Глава XIII
Юлиан превращается в щеголя
Собственно говоря, это воплощение было обе
щано еще в предыдущей главе. «Должность» героя до такой степени ничтожна
, что он совершенно «затерялся» в истории: никаких значимых событий вокр
уг него не происходит.


Мне выпало жить в Риме. Рожденный в благородном семействе, я был богатым н
аследником, и родители, полагая, что иметь при этом способности мне ни к че
му, участливо и разумно оградили меня от их развития. Моими единственным
и наставниками в юности были некий Салтатор, обучивший меня кое-каким па,
и некий Фикус, чьей обязанностью было наставить, как бескровным образом,
по его выражению, разделаться с мужской головой. Когда я усовершенствова
лся в этих науках, оставалось немногое, в чем могли посодействовать римс
кие умельцы, обряжавшие и украшавшие папу, и, достаточно обеспечив себя п
лодами их искусства, в двадцать лет я сделался законченным и совершенным
щеголем. С этих пор на протяжении сорока пяти лет я только и делал, что пер
еодевался, пел и танцевал, отвешивал поклоны и строил глазки и в шестьдес
ят шесть лет, вспотев после танцев, простыл и умер.
Минос объявил мне, что Элизиума я не заслужил и даже вечного проклятья не
достоин, и отправил меня в обратный путь.

Глава XIV
Приключения в монашеском образе
Годы правления Юстиниана II Ц 685 Ц 695 и 705 Ц 711. В м
еждуцарствие трон занимал с 698 г. Тиберий III Апсимар .


Теперь волею судьбы я объявился младшим сыном в одном почтенном семейст
ве и юношей был отдан в школу, однако образование к этому времени пришло в
такой упадок, что сам учитель с грехом пополам составлял предложение на
латыни, а греческого не знал совсем, и, мало преуспев в науках и добродетел
и, я был определен к духовному поприщу и в положенный срок постригся в мон
ахи. Я много лет затворником просидел в келье, и моя жизнь была мне по нрав
у, а нрав я имел угрюмый и весьма склонный презирать весь свет, иначе говор
я, завидовать всем, кому выпала лучшая доля, и по сему случаю не жаловать и
весь род людской. Впрочем, когда надо было, я не гнушался польстить подлей
шей твари, например Ц евнуху Стефану, любимцу императора Юстиниана II, мер
зейшему негодяю, когда-либо рождавшемуся на земле. Я не только написал в е
го честь панегирик, но и в проповедях ставил его всем в пример, благодаря ч
ему совершенно завоевал его доверие и был представлен императору, котор
ого прибрал к рукам теми же средствами, и вскоре расстался с кельей, получ
ив место при дворе. Снискав милость у Юстиниана, я не замедлил толкнуть ег
о на всяческие зверства. Человек я был угрюмый, замкнутый, и счастливые ли
ца были для меня нож острый, отчего всякие забавы и утехи я поносил как мер
зопакостный грех, веселость бичевал за легкомыслие, призывал к строгост
и нравов, а по совести сказать Ц к лицемерию. Злосчастный император во вс
ем слушался меня и гонениями так возмутил народ, что был свергнут и изгна
н.
Я опять замкнулся в своей келье (историки ошибочно утверждают, что меня у
били), где и спасся от разъяренной толпы, которую клял на чем свет стоит, и о
ни не давали мне спуску. Пробыв три года в изгнании, Юстиниан переодетым в
ернулся в Константинополь и пришел ко мне. Я поначалу сделал вид, что не уз
наю его, и, не помня добра, собирался показать ему на дверь, но тут мне пришл
а мысль выгадать от его посещения, и, громко кляня короткую память и слепн
ущие глаза, я кинулся ему навстречу и горячо обнял его.
Я задумал выдать его Апсимару, не сомневаясь, что тот щедро оплатит такую
услугу. Я радушно предложил ему пробыть у меня весь вечер, и он согласился
. Придумав какое-то недолгое дело, я отлучился и побежал во дворец доносит
ь на своего гостя. Апсимар тут же отрядил со мной солдат, но то ли мое долго
е отсутствие насторожило Юстиниана, то ли он просто передумал оставатьс
я, только мы уже не застали беглеца, и самые усердные поиски оставили нас н
и с чем.
Упустив добычу, Апсимар разгневался на меня и грозил страшными карами, е
сли я не представлю ему свергнутого монарха. Потушив первую вспышку его
ярости, пустив затем в ход притворство и лесть, я, хоть и с трудом, отвел его
гнев.
Когда Юстиниан вернул себе трон, я, ничтоже сумняшеся, явился поздравить
его с воцарением, но он, видимо, как-то прослышал о моем предательстве и пр
инял меня холодно, а позже без обиняков обвинил в содеянном. Я решительно
все отрицал, поскольку никаких доказательств против меня не было, он же с
тоял на своем, и тогда в проповедях и при всяком удобном случае я стал чест
ить его врагом церкви и всех добрых людей, обзывать неверным, еретиком, ат
еистом, язычником и арианином. Я говорил все это сразу после его возвраще
ния, еще до того, как ужасные свидетельства его бесчеловечности подтверд
или мою правоту.
Мне повезло умереть в тот самый день, когда солдаты, посланные Юстиниано
м против Фракийского Боспора и учинившие там неслыханные зверства, все д
о одного нашли свою смерть. И поскольку каждый из них был препровожден в а
д, Минос утомился судбищем и тем, кто не участвовал в кровавом походе, позв
олил вернуться на землю, если они того пожелают. Я поймал его на слове и, по
вернувшись, потек в обратный путь.

