Она увидела, что одна из королевских болонок вскочила на королевскую постель с ее туфелькой в зубах и положила ее там, как бы предлагая туфельку Нелл королеве Екатерине.
Нелл одним взглядом охватила всю сцену — замешательство короля и лицо королевы, покрасневшее от унизительного положения.
Королева быстро обрела чувство собственного достоинства. Она уже не была той неопытной женщиной, которая когда-то упала в обморок при встрече с Барбарой Каслмейн, когда эта отвратительная женщина поцеловала ей руку.
Она сказала резко:
— Впрочем, не останусь. Хорошенькая дурочка, которой принадлежит эта туфелька, может простудиться.
Король ничего не ответил. Нелл услышала, как дверь закрылась. Она медленно приблизилась к постели. Король нежно поглаживал уши той маленькой болонки, которая их выдала… Он задумчиво смотрел перед собой, пока Нелл устраивалась рядом.
Потом он сочувственно обернулся к ней.
— На свете случается много странных вещей, — сказал он. — Многие женщины добры ко мне: я — король, а проявлять доброту к королям выгодно, поэтому тут нет ничего удивительного. Но для меня остается тайной, почему эта добрая и достойная женщина, моя королева, любит меня?
Нелл ответила:
— Могу сказать вам, государь.
И она ему это сказала; ее объяснение было понятным и остроумным. Она помогла ему вновь обрести свое добродушие…
Вскоре после этого Нелл обнаружила, что ждет ребенка от короля.
Теперь, когда Нелл забеременела от короля, она уже не могла исполнять свои прежние роли. О ней позаботился Уилл Чэффинч, который ведал подобными статьями королевских расходов, и она переселилась в район Ньюменз-роу, находившийся рядом с Уэтстоунским парком.
Нелл ликовала при мысли, что она родит ребенка от короля, но у Карла это обстоятельство не вызвало особенного интереса. У него и так было много незаконнорожденных детей, ему был крайне необходим один законнорожденный. Еще до того, как ему вернули трон, у него была большая и все увеличивавшаяся семья, в которой герцог Монмут был старшим сыном. Некоторых он держал около себя, остальные ушли из его жизни. Одним из таких был Джеме де ла Клош, рожденный Маргаритой де Картере в то время, когда он был в изгнании на острове Джерси. Он полагал, что Джеме стал теперь иезуитом. Леди Шэннон родила ему дочь; Екатерина Пегг — сына и дочь. Было много других, утверждавших, что они его дети. Он всех их принимал с веселым добродушием. Он гордился своей способностью производить на свет сыновей и дочерей, и когда некоторые из его подданных звали его «Олд Раули»— по имени жеребца из королевских конюшен, от которого родилось больше прекрасных и здоровых жеребят, чем от других, — он не возражал. Барбара Каслмейн родила ему уже пятерых детей. Всех их он нежно любил. Он обожал своих детей, больше всего он любил с ними разговаривать и слушать их забавные замечания. Ему больше нравилось бывать у Барбары в детской комнате, чем у нее в спальне. Они росли более занятными — юные Анна, Чарльз, Генри, Шарлотта и Джордж, — чем их мегера-мать.
Он признал своими детьми девять или десять человек, он делал для них что мог — давал им титулы, назначал им денежное обеспечение, не упускал из виду выгодные для них браки… О, да, он на самом деле любил своих детей!
И вот теперь крошка Нелл должна подарить ему еще одного.
Это было интересно, он с удовольствием поглядит на ребенка, когда тот появится, но до того времени ему есть чем заняться в других местах.
Какое-то время его немного тревожили его сын Монмут и собственный брат, герцог Йоркский, поведение которых могло бросить тень на королевскую власть.
Монмут становился все более распущенным.
Что касается амурных дел, то говорили, что он в будущем обещает сравняться с отцом. Карл только пожимал плечами, слыша это. Пожалуй, ему бы и не хотелось, чтобы юный Джемми был другим, с другой стороны, имея таких родителей, он просто не мог быть другим.
Однако ему бы очень не хотелось, чтобы его сын ввязывался в каждую уличную драку. Карл выделил ему конный отряд, и когда он ездил недавно в Харидж инспектировать фортификационные сооружения, ему доложили, что сын с приятелями весьма весело проводили время, совращая в округе деревенских девушек.
