Несколько африканцев с завидным проворством отправились следом – капитан Джон Ивлин и впрямь обладал качествами, незаменимыми в офицере: когда он приказывал, его, не раздумывая, слушались не только непосредственные подчиненные… Сам он, пошарив вокруг, вооружился последним пистолетом, конфискованным у часовых при побеге, и двинулся догонять отряд.
Кроуфорд и Харт уже достигли селения и миновали хижину, где всего полчаса назад Кроуфорд предавался сладостным воспоминаниям в объятиях Лукреции. Им оставалось пересечь только узкую полоску тонущего в предрассветном сумраке пространства, когда наперерез им выскочил старый нгомбо.
– Нет, масса Кройфорд не ходить туда! Духи гневаться и наказывать! Нельзя! Белый масса Кройфорд опасно ходить… – затараторил он.
– Пусти, Калибаново отродье! – отмахнулся Кроуфорд. – Не смей останавливать меня!
Крики с той стороны, где вели неравный бой с призраками французские солдаты, становились все громче, сливаясь в сплошной гул, полный ненависти и страха.
– Нгомбо не пустит масса Кройфорд! – решительно заявил колдун.
– Так останови их! – вне себя от ярости закричал Кроуфорд. – Останови духов, заставь их убираться обратно в свои могилы!!
– Нгомбо не уметь… не мочь… нгомбо знать, как сделать мертвый солдат из зеркала, но нгомбо не мочь отправить духи домой… нгомбо не знать власть над духи зеркала… – вдруг плаксиво и беспомощно запричитал старый негр. Он рухнул на землю и принялся кататься по ней, запустив грязные ногти в остатки жестких седых волос, царапая себе лицо и глухо подвывая.
– Проклятый детёныш Калибана! – только и смог вымолвить Кроуфорд, от неожиданности выронив оружие и тоже опускаясь на траву.
– Что же делать, сэр Фрэнсис?! – В растерянности Харт заметался вокруг, жаждая и опасаясь подойти ближе к краю деревни.
– Молится, – по-прежнему язвительно ответил Кроуфорд, сидя прямо на дорожке и обхватив голову руками. – Молитесь, мой друг, может быть, Господь услышит вас…
* * *
Лукреция, оставшись одна, почувствовала, что не может дольше оставаться в этой хижине. Она вышла на улицу и медленно побрела туда, откуда слышались крики. Она так устала от переживаний этой ночи, что совершенно забыла о страхе, о призраках и охотниках за черепами, которые должны были подстерегать ее на каждом шагу.
Но то, что она увидела, приблизившись к лагерю, заставило ее содрогнуться и издать тот самый пронзительный крик, который услышали Кроуфорд, Уильям и остальные. На тропинке, вцепившись мертвой хваткой самому себе в глотку, стоял Ришери. Странным образом капитан раздвоился, и теперь первый, запрокинув второму голову, сжимал его горло так, что пленник мог с трудом издавать жуткие булькающие звуки. Остановившиеся глаза того Ришери, который держал своего двойника за кадык, горели зловещим ледяным огнем, а лицо казалось темным, как у мавра… У ног обоих Ришери, упершись в землю всеми четырьмя кривыми лапками, стояла собака Кроуфорда. Ее шерсть поднялась дыбом. Злобная уродливая мордочка еще больше исказилась, и она глухо, непрерывно рычала…
Лукреция отшатнулась. Чтобы не смотреть в мертвые дьявольские глаза призрака Ришери, она выхватила черное зеркало и уставилась на свое собственное отражение в нем. Привидение вдруг издало странный рык, похожий то ли на стон, то ли на проклятие, и начало таять в предрассветном тумане… Над блестящей поверхностью мориона заклубился густой пар, но тут же исчез. В ту же минуту первый луч утреннего солнца выглянул из-за затянувших небо туч, в лесу заверещали птицы, и наваждение исчезло…
Глава 12
Безумный день
Карибское море. Эспаньола .
В суматохе битвы с призраками все напрочь забыли об Амбулене. Умчавшись вслед за Кроуфордом, Ивлин и пираты оставили француза без присмотра. Убежище беглых рабов с началом рассвета опустело: кто спал, кто просто покинул стоянку в поисках пищи. Привязанный к дереву Амбулен сидел на земле и размышлял о своей дальнейшей судьбе, которая представлялась ему довольно безрадостной.
