В повести «Новая Атлантида» Бэкон изложил проект утопического научного общества под названием «Дом Соломона», где много внимания уделялось планированию и организации человеческого общества. Гоббс продолжил его изыскания, развив теорию механического детерминизма, или причинной обусловленности воли.
пришлось бы многое уточнять, доведись ему обсуждать твое наделенное властью положение и твое место наверху власти в нашем маленьком мирке…
Настроение у Кидда сразу улучшилось. До настоящего времени им предоставлялось не так уж много возможностей возобновить те их давнишние разговоры, которые так помогали когда-то скоротать вахту.
– Если у тебя нет власти, разве можно позволить ложной свободе править в полном бедламе? – развивая мысль друга и чуть улыбаясь, откликнулся Кидд.
– Именно так. Однако мистер Пик выдвигает очень интересную мысль, в которой он рассматривает сосуществование свободной воли с правилами и уставами. Мне придется вывести этого джентльмена из его заблуждения, вызванного откровенно абсурдными взглядами, – Ренци устремил взгляд в морскую даль.
Кидд замер на месте. Со дна его души поднялась горечь и подступила к сердцу. Ренци остановился и озабоченно спросил:
– Что случилось, друг? Ты не…
– Ничего! – огрызнулся Кидд, но так и остался стоять на месте.
– Может, мне…
– Тебя ждет преподобный Пик, ступай поговори с ним, если это доставляет тебе удовольствие! – огрызнулся Томас.
Ренци мягко ответил:
– Тебя, наверное, что-то мучает. Ты оказал бы мне уважение, мой друг, если бы все рассказал мне.
Трудно было подобрать менее удобное время и место для подобного разговора. Кидд огляделся по сторонам. Они находились в одиночестве. Он бросил взгляд через все шканцы на рулевых возле штурвала, уловил ответный взгляд квартирмейстера и движением подзорной трубы указал на лестницу, ведущую на ют. Вахтенный понимающе кивнул, тогда Кидд вместе с Ренци направился наверх на небольшую палубу, самую удаленную часть палубы на корме. Это место не считалось удобным, над ним нависала передвижная рея бизань-мачты, висевшая чуть ли не над головой, а порой тут было довольно тесно из-за суеты вокруг сигнальных ящиков на гакаборте. Но сейчас они были здесь вдвоем. Кидд уставился на кильватерную волну, оставляемую кораблем; белая клочковатая пена, выбивавшаяся из-под кормы, растворялась вдали. Мысли Тома были сумрачны и смутны. Он не знал, с чего начать.
– Николас! Как мне признаться в этом? Вот я, офицер. Королевский офицер! Как часто и как много я мечтал об этом! И вот, все как-то не так…
Ренци терпеливо ждал, глядя на кильватерную струю. Кидд слабым и неровным голосом продолжал:
– Понимаешь, я не чувствую себя офицером. Я как будто играю некую роль, переодевшись в другое платье, как актер.
Тревога, неудовлетворенность овладели им с новой силой, Кидд говорил, захлебываясь от эмоций:
– Я знаком с наукой кораблевождения, знаю приказы и уставы, но… Николас, посмотри на меня! Когда офицеры беседуют друг с другом, они разговаривают со сквайром, с мелкопоместным дворянином – их отец лорд, родовитая семья. Они беседуют об охоте верхом с гончими собаками, посещают графа из Лондона, обсуждают последние светские сплетни… – тут его голос стал более хриплым. – А мне только стоит открыть рот, как все видят во мне неотесанную деревенщину.
Ренци пробормотал что-то ободряющее. Однако его утешение, как ни странно, оказало на Кидда противоположное воздействие; чувство неудовлетворенности овладело им с новой силой.
– Для тебя все легко и просто. Ты родился в дворянской семье и всю жизнь провел в этом обществе, – с горечью произнес он. – Вот почему ты можешь спокойно рассуждать о лошадях, поместьях и политике наравне с такими же, как и ты. А думал ли ты о том, каково мне все это? Я сижу там, словно кот на сковородке, слушаю всю эту тарабарщину и чувствую себя совершенно чужим…
Подошедший плотник прервал их разговор, Кидд рассеянно выслушал его доклад. Двадцать два дюйма воды в трюме: если он оставит все как есть, тогда ночной вахте придется немало повозиться, собирая и опуская большой насос на цепи, и, конечно, все будет сопровождаться ужасным лязгом и скрежетом, что не даст выспаться подвахтенным внизу. Ему надо что-то предпринять до того, как он сдаст вахту.