Глава XV
Юлиан превращается в скрипача

Местом моего рождения стал Рим. Моя мать была африканкой; красотой она не
отличалась, но, видимо, за благочестие ее приблизил к себе папа Григорий II
Понтификат
Григория II: 715 Ц 731 гг.
. Своего отца я не знаю, наверное он не представлял из себя ничего осо
бенного, поскольку после смерти папы Григория, по милосердию своему бывш
его добрым другом моей матери, мы впали в крайнюю нищету и были выброшены
на улицу, имея единственной кормилицей мою скрипку, на которой я очень не
дурно играл: я сызмала тянулся к музыке, и благодетель папа за свой счет об
разовал меня. Пропитание скрипка давала самое скудное Ц хорошо, если из
толпы слушающих один-другой усовестятся и бросят монетку оголодавшему
бедняге, что доставил им радость. А иные умники, с часок послушав меня, отх
одили, мотая головами и сетуя, что-де позор терпеть в городе таких бродяг.


По правде говоря, рассчитывай мы только на щедрост
ь моих слушателей, мы скоро протянули бы ноги. Пришлось и матери принятьс
я за свой промысел: я услаждал их слух, а она тем временем опустошала их ка
рманы, да так успешно, что скоро мы обеспечили себе безбедное существова
ние и, будь мы поумнее и побережливее, могли бы, подкопив денег, бросить эт
у опасную и постыдную жизнь, но почему-то удерживаются только трудовые, к
ровные деньги, а деньги даровые, шальные обычно так же легко и безалаберн
о спускаются. Вот и мы тратили деньги, коль скоро они есть, не успев узнать
своих потребностей и желаний; а с большой добычи мы через силу пускались
во все тяжкие и беспутничали без всякой охоты.
Еще долгое время воровской промысел сходил нам с рук, но и на старуху быва
ет проруха, и пришел наш час: бедную мать поймали с поличным и, прихватив м
еня как сообщника, доставили нас к судье.
По счастью, судья был известен всему городу как величайший меломан, он ча
стенько звал меня поиграть и сейчас, видимо, решил выразить свою признат
ельность, тем паче что расплачивался всегда мелочно; как бы то ни было, он
застращал свидетелей и с такой неприязнью выслушал их показания, что они
вынуждены были смолкнуть, а нас с честью отпустили, точнее сказать Ц опр
авдали, потому что отпустили нас только после того, как я немного поиграл
судье на скрипке.
Нам было на руку еще то обстоятельство, что обокрали мы Поэта, и шутник суд
ья всласть повеселился на этот счет. Поэты и музыканты, говорил он, должны
ладить меж собой, поскольку они женаты на сестрах; он объяснил потом, что и
мел в виду муз. Когда же в качестве улики была предъявлена золотая монета,
он разразился хохотом и заявил, что, должно быть, опять настал золотой век
, когда у поэтов в карманах водилось золото, а в золотом веке воров не быва
ет. Он отпустил еще много шуток в этом роде, но я ограничусь теми, что приве
л.
Нечаянная милость, говорят, служит острасткой, но я с этим не согласен, по-
моему, оправдание виноватого делает его самонадеянным, как это было с на
ми: мы смеялись над законом, ни во что не ставили наказание, которого, мы уб
едились, можно избежать даже вопреки прямым уликам. Случившееся с нами м
ы сочли, скорее, острасткой для обвинителя, чем для злоумышленника, и расп
оясались сверх всякой меры.
Вот хотя бы: однажды нас пустили в дом к богатому священнику, и, пока слуги
танцевали под мою музыку, мать ухитрилась стянуть серебряный сосуд; у не
е и в мыслях не было кощунствовать, однако эта весьма большая чаша, оказыв
ается, была из церковного обихода, откуда священник заимствовал ее для п
