Находящийся в стане врага – по своей воле или нет, Амбулен для нас в любом случае опаснее. Взяв его в плен, французы наверняка постараются переманить его на свою сторону.
– А если это не французы, а люди Черного Билли? – испуганно спросил Джо Янг, которого вовсе не радовала перспектива встретиться с Пастором после того, как по его, янговской, милости на корм рыбам пошла значительная часть команды, взятая Биллом с Тортути, а он почему-то до сих пор жив.
– Это ничего не меняет, – подняв голову после тяжелых раздумий, ответил Кроуфорд. – Пожалуй, вы правы, капитан Ивлин. Нам следует отыскать Амбулена, а там уж станет ясно, что делать дальше: таскать его с собой, не спуская глаз день и ночь, или найти более простой и действенный способ лишить его возможности причинить нам вред.
– Что это значит, сэр Фрэнсис?! – в ужасе промолвил Уильям. – Уж не хотите ли вы сказать?… Но как же так?!
– К сожалению, дорогой Харт, к сожалению!.. Иногда в жизни бывает так, что человека, начинающего представлять опасность, приходится убивать, пока он не убил тебя…
Глава 8
Ваша карта бита!
Карибское море. Эспаньола .
– Однако, какова шпага у этого мерзавца! – Капитан Ришери принял из рук солдата трехгранный клинок, который тот отобрал у Кроуфорда и теперь с почтением подносил своему командиру.
Шпага была необычно широка у основания, но в отличие от виденных Ришери на войне с германцами колишмардов к острию сужалась плавной изящной линией. Она имела витую рукоять и довольно простую гарду с прямой крестовиной. Заметив возле самого эфеса из резной стали какие-то буквы, Ришери поднес шпагу к самым глазам. «Вас ему жертвую», – гласила надпись на старом клинке.
– Ого, – презрительно воскликнул шевалье, – эта скотина, оказывается, в душе еще и поэт!
Сзади медленно подошла Лукреция и, взглянув на клинок в руке капитана, зябко передернула плечами. Ришери краем глаза заметил женщину и резко обернулся, едва не задев ее платья лезвием своего трофея.
– Если я не ошибаюсь, сударыня, а что-то мне подсказывает, что я не ошибаюсь, это и есть то лицо, которое мы ищем? – очень тихо спросил Ришери, указывая эфесом шпаги на валяющегося возле него пленника, и на его побледневшем лице проступили желваки.
– Да, это он. – Лукреция хотела сказать это громко, но отчего-то голос ее сел. – Это он, – повторила она и добавила про себя: «Это он, мой пропавший жених».
На боку у ее ног лежал оборванный и избитый мужчина, локти которого были связаны за спиной, а ноги опутаны веревкой. Он с трудом повернул голову в ее сторону и разлепил заплывшие глаза. На его разбитых губах мелькнула улыбка.
– Кто алчно жаждет чем-то обладать, тот все готов отдать, чем он владеет, готов он все растратить, проиграть… – прошептал он, но не успел докончить, так как Ришери пнул его кончиком сапога в грудь.
Лукреция вздрогнула, словно шевалье ударил ее.
– А луч надежды меркнет и слабеет, – вдруг тихо произнесла Лукреция, и злобное торжество на миг исказило ее лицо. – Я обещала вернуться за тобой, Дик, и я вернулась.
– О, милая леди Бертрам, – прохрипел пленник и попытался сплюнуть кровь, но не смог, и алая слюна потекла по его заросшему щетиной подбородку. Он облизнул распухшие губы. – Я все же сам закончу эту поэму. Итак, прекрасная леди! Пусть счастья ветерок тебя овеет, но день зловещий быстро настает, весть принеся о том, что ты – банкрот! – Договорив, он расхохотался, но смех его быстро перешел в кашель, и он, дернувшись, уткнулся лицом в развороченную копытами лошадей землю, вдруг потеряв сознание.
В ту же секунду Лукреция почувствовала, что слабеет, и, не подхвати ее любезный шевалье под руку, она бы упала рядом с пленником.
– Мне что-то нехорошо, – пробормотала она и дотронулась пальцами до лица. Зубы ее стучали, и лишь усилием воли ей удалось подавить нервную дрожь, сотрясавшую ее тело.
– Этот негодяй напугал вас? Слишком много чести вы оказали ему, разговаривая с ним.
Лукреция невидящими глазами посмотрела на капитана.
– А?! Что? С кем разговаривала?
– Аделаида, мне кажется, у вас начинается лихорадка. Эй, где этот вшивый доктор, эта индейская клизма, со своими порошками? Скорее сюда! Даме плохо!