Ренци спокойно говорил ему:
– Том, взвесь все хорошенько. Всем нам приходилось учиться вежливости и учтивым манерам, тому, что нужно знать джентльмену. Просто мы занимались гораздо дольше, чем ты. Понимаешь? Ты всему научишься, только потерпи немного, и тогда…
– Черт побери! – не удержался Кидд. – Ты принимаешь меня за дрессированную обезьянку? Научиться самым разнообразным штучкам и показывать их в компании? Неужели именно так становятся джентльменом?
Лицо Ренци окаменело.
– Ты становишься невыносимым, мой друг, – мягко заметил он.
– А я устал от твоих въедливых намеков. Какой ты друг, если все, что ты можешь сказать, это…
Ренци развернулся и пошел прочь.
– Николас! Я не то имел в виду, говоря…
Ренци остановился, Кидд схватил его за плечо. Сначала Ренци застыл на месте, потом неспеша повернулся, скрестил руки на груди и отстраненно взглянул на него.
– Я очень много размышлял, Николас. Одним словом, думал о том, кто я, – Кидд вздернул подбородок. – До сих пор я чрезвычайно гордился тем, что я военный. Жизнь мне казалась простой и ясной. Я шагал по жизни, словно по палубе. Но теперь я растерялся и растерял всех моих друзей.
– Как прикажешь тебя понимать, Том, ты жалеешь, что стал офицером?
Кидд молча смотрел вдаль, наступила долгая и томительная пауза.
– Николас, можешь считать, что во мне говорит чувство собственного достоинства или упрямство… конечно, я никогда не буду больше матросом, и нечего жалеть об этом. Офицер занимает совсем иное положение в обществе, он продвигается по службе. Хотя офицеры-джентльмены надсмехаются над жалким пьяницей за его спиной, он напивается в стельку, потому что не знает, о чем говорить, пока те веселятся на берегу. Уж лучше быть сливками на дерьме, чем дерьмом на сливках, черт побери.
Ренци поморщился:
– Потом ты, возможно, пожалеешь, что отказался от своего счастья.
– Разве я сказал, что отказался? Я просто не знаю, что делать, вот и все.
Ренци вежливо откашлялся.
– У меня нет ни малейшего желания обвинять тебя в этом, дорогой друг, но я по-прежнему считаю, что перед тобой только один-единственный путь, от которого ты, кажется, собираешься отказаться. Пока это все будет тянуться, ты должен стараться проявлять свои лучшие качества, чтобы походить во всем на джентльмена – внешностью, речью, делом. Тогда и только тогда ты займешь подобающее тебе место в обществе.
Несмотря на угрюмое молчание Кидда, Ренци все-таки выудил у него ответ.
– Я подумаю об этом.
Больше ему ничего не удалось добиться от Кидда.
Конвой двигался на север, туда, где холодное Лабрадорское течение, которое возникало в ледяных водах около полюса, встречалось с Гольфстримом. Там возникали туманы – кошмар мореплавателей. До конца плавания оставались считанные дни. Чтобы добраться до желанной гавани, предстояло пройти мимо мелей Больших банок громадного залива Святого Лаврентия и обогнуть мыс Гонок.
Часть судов, плывущая до Галифакса, отделилась от конвоя, и теперь в его составе находились в основном небольшие суда, которые везли снаряжение и припасы для трескового промысла, да еще несколько больших судов, направляющихся в Сент-Джон и затем в Соединенные Штаты. После полутора месяцев плавания Кидду, узнававшему любое судно по его очертаниям, было даже как-то непривычно не видеть многих знакомых силуэтов.
В последние дни ветер стих, волнение на море спало. Море, недавно оживленное пенистыми изломами невысоких волн, успокоилось. Судно тихо ползло вперед по серой водяной глади, волны уже не бились, а еле слышно плескались. Корабль вошел в зону экваториального штиля, однако было ощущение, что судно двигалось, словно увлекаемое дыханием океана.
Неожиданно раздался крик дозорного с марса гротмачты:
– Корабль! Впереди по курсу корабль. К северу!
На палубе возникло легкое оживление. Еще слишком еще рано было ожидать появления шлюпов или канонерок из Сент-Джона, однако одинокий парус своим дерзким видом невольно возбуждал подозрение, что судно военное.