«С моей стороны было бы нелюбезно лишать его удовольствий, которые мне самому доставляли так много радости», — говорил Карл сам себе. И все же он бы предпочел, чтобы юный Джемми развивал в себе какие-нибудь более серьезные способности. Конечно, друзья короля тоже не отказывались от таких удовольствий, но они были умными людьми. Будучи проказниками и распутниками, они интересовались и духовной жизнью, а не только физической — так же, как и сам Карл. А его сын Джемми усвоил пока, как ему казалось, все дурное, что пришло с эпохой Реставрации, и ничего хорошего из ее добрых обычаев.
Джемми с каждым днем становился все более заносчив и задирист. Он бросал тень на королевский дом. Брат Иаков тоже заставлял короля волноваться. Он был совсем не похож на юного Джемми. У Иакова были любовницы, много любовниц, и всякий раз, как только он мог ускользнуть от Анны Гайд, он отправлялся к любовницам и делал им детей. Иаков не был дурным человеком, Иаков был просто дурак. У Иакова был замечательный талант делать то, что приводит к неприятностям, — главным образом для него. «Ax, — частенько говаривал Карл, — спаси меня от la sottise de mon frere. Но прежде всего спаси от его глупости его самого».
Сейчас у Иакова были нелады с Бекингемом. Это еще один, который тоже был обречен доставлять неприятности, но в основном себе. «Два нарушителя спокойствия; если бы они объединили свои способности и варили бы кашу в одном котле, мне было бы легче, — размышлял Карл. — Но каждый из них стремится заварить кашу отдельно, в своем собственном котле, и мне предлагается двойная порция неприятностей».
Бекингем — из них двоих он несравненно умнее — решил, что Иаков должен стать его другом. Он заигрывал с герцогом, предлагая, чтобы они забыли споры и действовали заодно. Бекингему хотелось освободиться от своего основного соперника в «кабальном» совете (как, потешаясь, называло его народное остроумие), милорда Арлингтона, и с этой целью он домогался союза с Иаковом.
Иаков, твердо уверенный в своей правоте, устранился от их интриг. Он дал им понять, что считает ниже своего достоинства попадать в такую «кабалу»; он намерен по-своему служить королю.
К необузданному и отчаянному Бекингему следовало подходить с большим тактом.
Отныне Бекингем считал Иакова своим врагом; а каково болезненно честолюбивому человеку терпеть врага, который является к тому же предполагаемым наследником короны?
Бекингем бушевал от ярости, и сумасбродные планы теснились в его изобретательном мозгу. Королю необходимы были законнорожденные дети: герцогу Йоркскому никак нельзя позволить взойти на трон!
И тут вдруг Бекингем высказывает свой дикий план о разводе короля — этого отменного жеребца, много раз доказавшего, что он способен производить детей с самыми разными женщинами, — и бесплодной Екатерины, чья неспособность исполнить свои обязанности королевы может ввергнуть страну в отчаянное положение.
Карл отклонил заботы Бекингема о себе, который предлагал постараться расторгнуть брак с Екатериной или похитить ее и в последующем отправить в одну из заморских колоний, где от нее не будет ни слуху ни духу.
Кроме того, Карл предупредил Иакова.
— В буйной голове милорда Бекингема роятся безумные мысли, — сказал он. — И главный смысл их в том, чтобы вы не смогли наследовать трон. Не смейтесь над этим, Иаков. Бекингем — опасный человек.
Бекингем занялся Монмутом. Какие дикие семена мог бы он посеять в этой невежественной голове?
Да, тучи над троном сгущались, и у короля почти не было времени думать о ребенке, которого Нелл должна была вскоре произвести на свет.
В комнате нечем было дышать. Шторы на окнах были задернуты, чтобы не беспокоил свет; в спальне горели свечи. Нелл лежала в постели и думала, что настал ее последний час. Так много женщин умерло при родах.
С ней была Роза, и она была рада этому.
— Нелли, — прошептала Роза, — не лучше ли тебе походить туда-сюда по спальне? Говорят, это облегчает роды.
— Не могу больше, Рози. Не могу, — простонала Нелл. — Я уже достаточно ходила, а эти муки, кажется, я не вынесу.
