Делиться тем, что им было известно, но о чем незнакомые люди не имеют ни малейшего представления, – неплохой стимул к самоуважению. Они узнали Джона Кол линза и мисс Каролину Тревеннинг, хотя другая леди и джентльмен были им незнакомы.
– Ну, сэр, значит, так… – начал было один.
– Нет, Гарри, дай мне сказать. Ты слишком долго…
– Эй, слушай, Том Тревинг, заткнись!
– А что, если вы будете говорить по очереди? – предложил Фермор. – По одному предложению. Согласны?
Собеседники смотрели на него с недоумением. Наверняка дворянин. Однако иностранец – говорит не как все. А туда же: хочет показать, какой он умный. Иностранцев они не любили.
Тогда Джон Коллинз взял инициативу на себя:
– Что тут происходит, дружище? Мы торопимся.
– Ну, сэр, это все Анна Квелле. Она вон там, в доме. Скоро ее увезут в Бодмин, а мы всегда считали Анну своей. Она всегда была городской дурочкой, и каждый мог видеть, как она валяется на базарной площади, брыкается и колотит руками и ногами. Она так орала, будто… одержимая демонами. А потом совершенно неожиданно успокаивалась, словно демоны покидали ее тело. Да, так оно и было, сэр, через рот. Некоторые горожане даже видели их. И тогда Анна успокаивалась и уходила прочь.
– Так, значит, ее от вас увозят, а людям это не нравится?
– Точно так, сэр. Вот и пришли посмотреть на нее в последний раз, можно сказать. Видите ли, сэр, она сейчас прикована цепью, поскольку остальных членов семейства Квелле уже увезли из города. Ох, и странные они, эти Квелле. Две девушки ненормальные, да и мать с отцом не лучше… Прошу прощения у дам. Мы здорово повеселились… свистели, улюлюкали и все такое…
Короче, заставили их убраться из города. Осталась одна Анна, сэр. А теперь ее заковали и отправляют в Бодмин.
Зеваки, собравшиеся у домика, повернулись, чтобы посмотреть на четырех всадников, и, поскольку толпа отхлынула от двери, Мелисанда мельком увидела самое жуткое зрелище, подобного которому ей еще не доводи лось наблюдать.
В комнате, куда можно было попасть, шагнув прямо с улицы, стояло создание, больше похожее на дикого зверя, чем на человеческое существо.
Мелисанда видела голые плечи, испещренные кровоподтеками; руки, бессильно висящие по бокам; грязную кожу, просвечивающуюся сквозь еще более грязные лохмотья; сосульки волос, обрамляющих лицо; слюнявый рот, изрыгающий отвратительные нечленораздельные звуки. Однако сильнее всего потрясло Мелисанду выражение глаз сумасшедшей, ее взгляд, страдальческий, дикий, дерзкий и, казалось, взывающий о помощи.
И именно в этот момент какой-то мальчишка из толпы, стоящий близко к двери домика, подался вперед и пихнул сумасшедшую длинной веткой, которую держал в руке. Та попыталась схватить за ветку, и ей почти это удалось, но мальчишка быстро отдернул руку. Анна метнулась вперед, насколько ей позволила цепь – железное кольцо вокруг талии причиняло ей сильную боль. Мальчишка опять ткнул в нее веткой, и безумная снова попыталась схватить ее, издав сдавленный яростный рык. Было ясно, что мальчишка развлекается таким образом уже некоторое время.
Из толпы слышались восторженные вопли, а дворяне безразлично взирали на забавы черни. Только один человек среди собравшихся испытывал ту же боль, что и сумасшедшая, над которой издевались. Мелисанда, ни секунды не колеблясь, не дав себе труда подумать о последствиях своего поступка, – все ее мысли занимала та боль, которую испытывала безумная Анна, – соскользнула с лошади, сунула подводья Джону Коллинзу, который оказался к ней ближе остальных и был слишком удивлен, чтобы что-нибудь предпринять, и машинально взял их, бросилась вперед и выхватила ветку из руки мальчишки.
– Не смей! – закричала она. – Это мерзко! И жестоко!