Эстебано бесшумно вынырнул из-за пальмы и скользнул к Аделаиде, которая, сцепив руки, продолжала что-то бормотать себе под нос. Слишком учтиво поклонившись Ришери, так что этот поклон слегка смахивал на издевку, он с некоторым усилием высвободил руку миледи и внимательно оглядел ее, пощупав пульс.
– Я дам синьоре порошок. Вы, сеньор, растворяйте в воде на один прием столько, сколько уместится на кончике ножа, и давайте ей пить. Что? Нет, это не лихорадка, это злой дух.
– Боже, в медицине остались одни дикари! Только злых духов нам еще не хватало! – Шевалье Ришери воздел глаза к небу, тряхнул локонами короткого парика и, вздохнув, повел Лукрецию к палатке. – Да, кстати, – кивнул он своему помощнику, – проследите, чтобы этого, – он подбородком указал на лежавшего без сознания Кроуфорда, – привязали к дереву отдельно от других пленников, да выставите часового.
– Простите, сеньор, может, его стоило бы осмотреть? – вмешался индеец. – Мне кажется, он ранен.
– Охота вам возиться с этой скотиной. Впрочем, он нам еще нужен, так что поступайте как вам угодно. – И Ришери, заботливо поддерживая Лукрецию, медленно повел ее в палатку, представлявшую из себя кусок просмоленной парусины, натянутый на бамбуковые колья.
В соседней палатке Абрабанель не скрывал своей радости перед одновременно грустной и радостной Элейной и, как всегда, невозмутимым Ван Дер Фельдом, который по-прежнему жевал мундштук своей неизменной трубки.
* * *
Человек, которого она так долго искала, теперь был в ее руках. Лукреция отняла от лица руки и поправила упавшие ей на лоб волосы.
– Он нужен нам живым, конечно, живым, зачем нам мертвый? – прошептала она, лихорадочно потирая руки, словно они были чем-то запачканы. Она сидела на дорожном сундуке, плечи ее были укрыты шерстяным плащом. Ее знобило.
Послышались шаги, и в палатку, наклонившись, вошел Ришери. Подойдя к ней, он с нежной робостью провел ей рукой по волосам.
– Все будет хорошо, Аделаида. Лекарство поможет.
Ощутив его прикосновение, Лукреция вздрогнула и отшатнулась от него, как от змеи.
– Оставь меня, – крикнула она и, вскочив, попятилась от него.
– Аделаида…
Но она, сорвав с себя его плащ, выбежала из палатки. Она бежала, не обращая внимания ни на его встревоженные крики, ни на удивленно оборачивающихся на нее солдат, ни на внимательный, оценивающий взгляд Абрабанеля, которым он провожал ее до тех пор, пока она не скрылась за деревьями.
– Я спасу тебя, я спасу тебя, – бормотала она как безумная, не замечая, что все дальше и дальше уходит от лагеря. – Я спасу тебя, потому что люблю… – Произнеся это слово, она неожиданно остановилась, словно придя в себя.
Душа ее разрывалась от боли и отчаяния, и она, обхватив голову руками, без сил рухнула на землю. Слезы хлынули из ее глаз, а она скребла землю ногтями и кричала в обступавшую ее зеленую пустоту:
– Да, да, я люблю тебя, Роджер, слышишь, я люблю тебя… Будь ты проклят, проклят. – И она стучала по земле кулаками, не замечая, что руки ее уже разодраны в кровь.
Когда она пришла в себя, то увидела, что уже начало темнеть. Скорые в этих широтах сумерки уже сгущались в кронах деревьев, наползали из-за густо переплетенных стволов, стелились по густой влажной траве. Глаза ее распухли от слез и плохо видели, из-под сломанных ногтей текла кровь. Она поднялась с земли, кое-как отряхнула налипшие на платье грязь и листья и огляделась.
Пора было возвращаться, только вот куда? Она убежала слишком далеко от лагеря, даже не заметив, в какую сторону. Она судорожно огляделась. Запоздалый страх перед этой лесной пустыней охватил ее, и она в ужасе прижалась к дереву. Вокруг не было ни души, огромные стволы колоннами уходили ввысь, а оттуда свешивались мясистые лианы, белесые корни орхидей, зеленые папоротники. Она заблудилась. Обняв себя за плечи, женщина боялась двинуться с места, повсюду теперь ей мерещились ползущие змеи, подкрадывающиеся хищники, следящие за ней индейцы или беглые рабы. Подавив крик, она искала выход, но мысли ускользали, кружились, путались в ее голове. Тогда она со всей силы укусила себя за руку и хлестнула по щеке.