Ее мать сидела у кровати; сквозь полузакрытые глаза Нелл увидела, что она принесла с собой бутылку джина.
Она уже плакала. Нелл слышала, как она бормочет что-то о своей красивой дочери, которая покорила короля. Вдруг голос матери, высокий и резкий, казалось, заполнил всю спальню:
— Эта маленькая шельма, моя девочка Нелл, родит королевского сына. Кто бы это подумал… про мою маленькую Нелл!
«Как далеко, — думала Нелл, — от борделя в Коул-ярде до родов королевского побочного ребенка…»
А где был король в тот день? В Лондоне его не было. Он скакал в Дувр, чтобы приветствовать заморских гостей. «Государственные дела, — бормотал он, — государственные дела… Вот почему я не могу быть рядом при рождении нашего ребенка, милая Нелл».
Он, бывало, говорил ей подобные вещи, чтобы она знала, что ребенок, которого она ждет, для него так же важен, как и те, что родились у его любовниц благородного происхождения. Актриса или герцогиня… ему было все равно. Вот что он хотел сказать. И если бы он был около нее и сказал бы это, она бы ему поверила.
— Я завсегда говорила, — прохрипела миссис Гвин, обращаясь к Мэри Кнепп и Пег Хьюджес, которые вошли в спальню, чтобы пополнить число присутствующих и посмотреть, как миссис Нелли разродится королевским внебрачным ребенком. — Я завсегда говорила, что моя Нелл слишком мала, чтобы рожать детей.
Тут вдруг Нелл села, в постели и громко воскликнула:
— Кончай свой кошачий концерт, ма! Я еще пока не труп. И не собираюсь им быть. Я буду жить и королевский ублюдок тоже!
Это было совершенно в духе Нелл, так что все принялись хохотать, а потом Нелл еще кое-что добавила — и они никак не могли остановиться, пока боль не усилилась, и она не позвала Розу и повитуху.
Вскоре после этого Нелл в изнеможении откинулась на подушки, на руках она держала королевского сына.
Головка его была покрыта мягким темным пушком.
Женщины, наклонившиеся над ним, восклицали:
— Он настоящий Стюарт! Да, в отпрыске Нелли ясно просматривается королевский жеребец.
А Нелл, крепко прижимая его к себе, была уверена, что ее ждет еще неизведанное счастье. Никогда еще она не чувствовала такой усталости, но и такой удовлетворенности своей судьбой.
Это крошечное создание в ее руках никогда не должно ползать по мостовой переулка Коул-ярд, он никогда не должен держать лошадей для благородных джентльменов, да и сам он должен быть благородным джентльменом — герцогом, не меньше!
А почему бы и нет? Разве отпрыски Барбары не герцоги? Почему бы самому прекрасному младенцу Нелл тоже не стать им?
— Как ты назовешь его, Нелли? — спросила Роза.
— Я назову его Карлом, — ответила Нелл; она говорила очень решительно:
— Карлом, конечно, — в честь отца.
И вот в этот момент, впервые в своей жизни, Нелл поняла подлинный смысл честолюбия. Оно родилось в ней, сильное и неистовое, и все ее надежды и желания добиться величия теперь были связаны с лежащим в ее руках младенцем. ***
Карл, направлявшийся в Дувр, совершенно не думал о Нелл и их ребенке. Он знал, что приближается один из важнейших моментов его правления.
Встреча в Дувре не только даст ему возможность увидеться с горячо любимой сестрой, но и положит начало союзу, который должен быть заключен между ним и Францией; именно так между ним и Францией, а не между Англией и Францией, ибо договор, который он подпишет, будет секретным договором, содержание статей которого будет известно лишь ему самому и четырем из его самых даровитых политиков — Арлингтону, Арунделю, Клиффорду и Беллингсу.
Секретность была необходима. Если бы его народ узнал, что за договор намерен подписать король, он бы восстал против него. Французов ненавидели; и как можно объяснить людям, что их страна еле удерживается на грани банкротства? Как можно объяснить, что последствия чумы, пожаров и войн против Голландии еще сохраняются? Англия нуждалась в деньгах Франции, и, если Франция требовала уступок, следовало согласиться с ее условиями. Будут ли они выполнены или нет — это будет касаться одного Карла, когда придет время их выполнять. Пока же суть в том, что или подписывается тайный договор, или страна оказывается в состоянии банкротства, нищеты и голода, а вскоре и в том прискорбном состоянии, которое возникает вслед за этими несчастьями и является величайшим из всех, — в состоянии революции.