– Срочно известить капитана, мне необходимо видеть его на мостике, – отдал приказ вестовому вахтенный офицер, сейчас им был Адамc. Однако Хоугтон уже поднимался на шканцы, лицо его было суровым и мрачным.
– Буду вам благодарен, мистер Кидд, если вы поднимитесь на марс и доложите о том, что вы там увидите.
Кидд взял у Адамса подзорную трубу и пошел к вантам, чувствуя на себе взгляды всех, кто стоял на палубе. Когда он перелезал через футокс на ванты, его треуголка свалилась на палубу. Ничего, в следующий раз, если он полезет наверх, он не забудет снять ее. Кидд взбирался все выше и выше, пока не добрался до грот-марса, дозорный чуть подвинулся, уступая ему место.
– В какой стороне? – спросил Кидд, переведя дух. Прямо по их курсу на самой линии горизонта виднелось крошечное пятнышко на фоне серого моря. Он поднес к глазу трубу, но на такой высоте даже при спокойном море трудно было удерживать трубу так, чтобы разглядеть что-либо на горизонте. Он прислонился спиной к брам-стеньге, ногами уперся в поперечный салинг и наконец увидел бледное пятно, похожее на пирамиду парусов. Сердце у Кидда подпрыгнуло. Окуляр трубы ушел в сторону, расплывчатое пирамидальное пятнышко на минуту исчезло.
– Что вы видите? – низким голосом рыкнул снизу Хоугтон.
Кидд опять поводил трубой, ничего. Напрягая зрение, он заметил короткие отблески на пятнышке, они становились резче и больше, но из-за качки ему все никак не удавалось разглядеть их. Он уже приготовился спуститься вниз, как вдруг заметил бледный свет солнца, скользнувший вдоль горизонта. Он сделал еще одну попытку.
Им навстречу двигалось нечто яркое и блестящее. Кидд всмотрелся и увидел ледяную пирамиду, сверкающую в солнечных лучах.
– Эй, на палубе! Впереди айсберг!
Неожиданная встреча с айсбергом закончилась для судов конвоя благополучно. К счастью, айсберг вовремя заметили с высоких мачт «Крепкого». Теперь можно было спокойно любоваться его сказочным блеском. Вблизи айсберг не выглядел абсолютно белым, на его поверхности переливались оттенки разных цветов, – бледно-голубые, бледно-зеленые и даже темные пятна. Но более всего поражала его величина. Когда люди выходили наверх, чтобы рассмотреть ледяного гиганта, гостя с далекого севера, всюду на палубах воцарялась благоговейная тишина.
Ветер совсем стих, и среди полусонного бормотания морской зыби было слышно, как тяжело и жалобно скрипел корабль. Пока Хоугтон нервно ходил взад и вперед по юту, Кидд заметил, что одно из самых больших судов конвоя слишком удалилось в подветренную сторону. Как и у других судов, его паруса бессильно повисли на реях, но почему-то не был поднят ни один парус ни на фок-мачте, ни на бушприте.
– Странно, – поделился он со штурманом.
Вдруг на фале, прикрепленном к нок-рее бизань-мачты, взвились сигнальные флаги и, не раздуваемые ветром, безжизненно поникли. На «Крепком» никак не могли разобрать, что означал поднятый сигнал, хотя на палубе судна отмечалось какое-то движение.
– Черт побери того растяпу! – выругался Хоугтон.
На самом фрегате, который еле-еле двигался, ничего не могли сделать для того, чтобы подойти ближе и выяснить, что там происходит.
– Согласен с вами, – ответил штурман, поглядывая на подкрадывавшийся густой и плотный туман.
Он вздымался и клубился над морской гладью, пока в конце концов его молочная пелена не поглотила удаленное судно.
Из-за белой стены вдруг послышались глухие звуки двух пушечных выстрелов. Сигнальные флаги и выстрелы – все вместе, несомненно, представляло собой сигнал бедствия.
Хоугтон застыл на месте, все взоры невольно были устремлены на него. Никто на «Крепком» не оставался равнодушным к беде, постигшей торговое судно.
– Баркас на воду, распорядитесь, мистер Пирс, – отдал приказ капитан, на мгновение задумался, потом произнес: – Десять человек под началом боцманмата, прибавить к ним еще двух помощников плотника. Да, и не забудьте также хирурга. – Капитан оглядел палубу и поймал взгляд Кидда.– Отправляйтесь туда, мистер Кидд, и выясните, что там случилось. Если есть опасность, что судно тонет, и наши люди смогут спасти его, то действуйте. В противном случае скажите его владельцу в самых крепких выражениях, что с королевским фрегатом нельзя забавляться подобным образом.