– Заткнись, дура, – прошептала она себе. – Что ты взбесилась как последняя шлюха. Ну-ка, приди в себя, или к утру от тебя не останется даже костей. Для начала попробуем понять, откуда я все-таки приперлась сюда. Идиотка, тупица, истеричка! – она в голос ругала себя последними словами, и от этого спокойствие медленно возвращалось к ней. – Тебе надо спасти его. Хватит, пора поставить точку в этой затянувшейся мелодраме. – Она тряхнула головой и выпрямилась.
В ту же секунду справа от нее раздался хруст ломаемых веток. Она обернулась и увидела Ришери.
– Вы?! Что вы тут делаете? – вскричала она и топнула ногой.
– Вы как будто недовольны, Аделаида, – с мягким укором произнес капитан, – а, между тем я искал вас. Опасно так далеко забираться в гилею, мадам.
– Это мое дело.
– Простите, мадам. – Он подошел к ней вплотную и двумя пальцами аккуратно вынул сучок, запутавшийся у нее в волосах. – Я все понял, Аделаида, – тихо сказал он и взглянул ей в глаза. – Вы и вправду приносите гибель всякому, кто на вас посмотрит. Как голова Медузы, – он грустно усмехнулся. – Я люблю тебя, Аделаида, и я помогу тебе. Я устрою твоему жениху побег.
Она опустила голову и отвернулась. Безумная надежда захлестнула ее сердце, а в глазах ее сверкнул дьявольский огонь. «Я спасу тебя, Дик, любой ценой, – подумала она, – потому что и ты, и твои сокровища принадлежат только мне!» Но когда она повернулась к Ришери, то он смог разобрать на ее лице только нежность и слезы благодарности.
– Поскольку я уже становлюсь предателем, я буду предателем до конца. – Ришери схватил ее за плечи. – Как там в Писании: «Что делаешь, делай скорее»? – Он с силой привлек женщину к себе и жадно приник к ее губам. Потом, прижавшись к ее щеке, он зашептал ей в ухо: – У индейца письмо за подписью короля. Он иезуит, и он привез мне приказ арестовать вас. Кольбер нынче слаб, а духовник короля отец Ла Шез силен. Но я убью индейца – и у нас развязаны руки.
Лукреция слушала капитана, опустив глаза. Она уже вполне справилась с собой: лицо ее вновь стало бесстрастным, а ум обрел обычную ясность.
– Хорошо, Франсуа, так и сделаем. А теперь нам пора возвращаться, не то наша затянувшаяся прогулка покажется некоторым слегка подозрительной.
* * *
В лагере французов готовились к ночлегу. Солдаты раскладывали одеяла поверх срубленных веток, часовые занимали посты, повар с подручными лениво споласкивали натертый песком походный котел. Свободные от караула мужчины сбивались в кучи по интересам. Кто-то с азартом шлепал картами, строго запрещенными в походе, кто-то гремел костями в латунном стаканчике, кто-то грустно рассматривал дырявые чулки и прохудившиеся сапоги. Над лагерем плыл дымок костров, в который отдельными струйками вливался дым от трубок, красные огоньки которых то и дело вспыхивали с разных сторон. Из леса тянуло прелью, от лошадей – мочой и навозом, от отхожей ямы – дерьмом. Ришери вздохнул и поморщился – все-таки он был капитаном и не сильно любил запахи, неизбежные для сухопутной войны. Хорошо хоть, что поблизости не было походного лазарета, из которого неслись бы неизбежные вопли, перемешанные с проклятиями, а наиболее крепкие нервами солдаты не выплескивали бы прямо из проемов медные тазики с мочой, калом, кровью и отрезанными членами. Да и пропитанная гноем корпия могла вызвать рвоту даже у самого крепкого бойца. Неподалеку заржала лошадь, ей ответила другая, третья фыркнула, и послышался лязг ведер – это поили уставших от жары и насекомых коней. Хорошо, что все лошади были на ходу – в этом путешествии слишком многое зависело от этих животных.
Ришери откинул полог и выбрался наружу, думая о том, как выполнить обещание, данное им любимой женщине, и при этом не только не вызвать подозрений, но и постараться принести наименьший ущерб их общему делу. Довольно удачно Веселый Дик был привязан отдельно от остальных – его легко можно будет освободить, не вмешивая в это дело остальных пленников. Их с Аделаидой план был скроен на скорую руку и шит белыми нитками.
– Это безумие, – сказал он, когда Аделаида закончила излагать свои идеи.