В порыве праведного гнева Мелисанда заговорила по-французски.
Мальчишка испугался и выпустил из руки ветку, но после минутного колебания вознамерился вернуть свою собственность назад. Он брыкнул Мелисанду, пытаясь дотянуться до ветки, которую девушка держала над головой. И тогда она стегнула веткой ему по лицу.
Мелисанда почувствовала, как чьи-то руки схвати ли ее… потом еще чьи-то. Она видела перекошенные злобой лица вокруг, яростный вопль пронесся по толпе. Девушка разобрала лишь одно слово: «Иностранка!» Руки тянули ее к земле.
Однако Фермор уже соскочил с лошади, бросил поводья Джону Коллинзу и врезался в толпу.
– Она француженка! – кричал кто-то.
– Говорят, у французов есть хвосты…
– А не проверить ли это самим?
– Назад, свиньи, мерзавцы, деревенщина неотесанная… Назад! – воскликнул Фермор с горящими глазами, изо всей мочи размахивая кулаками.
Кто-то споткнулся и упал, и Фермору удалось отбить Мелисанду.
– Садитесь на коня… быстро! – приказал он.
Мелисанда повиновалась. Никто не попытался остановить ее. Фермор стоял лицом к толпе с тем пренебрежительным высокомерием, которое эти люди так хорошо знали, уважали и которому повиновались всю жизнь.
– Как вы посмели?! – выкрикнул он. – Как посмели поднять руку на леди?!
Он отступил через толпу и несколько секунд спустя уже сидел в седле.
Толпа последовала за ним, народ негодовал. Фермор был дворянином, но иностранцем. Эти люди только что наслаждались видом крови преступника, которая пролилась в тот день на улице, а сейчас им не дали получить удовольствие от мучений Анны Квелле. Они протестовали против подобного вмешательства в их дела. Это слишком! Не хватало еще, чтобы какие-то иностранцы мешали им как следует поразвлечься… пусть даже эти иностранцы и знатного происхождения! И только присутствие известных им дворян – Джона Коллинза и Каролины Тревеннинг – помешало им немедленно наброситься на этих высокомерных иностранцев.
Один из мужчин схватил Фермора за ногу, но был отброшен пинком и шмякнулся на землю.
– Прекратите! – попытался образумить чернь Джон Коллинз. – Какого дьявола!..
– Вымажем иностранцев дегтем и обваляем в перьях! – раздался голос из толпы. – Посадим на цепь вместе с сумасшедшей… ведь они – родственные души!
Тем временем Фермор схватил уздечку коня Мелисанды и проталкивался сквозь толпу. Вскоре, почуяв свободу и вырвавшись из толпы, лошади поскакали рысью, а потом, галопом промчавшись по базарной площади, вы ехали из города.
Некоторое время спустя Мелисанда закричала:
– Стойте! Остановитесь! Другие отстали!
Фермор рассмеялся, но не стал натягивать повод.
– Я говорю, наши отстали, – повторила она. Несколько минут он продолжал гнать лошадь, потом остановился.
– Разве они не едут за нами? – спросил он и громко рассмеялся. – Нет худа без добра.
– Что… что вы имеете в виду?
Фермор обернулся и бросил взгляд на оставшийся далеко позади город.
– Проклятая безобразная толпа! – сказал он. – У наглецов кровь взыграла. Ни я, ни вы им не понравились. У этих олухов совсем нет вкуса… Вы так не считаете?
– Это я в ответе за все случившееся!
– Ах, Мелисанда, вам за многое придется ответить.
– И что мы будем делать теперь?
– Нам есть чем заняться. Сначала поищем таверну и утолим жажду. После подобных упражнений страшно пить хочется. А потом разыщем остальных… Или поздравим себя со счастливым избавлением от них.
– Поздравим?..
– Потому что мы наконец-то остались наедине.
– И с этим нам стоит себя поздравить?
– Думаю, да. Надеюсь, что и вы такого же мнения. По крайней мере, я отчасти благодарен этой толпе. Поехали дальше. Мне бы не хотелось, чтобы нас догнали и схватили.