Карл уже видел одну революцию в Англии; в его намерения не входило увидеть другую. Десять лет тому назад он вернулся домой; теперь он был полон решимости — если в его силах предотвратить это — никогда больше не блуждать по свету.
Итак, он ехал в Дувр. Жизнь часто вознаграждает за неприятности.
Вот и он должен был встретить дорогую Минетту, самую милую из всех его братьев и сестер, самую младшую из них, которую он всегда очень любил и которая, судя по часто присылаемым ею письмам, казалось, была его верным другом. Она была замужем — бедная милая Минетта — за самым отвратительным месье Франции, постыдно плохо с ней обращавшимся, а она была влюблена — она проговорилась в своих письмах, и его шпионы, которых он имел при французском королевском дворе, подтвердили это — в Людовика XIV, выдающегося и красивого монарха Франции. Трагедией Минетты было то, что ее брат слишком поздно вернул себе престол, поэтому ее брак с королем Франции не состоялся, и она была вынуждена выйти замуж за его брата…
Замечательно, что он увидит сестру, поговорит с ней, услышит от нее новости и поведает ей свои; замечательно то, что они подтвердят друг другу, как много значит в их жизни их постоянная переписка и заверят друг друга, что никогда еще брат и сестра не любили друг друга так, как любят они.
Не было ничего удивительного в том, что Карл забыл, что одна из его второстепенных возлюбленных рожала сына. Он чествовал свою сестру и подписывал договор, из-за которого, если бы тайные его статьи стали широко известны, его власть монарха могла бы оказаться не в меньшей опасности, чем власть его отца более двадцати лет тому назад.
Но он не позволит этим обстоятельствам портить себе настроение. Его дражайшая сестра будет гостить у него всего две недели — ее ненавистный муж не позволит ей остаться дольше, — а Людовик должен выплатить ему два миллиона ливров в течение шести месяцев с тем, чтобы он в подходящий момент исполнил свой обет стать католиком. Карл передернул плечами. В договоре не обусловливалось время, когда Карл должен объявить об этом; если бы это было так, он бы никогда, какой бы соблазнительной ни была награда, не подписал бы этот договор. Он мог объявить себя католиком, когда ему заблагорассудится. Это будет через много-много лет, а может быть, и никогда. А Англия крайне нуждалась в этих французских ливрах.
Он обязывался объявить войну Голландии в любой момент по требованию Людовика, и за его услуги в этом отношении ему было обещано три миллиона ливров в год, пока будет продолжаться война.
В связи с этим он не испытывал сомнений. Голландцы были врагами Англии, и было нетрудно, с помощью писак, подогреть в стране ненависть против коварного врага, который недавно вошел в одну из рек Англии и сжег ее корабли прямо на глазах у англичан.
Да, размышлял Карл, воевать они пойдут без возражений. Что они не проглотят, так это мое признание папизма.
Но он всегда помнил слова своего деда со стороны матери, великого Генриха IV, когда тот занял Париж и прекратил религиозные войны.
«Мы с ним похожи», — подумал Карл. Это отличная сделка. Моя страна почти банкрот, а мне должны заплатить два миллиона ливров за то, чтобы я в подходящий момент объявил себя католиком. Кто знает, подходящий момент может и не наступить, а вот мои два миллиона ливров поступят и окажутся весьма кстати.
Итак, он подписал этот договор и доставил этим удовольствие своей дорогой сестре, так как Людовик, которого она любила, будет доволен ею, когда она вернется во Францию и преподнесет ему подпись своего брата на этом договоре.
Милая Минетта! Она должна возвращаться во Францию… Возвращаться к своему ненавистному мужу!..
Она протянула ему свою шкатулку с драгоценностями и сказала: «Выберите то, что захотите, милый брат. Все, что вам понравится, — на память обо мне».
В это мгновение он поднял глаза и увидел очаровательную девочку, которая стояла рядом с его сестрой и которая принесла по просьбе Генриетты шкатулку с драгоценностями.