– Фортуна любит тех, кто рискует! – с вызовом ответила она, и Ришери ничего не оставалось, кроме как рискнуть или признать себя неудачником. Он вздохнул и, оглядев свои холеные руки с траурной каймой под ногтями, тоскливо оглядел лагерь. В море ему все было понятно. Была постоянная зависимость от капризов ветра и волн, была опасность умереть от жажды или цинги, была ясная цель и настоящий враг. Здесь, на суше, все немедленно теряло четкие очертания, твердь под ногами превращалась в зыбучие пески, и любое неверное слово сулило гибель. Вездесущие иезуиты, далекий Кольбер, несчастная Франция, таинственные сокровища, прекрасная Аделаида, полуголый индеец с письмом от короля, жидовские хитрости господина Абрабанеля и вонючие тупые пираты – все сплеталось в какой-то змеиный клубок, который хотелось, зажмурившись, отбросить от себя пинком ноги, а потом открыть глаза уже на выдраенной до блеска палубе своего корабля, чтобы паруса надувались ветром, на склянках сверкало солнце, а матросы, дружно запевая песню, тянули канаты. Он еще раз вздохнул и уже было нырнул под полог, как заметил закутанную в плащ фигурку, почти неразличимую в наступившей темноте.
Он галантно придержал кусок ткани, и через секунду довольная Аделаида скользнула внутрь его палатки. Она откинула капюшон и обернулась к нему. При скудном свете походной масляной лампы она была черт знает как хороша. Ее растрепанные волосы черными змеями скользили по плечам, смеющиеся губы обнажали краешки белоснежных зубов, а зеленые глаза-омуты светились торжеством.
– Дьявол меня побери, если эта дурочка не притравит сегодня своего папашу, – воскликнула она и протянула Ришери руки для поцелуя. – Когда луна пойдет на убыль, ты заберешь у Веселого Дика карту – настоящую карту, а взамен освободишь его и вернешь ему шпагу. – Она кивнула в сторону трофейного клинка, который Ришери, знающий толк в оружии, заботливо обернул куском кожи. – И мы будем в расчете!
Шевалье вздрогнул и выпустил ее руки.
– О чем ты, Аделаида?
На секунду повисла неловкая тишина. В лесу пискнула какая-то тварь, и тут же, как по команде, гилея наполнилась воплями, стонами и уханьем.
Ни с того ни с сего ему вдруг ужасно захотелось домой, туда, где сонная Луара медленно катит свои воды мимо белокаменных замков, где вьется по стенам зеленый виноград, а по ночам пахнет розами и фиалками. И он подумал, как хорошо было бы, если бы он никогда не знал эту женщину. Или если бы она оказалась совсем другой. Нет, лучше бы никогда не знал.
– Не обращай внимания, Франсуа, – вдруг громко сказала мадам Аделаида. – Я сегодня сама не знаю, что делаю. Лучше дай мне вина, да лей побольше. А я расскажу тебе, как я уломала эту дуреху. – Она громко рассмеялась и потерла руки, словно озябшая проститутка с Нового моста.
* * *
– …Я догадываюсь, что вы французская шпионка, и я не могу вам доверять, – говорила Элейна, вглядываясь в лицо миссис Аделаиды, словно ожидая, что та ее все же опровергнет.
– Жизнь – жестокая штука, – отвечала та, улыбаясь. В ее по-кошачьи удлиненных зеленых глазах не было ни удивления, ни сочувствия. – Я бы на вашем месте вообще никому не доверяла – ни вашему отцу, мечтающему повыгоднее сбыть вас с рук, ни вашему жениху Ван Дер Фельду, подсчитывающему барыши с вашего брака. Пожалуй, только тот юноша, англичанин с невинными голубыми глазами, что валяется сейчас под пальмами, пришелся мне по вкусу.
Элейн вспыхнула и наклонила голову.
– Что вам до него? – тихо проговорила она, пытаясь скрыть смущение.
– Ровным счетом никакого дела. Я не питаюсь юнцами и не нуждаюсь в доказательствах своей власти над мужчинами. Я просто искренне сочувствую вашей любви.
– Вы – искренне? Не смешите меня. – Элейна подняла голову и снова посмотрела в глаза Аделаиде.
– Да ведь и я когда-то любила, моя девочка, хотя тебе это и трудно представить, – Аделаида невесело улыбнулась.
– Так зачем вы вызвали меня сюда?
