташкент – город хлебный.

Ленинград

…Часы показывали без четверти десять, и он рассчитывал успеть в дежурный гастроном, расположенный рядом, на первом этаже соседнего дома.
Выбежав из подъезда, Кешка скользнул взглядом по припаркованным чуть в стороне красным «Жигулям». Но не придал появлению здесь машины особого значения. Мало ли кто из соседей мог оставить ее у дома? И что с того, что в салоне сидят трое? У них свои дела, у Кешки – свои. Будет по сторонам глазеть да слюни пускать – в гастроном опоздает. И тогда точно останется без ужина.
Ему повезло. Гастроном работал.
– Триста граммов «Докторской» колбасы, кусочек «Российского» сыра, пачку сливочного масла, килограмм сосисок, хлеб и бутылку кефира.
Затарившись, Иннокентий направился к дому. Он чувствовал себя совершенно измотанным. Отступили на задний план майор Багаев с его интригами, мрачные воспоминания о зоне, и даже недавняя жуткая встреча с обезумевшей матерью как-то сгладилась. Хотелось тишины и покоя. Хорошо, хоть крыша над головой имеется. Спасибо Багаеву… Зар-р-раза! Опять Багаев. Всюду он. И в зоне, и на свободе…
– Привет, кореш… – В полутьме подъезда, куда Кешка ступил с улицы, прозвучал голос, заставивший его коротко вскрикнуть и шарахнуться в сторону.
– А-а!..
– Да ты не ссы, Маруся, я – Дубровский!
Из темного закутка, где были приколочены к стене почтовые ящики, вышел человек. Кешка не знал его.
– Какой Дубровский?! Не знаю никакого Дубровского! – Монахов попытался быстро пройти мимо, вверх по лестнице, но человек преградил ему путь.
– От Бизона. Слыхал?
Эта кличка была Кешке знакома. Еще десять'лет назад Бизон был казначеем воровского общака. Он и организовал тогда переброс в зону денег и морфина. Багаев же обстряпал все таким образом, что будто бы Лелик, продавшийся ментам, сдал Барсука. А деньги и наркотик спас тогда якобы не кто иной, как он, Кешка Монахов. Барсуков и Прибаев при известных обстоятельствах погибли. Следовательно, опровергнуть разработанную оперативной службой версию было некому. Факт оставался фактом: обе посылки остались целы и попали по назначению – на поддержание мотавших срок корешей. Кроме того, на волю немедленно просочилась информация – опять же разыгранная Багаевым, – что именно Монах организовал и возглавил бунт в зоне, за что получил приличный дополнительный срок. Все это не могло остаться вне поля зрения Бизона и иже с ним.
– …Я спрашиваю, о Бизоне слыхал? – повторил свой вопрос человек.
– Может, слыхал, а может, и нет, – как того и требовала обстановка, ответил Кешка. Внутри у него все затряслось; руки готовы были выпустить пакеты с покупками. Он понял: игра началась.
– Ну коли не слыхал – твое дело. Держи! – Человек сунул ему в накладной нагрудный карман сорочки запечатанную пачку болгарских сигарет «Интер» и испарился.
Кешка выглянул из подъезда. Ни его таинственного собеседника, ни красных «Жигулей» не было. Подивившись тому, что он даже не услышал шума двигателя отъезжающей машины, Иннокентий направился в квартиру.

Узбекская ССР. Ташкент

– Хуш келибсиз, урток полковник! Утрин, мархамат! Мана – якши палов! Мана – джуда якши кабоб! Мана – сомса! Мана – кук чой! Добро пожаловать, товарищ полковник! Присаживайтесь, пожалуйста! Вот – хороший плов! Вот – очень хороший шашлык! Вот – пирожки с мясом! Вот – зеленый чай! (узб.)


Сухопарый и торопливый в движениях кореец принимал в своем доме начальника городского уголовного розыска. В тени густых виноградных лоз, на низеньком столе-дастархане, расположенном во дворе просторного частного дома, кроме всего вышеперечисленного были расставлены плоские тарелочки с восточными сладостями, высились горки фруктов и свежих овощей, отдельной стопкой располагались пышные пшеничные лепешки. Чайники были двух видов. Синие и белые. В синие, разрисованные изображениями хлопковых коробочек с золоченым обрамлением, был налит горячий и ароматный зеленый чай. А емкости чисто белых заполняла бесцветная жидкость, именуемая в быту весьма прозаично – водкой.
Полковник, присев на скрещенных ногах, потянулся к белому чайнику и налил из него в пиалу почти до краев.
– Ты откуда, Виталий, так здорово по-узбекски чешешь? – спросил он хозяина на чистом русском.
– Ну вы же, Миркузий Мирвалиевич, по-русски не хуже меня говорите. А я живу в Узбекистане – сам Бог велел местный язык знать.
– А по-своему, по-корейски, можешь? – спросил полковник, заглотив между тем водку и налив себе по новой.
– И по-корейски могу, – ответил Виталий, одновременно подкладывая дорогому гостю сомсу – румяные и пышущие жаром пирожки с мясом, курдючным бараньим салом и луком.
Гость замолчал, навалившись на еду. Глядя на него, кореец мысленно удивлялся прожорливости полковника. Вслух же, разумеется, ничего не говорил. Лишь время от времени менял перед ним яства: ляган Широкое блюдо.