– Но… Джон Коллинз с Каролиной… они станут нас искать.
– Не беспокойтесь. С ними все будет в порядке. Джон позаботится о Каролине.
– Но ведь мы бросили их на растерзание этим… людям.
– Мы им только докучали, вы и сами знаете.
– Но вы ведь беспокоитесь… о Каролине.
– С ней ничего не случится. Эти люди и пальцем ее не тронут. Они ненавидят только тех, кого считают иностранцами, а значит, не такими, как они. Мы с вами не такие. Мы – чужие в чужой стране, и нам следует утешать и поддерживать друг друга. – Фермор взял и поцеловал ее руку. – Умоляю, улыбнитесь. Мне так нравится, когда вы радуетесь жизни. Ну же! Мы спасены! Так будем радоваться!
– Простите. Я боюсь, что эти люди плохо обойдутся с Каролиной.
– Почему же? Каролина в полной безопасности и только рада, что мы оттуда уехали. Останься мы там… дело приняло бы очень неприятный оборот. А Каролина не любит попадать в трудное положение. Давайте лучше поищем таверну. Поехали?
– Нет. Мы должны вернуться.
– Что?! Вернуться к этим вопящим хулиганам?! Между прочим, вы меня даже не поблагодарили. А это, как вы знаете, полагается по обычаю. Особенно когда вам спасают жизнь.
– Я вам так благодарна!
– Вы действительно мне благодарны?
– Боюсь, я навлекла на вас большие неприятности.
– Неприятности и вы неразделимы, Мелисанда. Придя в этот мир, вы тем самым уже дали повод для неприятностей. Поэтому одной меньше, одной больше – разницы нет.
– Полагаю, вы шутите? Нам нужно попробовать найти остальных, я уверена.
– Вам этого не хватает для полного счастья?
– Да, конечно.
– Я, как всегда, к вашим услугам. Поехали.
– Это та дорога, что нам нужна?
– Та самая.
Они поехали дальше, но через некоторое время Мелисанда переспросила:
– Вы уверены, что мы не сбились с пути?
– Уверен, – снова успокоил ее Фермор.
Туман, наконец, рассеялся, и Мелисанда увидела, что вокруг расстилаются болота – на вереске блестели капельки влаги, мелкие ручейки обегали камни. Серые пики холмов напомнили ей о бедняжке Анне Квелле, поскольку походили на измученных существ.
– Я так давно хотел поговорить с вами наедине, – сказал Фермор.
– И о чем вы хотели поговорить?
– Я думал, вы догадываетесь. Должны были догадаться. С тех пор как встретил вас, я все время хотел стать вашим… другом.
– Вы очень добры. Спасибо за дружеское отношение ко мне.
– Я буду еще добрее. Стану вам самым лучшим другом. Не подъехать ли нам вон туда, чтобы дать лошадям отдых?
– А что, они действительно нуждаются в отдыхе? Их напоили и накормили на постоялом дворе, где нас угощали пирожками. Нет, нам нужно поскорее вернуться в Тревеннинг. Каролина будет тревожиться, не застав нас там, когда вернется.
– Но я хочу поговорить с вами, а на ходу говорить не слишком удобно.
– Тогда, может быть, мы поговорим в другой раз?
– Да, но, видите ли, слишком трудно улучить момент, чтобы поговорить наедине. А здесь как раз нет никого. Посмотрите. Вы и я… мы здесь одни. Может, такого случая нам больше не представится.
Фермор подъехал к Мелисанде и, неожиданно схватив ее, притянул к себе и страстно поцеловал. Конь Мелисанды испугался, шарахнулся в сторону, и она высвободилась из объятий Фермора.
– Пожалуйста, не надо! Я хочу немедленно вернуться домой! Такое не должно повториться! По-моему, мы сбились с пути.
– Мы-то с вами идем по нужной дорожке, Мелисанда. Какое нам дело до других… путей?
– Я вас не понимаю.
– Все вы прекрасно понимаете! Я-то считал вас правдивой молодой леди!