Вдруг за спиной послышался слабый, едва уловимый шорох. Амбулен насторожился. Через несколько мгновений обрывки толстой веревки, которой он был примотан к пальме множеством оборотов, упали на землю. Караиб Хуан Эстебано протягивал Амбулену нож и два пистолета. Затем он тихим шепотом отрывисто проговорил:
– Нельзя медлить ни минуты. Вам надо быть в отряде Ришери, а я отправлю весточку кому надо.
«Я тоже», – подумал Амбулен, а вслух спросил:
– А что же с картой?
– Она у женщины.
– А вы? – с плохо скрытым беспокойством спросил француз.
– Я догоню вас по дороге. Мне необходимо завершить кое-какие дела и закрыть один неоплаченный счет, – усмехнулся индеец.
Так он и знал! Этот туземец, лишь прячущий за личиной благочестия свои дикие языческие привычки и обычаи, принесет карту провинциалу, ему достанется вся слава, а что же Амбулен?.. Эти мысли вихрем пронеслись в голове шевалье, но вслух он только спросил:
– Где мне искать его?
– Он пойдет туда же, куда и вы, – к перевалу через Северный хребет. Он сам найдет тебя, когда вы выберетесь на горное плато. Там вы получите дальнейшие указания.
Не так плохо… значит, надежда все-таки есть, и он, возможно, еще поборется за… А, собственно, за что ему бороться?! Чего добиваться?! Уничтожат его сразу, накажут или на сей раз позволят заслужить прощение – не все ли равно? Ради чего все это? О, святая Женевьева, я просил бы у тебя благословения и совета, если бы ты не была так далеко… Господи, вскую оставил мя еси?..
Индеец исчез в зарослях так же бесшумно, как и появился. Амбулен поднялся, засунул за пояс кинжал и пистолеты и двинулся в глубь чащи по направлению к горам. По дороге он размышлял, что смутило его сегодня в облике караиба. Как будто в нем чего-то не хватало… Наконец француз вспомнил, что Хуан Эстебано явился без своего неизменного сундучка, а значит, без змеи… Странно…
* * *
Убедившись, что лучи солнца заставили призраков исчезнуть, а истошные крики во французском лагере затихли, Кроуфорд и остальные незамеченными вернулись в лес. После обильного завтрака было решено как можно скорее отправляться в горы – именно там, по словам Кроуфорда, следовало искать сокровища. Без карты ему приходилось полагаться только на собственную зрительную память.
Однако, пропустив вперед Харта, Ивлина и пиратов и указав им, в каком направлении следует двигаться, Кроуфорд задержался. Он хотел найти свою собачку: встреча с призраками убедила его в правдивости предупреждений индианки На-чан-чель, и ему хотелось держать стража загробного мира при себе.
Харон довольно долго не откликался. Наконец в ответ на особый свист послышался скулеж, и Кроуфорд, обернувшись, увидел далеко позади какое-то мелькающее темное пятно. Собака вприпрыжку подбежала к хозяину и зашагала рядом. Теперь им предстояло догнать Уильяма, капитана Ивлина и Потрошителя с Джоном и Бобом.
* * *
Черный Билли сидел взаперти в одинокой индейской хижине, томясь от безделья и чувствуя, что монотонный шум дождя сводит его с ума. Крыша протекала, почти не защищая пленника от бесконечного небесного водопада, и от этого мысли Билла были гораздо чернее его собственной бороды. Он уже четвертый день сидел тут без всякой надежды на побег, хотя развалить хлипкий шалаш ему ничего не стоило: страж, охранявший пирата, был молчалив, жесток и неподкупен. А главное, Черный Пастор боялся его как огня… Это был, наверное, первый раз в его жизни, когда он действительно кого-то боялся.
Стражем был жирный пятнистый удав, обернувшийся вокруг ноги Билла и не позволявший пленнику сделать даже шага в сторону выхода. Змея была столь огромна, что без труда могла задушить и не такого рослого и плечистого малого, каким был Билл.