– Я договорилась с капитаном Ришери, и его часовые позволят вам поговорить с Уильямом. Вы только должны как-нибудь избавиться от опеки своего папеньки. Когда луна повиснет над вершиной вон той горы, вы подойдете к часовому и скажете ему условленную фразу: «Бог, Закон, Король», и он пропустит вас к пленникам. Если вы услышите звон шпаги, вы немедленно покинете Харта и вернетесь обратно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
– А если это не французы, а люди Черного Билли? – испуганно спросил Джо Янг, которого вовсе не радовала перспектива встретиться с Пастором после того, как по его, янговской, милости на корм рыбам пошла значительная часть команды, взятая Биллом с Тортути, а он почему-то до сих пор жив.
– Это ничего не меняет, – подняв голову после тяжелых раздумий, ответил Кроуфорд. – Пожалуй, вы правы, капитан Ивлин. Нам следует отыскать Амбулена, а там уж станет ясно, что делать дальше: таскать его с собой, не спуская глаз день и ночь, или найти более простой и действенный способ лишить его возможности причинить нам вред.
– Что это значит, сэр Фрэнсис?! – в ужасе промолвил Уильям. – Уж не хотите ли вы сказать?… Но как же так?!
– К сожалению, дорогой Харт, к сожалению!.. Иногда в жизни бывает так, что человека, начинающего представлять опасность, приходится убивать, пока он не убил тебя…
Глава 8
Ваша карта бита!
Карибское море. Эспаньола .
– Однако, какова шпага у этого мерзавца! – Капитан Ришери принял из рук солдата трехгранный клинок, который тот отобрал у Кроуфорда и теперь с почтением подносил своему командиру.
Шпага была необычно широка у основания, но в отличие от виденных Ришери на войне с германцами колишмардов к острию сужалась плавной изящной линией. Она имела витую рукоять и довольно простую гарду с прямой крестовиной. Заметив возле самого эфеса из резной стали какие-то буквы, Ришери поднес шпагу к самым глазам. «Вас ему жертвую», – гласила надпись на старом клинке.
– Ого, – презрительно воскликнул шевалье, – эта скотина, оказывается, в душе еще и поэт!
Сзади медленно подошла Лукреция и, взглянув на клинок в руке капитана, зябко передернула плечами. Ришери краем глаза заметил женщину и резко обернулся, едва не задев ее платья лезвием своего трофея.
– Если я не ошибаюсь, сударыня, а что-то мне подсказывает, что я не ошибаюсь, это и есть то лицо, которое мы ищем? – очень тихо спросил Ришери, указывая эфесом шпаги на валяющегося возле него пленника, и на его побледневшем лице проступили желваки.
– Да, это он. – Лукреция хотела сказать это громко, но отчего-то голос ее сел. – Это он, – повторила она и добавила про себя: «Это он, мой пропавший жених».
На боку у ее ног лежал оборванный и избитый мужчина, локти которого были связаны за спиной, а ноги опутаны веревкой. Он с трудом повернул голову в ее сторону и разлепил заплывшие глаза. На его разбитых губах мелькнула улыбка.
– Кто алчно жаждет чем-то обладать, тот все готов отдать, чем он владеет, готов он все растратить, проиграть… – прошептал он, но не успел докончить, так как Ришери пнул его кончиком сапога в грудь.
Лукреция вздрогнула, словно шевалье ударил ее.
– А луч надежды меркнет и слабеет, – вдруг тихо произнесла Лукреция, и злобное торжество на миг исказило ее лицо. – Я обещала вернуться за тобой, Дик, и я вернулась.
– О, милая леди Бертрам, – прохрипел пленник и попытался сплюнуть кровь, но не смог, и алая слюна потекла по его заросшему щетиной подбородку. Он облизнул распухшие губы. – Я все же сам закончу эту поэму. Итак, прекрасная леди! Пусть счастья ветерок тебя овеет, но день зловещий быстро настает, весть принеся о том, что ты – банкрот! – Договорив, он расхохотался, но смех его быстро перешел в кашель, и он, дернувшись, уткнулся лицом в развороченную копытами лошадей землю, вдруг потеряв сознание.
В ту же секунду Лукреция почувствовала, что слабеет, и, не подхвати ее любезный шевалье под руку, она бы упала рядом с пленником.
– Мне что-то нехорошо, – пробормотала она и дотронулась пальцами до лица. Зубы ее стучали, и лишь усилием воли ей удалось подавить нервную дрожь, сотрясавшую ее тело.
– Этот негодяй напугал вас? Слишком много чести вы оказали ему, разговаривая с ним.
Лукреция невидящими глазами посмотрела на капитана.
– А?! Что? С кем разговаривала?
– Аделаида, мне кажется, у вас начинается лихорадка. Эй, где этот вшивый доктор, эта индейская клизма, со своими порошками? Скорее сюда! Даме плохо!