– Я не верю своим ушам… Вы хотите сказать, что я…
– А как вы думаете? Почему бы нет? Вы, должно быть, знаете, что чертовски привлекательны?
Мелисанду охватила нервная дрожь. Она хотела ненавидеть Фермора, ведь он причиняет боль Каролине. И все-таки возненавидеть его была не в силах. Она не думала о том, как жестоко он поступает с Каролиной, о его безразличии к страданиям других людей. Но его грустная баллада о дочке мельника, которую он пел по дороге, и веселая песенка о цыганах и посрамленном графе никак не шли у нее из головы. Мелисанда думала только о том, как сверкали его голубые глаза, когда он схватил ее лошадь под уздцы и стал прокладывать путь через толпу.
– Милая малышка Мелисанда, – произнес тем временем Фермор, снова пытаясь обнять ее за плечи.
Девушка попыталась отстраниться от него, Фермор рассмеялся, и этот неожиданный смех обезоружил ее.
– Что за нелепое положение! – воскликнул он. – Чтоб мне провалиться! Никогда прежде не попадал в столь нелепую ситуацию… и никогда так долго не оставался в вертикальном положении. Что, если я спешусь? Наверняка вы умчитесь от меня галопом, оставив меня стоять тут в полном недоумении. А может, стоит попробовать? Не помочь ли и вам спешиться? Не отнести ли вас на травку, вон там, в зарослях папоротника, будет подходящее для нас ложе.
– Вы говорите слишком быстро. Я вас не понимаю.
– Не притворяйтесь, что плохо знаете английский. Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю. Вы любите меня, а я люблю вас. Так зачем противиться? Жизнь слишком сложна, чтобы оспаривать очевидное.
– Очевидное?
– Милая моя Мелисанда, разве вы сможете скрывать свои чувства дольше, чем я?
– А как же Каролина?
– Я позабочусь о Каролине.
– Как? Причинив ей боль, как дочке мельника? А что, если она?..
– Это не песня, это жизнь. И Каролина – не дочка мельника. В противном случае я бы не был с ней обручен. Если Каролине станет известно, что я вас люблю… Да, впрочем, откуда? Мы с вами не настолько глупы, чтобы попасть в нелепое положение. Можете быть спокойны – труп Каролины не найдут в холодных водах реки. Каролина понимает, что мы с ней должны пожениться исключительно ради наших семей, ради нашего будущего. А что касается нашей с вами любви… это совсем другое дело.
Мелисанда отъехала от него подальше, ее зеленые глаза негодующе блеснули..!
– Думаю, вы безнравственный человек.
– Еще чего! Вряд ли вы полюбили бы меня, будь я ангелом.
«Я должна бежать от него как можно быстрее, – подумала Мелисанда. – Он – мерзавец. Он – именно такой мужчина, о котором думали сестры Тереза, Эмилия и Евгения, никогда не поднимая глаза на мужчин. Лучше бы и мне не смотреть ему в лицо…»
Вдруг ей пришла в голову мысль о девушке, которую когда-то давно замуровали в монастырской стене. «Неужели тот человек, которого любила монахиня, был таким же, как Фермор? – спросила себя Мелисанда. – Да, вероятно, именно таким».
Мелисанда поспешно развернула коня и поскакала по дороге, которой они приехали сюда.
Она слышала, что Фермор скачет следом за ней, и пустила лошадь в галоп.
– Мелисанда! Дуреха! Сумасшедшая! Остановитесь! Вы что, хотите свернуть себе шею?
– Надеюсь, вы сломаете свою! – бросила она через плечо. – Это будет благо… для Каролины… и для меня тоже.
– Я-то себе шею не сверну! Я хорошо умею ездить верхом.
Вскоре он догнал Мелисанду, схватил ее коня за уздечку и заставил скакать медленнее.
– Ну вот, видите, вам от меня не сбежать. Никогда, Мелисанда. О, сначала вы станете строить из себя недотрогу. Будете говорить: «Изыди, Сатана! Я добродетельная молодая женщина с высокими идеалами. Я воспитывалась в монастыре и мыслю готовыми категориями». Но вы уверены, что эти категории неизменны, Мелисанда? Вы уверены в собственной добродетели?