Кидд очень хорошо понимал, почему выбор пал именно на него. Если он потеряется в тумане, то, как самый младший офицер, он представляет наименее чувствительную потерю.
Когда баркас повис на нокталях, Хоугтон вдруг добавил:
– Возьмите с собой оружие, мистер Кидд.
На некоторых судах перевозились каторжники для строительства укреплений в Сент-Джоне, и встреча с ними могла быть опасной.
Кидд зашел к себе в каюту, достал шпагу – необходимую принадлежность морского офицера, символ его власти в том случае, когда офицер поднимался на борт чужого корабля. Коул помог застегнуть перевязь и крючок с темляком и ножнами.
– Ничего страшного. Торговец заблудился, – пошутил Том, видя серьезное выражение лица Коула.
Выйдя на палубу, Кидд велел Роусону взять лодочный компас. Матросы спускались в баркас, потом сообща спустили туда ящик с оружием. Ставить мачту и паруса в безветренную погоду было бессмысленно. Вскоре вернулся Роусон с маленьким деревянным ящичком, в котором на шарнирной подвеске покоился четырехдюймовый компас. Кидд определил пеленг – угол между направлением, в котором виднелось незадачливое судно, и направлением, указываемым компасом, – потом осторожно передал ящичек вниз. Затем в лодку спустился Роусон с висящим на боку мичманским кортиком, а следом за ним и сам Кидд.
– Держите румпель, – сказал Роусону Кидд, усаживаясь на сложенные на корме паруса. Напротив него примостился хирург.
– Мистер Пибис почему вы не захватили с собой никаких лекарств?
– Да? А вам известно, что я должен буду лечить? Я попытался уговорить наших бравых служак погрузить всю мою аптеку целиком, однако…
– Прошу вас, мистер Кидд, не теряйте время попусту, – донесся с борта фрегата голос Хоугтона.
– Есть, сэр, – отчеканил Кидд. – Отчаливаем! – бросил он Роусону.
– Оттолкнись, – скомандовал Роусон. – Весла готовь. Вместе взялись.
Кидд спрятал компас в угол на корме баркаса, предварительно удостоверившись, что поблизости нет никакого железа. Возможно, от этого зависела их жизнь.
Люди согнулись над веслами. Грести надо было добрых три мили, однако погода им явно благоприятствовала: море было тихим, а воздух сухим и холодным, хотя в тумане все могло измениться. Кидд видел, как хорошо греб сильными, длинными и плавными взмахами загребной Торн. Его крепкие руки так же хорошо управлялись и с парусами. Сзади него сидел Поулден, Кидд поклялся себе, что сделает из него корабельного старшину.
Роусон стоял, держась за румпель, и глядел вперед.
– Мистер Роусон, – спокойно произнес Кидд, – вы не проверили наш обратный пеленг за последние четверть мили.
Юноша недоуменно обернулся на оставленный позади фрегат и с озадаченным видом снова уставился вперед.
Кидд продолжал тихим голосом:
– Пока мы плывем в выбранном направлении, нам надо регулярно проверять его для того, чтобы, двигаясь назад, мы следовали точно по обратному пеленгу. Если же нет, то…
Услышав в ответ что-то невнятное, Кидд закончил:
– …значит, нас относит в сторону течение с траверза. Тогда, если мы хотим вернуться назад, нам нужно сделать поправку, – и он украдкой бросил взгляд на компас, проверяя их курс.
Белая пелена приближалась, вот она надвинулась, и они внезапно перенеслись из мира с неярким солнцем и бескрайним морем с черными точками кораблей в непроницаемый для глаз белый мир, где почти не было видно солнечного света, который рассеивался в тумане. Людские голоса зазвучали приглушенно, все вокруг стало влажным и скользким. Они медленно двигались сквозь густой клубящийся туман. Кидд то и дело сверял курс, понимая, что только знание обратного пеленга приведет их назад к фрегату. Томас слышал тяжелое дыхание гребцов, на слух оно воспринималось довольно необычно – одновременно и близко, и далеко. Воздух был настолько пропитан парами влаги, что она оседала на его одежде и на рукавах и стекала струйками с полей его шляпы за шиворот.
– Сэр! – Поулден склонил голову набок. – Впереди, кажется, лодка!