Тоска, терзавшая Черного Пастора, подсказывала ему нехорошие мысли о том, что для него, возможно, более легкой участью стала бы кончина от рук людоедов, в самый последний момент почему-то освободивших свой ужин и отдавших его хозяину этой проклятущей пятнистой и чешуйчатой гадины… В тот момент, когда Билли, привязанный к пальме в качестве мишени, уже прощался с белым светом, а шестеро поджаренных молодых индейцев нацеливали на него свои луки, у костра, где плясали дикари в предвкушении редкого лакомства (пират сплюнул, подумав об этом), появился еще один туземец. Он разительно отличался от остальных хотя бы тем, что вместо набедренной повязки на нем красовались нормальные человеческие штаны из старой парусины, а на голое разрисованное тело была напялена морская куртка. В волосы дикаря были вплетены крохотные цветные перья и какие-то красные и белые бусы. В руках он держал походный морской сундучок, с каким путешествуют матросы, списанные на берег. Вновь пришедший что-то приказал двум людоедам, и они кинулись отвязывать Билла. Дикарь в матросской одежде сел рядом с высоким туземцем, распоряжавшимся на этом спектакле, и они о чем-то заговорили вполголоса на своем варварском наречии.
Затем индеец-моряк поднялся, открыл свой сундук – и оттуда выползла та самая гнусная тварь, которая теперь сторожила выход из лачуги. Дикарь взял удава и повесил его на шею Черного Пастора. Змея обвилась вокруг шеи оцепеневшего от ужаса пирата, как свободно болтающаяся веревка, а затем положила плоскую голову на плечо своего пленника. Билл понял, что в случае попытки к бегству тварь немедленно свернется и задушит его, поэтому покорно дал привести себя в эту заброшенную хижину и запереть крепко-накрепко. Впрочем, замок навешивать было необязательно – питон стерег пирата намного лучше, чем десяток дюжих английских констеблей.
Раз в день какой-то туземец приносил Биллу еду и подавал через окошко лачуги, но заговорить с ним Черному Пастору так и не удалось – туземец не знал английского языка…
Внезапно послышался странный свист. Змея подняла свою приплюснутую башку и повернула ее в сторону, откуда исходили звуки. Из ее пасти метнулся черный раздвоенный язык. Дверь отворилась, и на пороге возник Хуан Эстебано. Удав при виде хозяина ручьем сполз с Билла и нежно обвился вокруг ног Хуана. Индеец присел на корточки, гладя своего любимца так, как благородные леди нянькают своих мосек… Черного Билла аж передернуло при виде такой пакости. Он вскочил и, одним ударом кулака опрокинув караиба, опрометью кинулся вон из хижины. Он не успел далеко убежать. Змея настигла его и дважды обвилась вокруг туловища. Билл замер, боясь даже дышать, чтобы удав не стиснул свои смертоносные пятнистые кольца.
– Не стоит так торопиться, сударь, – на английском языке с небольшим акцентом сказал индеец. – Тики не отпустит вас просто так, если вы будете проявлять благоразумие. Но я думаю, что мы сможем с вами договориться и станем полезными друг другу.
– Что может быть у меня общего с тобой, ворона драная?! – заревел от ярости Черный Билл. – Поганый язычник, не ведающий истинного Бога, акулий корм, печеная ящерица, змеиный поводырь?! Что тебе от меня понадобилось?!
– Вы напрасно так горячитесь, сэр. И притом совершенно излишне именовать меня язычником. Я принадлежу к монашескому Ордену, который, пользуется у белых людей не только особым почетом, но и обладает огромным могуществом… Одним словом, вы перешли дорогу людям, к вящей славе Божией утверждающим истинную веру среди варварских племен во всем Новом Свете. Вас бы следовало за это сурово наказать, но честные отцы сочли, что вы можете выразить Ордену свое нижайшее почтение при помощи некоторых услуг…
Караиб не договорил. На тропу, где они стояли, с оглушительным лаем выскочила взлохмаченная течичи. За ней быстрыми шагами следовал Веселый Дик. Эстебано судорожно схватился за пистолет и выстрелил, но порох, видно, отсырел, и кресало напрасно чиркнуло по кремню. В ответ собака бросилась на индейца и, вцепившись ему в лодыжку, принялась яростно рвать ее. Катаясь по земле в попытке отцепиться от рассвирепевшей твари, тот никак не мог дотянуться до кинжала, висевшего у него сзади на поясе. Удав тотчас оставил Билла и метнулся к хозяину, голую ногу которого терзала обезумевшая от злобы псина. Воспользовавшись некоторой передышкой от пятнистой гадины, Черный Пастор, не раздумывая, бросился на Кроуфорда:
– Ну, что ж, Веселый Дик! Вот и пришла пора покончить с тобой! Немного неожиданный исход, правда?! Молись, нечестивец, через несколько минут ты предстанешь перед лицом Высшего Судии – это обещаю тебе я, Черный Пастор!
