– Разве ты не знаешь, Тим, что клясться, да еще самим небом, – тягчайший грех?! Самим Господом сказано: не клянись небом, потому что оно – Престол Всевышнего. Представь, Тим, как далек ты сейчас от этого престола вместе со своими гнусными делишками, отмолить которые так же невозможно, как вычистить до блеска тот котел из преисподней, где черти сварят тебя живьем после твоей неправедной кончины! Или ты надеешься, что я, Черный Пастор, твой капитан, перед смертью отпущу тебе грехи, очистив тебя от них твоей же кровью?
– Брось, Билл, сейчас не время для диспутов на евангельские темы! – оборвал капитана тот самый Джим Льягас, который, по слухам, водил дружбу с колдунами вуду. – Оставь свои нравоучения для жалких купчишек и чванливых испанских кабальеро! Похоже, что мы и вправду заблудились и ходим по кругу: взгляни, вон на том кусте впереди – клок от твоего собственного плаща!
Черный Билли в ответ грязно выругался и проревел нечто нечленораздельное, долженствующее свидетельствовать о крайней степени его негодования.
– Заткнись, чернокожий выродок! – гаркнул он. – Я сам знаю, что мне делать! Подхлестните коней, олухи, а то можно подумать, что вы скачете на мертвых черепахах! Шевелите копытами, скоро мы их догоним, они не могли далеко уйти!
Пастор, конечно, не поверил Абрабанелю. Он был убежден, что зеленоглазая и ее спутники поджидают ювелира в каком-нибудь укромном местечке. Подобная догадка, если бы она оправдалась, несомненно, увеличивала шансы Черного Билли: ведь сбежавшим голландцам негде было взять коней, а, следовательно, французы должны были бы ждать их довольно долго.
Однако по мере того как рассветало, он все больше убеждался в правоте Тима: петляющая в горном лесу тропинка вела вкруговую, и они напрасно потеряли несколько часов, блуждая в темноте и без толку загоняя лошадей.
– Холера меня возьми! Девять тысяч чертей! Будьте вы все прокляты! – зарычал Билли, соскакивая на землю и в бешенстве начиная размахивать клинком направо и налево.
Кони остальных шарахнулись по сторонам. Один из пиратов вылетел из седла и угодил прямо в колючий кустарник, другие сочли за благо отъехать подальше. Несколько минут верный Пастор бушевал, срубая верхушки кустов и лианы саблей, пока ее лезвие не застряло намертво в смолистом стволе какого-то дерева. Билл задохнулся от ярости, со всей силы рванул саблю за эфес и вместе с ней отлетел назад, ударившись башкой об обломок скалы. Отшвырнув зазубренный, изрядно погнутый и совершенно теперь бесполезный клинок, он обхватил руками ближайшее дерево, словно намереваясь выдернуть его с корнем, но в этот момент увидел далеко впереди мелькающие огни костра.
– За мной, ребята, скорее! – взревел Черный Билл и, не разбирая дороги, бросился напрямик сквозь чащу. – Сдавайтесь, сукины дети! Не шевелиться, или я перестреляю вас, как куропаток! – рявкнул он перед тем, как выскочить из кустов прямо к костру. На ходу пират выдернул из-за пояса пару пистолетов и для устрашения пальнул было в воздух, но громко курки щелкнули и… все. В досаде отшвырнув оружие, Черный Пастор раздвинул широкие мокрые листья какого-то растения и гордо выступил на поляну в предвкушении торжества…
Вместо французов вокруг костра расположились отвратительные полуголые создания, вымазанные мелом, кровью и коричневой глиной. В предрассветных сумерках на фоне сереющего неба четко выделялся силуэт плечистого дикаря с диковинной татуировкой на груди. Он был бос и наг, а его одежду составляла только узкая набедренная повязка. Ноги и руки его были унизаны огромными браслетами из резной кости и плетеной соломы. В его косматые седые волосы были вплетены пестрые перья, цветные лоскутки и клочья шерсти. Он слегка раскачивался из стороны в сторону на полусогнутых ногах и, указывая мускулистой рукой на каких-то зверей, подвешенных над костром на длинных палках, выкрикивал приказания на непонятном гортанном языке. Несколько человек копошилось вокруг огня, другие с трудом поворачивали эти деревянные вертела с жарким.
Черный Билл замер, разинув рот. Чего-чего он не повидал в своей грешной жизни, но представшая сейчас его глазам картина заставила содрогнуться даже его: над пламенем живьем поджаривалось несколько юношей-дикарей, связанных по рукам и ногам. У костра плясали два представителя племени. Их узкие юбочки из пальмовых листьев задорно подпрыгивали в такт, обнажая мускулистые бедра и ягодицы. На головах сих плясунов красовались яркие повязки из перьев тукана, запястья и лодыжки украшали повязки из древесных волокон – даже такому дремучему человеку, как Билл, стало понятно, что у людей – праздник. У одного индейца на затылке красовался пучок обезьяньих волос, который при особенно высоком прыжке развевался, как грива какой-нибудь взбесившейся лошади. Оба плясуна вдобавок ко всему еще и умудрялись гундеть в какие-то дудки, из которых в такт их диким прыжкам неслись отвратительные визгливые звуки. В этом танце индейцы демонстрировали чудеса акробатики: по их покрытым потом голым спинам можно было догадаться, что вот так, широким шагом с подскоками, а часто бегом в едином ритме, они проскакали без передышки по меньшей мере пару часов. Черный Билли нервно сглотнул и хотел было удалиться, как вдруг взгляд его упал на странные музыкальные инструменты, в которые дикари дули во всю силу своих легких: хорошенько рассмотрев их в отблесках огромного костра, Пастор почувствовал, что его сейчас вывернет наизнанку. Дудки были сделаны из человеческих костей.