— Мне по душе только одно сокровище, — сказал он. — Вот эта прелестница, что затмевает все в вашей шкатулке, милая сестра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Нелл одним взглядом охватила всю сцену — замешательство короля и лицо королевы, покрасневшее от унизительного положения.
Королева быстро обрела чувство собственного достоинства. Она уже не была той неопытной женщиной, которая когда-то упала в обморок при встрече с Барбарой Каслмейн, когда эта отвратительная женщина поцеловала ей руку.
Она сказала резко:
— Впрочем, не останусь. Хорошенькая дурочка, которой принадлежит эта туфелька, может простудиться.
Король ничего не ответил. Нелл услышала, как дверь закрылась. Она медленно приблизилась к постели. Король нежно поглаживал уши той маленькой болонки, которая их выдала… Он задумчиво смотрел перед собой, пока Нелл устраивалась рядом.
Потом он сочувственно обернулся к ней.
— На свете случается много странных вещей, — сказал он. — Многие женщины добры ко мне: я — король, а проявлять доброту к королям выгодно, поэтому тут нет ничего удивительного. Но для меня остается тайной, почему эта добрая и достойная женщина, моя королева, любит меня?
Нелл ответила:
— Могу сказать вам, государь.
И она ему это сказала; ее объяснение было понятным и остроумным. Она помогла ему вновь обрести свое добродушие…
Вскоре после этого Нелл обнаружила, что ждет ребенка от короля.
Теперь, когда Нелл забеременела от короля, она уже не могла исполнять свои прежние роли. О ней позаботился Уилл Чэффинч, который ведал подобными статьями королевских расходов, и она переселилась в район Ньюменз-роу, находившийся рядом с Уэтстоунским парком.
Нелл ликовала при мысли, что она родит ребенка от короля, но у Карла это обстоятельство не вызвало особенного интереса. У него и так было много незаконнорожденных детей, ему был крайне необходим один законнорожденный. Еще до того, как ему вернули трон, у него была большая и все увеличивавшаяся семья, в которой герцог Монмут был старшим сыном. Некоторых он держал около себя, остальные ушли из его жизни. Одним из таких был Джеме де ла Клош, рожденный Маргаритой де Картере в то время, когда он был в изгнании на острове Джерси. Он полагал, что Джеме стал теперь иезуитом. Леди Шэннон родила ему дочь; Екатерина Пегг — сына и дочь. Было много других, утверждавших, что они его дети. Он всех их принимал с веселым добродушием. Он гордился своей способностью производить на свет сыновей и дочерей, и когда некоторые из его подданных звали его «Олд Раули»— по имени жеребца из королевских конюшен, от которого родилось больше прекрасных и здоровых жеребят, чем от других, — он не возражал. Барбара Каслмейн родила ему уже пятерых детей. Всех их он нежно любил. Он обожал своих детей, больше всего он любил с ними разговаривать и слушать их забавные замечания. Ему больше нравилось бывать у Барбары в детской комнате, чем у нее в спальне. Они росли более занятными — юные Анна, Чарльз, Генри, Шарлотта и Джордж, — чем их мегера-мать.
Он признал своими детьми девять или десять человек, он делал для них что мог — давал им титулы, назначал им денежное обеспечение, не упускал из виду выгодные для них браки… О, да, он на самом деле любил своих детей!
И вот теперь крошка Нелл должна подарить ему еще одного.
Это было интересно, он с удовольствием поглядит на ребенка, когда тот появится, но до того времени ему есть чем заняться в других местах.
Какое-то время его немного тревожили его сын Монмут и собственный брат, герцог Йоркский, поведение которых могло бросить тень на королевскую власть.
Монмут становился все более распущенным.
Что касается амурных дел, то говорили, что он в будущем обещает сравняться с отцом. Карл только пожимал плечами, слыша это. Пожалуй, ему бы и не хотелось, чтобы юный Джемми был другим, с другой стороны, имея таких родителей, он просто не мог быть другим.
Однако ему бы очень не хотелось, чтобы его сын ввязывался в каждую уличную драку. Карл выделил ему конный отряд, и когда он ездил недавно в Харидж инспектировать фортификационные сооружения, ему доложили, что сын с приятелями весьма весело проводили время, совращая в округе деревенских девушек.