Он обхватил своего бывшего квартирмейстера за плечи и навалился на него всем телом. Однако Кроуфорд изловчился и прикладом пистолета, который был у него в руках, ткнул Билла в бок, заставив на мгновение ослабить тиски. Вывернувшись, Веселый Дик выхватил шпагу и приготовился сделать выпад.
– Это не по правилам берегового братства, Дик! И не по-христиански! У тебя есть и шпага, и пистолет, а я безоружен…
– Уж кому рассуждать о христианстве, как не тебе, Черный Билл, – язвительно заметил Кроуфорд. – Но будь по-твоему. Зная твою подлость, мне следовало бы сразу пристрелить тебя, как собаку, однако, так и быть, я предоставляю тебе равные со мной шансы.
Он отбросил пистолет и шпагу в сторону.
– Ты, кажется, хотел бороться, Билл? Давай посмотрим, получится ли у тебя честная игра!
С медвежьим рыком Черный Пастор, пригнувшись, ринулся на противника, целя ему головой в живот. Но Кроуфорд легко отскочил в сторону и тоже принял боевую стойку. Их силы были примерно одинаковы: если Билл выигрывал в весе и физической силе, то Веселый Дик обладал большей ловкостью и проворством. Несколько минут соперники кружились на тропинке, пытаясь достать друг друга, и совершенно не обращали внимания на то, что творится рядом с ними. А бой разгорался не на шутку: течичи мертвой хваткой вцепилась в индейца, и, казалось, на свете нет силы, способной ее оторвать. Казалось, псина скорее сдохнет, чем разожмет челюсти. Удав, пытаясь схватить собаку, никак не мог этого сделать, поскольку, кувыркаясь в пыли, Харон и Хуан Эстебано будто слились в единое целое. Чтобы зажать между своими кольцами собачонку, змее пришлось бы заодно задушить бы и любимого хозяина.
В Харона же словно бес вселился. Он сдавленно рычал и визжал, несмотря на крепко стиснутые зубы, а когтями задних кривых лапок остервенело царапал индейца, норовя достать до груди с вытатуированным на ней пернатым змеем. Казалось, что собака пытается разрыть плоть караиба и выскрести сердце из его грудной клетки так, как некоторые ее сородичи разрывают землю в поисках запрятанной косточки… Ослабев в борьбе с животным, Эстебано вдруг сделал отчаянное движение, высвободил одну руку, поднес ее ко рту и засвистел.
Удав, до этого бестолково извивавшийся по земле в двух футах от хозяина, приподнял над землей плоскую голову с частью длинного пятнистого тела и, раскачиваясь, как цветок на стебле, издал тихий, но пронзительный звук, от которого у всех присутствующих кровь застыла в жилах. Этот звук, не похожий ни на свист, ни на вой, ни на стон, как будто исходил из-под земли, из загробного мира. Течичи бросила терзать свою жертву и неестественно, свирепо, придушенно зарычала. Шерсть на спинке встала дыбом так, что собачонка сделалась похожей на дикобраза, искривлённые лапки напряглись всеми мускулами, а черные глаза навыкате налились кровью. Она подскочила на пол-ярда вверх и вмиг очутилась прямо на шее у питона, стремясь перегрызть ему позвонки, соединяющие голову с туловищем. Продолжая издавать потусторонние звуки, змея замотала верхней частью туловища, силясь сбросить собаку. Течичи мотало, как бочку в пустом трюме во время шторма, но она не ослабляла хватки своих маленьких челюстей. Тогда удав в порыве какого-то змеиного сальто-мортале обвился вокруг жилистого темного тельца и сдавил его всеми своими кольцами так, что от проводника в царство мертвых вмиг остались только клочки окровавленной шерсти да куски внутренностей…
Индеец поднялся на ноги. В это время Кроуфорд и Черный Билл, стиснув друг друга в совсем недружеских объятиях, старались каждый опрокинуть своего противника так, чтобы самому оказаться сверху. Веселый Дик точным движением сломал Пастору нос, и Билли выл от невыносимой боли, цепляясь гнилыми зубами за одежду противника, пытаясь укусить его за шею или хотя бы за плечо. У самого Кроуфорда была рассечена бровь, и все лицо оказалось замазано кровью, застилавшей глаза.