Потрясенный жутким зрелищем, Билл словно застыл. Опомнись он мгновением раньше, он, возможно, успел бы еще сбежать. Но его заметили, и в мгновение ока он был окружен плотным кольцом размалеванных тварей. Привычным движением рванувшись к сабле, рука пирата нащупала лишь пустые ножны…
– Тим, Джим, Пит, Энди! Сюда, черт вас подери!
Однако никто не отозвался. Пираты либо плутали в лесу, либо просто не сочли нужным сопровождать капитана в его последнем броске через заросли и предпочли вернуться в разгромленный Гро-Шуан, чтобы подсобить приятелям в дегустации рома. Черному Пастору оставалось рассчитывать только на собственные силы. Он двинул кулаком в рожу ближайшему людоеду и одновременно пнул ногой в живот другого. Однако индеец оказался проворнее измотанного ночным налетом и бессмысленной четырехчасовой скачкой капитана и схватил его за ногу. Изрыгая проклятия, Билл повалился на землю, и каннибалы, плотно скрутив добычу по рукам и ногам, подхватили его и грубо швырнули под ноги широкоплечему дикарю, отдававшему приказания. Билли заревел, как раненый медведь, и напряг все силы, стараясь разорвать веревки и вскочить на ноги. Но вождь коротко гаркнул что-то по-своему, и на грудь пирата уселся жирный лоснящийся от пота дикарь со множеством жестких косичек, в которые были вплетены крылья каких-то насекомых.
– Дьяволовы отродья, мерзкие хари, свиные рыла, чтоб вам провалиться! – задыхаясь от злобы и бессильного бешенства, бормотал Черный Билл. – На кой зюйд-вест я вам сдался, ели бы себе своих молоденьких сородичей, вон их у вас сколько поджаривается… Проклятая французская сучка, а ведь все из-за тебя! Ну погоди, ты у меня еще попляшешь!..
Впрочем, так Пастор бранился скорее по привычке: он вполне отдавал себе отчет, что через несколько минут состоится последний ужин в его жизни, и кушать на нем будут его самого. Потом его посетила другая мысль: «А, может, мне и на руку эти недопеченные мальчишки?! Эти твари сейчас их слопают, наедятся, а меня оставят на следующую трапезу…» Билли даже начал озираться по сторонам в надежде увидеть какой-нибудь предмет, об который в случае чего удалось бы перетереть веревки и освободиться. Но тут произошло нечто уж вовсе непредвиденное: вождь обернулся к индейцам, поворачивавшим вертела, к которым были привязаны юноши, и опять что-то прокаркал на своем гадком наречии. Дикари засуетились и один за другим начали снимать шесты с рогатин, на которых те были укреплены. Через несколько минут все шестеро молодых людей, измученные, с обожженной кожей и опаленными волосами, предстали перед вождем. Кто-то подал ему острый каменный, загнутый, как змеиный зуб, нож с рукоятью в форме какого-то божка со змеиным языком, и вождь поочередно коснулся фигурным лезвием груди каждого юноши. Затем он обратился к ним с речью, в которой Биллу почудилось какое-то дикое торжество и угроза, хотя он не понимал ни слова.
Если бы Черный Пастор был знаком с наречием племени, в лапы которого так неразумно угодил, то смысл слов вождя его бы не обрадовал: – Дети мои! – говорил тот. – Вы достойно прошли обряд посвящения. С этого дня вы уже не юноши – вы взрослые мужчины, воины и полноправные члены племени. С этого дня вы будете иметь равную долю добычи в каждом военном набеге и на каждой охоте. С этого дня вы получите собственное оружие и право иметь столько жен, сколько захотите и сможете прокормить.
Именно обрядом инициации, а совсем не намерением дикарей съесть молодых соплеменников, объяснялось то мучительное испытание, которому только что подверглись молодые люди. Людоед, подававший вождю ритуальный нож с рукоятью в виде головы дракона, вынес на поляну шесть копий, разукрашенных лентами и перьями, и шесть великолепных луков с туго натянутой тетивой. Следом еще два индейца несли колчаны со стрелами.
А вождь продолжал:
– Дети мои! Ваше посвящение отмечено добрым знаком – само небо послало в наши руки белого чужеземца, который станет первым убитым вами врагом. Сейчас его привяжут к дереву, вы возьмете свои луки и поочередно выстрелите в него. Затем вы сможете взять его сердце и печень и, поделив между собой, съесть их, чтобы к вам перешли сила и коварство белых людей. Еще ни одному человеку из нашего племени не удавалось убить и съесть белокожего врага в день своего посвящения. Будьте же достойны того жребия, который указывает вам само небо, – будьте лучшими воинами нашего племени, победителями белых, которые так безжалостно истребили и истребляют наш народ!
В следующий момент два индейца резко подхватили Черного Билла и потащили к ближайшему дереву…