Эстебано бесшумно вынырнул из-за пальмы и скользнул к Аделаиде, которая, сцепив руки, продолжала что-то бормотать себе под нос. Слишком учтиво поклонившись Ришери, так что этот поклон слегка смахивал на издевку, он с некоторым усилием высвободил руку миледи и внимательно оглядел ее, пощупав пульс.
– Я дам синьоре порошок. Вы, сеньор, растворяйте в воде на один прием столько, сколько уместится на кончике ножа, и давайте ей пить. Что? Нет, это не лихорадка, это злой дух.
– Боже, в медицине остались одни дикари! Только злых духов нам еще не хватало! – Шевалье Ришери воздел глаза к небу, тряхнул локонами короткого парика и, вздохнув, повел Лукрецию к палатке. – Да, кстати, – кивнул он своему помощнику, – проследите, чтобы этого, – он подбородком указал на лежавшего без сознания Кроуфорда, – привязали к дереву отдельно от других пленников, да выставите часового.
– Простите, сеньор, может, его стоило бы осмотреть? – вмешался индеец. – Мне кажется, он ранен.
– Охота вам возиться с этой скотиной. Впрочем, он нам еще нужен, так что поступайте как вам угодно. – И Ришери, заботливо поддерживая Лукрецию, медленно повел ее в палатку, представлявшую из себя кусок просмоленной парусины, натянутый на бамбуковые колья.
В соседней палатке Абрабанель не скрывал своей радости перед одновременно грустной и радостной Элейной и, как всегда, невозмутимым Ван Дер Фельдом, который по-прежнему жевал мундштук своей неизменной трубки.
* * *
Человек, которого она так долго искала, теперь был в ее руках. Лукреция отняла от лица руки и поправила упавшие ей на лоб волосы.
– Он нужен нам живым, конечно, живым, зачем нам мертвый? – прошептала она, лихорадочно потирая руки, словно они были чем-то запачканы. Она сидела на дорожном сундуке, плечи ее были укрыты шерстяным плащом. Ее знобило.
Послышались шаги, и в палатку, наклонившись, вошел Ришери. Подойдя к ней, он с нежной робостью провел ей рукой по волосам.
– Все будет хорошо, Аделаида. Лекарство поможет.
Ощутив его прикосновение, Лукреция вздрогнула и отшатнулась от него, как от змеи.
– Оставь меня, – крикнула она и, вскочив, попятилась от него.
– Аделаида…
Но она, сорвав с себя его плащ, выбежала из палатки. Она бежала, не обращая внимания ни на его встревоженные крики, ни на удивленно оборачивающихся на нее солдат, ни на внимательный, оценивающий взгляд Абрабанеля, которым он провожал ее до тех пор, пока она не скрылась за деревьями.
– Я спасу тебя, я спасу тебя, – бормотала она как безумная, не замечая, что все дальше и дальше уходит от лагеря. – Я спасу тебя, потому что люблю… – Произнеся это слово, она неожиданно остановилась, словно придя в себя.
Душа ее разрывалась от боли и отчаяния, и она, обхватив голову руками, без сил рухнула на землю. Слезы хлынули из ее глаз, а она скребла землю ногтями и кричала в обступавшую ее зеленую пустоту:
– Да, да, я люблю тебя, Роджер, слышишь, я люблю тебя… Будь ты проклят, проклят. – И она стучала по земле кулаками, не замечая, что руки ее уже разодраны в кровь.
Когда она пришла в себя, то увидела, что уже начало темнеть. Скорые в этих широтах сумерки уже сгущались в кронах деревьев, наползали из-за густо переплетенных стволов, стелились по густой влажной траве. Глаза ее распухли от слез и плохо видели, из-под сломанных ногтей текла кровь. Она поднялась с земли, кое-как отряхнула налипшие на платье грязь и листья и огляделась.
Пора было возвращаться, только вот куда? Она убежала слишком далеко от лагеря, даже не заметив, в какую сторону. Она судорожно огляделась. Запоздалый страх перед этой лесной пустыней охватил ее, и она в ужасе прижалась к дереву. Вокруг не было ни души, огромные стволы колоннами уходили ввысь, а оттуда свешивались мясистые лианы, белесые корни орхидей, зеленые папоротники. Она заблудилась. Обняв себя за плечи, женщина боялась двинуться с места, повсюду теперь ей мерещились ползущие змеи, подкрадывающиеся хищники, следящие за ней индейцы или беглые рабы. Подавив крик, она искала выход, но мысли ускользали, кружились, путались в ее голове. Тогда она со всей силы укусила себя за руку и хлестнула по щеке.