ирушки с собратьями. Нас тут же обвинили в краже (сосуд нас выдал) и отвели
к тому самому судье, что прежде отнесся к нам с таким добродушием; но тепер
ь он был в другом настроении, и едва священник подал на нас жалобу, как суд
ья, не знавший края ни в доброте, ни в строгости, велел раздеть нас донага и
бичами прогнать по улицам.
Этот приговор был исполнен с превеликой строгостью, священник самоличн
о поощрял палача, наставляя, что-де тот старается нам во благо; но хотя наш
и спины были истерзаны в клочья, горше материных и моих страданий было ос
корбление, учиненное моей скрипке: ее с победным видом несли впереди мен
я, толпа над ней глумилась, выказывая тем свое презрение к искусству, в кот
ором я имел честь подвизаться, к благороднейшему из человеческих дерзан
ий, успехами в котором я чрезвычайно гордился, и поэтому надругательство
над скрипкой причиняло мне такие муки, что ради ее избавления я был готов
отдать хоть всю свою кожу.
Мать недолго прожила после порки; я прозябал в нужде и ничтожестве, покуд
а меня не обласкал молодой сановный римлянин: он ввел меня в свой дом, обра
щался со мной запросто. Пылко преданный музыке, он пожелал обучиться игр
е на скрипке, но, не имея дарования, весьма скромно преуспел в этом искусст
ве! Я, впрочем, расхваливал его потуги, отчего он возлюбил меня безмерно. П
родолжай я и дальше действовать подобным образом, я бы, наверное, сказочн
о нажился на его доброте, но я сам уверил его в превосходстве его музыкаль
ных способностей, и свое умение он уже ставил выше моего искусства, а этог
о я не мог перенести. Однажды мы играли дуэтом, он стал беспардонно врать,
и когда гармония совсем расстроилась, пришлось сделать ему замечание. Вм
есто того чтобы поправиться, он обвинил меня в оплошке Ц будто бы я играю
не в том ключе. Стерпеть такое от собственного ученика выше человеческих
сил; я вспылил, швырнул наземь скрипку и заметил ему, что староват брать у
роки музыки. С такой же горячностью он объявил мне, что не нуждается в поуч
ениях бродячего скрипача. В конце перепалки мы вызвали друг друга на муз
ыкальный турнир. Победа досталась мне, но заплатил я за нее дорогой ценой
Ц я потерял друга: язвительно припомнив, сколько добра он мне сделал, уко
лов позорным наказанием и отчаянным положением, из которого я выбрался б
лагодаря его щедротам, он прогнал меня со двора.
Когда я жил у этого господина, меня кое-кто знал, среди прочих Ц некая Саб
ина, благородная дама, будто бы тонко разбиравшаяся в музыке. Прослышав, ч
то мне отказано от дома, она тут же взяла меня к себе, предоставила отличны
й стол и гардероб. Впрочем, жилось мне у нее не сладко, при чужих людях я был
вынужден сносить ее постоянные замечания Ц тем более досадные, что они
не шли к делу; подозреваю, что своими придирками она приблизила мою смерт
ь, поскольку, обученный ради куска хлеба подавлять раздражение, я не дава
л чувствам выхода и травил себя изнутри, отчего, видимо, и приключилась мо
я болезнь.
Дама, любившая меня вопреки моим недостаткам Ц а может, благодаря им, Ц
тотчас пригласила трех знаменитых врачей. Эти врачи за хорошую мзду в пр
одолжение трех дней приходили семь раз; двое пришли и в восьмой, но им доло
жили, что я только что умер, и, покачав головами, они удалились.
Когда я явился к Миносу, он с улыбкой спросил, не прихватил ли я с собой скр
ипку, и, получив отрицательный ответ, велел отправляться восвояси и благ
одарить судьбу за то, что дьявол не любит музыку.