«С моей стороны было бы нелюбезно лишать его удовольствий, которые мне самому доставляли так много радости», — говорил Карл сам себе. И все же он бы предпочел, чтобы юный Джемми развивал в себе какие-нибудь более серьезные способности. Конечно, друзья короля тоже не отказывались от таких удовольствий, но они были умными людьми. Будучи проказниками и распутниками, они интересовались и духовной жизнью, а не только физической — так же, как и сам Карл. А его сын Джемми усвоил пока, как ему казалось, все дурное, что пришло с эпохой Реставрации, и ничего хорошего из ее добрых обычаев.
Джемми с каждым днем становился все более заносчив и задирист. Он бросал тень на королевский дом. Брат Иаков тоже заставлял короля волноваться. Он был совсем не похож на юного Джемми. У Иакова были любовницы, много любовниц, и всякий раз, как только он мог ускользнуть от Анны Гайд, он отправлялся к любовницам и делал им детей. Иаков не был дурным человеком, Иаков был просто дурак. У Иакова был замечательный талант делать то, что приводит к неприятностям, — главным образом для него. «Ax, — частенько говаривал Карл, — спаси меня от la sottise de mon frere. Но прежде всего спаси от его глупости его самого».
Сейчас у Иакова были нелады с Бекингемом. Это еще один, который тоже был обречен доставлять неприятности, но в основном себе. «Два нарушителя спокойствия; если бы они объединили свои способности и варили бы кашу в одном котле, мне было бы легче, — размышлял Карл. — Но каждый из них стремится заварить кашу отдельно, в своем собственном котле, и мне предлагается двойная порция неприятностей».
Бекингем — из них двоих он несравненно умнее — решил, что Иаков должен стать его другом. Он заигрывал с герцогом, предлагая, чтобы они забыли споры и действовали заодно. Бекингему хотелось освободиться от своего основного соперника в «кабальном» совете (как, потешаясь, называло его народное остроумие), милорда Арлингтона, и с этой целью он домогался союза с Иаковом.
Иаков, твердо уверенный в своей правоте, устранился от их интриг. Он дал им понять, что считает ниже своего достоинства попадать в такую «кабалу»; он намерен по-своему служить королю.
К необузданному и отчаянному Бекингему следовало подходить с большим тактом.
Отныне Бекингем считал Иакова своим врагом; а каково болезненно честолюбивому человеку терпеть врага, который является к тому же предполагаемым наследником короны?
Бекингем бушевал от ярости, и сумасбродные планы теснились в его изобретательном мозгу. Королю необходимы были законнорожденные дети: герцогу Йоркскому никак нельзя позволить взойти на трон!
И тут вдруг Бекингем высказывает свой дикий план о разводе короля — этого отменного жеребца, много раз доказавшего, что он способен производить детей с самыми разными женщинами, — и бесплодной Екатерины, чья неспособность исполнить свои обязанности королевы может ввергнуть страну в отчаянное положение.
Карл отклонил заботы Бекингема о себе, который предлагал постараться расторгнуть брак с Екатериной или похитить ее и в последующем отправить в одну из заморских колоний, где от нее не будет ни слуху ни духу.
Кроме того, Карл предупредил Иакова.
— В буйной голове милорда Бекингема роятся безумные мысли, — сказал он. — И главный смысл их в том, чтобы вы не смогли наследовать трон. Не смейтесь над этим, Иаков. Бекингем — опасный человек.
Бекингем занялся Монмутом. Какие дикие семена мог бы он посеять в этой невежественной голове?
Да, тучи над троном сгущались, и у короля почти не было времени думать о ребенке, которого Нелл должна была вскоре произвести на свет.
В комнате нечем было дышать. Шторы на окнах были задернуты, чтобы не беспокоил свет; в спальне горели свечи. Нелл лежала в постели и думала, что настал ее последний час. Так много женщин умерло при родах.
С ней была Роза, и она была рада этому.
— Нелли, — прошептала Роза, — не лучше ли тебе походить туда-сюда по спальне? Говорят, это облегчает роды.
— Не могу больше, Рози. Не могу, — простонала Нелл. — Я уже достаточно ходила, а эти муки, кажется, я не вынесу.
Ее мать сидела у кровати; сквозь полузакрытые глаза Нелл увидела, что она принесла с собой бутылку джина.