Они все еще стояли, не в силах сбить с ног один другого, когда Черный Билл увидел направленное на них индейцем дуло пистолета. Не раздумывая, в кого именно целится дикарь, он мгновенно выпустив Кроуфорда и метнулся к Хуану Эстебано, дернув того за руку. Караиб взвыл – не рассчитавший своей силы Пастор сломал ему лучевую кость – и выронил пистолет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Кроуфорд и Харт уже достигли селения и миновали хижину, где всего полчаса назад Кроуфорд предавался сладостным воспоминаниям в объятиях Лукреции. Им оставалось пересечь только узкую полоску тонущего в предрассветном сумраке пространства, когда наперерез им выскочил старый нгомбо.
– Нет, масса Кройфорд не ходить туда! Духи гневаться и наказывать! Нельзя! Белый масса Кройфорд опасно ходить… – затараторил он.
– Пусти, Калибаново отродье! – отмахнулся Кроуфорд. – Не смей останавливать меня!
Крики с той стороны, где вели неравный бой с призраками французские солдаты, становились все громче, сливаясь в сплошной гул, полный ненависти и страха.
– Нгомбо не пустит масса Кройфорд! – решительно заявил колдун.
– Так останови их! – вне себя от ярости закричал Кроуфорд. – Останови духов, заставь их убираться обратно в свои могилы!!
– Нгомбо не уметь… не мочь… нгомбо знать, как сделать мертвый солдат из зеркала, но нгомбо не мочь отправить духи домой… нгомбо не знать власть над духи зеркала… – вдруг плаксиво и беспомощно запричитал старый негр. Он рухнул на землю и принялся кататься по ней, запустив грязные ногти в остатки жестких седых волос, царапая себе лицо и глухо подвывая.
– Проклятый детёныш Калибана! – только и смог вымолвить Кроуфорд, от неожиданности выронив оружие и тоже опускаясь на траву.
– Что же делать, сэр Фрэнсис?! – В растерянности Харт заметался вокруг, жаждая и опасаясь подойти ближе к краю деревни.
– Молится, – по-прежнему язвительно ответил Кроуфорд, сидя прямо на дорожке и обхватив голову руками. – Молитесь, мой друг, может быть, Господь услышит вас…
* * *
Лукреция, оставшись одна, почувствовала, что не может дольше оставаться в этой хижине. Она вышла на улицу и медленно побрела туда, откуда слышались крики. Она так устала от переживаний этой ночи, что совершенно забыла о страхе, о призраках и охотниках за черепами, которые должны были подстерегать ее на каждом шагу.
Но то, что она увидела, приблизившись к лагерю, заставило ее содрогнуться и издать тот самый пронзительный крик, который услышали Кроуфорд, Уильям и остальные. На тропинке, вцепившись мертвой хваткой самому себе в глотку, стоял Ришери. Странным образом капитан раздвоился, и теперь первый, запрокинув второму голову, сжимал его горло так, что пленник мог с трудом издавать жуткие булькающие звуки. Остановившиеся глаза того Ришери, который держал своего двойника за кадык, горели зловещим ледяным огнем, а лицо казалось темным, как у мавра… У ног обоих Ришери, упершись в землю всеми четырьмя кривыми лапками, стояла собака Кроуфорда. Ее шерсть поднялась дыбом. Злобная уродливая мордочка еще больше исказилась, и она глухо, непрерывно рычала…
Лукреция отшатнулась. Чтобы не смотреть в мертвые дьявольские глаза призрака Ришери, она выхватила черное зеркало и уставилась на свое собственное отражение в нем. Привидение вдруг издало странный рык, похожий то ли на стон, то ли на проклятие, и начало таять в предрассветном тумане… Над блестящей поверхностью мориона заклубился густой пар, но тут же исчез. В ту же минуту первый луч утреннего солнца выглянул из-за затянувших небо туч, в лесу заверещали птицы, и наваждение исчезло…
Глава 12
Безумный день
Карибское море. Эспаньола .
В суматохе битвы с призраками все напрочь забыли об Амбулене. Умчавшись вслед за Кроуфордом, Ивлин и пираты оставили француза без присмотра. Убежище беглых рабов с началом рассвета опустело: кто спал, кто просто покинул стоянку в поисках пищи. Привязанный к дереву Амбулен сидел на земле и размышлял о своей дальнейшей судьбе, которая представлялась ему довольно безрадостной.
Вдруг за спиной послышался слабый, едва уловимый шорох. Амбулен насторожился. Через несколько мгновений обрывки толстой веревки, которой он был примотан к пальме множеством оборотов, упали на землю. Караиб Хуан Эстебано протягивал Амбулену нож и два пистолета. Затем он тихим шепотом отрывисто проговорил:
– Нельзя медлить ни минуты. Вам надо быть в отряде Ришери, а я отправлю весточку кому надо.