– Суши весла! – скомандовал Кидд, и люди сразу перестали грести. – Тихо! Соблюдать тишину!
Матросы замерли на своих местах в напряженном ожидании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
пришлось бы многое уточнять, доведись ему обсуждать твое наделенное властью положение и твое место наверху власти в нашем маленьком мирке…
Настроение у Кидда сразу улучшилось. До настоящего времени им предоставлялось не так уж много возможностей возобновить те их давнишние разговоры, которые так помогали когда-то скоротать вахту.
– Если у тебя нет власти, разве можно позволить ложной свободе править в полном бедламе? – развивая мысль друга и чуть улыбаясь, откликнулся Кидд.
– Именно так. Однако мистер Пик выдвигает очень интересную мысль, в которой он рассматривает сосуществование свободной воли с правилами и уставами. Мне придется вывести этого джентльмена из его заблуждения, вызванного откровенно абсурдными взглядами, – Ренци устремил взгляд в морскую даль.
Кидд замер на месте. Со дна его души поднялась горечь и подступила к сердцу. Ренци остановился и озабоченно спросил:
– Что случилось, друг? Ты не…
– Ничего! – огрызнулся Кидд, но так и остался стоять на месте.
– Может, мне…
– Тебя ждет преподобный Пик, ступай поговори с ним, если это доставляет тебе удовольствие! – огрызнулся Томас.
Ренци мягко ответил:
– Тебя, наверное, что-то мучает. Ты оказал бы мне уважение, мой друг, если бы все рассказал мне.
Трудно было подобрать менее удобное время и место для подобного разговора. Кидд огляделся по сторонам. Они находились в одиночестве. Он бросил взгляд через все шканцы на рулевых возле штурвала, уловил ответный взгляд квартирмейстера и движением подзорной трубы указал на лестницу, ведущую на ют. Вахтенный понимающе кивнул, тогда Кидд вместе с Ренци направился наверх на небольшую палубу, самую удаленную часть палубы на корме. Это место не считалось удобным, над ним нависала передвижная рея бизань-мачты, висевшая чуть ли не над головой, а порой тут было довольно тесно из-за суеты вокруг сигнальных ящиков на гакаборте. Но сейчас они были здесь вдвоем. Кидд уставился на кильватерную волну, оставляемую кораблем; белая клочковатая пена, выбивавшаяся из-под кормы, растворялась вдали. Мысли Тома были сумрачны и смутны. Он не знал, с чего начать.
– Николас! Как мне признаться в этом? Вот я, офицер. Королевский офицер! Как часто и как много я мечтал об этом! И вот, все как-то не так…
Ренци терпеливо ждал, глядя на кильватерную струю. Кидд слабым и неровным голосом продолжал:
– Понимаешь, я не чувствую себя офицером. Я как будто играю некую роль, переодевшись в другое платье, как актер.
Тревога, неудовлетворенность овладели им с новой силой, Кидд говорил, захлебываясь от эмоций:
– Я знаком с наукой кораблевождения, знаю приказы и уставы, но… Николас, посмотри на меня! Когда офицеры беседуют друг с другом, они разговаривают со сквайром, с мелкопоместным дворянином – их отец лорд, родовитая семья. Они беседуют об охоте верхом с гончими собаками, посещают графа из Лондона, обсуждают последние светские сплетни… – тут его голос стал более хриплым. – А мне только стоит открыть рот, как все видят во мне неотесанную деревенщину.
Ренци пробормотал что-то ободряющее. Однако его утешение, как ни странно, оказало на Кидда противоположное воздействие; чувство неудовлетворенности овладело им с новой силой.
– Для тебя все легко и просто. Ты родился в дворянской семье и всю жизнь провел в этом обществе, – с горечью произнес он. – Вот почему ты можешь спокойно рассуждать о лошадях, поместьях и политике наравне с такими же, как и ты. А думал ли ты о том, каково мне все это? Я сижу там, словно кот на сковородке, слушаю всю эту тарабарщину и чувствую себя совершенно чужим…
Подошедший плотник прервал их разговор, Кидд рассеянно выслушал его доклад. Двадцать два дюйма воды в трюме: если он оставит все как есть, тогда ночной вахте придется немало повозиться, собирая и опуская большой насос на цепи, и, конечно, все будет сопровождаться ужасным лязгом и скрежетом, что не даст выспаться подвахтенным внизу. Ему надо что-то предпринять до того, как он сдаст вахту.