Она уже плакала. Нелл слышала, как она бормочет что-то о своей красивой дочери, которая покорила короля. Вдруг голос матери, высокий и резкий, казалось, заполнил всю спальню:
— Эта маленькая шельма, моя девочка Нелл, родит королевского сына. Кто бы это подумал… про мою маленькую Нелл!
«Как далеко, — думала Нелл, — от борделя в Коул-ярде до родов королевского побочного ребенка…»
А где был король в тот день? В Лондоне его не было. Он скакал в Дувр, чтобы приветствовать заморских гостей. «Государственные дела, — бормотал он, — государственные дела… Вот почему я не могу быть рядом при рождении нашего ребенка, милая Нелл».
Он, бывало, говорил ей подобные вещи, чтобы она знала, что ребенок, которого она ждет, для него так же важен, как и те, что родились у его любовниц благородного происхождения. Актриса или герцогиня… ему было все равно. Вот что он хотел сказать. И если бы он был около нее и сказал бы это, она бы ему поверила.
— Я завсегда говорила, — прохрипела миссис Гвин, обращаясь к Мэри Кнепп и Пег Хьюджес, которые вошли в спальню, чтобы пополнить число присутствующих и посмотреть, как миссис Нелли разродится королевским внебрачным ребенком. — Я завсегда говорила, что моя Нелл слишком мала, чтобы рожать детей.
Тут вдруг Нелл села, в постели и громко воскликнула:
— Кончай свой кошачий концерт, ма! Я еще пока не труп. И не собираюсь им быть. Я буду жить и королевский ублюдок тоже!
Это было совершенно в духе Нелл, так что все принялись хохотать, а потом Нелл еще кое-что добавила — и они никак не могли остановиться, пока боль не усилилась, и она не позвала Розу и повитуху.
Вскоре после этого Нелл в изнеможении откинулась на подушки, на руках она держала королевского сына.
Головка его была покрыта мягким темным пушком.
Женщины, наклонившиеся над ним, восклицали:
— Он настоящий Стюарт! Да, в отпрыске Нелли ясно просматривается королевский жеребец.
А Нелл, крепко прижимая его к себе, была уверена, что ее ждет еще неизведанное счастье. Никогда еще она не чувствовала такой усталости, но и такой удовлетворенности своей судьбой.
Это крошечное создание в ее руках никогда не должно ползать по мостовой переулка Коул-ярд, он никогда не должен держать лошадей для благородных джентльменов, да и сам он должен быть благородным джентльменом — герцогом, не меньше!
А почему бы и нет? Разве отпрыски Барбары не герцоги? Почему бы самому прекрасному младенцу Нелл тоже не стать им?
— Как ты назовешь его, Нелли? — спросила Роза.
— Я назову его Карлом, — ответила Нелл; она говорила очень решительно:
— Карлом, конечно, — в честь отца.
И вот в этот момент, впервые в своей жизни, Нелл поняла подлинный смысл честолюбия. Оно родилось в ней, сильное и неистовое, и все ее надежды и желания добиться величия теперь были связаны с лежащим в ее руках младенцем. ***
Карл, направлявшийся в Дувр, совершенно не думал о Нелл и их ребенке. Он знал, что приближается один из важнейших моментов его правления.
Встреча в Дувре не только даст ему возможность увидеться с горячо любимой сестрой, но и положит начало союзу, который должен быть заключен между ним и Францией; именно так между ним и Францией, а не между Англией и Францией, ибо договор, который он подпишет, будет секретным договором, содержание статей которого будет известно лишь ему самому и четырем из его самых даровитых политиков — Арлингтону, Арунделю, Клиффорду и Беллингсу.
Секретность была необходима. Если бы его народ узнал, что за договор намерен подписать король, он бы восстал против него. Французов ненавидели; и как можно объяснить людям, что их страна еле удерживается на грани банкротства? Как можно объяснить, что последствия чумы, пожаров и войн против Голландии еще сохраняются? Англия нуждалась в деньгах Франции, и, если Франция требовала уступок, следовало согласиться с ее условиями. Будут ли они выполнены или нет — это будет касаться одного Карла, когда придет время их выполнять. Пока же суть в том, что или подписывается тайный договор, или страна оказывается в состоянии банкротства, нищеты и голода, а вскоре и в том прискорбном состоянии, которое возникает вслед за этими несчастьями и является величайшим из всех, — в состоянии революции.