«Я тоже», – подумал Амбулен, а вслух спросил:
– А что же с картой?
– Она у женщины.
– А вы? – с плохо скрытым беспокойством спросил француз.
– Я догоню вас по дороге. Мне необходимо завершить кое-какие дела и закрыть один неоплаченный счет, – усмехнулся индеец.
Так он и знал! Этот туземец, лишь прячущий за личиной благочестия свои дикие языческие привычки и обычаи, принесет карту провинциалу, ему достанется вся слава, а что же Амбулен?.. Эти мысли вихрем пронеслись в голове шевалье, но вслух он только спросил:
– Где мне искать его?
– Он пойдет туда же, куда и вы, – к перевалу через Северный хребет. Он сам найдет тебя, когда вы выберетесь на горное плато. Там вы получите дальнейшие указания.
Не так плохо… значит, надежда все-таки есть, и он, возможно, еще поборется за… А, собственно, за что ему бороться?! Чего добиваться?! Уничтожат его сразу, накажут или на сей раз позволят заслужить прощение – не все ли равно? Ради чего все это? О, святая Женевьева, я просил бы у тебя благословения и совета, если бы ты не была так далеко… Господи, вскую оставил мя еси?..
Индеец исчез в зарослях так же бесшумно, как и появился. Амбулен поднялся, засунул за пояс кинжал и пистолеты и двинулся в глубь чащи по направлению к горам. По дороге он размышлял, что смутило его сегодня в облике караиба. Как будто в нем чего-то не хватало… Наконец француз вспомнил, что Хуан Эстебано явился без своего неизменного сундучка, а значит, без змеи… Странно…
* * *
Убедившись, что лучи солнца заставили призраков исчезнуть, а истошные крики во французском лагере затихли, Кроуфорд и остальные незамеченными вернулись в лес. После обильного завтрака было решено как можно скорее отправляться в горы – именно там, по словам Кроуфорда, следовало искать сокровища. Без карты ему приходилось полагаться только на собственную зрительную память.
Однако, пропустив вперед Харта, Ивлина и пиратов и указав им, в каком направлении следует двигаться, Кроуфорд задержался. Он хотел найти свою собачку: встреча с призраками убедила его в правдивости предупреждений индианки На-чан-чель, и ему хотелось держать стража загробного мира при себе.
Харон довольно долго не откликался. Наконец в ответ на особый свист послышался скулеж, и Кроуфорд, обернувшись, увидел далеко позади какое-то мелькающее темное пятно. Собака вприпрыжку подбежала к хозяину и зашагала рядом. Теперь им предстояло догнать Уильяма, капитана Ивлина и Потрошителя с Джоном и Бобом.
* * *
Черный Билли сидел взаперти в одинокой индейской хижине, томясь от безделья и чувствуя, что монотонный шум дождя сводит его с ума. Крыша протекала, почти не защищая пленника от бесконечного небесного водопада, и от этого мысли Билла были гораздо чернее его собственной бороды. Он уже четвертый день сидел тут без всякой надежды на побег, хотя развалить хлипкий шалаш ему ничего не стоило: страж, охранявший пирата, был молчалив, жесток и неподкупен. А главное, Черный Пастор боялся его как огня… Это был, наверное, первый раз в его жизни, когда он действительно кого-то боялся.
Стражем был жирный пятнистый удав, обернувшийся вокруг ноги Билла и не позволявший пленнику сделать даже шага в сторону выхода. Змея была столь огромна, что без труда могла задушить и не такого рослого и плечистого малого, каким был Билл.
Тоска, терзавшая Черного Пастора, подсказывала ему нехорошие мысли о том, что для него, возможно, более легкой участью стала бы кончина от рук людоедов, в самый последний момент почему-то освободивших свой ужин и отдавших его хозяину этой проклятущей пятнистой и чешуйчатой гадины… В тот момент, когда Билли, привязанный к пальме в качестве мишени, уже прощался с белым светом, а шестеро поджаренных молодых индейцев нацеливали на него свои луки, у костра, где плясали дикари в предвкушении редкого лакомства (пират сплюнул, подумав об этом), появился еще один туземец. Он разительно отличался от остальных хотя бы тем, что вместо набедренной повязки на нем красовались нормальные человеческие штаны из старой парусины, а на голое разрисованное тело была напялена морская куртка. В волосы дикаря были вплетены крохотные цветные перья и какие-то красные и белые бусы. В руках он держал походный морской сундучок, с каким путешествуют матросы, списанные на берег. Вновь пришедший что-то приказал двум людоедам, и они кинулись отвязывать Билла. Дикарь в матросской одежде сел рядом с высоким туземцем, распоряжавшимся на этом спектакле, и они о чем-то заговорили вполголоса на своем варварском наречии.