– Уверена в одном: я вас презираю. Вы знали, что мы едем не по той дороге, и намеренно завезли меня сюда. А Каролину мне жаль.
– Ложь! Вы ей завидуете.
– Завидую?! Уж не из-за того ли, что она выйдет за вас замуж?
– Конечно же, завидуете, моя дорогая. Минуту назад, пока вы все еще мыслили монастырскими категориями и считали, что я намерен разорвать помолвку с Каролиной и жениться на вас, вы не сумели скрыть своего удовольствия. Но подождем… подождем, пока вы научитесь мыслить свободно, пока научитесь быть честной с самой собой.
– И это вы… говорите о чести! Вы… кто подстроил все это! Кто привез меня в уединенное место?
– А кто все начал? За кем гналась разъяренная толпа? Неужели вы не понимаете, что, не будь меня, вас бы уже давно приковали цепью к той сумасшедшей?
– Неправда!
– Вы ведь никогда прежде не видели разъяренной толпы, не так ли? Вам еще многому предстоит научиться, моя милая Мелисанда. Не окажись меня там, все могло бы обернуться для вас не столь благополучно.
– Меня бы спас Джон Коллинз.
– И все-таки я предотвратил катастрофу, вы согласны?
– Согласна. Я же вас уже благодарила за это.
– Так, значит, вы мне все-таки благодарны? Говорят, жалеет – значит любит. А если благодарит?
– Я благодарю вас за то, что вы спасли меня от толпы. А теперь давайте поедем домой.
– Образумьтесь, Мелисанда! Подумайте хорошенько. Что вы станете делать, когда Каролине больше не потребуются ваши услуги? Вы думали о такой возможности?
– Вы хотите сказать, когда вы поженитесь?
– Она может решить, что не нуждается в ваших услугах, гораздо раньше.
– Да, верно.
– Вам следует подумать о будущем.
– Подумать о будущем? Да если я приму ваше предложение, то мое будущее превратится в один сплошной грех.
– Грех – некрасивое слово. А я люблю все красивое.
– Но красивыми словами не говорят о некрасивых вещах, правда?
– Вы слишком серьезны. От любви люди получают удовольствие. Люди созданы для счастья, даже компаньонки. И я сделаю вас счастливой. Горе никогда не коснется вас. Я подарю вам дом в Лондоне, там мы будем жить вместе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
– Ну, сэр, значит, так… – начал было один.
– Нет, Гарри, дай мне сказать. Ты слишком долго…
– Эй, слушай, Том Тревинг, заткнись!
– А что, если вы будете говорить по очереди? – предложил Фермор. – По одному предложению. Согласны?
Собеседники смотрели на него с недоумением. Наверняка дворянин. Однако иностранец – говорит не как все. А туда же: хочет показать, какой он умный. Иностранцев они не любили.
Тогда Джон Коллинз взял инициативу на себя:
– Что тут происходит, дружище? Мы торопимся.
– Ну, сэр, это все Анна Квелле. Она вон там, в доме. Скоро ее увезут в Бодмин, а мы всегда считали Анну своей. Она всегда была городской дурочкой, и каждый мог видеть, как она валяется на базарной площади, брыкается и колотит руками и ногами. Она так орала, будто… одержимая демонами. А потом совершенно неожиданно успокаивалась, словно демоны покидали ее тело. Да, так оно и было, сэр, через рот. Некоторые горожане даже видели их. И тогда Анна успокаивалась и уходила прочь.
– Так, значит, ее от вас увозят, а людям это не нравится?
– Точно так, сэр. Вот и пришли посмотреть на нее в последний раз, можно сказать. Видите ли, сэр, она сейчас прикована цепью, поскольку остальных членов семейства Квелле уже увезли из города. Ох, и странные они, эти Квелле. Две девушки ненормальные, да и мать с отцом не лучше… Прошу прощения у дам. Мы здорово повеселились… свистели, улюлюкали и все такое…
Короче, заставили их убраться из города. Осталась одна Анна, сэр. А теперь ее заковали и отправляют в Бодмин.