Ренци спокойно говорил ему:
– Том, взвесь все хорошенько. Всем нам приходилось учиться вежливости и учтивым манерам, тому, что нужно знать джентльмену. Просто мы занимались гораздо дольше, чем ты. Понимаешь? Ты всему научишься, только потерпи немного, и тогда…
– Черт побери! – не удержался Кидд. – Ты принимаешь меня за дрессированную обезьянку? Научиться самым разнообразным штучкам и показывать их в компании? Неужели именно так становятся джентльменом?
Лицо Ренци окаменело.
– Ты становишься невыносимым, мой друг, – мягко заметил он.
– А я устал от твоих въедливых намеков. Какой ты друг, если все, что ты можешь сказать, это…
Ренци развернулся и пошел прочь.
– Николас! Я не то имел в виду, говоря…
Ренци остановился, Кидд схватил его за плечо. Сначала Ренци застыл на месте, потом неспеша повернулся, скрестил руки на груди и отстраненно взглянул на него.
– Я очень много размышлял, Николас. Одним словом, думал о том, кто я, – Кидд вздернул подбородок. – До сих пор я чрезвычайно гордился тем, что я военный. Жизнь мне казалась простой и ясной. Я шагал по жизни, словно по палубе. Но теперь я растерялся и растерял всех моих друзей.
– Как прикажешь тебя понимать, Том, ты жалеешь, что стал офицером?
Кидд молча смотрел вдаль, наступила долгая и томительная пауза.
– Николас, можешь считать, что во мне говорит чувство собственного достоинства или упрямство… конечно, я никогда не буду больше матросом, и нечего жалеть об этом. Офицер занимает совсем иное положение в обществе, он продвигается по службе. Хотя офицеры-джентльмены надсмехаются над жалким пьяницей за его спиной, он напивается в стельку, потому что не знает, о чем говорить, пока те веселятся на берегу. Уж лучше быть сливками на дерьме, чем дерьмом на сливках, черт побери.
Ренци поморщился:
– Потом ты, возможно, пожалеешь, что отказался от своего счастья.
– Разве я сказал, что отказался? Я просто не знаю, что делать, вот и все.
Ренци вежливо откашлялся.
– У меня нет ни малейшего желания обвинять тебя в этом, дорогой друг, но я по-прежнему считаю, что перед тобой только один-единственный путь, от которого ты, кажется, собираешься отказаться. Пока это все будет тянуться, ты должен стараться проявлять свои лучшие качества, чтобы походить во всем на джентльмена – внешностью, речью, делом. Тогда и только тогда ты займешь подобающее тебе место в обществе.
Несмотря на угрюмое молчание Кидда, Ренци все-таки выудил у него ответ.
– Я подумаю об этом.
Больше ему ничего не удалось добиться от Кидда.
Конвой двигался на север, туда, где холодное Лабрадорское течение, которое возникало в ледяных водах около полюса, встречалось с Гольфстримом. Там возникали туманы – кошмар мореплавателей. До конца плавания оставались считанные дни. Чтобы добраться до желанной гавани, предстояло пройти мимо мелей Больших банок громадного залива Святого Лаврентия и обогнуть мыс Гонок.
Часть судов, плывущая до Галифакса, отделилась от конвоя, и теперь в его составе находились в основном небольшие суда, которые везли снаряжение и припасы для трескового промысла, да еще несколько больших судов, направляющихся в Сент-Джон и затем в Соединенные Штаты. После полутора месяцев плавания Кидду, узнававшему любое судно по его очертаниям, было даже как-то непривычно не видеть многих знакомых силуэтов.
В последние дни ветер стих, волнение на море спало. Море, недавно оживленное пенистыми изломами невысоких волн, успокоилось. Судно тихо ползло вперед по серой водяной глади, волны уже не бились, а еле слышно плескались. Корабль вошел в зону экваториального штиля, однако было ощущение, что судно двигалось, словно увлекаемое дыханием океана.
Неожиданно раздался крик дозорного с марса гротмачты:
– Корабль! Впереди по курсу корабль. К северу!
На палубе возникло легкое оживление. Еще слишком еще рано было ожидать появления шлюпов или канонерок из Сент-Джона, однако одинокий парус своим дерзким видом невольно возбуждал подозрение, что судно военное.
– Срочно известить капитана, мне необходимо видеть его на мостике, – отдал приказ вестовому вахтенный офицер, сейчас им был Адамc. Однако Хоугтон уже поднимался на шканцы, лицо его было суровым и мрачным.