Глава XVI
История премудрого мужа
Жизнь «премудрого мужа», как и в случае со «щеголем», никак н
е ориентирована во времени. По логике нарастающей хронологии, он вел сво
е вполне бессмысленное существование в VIII в.


Я снова вернулся в Рим, теперь уже совсем в ином качестве. В моем характере
с детства была какая-то важность, я ни разу не улыбнулся, вследствие чего
обо мне составилось мнение как о подающем надежды ребенке: одни прочили
меня в судьи, другие видели во мне будущего епископа. В два года отец подар
ил мне погремушку Ц я с негодованием разнес ее на куски. Добрый родитель,
сам мудрый человек, увидел в этом несомненный признак мудрости и восторж
енно вскричал: Ц Правильно, малыш! Ручаюсь головой, ты далеко пойдешь!
В школе меня не заставить было поиграть с товарищами Ц и не потому, что вс
е время отнимали занятия, к которым я не имел ни склонности, ни способност
ей. Однако мой степенный вид настолько пленил учителя, вообще-то весьма п
роницательного человека, что он сделал меня своим любимчиком и постоянн
о ставил другим в пример, им на зависть, а мне на радость; и хотя они мне зави
довали, но относились ко мне с тем вынужденным уважением, какое обречен о
казывать завистник.
У окружающих я пользовался славой необычайно разумного юноши, добившис
ь ее не без труда: отказ от некоторых развлечений, сопутствующих этому во
зрасту, стоил мне немалых мук, но горделивое любование собственными выду
манными достоинствами отчасти утешало меня.
Так протекала моя жизнь, ничем знаменательным не отмеченная, до двадцати
трех лет, когда, на свое несчастье, я познакомился с молодой неаполитанко
й по имени Ариадна. Ее изумительная красота сразу произвела на меня ошел
омляющее действие, еще усиленное благородством, простотой и любезность
ю ее обращения, и окончательно покорила меня беседа с ней. С прелестной не
принужденностью она обнаружила глубокий и живой ум. Этому прекрасному с
озданию было неполных восемнадцать лет, когда я, на свое несчастье, увиде
л ее у своего близкого приятеля, которому она доводилась родней. Первое в
ремя мы виделись очень часто, и я не успел спохватиться, как был пленен ею;
тем более что и барышне был по душе поклонник, не скупившийся на восторги.

Пробыв три месяца в Риме, Ариадна вернулась в Неаполь, забрав с собой мое с
ердце; при этом в самой сдержанности, к которой обязывает молодую женщин
у безупречная скромность, я видел несомненный признак, что и ее сердечко
неспокойно. После ее отъезда на меня нашла хандра, с которой так же трудно
жить, как трудно от нее избавиться. Напрасно искал я развлечений Ц серье
зных, разумеется, в особенности предпочитая музыку: они еще больше распа
ляли мечты и умножали страдание. Наконец моя страсть разгорелась с такой
силой, что я стал подумывать о ее утолении. Перво-наперво я стороной спра
вился о достатке ее родителей, чего покуда не знал; вообще же я не обольщал
ся на этот счет, хотя в Риме их дочь была безупречно одета. Как выяснилось,
ее состояние превосходило мои прикидки, однако, на взгляд человека благо
разумного и осмотрительного, оно было недостаточно, чтобы оправдать наш
брак. Мудрость и счастье повели яростную борьбу, и, надорвав мне душу, мудр
ость одолела. Я решительно не нашел в себе сил поступиться мудростью, кот
орую так старательно наживал и которую оберегал с такой ревностью. И пот
ому я решил любой ценой побороть свое чувство, и цена, признаюсь, вышла дор
огая.
Я был поглощен этой борьбой (а она потребовала много времени), когда Ариад
на опять приехала в Рим; ее присутствие серьезно угрожало моей мудрости,
которая даже в ее отсутствие с великим трудом удерживала свои позиции. Е
сли верить ее словам, в веселую минуту сказанным здесь, в Элизиуме, то я пр
оизвел на нее такое же впечатление, что и она на меня. И скорее всего, ее нео
жиданное появление вынудило бы мудрость смириться, не надумай та, как уд
овлетворить мою страсть без урона для моей репутации. Надо было сделать
ее тайной любовницей, что в тогдашнем Риме не возбранялось, если связь не
афишировалась и соблюдались приличия, а там пусть хоть весь город знает.

Я ухватился за этот план и употребил для его исполнения все средства и сп
особы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14