Затем индеец-моряк поднялся, открыл свой сундук – и оттуда выползла та самая гнусная тварь, которая теперь сторожила выход из лачуги. Дикарь взял удава и повесил его на шею Черного Пастора. Змея обвилась вокруг шеи оцепеневшего от ужаса пирата, как свободно болтающаяся веревка, а затем положила плоскую голову на плечо своего пленника. Билл понял, что в случае попытки к бегству тварь немедленно свернется и задушит его, поэтому покорно дал привести себя в эту заброшенную хижину и запереть крепко-накрепко. Впрочем, замок навешивать было необязательно – питон стерег пирата намного лучше, чем десяток дюжих английских констеблей.
Раз в день какой-то туземец приносил Биллу еду и подавал через окошко лачуги, но заговорить с ним Черному Пастору так и не удалось – туземец не знал английского языка…
Внезапно послышался странный свист. Змея подняла свою приплюснутую башку и повернула ее в сторону, откуда исходили звуки. Из ее пасти метнулся черный раздвоенный язык. Дверь отворилась, и на пороге возник Хуан Эстебано. Удав при виде хозяина ручьем сполз с Билла и нежно обвился вокруг ног Хуана. Индеец присел на корточки, гладя своего любимца так, как благородные леди нянькают своих мосек… Черного Билла аж передернуло при виде такой пакости. Он вскочил и, одним ударом кулака опрокинув караиба, опрометью кинулся вон из хижины. Он не успел далеко убежать. Змея настигла его и дважды обвилась вокруг туловища. Билл замер, боясь даже дышать, чтобы удав не стиснул свои смертоносные пятнистые кольца.
– Не стоит так торопиться, сударь, – на английском языке с небольшим акцентом сказал индеец. – Тики не отпустит вас просто так, если вы будете проявлять благоразумие. Но я думаю, что мы сможем с вами договориться и станем полезными друг другу.
– Что может быть у меня общего с тобой, ворона драная?! – заревел от ярости Черный Билл. – Поганый язычник, не ведающий истинного Бога, акулий корм, печеная ящерица, змеиный поводырь?! Что тебе от меня понадобилось?!
– Вы напрасно так горячитесь, сэр. И притом совершенно излишне именовать меня язычником. Я принадлежу к монашескому Ордену, который, пользуется у белых людей не только особым почетом, но и обладает огромным могуществом… Одним словом, вы перешли дорогу людям, к вящей славе Божией утверждающим истинную веру среди варварских племен во всем Новом Свете. Вас бы следовало за это сурово наказать, но честные отцы сочли, что вы можете выразить Ордену свое нижайшее почтение при помощи некоторых услуг…
Караиб не договорил. На тропу, где они стояли, с оглушительным лаем выскочила взлохмаченная течичи. За ней быстрыми шагами следовал Веселый Дик. Эстебано судорожно схватился за пистолет и выстрелил, но порох, видно, отсырел, и кресало напрасно чиркнуло по кремню. В ответ собака бросилась на индейца и, вцепившись ему в лодыжку, принялась яростно рвать ее. Катаясь по земле в попытке отцепиться от рассвирепевшей твари, тот никак не мог дотянуться до кинжала, висевшего у него сзади на поясе. Удав тотчас оставил Билла и метнулся к хозяину, голую ногу которого терзала обезумевшая от злобы псина. Воспользовавшись некоторой передышкой от пятнистой гадины, Черный Пастор, не раздумывая, бросился на Кроуфорда:
– Ну, что ж, Веселый Дик! Вот и пришла пора покончить с тобой! Немного неожиданный исход, правда?! Молись, нечестивец, через несколько минут ты предстанешь перед лицом Высшего Судии – это обещаю тебе я, Черный Пастор!
Он обхватил своего бывшего квартирмейстера за плечи и навалился на него всем телом. Однако Кроуфорд изловчился и прикладом пистолета, который был у него в руках, ткнул Билла в бок, заставив на мгновение ослабить тиски. Вывернувшись, Веселый Дик выхватил шпагу и приготовился сделать выпад.