Зеваки, собравшиеся у домика, повернулись, чтобы посмотреть на четырех всадников, и, поскольку толпа отхлынула от двери, Мелисанда мельком увидела самое жуткое зрелище, подобного которому ей еще не доводи лось наблюдать.
В комнате, куда можно было попасть, шагнув прямо с улицы, стояло создание, больше похожее на дикого зверя, чем на человеческое существо.
Мелисанда видела голые плечи, испещренные кровоподтеками; руки, бессильно висящие по бокам; грязную кожу, просвечивающуюся сквозь еще более грязные лохмотья; сосульки волос, обрамляющих лицо; слюнявый рот, изрыгающий отвратительные нечленораздельные звуки. Однако сильнее всего потрясло Мелисанду выражение глаз сумасшедшей, ее взгляд, страдальческий, дикий, дерзкий и, казалось, взывающий о помощи.
И именно в этот момент какой-то мальчишка из толпы, стоящий близко к двери домика, подался вперед и пихнул сумасшедшую длинной веткой, которую держал в руке. Та попыталась схватить за ветку, и ей почти это удалось, но мальчишка быстро отдернул руку. Анна метнулась вперед, насколько ей позволила цепь – железное кольцо вокруг талии причиняло ей сильную боль. Мальчишка опять ткнул в нее веткой, и безумная снова попыталась схватить ее, издав сдавленный яростный рык. Было ясно, что мальчишка развлекается таким образом уже некоторое время.
Из толпы слышались восторженные вопли, а дворяне безразлично взирали на забавы черни. Только один человек среди собравшихся испытывал ту же боль, что и сумасшедшая, над которой издевались. Мелисанда, ни секунды не колеблясь, не дав себе труда подумать о последствиях своего поступка, – все ее мысли занимала та боль, которую испытывала безумная Анна, – соскользнула с лошади, сунула подводья Джону Коллинзу, который оказался к ней ближе остальных и был слишком удивлен, чтобы что-нибудь предпринять, и машинально взял их, бросилась вперед и выхватила ветку из руки мальчишки.
– Не смей! – закричала она. – Это мерзко! И жестоко!
В порыве праведного гнева Мелисанда заговорила по-французски.
Мальчишка испугался и выпустил из руки ветку, но после минутного колебания вознамерился вернуть свою собственность назад. Он брыкнул Мелисанду, пытаясь дотянуться до ветки, которую девушка держала над головой. И тогда она стегнула веткой ему по лицу.
Мелисанда почувствовала, как чьи-то руки схвати ли ее… потом еще чьи-то. Она видела перекошенные злобой лица вокруг, яростный вопль пронесся по толпе. Девушка разобрала лишь одно слово: «Иностранка!» Руки тянули ее к земле.
Однако Фермор уже соскочил с лошади, бросил поводья Джону Коллинзу и врезался в толпу.
– Она француженка! – кричал кто-то.
– Говорят, у французов есть хвосты…
– А не проверить ли это самим?
– Назад, свиньи, мерзавцы, деревенщина неотесанная… Назад! – воскликнул Фермор с горящими глазами, изо всей мочи размахивая кулаками.
Кто-то споткнулся и упал, и Фермору удалось отбить Мелисанду.
– Садитесь на коня… быстро! – приказал он.
Мелисанда повиновалась. Никто не попытался остановить ее. Фермор стоял лицом к толпе с тем пренебрежительным высокомерием, которое эти люди так хорошо знали, уважали и которому повиновались всю жизнь.
– Как вы посмели?! – выкрикнул он. – Как посмели поднять руку на леди?!
Он отступил через толпу и несколько секунд спустя уже сидел в седле.