Карл уже видел одну революцию в Англии; в его намерения не входило увидеть другую. Десять лет тому назад он вернулся домой; теперь он был полон решимости — если в его силах предотвратить это — никогда больше не блуждать по свету.
Итак, он ехал в Дувр. Жизнь часто вознаграждает за неприятности.
Вот и он должен был встретить дорогую Минетту, самую милую из всех его братьев и сестер, самую младшую из них, которую он всегда очень любил и которая, судя по часто присылаемым ею письмам, казалось, была его верным другом. Она была замужем — бедная милая Минетта — за самым отвратительным месье Франции, постыдно плохо с ней обращавшимся, а она была влюблена — она проговорилась в своих письмах, и его шпионы, которых он имел при французском королевском дворе, подтвердили это — в Людовика XIV, выдающегося и красивого монарха Франции. Трагедией Минетты было то, что ее брат слишком поздно вернул себе престол, поэтому ее брак с королем Франции не состоялся, и она была вынуждена выйти замуж за его брата…
Замечательно, что он увидит сестру, поговорит с ней, услышит от нее новости и поведает ей свои; замечательно то, что они подтвердят друг другу, как много значит в их жизни их постоянная переписка и заверят друг друга, что никогда еще брат и сестра не любили друг друга так, как любят они.
Не было ничего удивительного в том, что Карл забыл, что одна из его второстепенных возлюбленных рожала сына. Он чествовал свою сестру и подписывал договор, из-за которого, если бы тайные его статьи стали широко известны, его власть монарха могла бы оказаться не в меньшей опасности, чем власть его отца более двадцати лет тому назад.
Но он не позволит этим обстоятельствам портить себе настроение. Его дражайшая сестра будет гостить у него всего две недели — ее ненавистный муж не позволит ей остаться дольше, — а Людовик должен выплатить ему два миллиона ливров в течение шести месяцев с тем, чтобы он в подходящий момент исполнил свой обет стать католиком. Карл передернул плечами. В договоре не обусловливалось время, когда Карл должен объявить об этом; если бы это было так, он бы никогда, какой бы соблазнительной ни была награда, не подписал бы этот договор. Он мог объявить себя католиком, когда ему заблагорассудится. Это будет через много-много лет, а может быть, и никогда. А Англия крайне нуждалась в этих французских ливрах.
Он обязывался объявить войну Голландии в любой момент по требованию Людовика, и за его услуги в этом отношении ему было обещано три миллиона ливров в год, пока будет продолжаться война.
В связи с этим он не испытывал сомнений. Голландцы были врагами Англии, и было нетрудно, с помощью писак, подогреть в стране ненависть против коварного врага, который недавно вошел в одну из рек Англии и сжег ее корабли прямо на глазах у англичан.
Да, размышлял Карл, воевать они пойдут без возражений. Что они не проглотят, так это мое признание папизма.
Но он всегда помнил слова своего деда со стороны матери, великого Генриха IV, когда тот занял Париж и прекратил религиозные войны.
«Мы с ним похожи», — подумал Карл. Это отличная сделка. Моя страна почти банкрот, а мне должны заплатить два миллиона ливров за то, чтобы я в подходящий момент объявил себя католиком. Кто знает, подходящий момент может и не наступить, а вот мои два миллиона ливров поступят и окажутся весьма кстати.
Итак, он подписал этот договор и доставил этим удовольствие своей дорогой сестре, так как Людовик, которого она любила, будет доволен ею, когда она вернется во Францию и преподнесет ему подпись своего брата на этом договоре.
Милая Минетта! Она должна возвращаться во Францию… Возвращаться к своему ненавистному мужу!..
Она протянула ему свою шкатулку с драгоценностями и сказала: «Выберите то, что захотите, милый брат. Все, что вам понравится, — на память обо мне».
В это мгновение он поднял глаза и увидел очаровательную девочку, которая стояла рядом с его сестрой и которая принесла по просьбе Генриетты шкатулку с драгоценностями.
— Мне по душе только одно сокровище, — сказал он. — Вот эта прелестница, что затмевает все в вашей шкатулке, милая сестра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37