– Заткнись, дура, – прошептала она себе. – Что ты взбесилась как последняя шлюха. Ну-ка, приди в себя, или к утру от тебя не останется даже костей. Для начала попробуем понять, откуда я все-таки приперлась сюда. Идиотка, тупица, истеричка! – она в голос ругала себя последними словами, и от этого спокойствие медленно возвращалось к ней. – Тебе надо спасти его. Хватит, пора поставить точку в этой затянувшейся мелодраме. – Она тряхнула головой и выпрямилась.
В ту же секунду справа от нее раздался хруст ломаемых веток. Она обернулась и увидела Ришери.
– Вы?! Что вы тут делаете? – вскричала она и топнула ногой.
– Вы как будто недовольны, Аделаида, – с мягким укором произнес капитан, – а, между тем я искал вас. Опасно так далеко забираться в гилею, мадам.
– Это мое дело.
– Простите, мадам. – Он подошел к ней вплотную и двумя пальцами аккуратно вынул сучок, запутавшийся у нее в волосах. – Я все понял, Аделаида, – тихо сказал он и взглянул ей в глаза. – Вы и вправду приносите гибель всякому, кто на вас посмотрит. Как голова Медузы, – он грустно усмехнулся. – Я люблю тебя, Аделаида, и я помогу тебе. Я устрою твоему жениху побег.
Она опустила голову и отвернулась. Безумная надежда захлестнула ее сердце, а в глазах ее сверкнул дьявольский огонь. «Я спасу тебя, Дик, любой ценой, – подумала она, – потому что и ты, и твои сокровища принадлежат только мне!» Но когда она повернулась к Ришери, то он смог разобрать на ее лице только нежность и слезы благодарности.
– Поскольку я уже становлюсь предателем, я буду предателем до конца. – Ришери схватил ее за плечи. – Как там в Писании: «Что делаешь, делай скорее»? – Он с силой привлек женщину к себе и жадно приник к ее губам. Потом, прижавшись к ее щеке, он зашептал ей в ухо: – У индейца письмо за подписью короля. Он иезуит, и он привез мне приказ арестовать вас. Кольбер нынче слаб, а духовник короля отец Ла Шез силен. Но я убью индейца – и у нас развязаны руки.
Лукреция слушала капитана, опустив глаза. Она уже вполне справилась с собой: лицо ее вновь стало бесстрастным, а ум обрел обычную ясность.
– Хорошо, Франсуа, так и сделаем. А теперь нам пора возвращаться, не то наша затянувшаяся прогулка покажется некоторым слегка подозрительной.
* * *
В лагере французов готовились к ночлегу. Солдаты раскладывали одеяла поверх срубленных веток, часовые занимали посты, повар с подручными лениво споласкивали натертый песком походный котел. Свободные от караула мужчины сбивались в кучи по интересам. Кто-то с азартом шлепал картами, строго запрещенными в походе, кто-то гремел костями в латунном стаканчике, кто-то грустно рассматривал дырявые чулки и прохудившиеся сапоги. Над лагерем плыл дымок костров, в который отдельными струйками вливался дым от трубок, красные огоньки которых то и дело вспыхивали с разных сторон. Из леса тянуло прелью, от лошадей – мочой и навозом, от отхожей ямы – дерьмом. Ришери вздохнул и поморщился – все-таки он был капитаном и не сильно любил запахи, неизбежные для сухопутной войны. Хорошо хоть, что поблизости не было походного лазарета, из которого неслись бы неизбежные вопли, перемешанные с проклятиями, а наиболее крепкие нервами солдаты не выплескивали бы прямо из проемов медные тазики с мочой, калом, кровью и отрезанными членами. Да и пропитанная гноем корпия могла вызвать рвоту даже у самого крепкого бойца. Неподалеку заржала лошадь, ей ответила другая, третья фыркнула, и послышался лязг ведер – это поили уставших от жары и насекомых коней. Хорошо, что все лошади были на ходу – в этом путешествии слишком многое зависело от этих животных.
Ришери откинул полог и выбрался наружу, думая о том, как выполнить обещание, данное им любимой женщине, и при этом не только не вызвать подозрений, но и постараться принести наименьший ущерб их общему делу. Довольно удачно Веселый Дик был привязан отдельно от остальных – его легко можно будет освободить, не вмешивая в это дело остальных пленников. Их с Аделаидой план был скроен на скорую руку и шит белыми нитками.
– Это безумие, – сказал он, когда Аделаида закончила излагать свои идеи.