– Это не по правилам берегового братства, Дик! И не по-христиански! У тебя есть и шпага, и пистолет, а я безоружен…
– Уж кому рассуждать о христианстве, как не тебе, Черный Билл, – язвительно заметил Кроуфорд. – Но будь по-твоему. Зная твою подлость, мне следовало бы сразу пристрелить тебя, как собаку, однако, так и быть, я предоставляю тебе равные со мной шансы.
Он отбросил пистолет и шпагу в сторону.
– Ты, кажется, хотел бороться, Билл? Давай посмотрим, получится ли у тебя честная игра!
С медвежьим рыком Черный Пастор, пригнувшись, ринулся на противника, целя ему головой в живот. Но Кроуфорд легко отскочил в сторону и тоже принял боевую стойку. Их силы были примерно одинаковы: если Билл выигрывал в весе и физической силе, то Веселый Дик обладал большей ловкостью и проворством. Несколько минут соперники кружились на тропинке, пытаясь достать друг друга, и совершенно не обращали внимания на то, что творится рядом с ними. А бой разгорался не на шутку: течичи мертвой хваткой вцепилась в индейца, и, казалось, на свете нет силы, способной ее оторвать. Казалось, псина скорее сдохнет, чем разожмет челюсти. Удав, пытаясь схватить собаку, никак не мог этого сделать, поскольку, кувыркаясь в пыли, Харон и Хуан Эстебано будто слились в единое целое. Чтобы зажать между своими кольцами собачонку, змее пришлось бы заодно задушить бы и любимого хозяина.
В Харона же словно бес вселился. Он сдавленно рычал и визжал, несмотря на крепко стиснутые зубы, а когтями задних кривых лапок остервенело царапал индейца, норовя достать до груди с вытатуированным на ней пернатым змеем. Казалось, что собака пытается разрыть плоть караиба и выскрести сердце из его грудной клетки так, как некоторые ее сородичи разрывают землю в поисках запрятанной косточки… Ослабев в борьбе с животным, Эстебано вдруг сделал отчаянное движение, высвободил одну руку, поднес ее ко рту и засвистел.
Удав, до этого бестолково извивавшийся по земле в двух футах от хозяина, приподнял над землей плоскую голову с частью длинного пятнистого тела и, раскачиваясь, как цветок на стебле, издал тихий, но пронзительный звук, от которого у всех присутствующих кровь застыла в жилах. Этот звук, не похожий ни на свист, ни на вой, ни на стон, как будто исходил из-под земли, из загробного мира. Течичи бросила терзать свою жертву и неестественно, свирепо, придушенно зарычала. Шерсть на спинке встала дыбом так, что собачонка сделалась похожей на дикобраза, искривлённые лапки напряглись всеми мускулами, а черные глаза навыкате налились кровью. Она подскочила на пол-ярда вверх и вмиг очутилась прямо на шее у питона, стремясь перегрызть ему позвонки, соединяющие голову с туловищем. Продолжая издавать потусторонние звуки, змея замотала верхней частью туловища, силясь сбросить собаку. Течичи мотало, как бочку в пустом трюме во время шторма, но она не ослабляла хватки своих маленьких челюстей. Тогда удав в порыве какого-то змеиного сальто-мортале обвился вокруг жилистого темного тельца и сдавил его всеми своими кольцами так, что от проводника в царство мертвых вмиг остались только клочки окровавленной шерсти да куски внутренностей…
Индеец поднялся на ноги. В это время Кроуфорд и Черный Билл, стиснув друг друга в совсем недружеских объятиях, старались каждый опрокинуть своего противника так, чтобы самому оказаться сверху. Веселый Дик точным движением сломал Пастору нос, и Билли выл от невыносимой боли, цепляясь гнилыми зубами за одежду противника, пытаясь укусить его за шею или хотя бы за плечо. У самого Кроуфорда была рассечена бровь, и все лицо оказалось замазано кровью, застилавшей глаза.
Они все еще стояли, не в силах сбить с ног один другого, когда Черный Билл увидел направленное на них индейцем дуло пистолета. Не раздумывая, в кого именно целится дикарь, он мгновенно выпустив Кроуфорда и метнулся к Хуану Эстебано, дернув того за руку. Караиб взвыл – не рассчитавший своей силы Пастор сломал ему лучевую кость – и выронил пистолет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30