Глава 5
Рыцарь ниоткуда

Лондон. Вестминстер. 1581 год .

Мужчина лет двадцати восьми, в плаще, с длинной шпагой, прицепленной у бедра, что есть силы гнал коня прямо к утопавшему в снегу огромному красному дворцу. Он резко осадил взмыленное животное перед самыми Холбейнскими воротами Вестминстерского дворца – зимнего прибежища королевы Англии и ее двора.
Рождество в этом году выпало на редкость слякотным, и, спасаясь от промозглой сырости и холода, ему пришлось пожертвовать на одежду, достойную дворянина, большую часть своего жалованья. И теперь удивительно смуглую кожу и яркие, как зеркала, голубые глаза капитана выгодно подчеркивал роскошный плащ из красного бархата. Мужчина легко соскочил с коня и повел его в поводу к конюшням. Вдруг он заметил живописную стайку сверкающих парчой и драгоценностями леди и лордов – почтительно хихикая, смеясь и чертыхаясь, они в тоненьких бальных туфельках и башмачках тщетно пытались перебраться через огромную лужу тающего снега, в котором явственно проступали островки грязи и конского навоза. Впереди всех, грациозно поддернув золоченый колокол юбки и вытянув крохотную ножку в огненно-красном чулке и усыпанной бриллиантами туфельке, застыла статная рыжеволосая женщина, чье лицо могло соперничать в белизне с тафтяным воротником ее платья.
Капитан застыл, жадно пожирая глазами саму королеву. Елизавета вдруг подняла голову, и он прочел в ее янтарных глазах, что королева не хочет окунуться в грязь, но и отступать не желает. Дворянин улыбнулся и сорвал с себя плащ, отчего шелковые завязки с треском лопнули у самого его горла. Не отрывая глаз от призрачного лица, он с поклоном разостлал драгоценное полотнище в грязи перед ней. Королева посмотрела на него и поставила ножку на пламенеющую на снегу ткань.
Незнакомец откинул со лба непослушную прядь жестких, как перья ворона, волос и улыбнулся королеве еще раз. В его голубых глазах заплясали демоны. Елизавета тряхнула рыжими, как хвост лисицы, кудрями и хлопнула в ладоши.
– Ах, господа, какая невиданная учтивость! – воскликнула она и рассмеялась. Потом, словно невесомая королева эльфов Титания, перешла по бархату на другую сторону мостовой.
– Как тебя зовут? – спросила она, на секунду застыв и полуобернувшись, выгибая шею, скованную крахмалом и проволокой воротника. Он вдруг почувствовал, как бьется сонная артерия у ее горла, а сама женщина вдруг сделалась похожа на норовистую лошадь.
– Капитан Уолтер Рэли, Ваше Величество.
– Я запомню тебя. Можешь забрать свой плащ. Он еще раз поклонился и ловким движением бродячего акробата сдернул его с земли. Ледяная вода обрызгала ему лицо и забарабанила по мостовой, струями сбегая с потяжелевшей ткани. Он слизнул капельки грязи с губы и с усмешкой оглядел свиту. Леди и джентльмены переглянулись. Что-то неслышно оборвалось в сиреневом воздухе.
Следуя за удаляющейся королевой, леди и джентльменам пришлось утопать в грязи.