– Буду вам благодарен, мистер Кидд, если вы поднимитесь на марс и доложите о том, что вы там увидите.
Кидд взял у Адамса подзорную трубу и пошел к вантам, чувствуя на себе взгляды всех, кто стоял на палубе. Когда он перелезал через футокс на ванты, его треуголка свалилась на палубу. Ничего, в следующий раз, если он полезет наверх, он не забудет снять ее. Кидд взбирался все выше и выше, пока не добрался до грот-марса, дозорный чуть подвинулся, уступая ему место.
– В какой стороне? – спросил Кидд, переведя дух. Прямо по их курсу на самой линии горизонта виднелось крошечное пятнышко на фоне серого моря. Он поднес к глазу трубу, но на такой высоте даже при спокойном море трудно было удерживать трубу так, чтобы разглядеть что-либо на горизонте. Он прислонился спиной к брам-стеньге, ногами уперся в поперечный салинг и наконец увидел бледное пятно, похожее на пирамиду парусов. Сердце у Кидда подпрыгнуло. Окуляр трубы ушел в сторону, расплывчатое пирамидальное пятнышко на минуту исчезло.
– Что вы видите? – низким голосом рыкнул снизу Хоугтон.
Кидд опять поводил трубой, ничего. Напрягая зрение, он заметил короткие отблески на пятнышке, они становились резче и больше, но из-за качки ему все никак не удавалось разглядеть их. Он уже приготовился спуститься вниз, как вдруг заметил бледный свет солнца, скользнувший вдоль горизонта. Он сделал еще одну попытку.
Им навстречу двигалось нечто яркое и блестящее. Кидд всмотрелся и увидел ледяную пирамиду, сверкающую в солнечных лучах.
– Эй, на палубе! Впереди айсберг!
Неожиданная встреча с айсбергом закончилась для судов конвоя благополучно. К счастью, айсберг вовремя заметили с высоких мачт «Крепкого». Теперь можно было спокойно любоваться его сказочным блеском. Вблизи айсберг не выглядел абсолютно белым, на его поверхности переливались оттенки разных цветов, – бледно-голубые, бледно-зеленые и даже темные пятна. Но более всего поражала его величина. Когда люди выходили наверх, чтобы рассмотреть ледяного гиганта, гостя с далекого севера, всюду на палубах воцарялась благоговейная тишина.
Ветер совсем стих, и среди полусонного бормотания морской зыби было слышно, как тяжело и жалобно скрипел корабль. Пока Хоугтон нервно ходил взад и вперед по юту, Кидд заметил, что одно из самых больших судов конвоя слишком удалилось в подветренную сторону. Как и у других судов, его паруса бессильно повисли на реях, но почему-то не был поднят ни один парус ни на фок-мачте, ни на бушприте.
– Странно, – поделился он со штурманом.
Вдруг на фале, прикрепленном к нок-рее бизань-мачты, взвились сигнальные флаги и, не раздуваемые ветром, безжизненно поникли. На «Крепком» никак не могли разобрать, что означал поднятый сигнал, хотя на палубе судна отмечалось какое-то движение.
– Черт побери того растяпу! – выругался Хоугтон.
На самом фрегате, который еле-еле двигался, ничего не могли сделать для того, чтобы подойти ближе и выяснить, что там происходит.
– Согласен с вами, – ответил штурман, поглядывая на подкрадывавшийся густой и плотный туман.
Он вздымался и клубился над морской гладью, пока в конце концов его молочная пелена не поглотила удаленное судно.
Из-за белой стены вдруг послышались глухие звуки двух пушечных выстрелов. Сигнальные флаги и выстрелы – все вместе, несомненно, представляло собой сигнал бедствия.
Хоугтон застыл на месте, все взоры невольно были устремлены на него. Никто на «Крепком» не оставался равнодушным к беде, постигшей торговое судно.
– Баркас на воду, распорядитесь, мистер Пирс, – отдал приказ капитан, на мгновение задумался, потом произнес: – Десять человек под началом боцманмата, прибавить к ним еще двух помощников плотника. Да, и не забудьте также хирурга. – Капитан оглядел палубу и поймал взгляд Кидда.– Отправляйтесь туда, мистер Кидд, и выясните, что там случилось. Если есть опасность, что судно тонет, и наши люди смогут спасти его, то действуйте. В противном случае скажите его владельцу в самых крепких выражениях, что с королевским фрегатом нельзя забавляться подобным образом.