с пловом на горку шампуров с нанизанными на них бараньими яйцами, манты Крупные паровые пельмени.

на сомсу, и так – очень долго, пока сановный гость не отвалился от дастархана с набитым битком пузом.
– Я бы мог предложить вам фунчозу, кук-су, бигодя или хе… Национальные корейские блюда.

– заговорил было Виталий.
– Нет-нет-нет! – вяло отмахнулся полковник. – Я этой вашей еды не понимаю. Плов-млов, шурпа-мурпа, чай-пай – это якши! А корейские дела – не надо. Ты мне еще собаку скушать предложи…
– Ну не надо, так не надо, – согласился хозяин дома и хлопком ладони о ладонь дал понять двум женщинам, находившимся во дворе неподалеку, чтобы те прибрали со стола.
Виталий Ким отличался тем, что мог угодить любому, кто бы только ни пожелал погостить у него. Принимая у себя узбеков, он накрывал соответствующий мусульманским обычаям дастархан. Для русских в его доме всегда готовились знатные борщи, блины, пельмени и пироги. И садились гости тогда не на подушки возле низенького столика, а за обычный стол. Евреи хвалили фаршированную рыбу и бульоны с мацой, а украинцы так просто балдели от соленого сала, супа с галушками и вареников.
Справедливости ради нужно заметить, что не для всех Ким был хлебосольным и радушным. И принимались в его доме лишь те, кого хозяин считал нужными людьми.
Полковник милиции Миркузий Мирвалиевич Султанов был ему нужен. И не обязательно иметь семь пядей во лбу, чтобы разобраться в этом с ходу. Связывали их давние отношения, построенные на вечном коммерческом принципе «ты – мне, я – тебе». Поскольку же «урток полковник» коммерсантом не являлся, то отношения его с Виталием явно имели криминальную подоплеку И подпадали под добрый десяток самых строгих статей Уголовного кодекса.
– Грык-ик!.. Ну теперь и о делах можно поговорить, – громко отрыгнув, произнес полковник.
– Слушаю вас, – склонил голову кореец.
– Обижаешь ты людей, Виталик. Жалобы на тебя поступать начали.
– В письменном виде? – с едва заметной издевкой поинтересовался Ким.
– Только этого не хватало! Нет, слава Аллаху, пока только в устном. Да и то – от нашихлюдей . Но это тоже нехорошо. Своих обижать нельзя. Ты знаешь об этом лучше, меня.
– Миркузий Мирвалиевич, вы бы сказали сразу, в чем моя вина. А то все вокруг да около. Не пойму я вас.
– Сейчас поймешь. Сколько товара отправил с апреля по июнь?
– Вы же сами знаете! – удивился Виталий.
– Знаю. Потому и приехал к тебе на Куйлюк Отдаленный микрорайон в Ташкенте, заселенный в основном представителями корейской диаспоры.

. Общая сумма не бьет.
– Да? – тихо спросил Ким. – И намного?
Виталий был далеко не глуп. Даже копейка от реализованных за пределы Узбекистана анаши и опиумного мака была на строгом учете. Ошибиться он не мог. Каждый – от мальчика, работающего на плантации в горах, до самого Султанова – получает свою долю. Значит, полковнику показалось мало. Приехал за добавкой.
– Много не много – это как посмотреть, – уклончиво ответил Миркузий Мирвалиевич. – Ты не представляешь себе, как трудно мы живем! Вот через месяц свадьбу дочери делать надо. А где деньги брать? Сам знаешь наши обычаи – калым-малым, гости-кости… Ох как тяжело! А тут еще ты со своей ошибкой в расчетах.
– Так сколько недосчитались? – Внешне Виталий был абсолютно спокоен, хотя внутри у него бушевал пожар справедливого негодования. Этот жирный боров совсем совесть потерял!
– Вах, уважаемый! – возвел руки к небу полковник. – Шесть тысяч недостача… – сказал неуверенно. – Нет, шесть с половиной! – добавил уже более твердо и остался собой доволен.
Спорить с Султановым – себе навредить. И навредить можно капитально. А это в планы Кима не входило.
– Шесть с половиной… – словно эхо повторил за полковником Виталий. – Немалые деньги. Но беда поправима…
– Вах! Молодец! – темпераментно воскликнул полковник.
– Правда… – Ким выдержал небольшую паузу.
– Что? – замер Миркузий Мирвалиевич.
– Правда, я располагаю только тремя тысячами.
– Ва-а-ах…
– Ну нету больше! – почти выкрикнул Ким, и это должно было означать, что он говорит чистейшую правду.
– Плохо, уважаемый, – укорил его полковник. – Добрый я человек. Мягкий. А ты моей добротой пользуешься. Плохо. Ну давай хоть три!
Стоит ли говорить о том, что эти три тысячи рублей были у Виталика не последними?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41