Глава 6
Тайный ход

Карибское море. Куба .

На голой каменной стене висело бронзовое распятие. В углу крошечной комнаты, напоминавшей монашескую келью, поместилось узкое ложе, небрежно сколоченное из досок. Напротив, в узком, как бойница, оконце виднелся кусочек серого линялого от зноя неба. На табурете стоял тазик и кувшин для умывания, а над кроватью, в каменной нише, лежала фляга со святой водой и Бревиарий. Дамиан в смятении кружил по замкнутому пространству – восемь шагов туда, восемь обратно – и пытался читать по четкам Розарий.
Однако ум бежал от молитвы. Он никак не хотел входить в привычные рамки и устремляться к вещам, положенным для созерцаний. Половина жизни Дамиана прошла за стенами иезуитского коллежа в Севилье. Впервые за каменные стены Дамиан выбрался спустя десять лет – первый раз год назад вместе с наставником он отправился в миссию на Мартинику, а во второй раз по велению прокуратора отца Жана сплавал в Новую Гвиану – к устью реки Ориноко.
Стены миссии, куда отец Франциск определил Дамиана, были ему незнакомы, но он не мог считать их тюрьмой, хотя по виду и уставу жизни в них они при необходимости с легкостью их заменяли. Любая миссия для члена Общества Иисуса – словно родной дом, в какой бы части света он ни находился. С момента их прибытия на Кубу отец Франциск дал понять, что не одобряет выхода Дамиана за пределы ограды, которая, надо сказать, была на совесть сложена из местного ноздреватого камня и превосходила высотой два человеческих роста.
Дамиан был воспитан Обществом Иисуса в послушании и беспрекословном исполнении приказов, но даже он в таких обстоятельствах затосковал. Отец Франциск постоянно где-то пропадал, трапезу ему приносили прямо сюда, и Дамиану приходилось коротать время лишь в обществе Бревиария да летучих мышей, которые по ночам норовили забраться к нему в келью.
Но гораздо более привычного за время четырехнедельных духовных упражнений одиночества угнетала Дамиана мысль о скором отбытии на Эспаньолу. Пока шли на Кубу, у него еще теплилась надежда, что отец Франциск раздумает брать его с собой, но, попав в эту келью, Дамиан понял, что пути назад нет и отец Франциск не изменит своего решения.
Последний, как убедился Дамиан, и в самом деле, являлся личностью незаурядной. Сойдя в порту Сантьяго-де-Куба в скромной черной рясе, отец Франциск более не возвращался к подобающему его сану платью. На следующий день он неожиданно появился перед Дамианом одетый, как знатный гранд, в атласный черный костюм, шитый серебром. Шею его облегал белый кружевной воротник, а манжеты едва не достигали кончиков пальцев. Его широкополая черная шляпа была украшена пером цапли, заколотым жемчужным аграфом, а черные как смоль кудри тщательно завиты – по испанской моде он не носил парика. На серебряной перевязи висела длинная боевая шпага, рукоять и гарда которой были украшены искусной мавританской чеканкой. Держался отец Франциск в партикулярном платье совершенно естественно, как человек, долгое время вращавшийся при дворе. Но еще более поразился Дамиан, когда отец Франциск самым серьезным образом предупредил его:
– Послушайте меня внимательно, дорогой друг! С этого момента мы с вами меняем облик. Отца Дамиана больше нет, а есть дон Диего Веласкес де Сабанеда, сирота и племянник дона Фернанда Диаса, испанского гранда, владельца богатого энкомиендо Энкомиендо – поместье в колониях, где использовался рабский труд.

неподалеку от Санто-Доминго. Должен вам заметить, что ваш дядя – старый холостяк, давший Пресвятой Деве обет безбрачия. А вот племянник подумывает о женитьбе, и, кстати, у него на примете есть совершенно определенная особа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30