Кидд очень хорошо понимал, почему выбор пал именно на него. Если он потеряется в тумане, то, как самый младший офицер, он представляет наименее чувствительную потерю.
Когда баркас повис на нокталях, Хоугтон вдруг добавил:
– Возьмите с собой оружие, мистер Кидд.
На некоторых судах перевозились каторжники для строительства укреплений в Сент-Джоне, и встреча с ними могла быть опасной.
Кидд зашел к себе в каюту, достал шпагу – необходимую принадлежность морского офицера, символ его власти в том случае, когда офицер поднимался на борт чужого корабля. Коул помог застегнуть перевязь и крючок с темляком и ножнами.
– Ничего страшного. Торговец заблудился, – пошутил Том, видя серьезное выражение лица Коула.
Выйдя на палубу, Кидд велел Роусону взять лодочный компас. Матросы спускались в баркас, потом сообща спустили туда ящик с оружием. Ставить мачту и паруса в безветренную погоду было бессмысленно. Вскоре вернулся Роусон с маленьким деревянным ящичком, в котором на шарнирной подвеске покоился четырехдюймовый компас. Кидд определил пеленг – угол между направлением, в котором виднелось незадачливое судно, и направлением, указываемым компасом, – потом осторожно передал ящичек вниз. Затем в лодку спустился Роусон с висящим на боку мичманским кортиком, а следом за ним и сам Кидд.
– Держите румпель, – сказал Роусону Кидд, усаживаясь на сложенные на корме паруса. Напротив него примостился хирург.
– Мистер Пибис почему вы не захватили с собой никаких лекарств?
– Да? А вам известно, что я должен буду лечить? Я попытался уговорить наших бравых служак погрузить всю мою аптеку целиком, однако…
– Прошу вас, мистер Кидд, не теряйте время попусту, – донесся с борта фрегата голос Хоугтона.
– Есть, сэр, – отчеканил Кидд. – Отчаливаем! – бросил он Роусону.
– Оттолкнись, – скомандовал Роусон. – Весла готовь. Вместе взялись.
Кидд спрятал компас в угол на корме баркаса, предварительно удостоверившись, что поблизости нет никакого железа. Возможно, от этого зависела их жизнь.
Люди согнулись над веслами. Грести надо было добрых три мили, однако погода им явно благоприятствовала: море было тихим, а воздух сухим и холодным, хотя в тумане все могло измениться. Кидд видел, как хорошо греб сильными, длинными и плавными взмахами загребной Торн. Его крепкие руки так же хорошо управлялись и с парусами. Сзади него сидел Поулден, Кидд поклялся себе, что сделает из него корабельного старшину.
Роусон стоял, держась за румпель, и глядел вперед.
– Мистер Роусон, – спокойно произнес Кидд, – вы не проверили наш обратный пеленг за последние четверть мили.
Юноша недоуменно обернулся на оставленный позади фрегат и с озадаченным видом снова уставился вперед.
Кидд продолжал тихим голосом:
– Пока мы плывем в выбранном направлении, нам надо регулярно проверять его для того, чтобы, двигаясь назад, мы следовали точно по обратному пеленгу. Если же нет, то…
Услышав в ответ что-то невнятное, Кидд закончил:
– …значит, нас относит в сторону течение с траверза. Тогда, если мы хотим вернуться назад, нам нужно сделать поправку, – и он украдкой бросил взгляд на компас, проверяя их курс.
Белая пелена приближалась, вот она надвинулась, и они внезапно перенеслись из мира с неярким солнцем и бескрайним морем с черными точками кораблей в непроницаемый для глаз белый мир, где почти не было видно солнечного света, который рассеивался в тумане. Людские голоса зазвучали приглушенно, все вокруг стало влажным и скользким. Они медленно двигались сквозь густой клубящийся туман. Кидд то и дело сверял курс, понимая, что только знание обратного пеленга приведет их назад к фрегату. Томас слышал тяжелое дыхание гребцов, на слух оно воспринималось довольно необычно – одновременно и близко, и далеко. Воздух был настолько пропитан парами влаги, что она оседала на его одежде и на рукавах и стекала струйками с полей его шляпы за шиворот.
– Сэр! – Поулден склонил голову набок. – Впереди, кажется, лодка!
– Суши весла! – скомандовал Кидд, и люди сразу перестали грести. – Тихо! Соблюдать тишину!
Матросы замерли на своих местах в напряженном ожидании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38