– Фортуна любит тех, кто рискует! – с вызовом ответила она, и Ришери ничего не оставалось, кроме как рискнуть или признать себя неудачником. Он вздохнул и, оглядев свои холеные руки с траурной каймой под ногтями, тоскливо оглядел лагерь. В море ему все было понятно. Была постоянная зависимость от капризов ветра и волн, была опасность умереть от жажды или цинги, была ясная цель и настоящий враг. Здесь, на суше, все немедленно теряло четкие очертания, твердь под ногами превращалась в зыбучие пески, и любое неверное слово сулило гибель. Вездесущие иезуиты, далекий Кольбер, несчастная Франция, таинственные сокровища, прекрасная Аделаида, полуголый индеец с письмом от короля, жидовские хитрости господина Абрабанеля и вонючие тупые пираты – все сплеталось в какой-то змеиный клубок, который хотелось, зажмурившись, отбросить от себя пинком ноги, а потом открыть глаза уже на выдраенной до блеска палубе своего корабля, чтобы паруса надувались ветром, на склянках сверкало солнце, а матросы, дружно запевая песню, тянули канаты. Он еще раз вздохнул и уже было нырнул под полог, как заметил закутанную в плащ фигурку, почти неразличимую в наступившей темноте.
Он галантно придержал кусок ткани, и через секунду довольная Аделаида скользнула внутрь его палатки. Она откинула капюшон и обернулась к нему. При скудном свете походной масляной лампы она была черт знает как хороша. Ее растрепанные волосы черными змеями скользили по плечам, смеющиеся губы обнажали краешки белоснежных зубов, а зеленые глаза-омуты светились торжеством.
– Дьявол меня побери, если эта дурочка не притравит сегодня своего папашу, – воскликнула она и протянула Ришери руки для поцелуя. – Когда луна пойдет на убыль, ты заберешь у Веселого Дика карту – настоящую карту, а взамен освободишь его и вернешь ему шпагу. – Она кивнула в сторону трофейного клинка, который Ришери, знающий толк в оружии, заботливо обернул куском кожи. – И мы будем в расчете!
Шевалье вздрогнул и выпустил ее руки.
– О чем ты, Аделаида?
На секунду повисла неловкая тишина. В лесу пискнула какая-то тварь, и тут же, как по команде, гилея наполнилась воплями, стонами и уханьем.
Ни с того ни с сего ему вдруг ужасно захотелось домой, туда, где сонная Луара медленно катит свои воды мимо белокаменных замков, где вьется по стенам зеленый виноград, а по ночам пахнет розами и фиалками. И он подумал, как хорошо было бы, если бы он никогда не знал эту женщину. Или если бы она оказалась совсем другой. Нет, лучше бы никогда не знал.
– Не обращай внимания, Франсуа, – вдруг громко сказала мадам Аделаида. – Я сегодня сама не знаю, что делаю. Лучше дай мне вина, да лей побольше. А я расскажу тебе, как я уломала эту дуреху. – Она громко рассмеялась и потерла руки, словно озябшая проститутка с Нового моста.
* * *
– …Я догадываюсь, что вы французская шпионка, и я не могу вам доверять, – говорила Элейна, вглядываясь в лицо миссис Аделаиды, словно ожидая, что та ее все же опровергнет.
– Жизнь – жестокая штука, – отвечала та, улыбаясь. В ее по-кошачьи удлиненных зеленых глазах не было ни удивления, ни сочувствия. – Я бы на вашем месте вообще никому не доверяла – ни вашему отцу, мечтающему повыгоднее сбыть вас с рук, ни вашему жениху Ван Дер Фельду, подсчитывающему барыши с вашего брака. Пожалуй, только тот юноша, англичанин с невинными голубыми глазами, что валяется сейчас под пальмами, пришелся мне по вкусу.
Элейн вспыхнула и наклонила голову.
– Что вам до него? – тихо проговорила она, пытаясь скрыть смущение.
– Ровным счетом никакого дела. Я не питаюсь юнцами и не нуждаюсь в доказательствах своей власти над мужчинами. Я просто искренне сочувствую вашей любви.
– Вы – искренне? Не смешите меня. – Элейна подняла голову и снова посмотрела в глаза Аделаиде.
– Да ведь и я когда-то любила, моя девочка, хотя тебе это и трудно представить, – Аделаида невесело улыбнулась.
– Так зачем вы вызвали меня сюда?
– Я договорилась с капитаном Ришери, и его часовые позволят вам поговорить с Уильямом. Вы только должны как-нибудь избавиться от опеки своего папеньки. Когда луна повиснет над вершиной вон той горы, вы подойдете к часовому и скажете ему условленную фразу: «Бог, Закон, Король», и он пропустит вас к пленникам. Если вы услышите звон шпаги, вы немедленно покинете Харта и вернетесь обратно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30