Толпа последовала за ним, народ негодовал. Фермор был дворянином, но иностранцем. Эти люди только что наслаждались видом крови преступника, которая пролилась в тот день на улице, а сейчас им не дали получить удовольствие от мучений Анны Квелле. Они протестовали против подобного вмешательства в их дела. Это слишком! Не хватало еще, чтобы какие-то иностранцы мешали им как следует поразвлечься… пусть даже эти иностранцы и знатного происхождения! И только присутствие известных им дворян – Джона Коллинза и Каролины Тревеннинг – помешало им немедленно наброситься на этих высокомерных иностранцев.
Один из мужчин схватил Фермора за ногу, но был отброшен пинком и шмякнулся на землю.
– Прекратите! – попытался образумить чернь Джон Коллинз. – Какого дьявола!..
– Вымажем иностранцев дегтем и обваляем в перьях! – раздался голос из толпы. – Посадим на цепь вместе с сумасшедшей… ведь они – родственные души!
Тем временем Фермор схватил уздечку коня Мелисанды и проталкивался сквозь толпу. Вскоре, почуяв свободу и вырвавшись из толпы, лошади поскакали рысью, а потом, галопом промчавшись по базарной площади, вы ехали из города.
Некоторое время спустя Мелисанда закричала:
– Стойте! Остановитесь! Другие отстали!
Фермор рассмеялся, но не стал натягивать повод.
– Я говорю, наши отстали, – повторила она. Несколько минут он продолжал гнать лошадь, потом остановился.
– Разве они не едут за нами? – спросил он и громко рассмеялся. – Нет худа без добра.
– Что… что вы имеете в виду?
Фермор обернулся и бросил взгляд на оставшийся далеко позади город.
– Проклятая безобразная толпа! – сказал он. – У наглецов кровь взыграла. Ни я, ни вы им не понравились. У этих олухов совсем нет вкуса… Вы так не считаете?
– Это я в ответе за все случившееся!
– Ах, Мелисанда, вам за многое придется ответить.
– И что мы будем делать теперь?
– Нам есть чем заняться. Сначала поищем таверну и утолим жажду. После подобных упражнений страшно пить хочется. А потом разыщем остальных… Или поздравим себя со счастливым избавлением от них.
– Поздравим?..
– Потому что мы наконец-то остались наедине.
– И с этим нам стоит себя поздравить?
– Думаю, да. Надеюсь, что и вы такого же мнения. По крайней мере, я отчасти благодарен этой толпе. Поехали дальше. Мне бы не хотелось, чтобы нас догнали и схватили.
– Но… Джон Коллинз с Каролиной… они станут нас искать.
– Не беспокойтесь. С ними все будет в порядке. Джон позаботится о Каролине.
– Но ведь мы бросили их на растерзание этим… людям.
– Мы им только докучали, вы и сами знаете.
– Но вы ведь беспокоитесь… о Каролине.
– С ней ничего не случится. Эти люди и пальцем ее не тронут. Они ненавидят только тех, кого считают иностранцами, а значит, не такими, как они. Мы с вами не такие. Мы – чужие в чужой стране, и нам следует утешать и поддерживать друг друга. – Фермор взял и поцеловал ее руку. – Умоляю, улыбнитесь. Мне так нравится, когда вы радуетесь жизни. Ну же! Мы спасены! Так будем радоваться!
– Простите. Я боюсь, что эти люди плохо обойдутся с Каролиной.
– Почему же? Каролина в полной безопасности и только рада, что мы оттуда уехали. Останься мы там… дело приняло бы очень неприятный оборот. А Каролина не любит попадать в трудное положение. Давайте лучше поищем таверну. Поехали?
– Нет. Мы должны вернуться.
– Что?! Вернуться к этим вопящим хулиганам?! Между прочим, вы меня даже не поблагодарили. А это, как вы знаете, полагается по обычаю. Особенно когда вам спасают жизнь.
– Я вам так благодарна!
– Вы действительно мне благодарны?
– Боюсь, я навлекла на вас большие неприятности.
– Неприятности и вы неразделимы, Мелисанда. Придя в этот мир, вы тем самым уже дали повод для неприятностей. Поэтому одной меньше, одной больше – разницы нет.
– Полагаю, вы шутите? Нам нужно попробовать найти остальных, я уверена.
– Вам этого не хватает для полного счастья?
– Да, конечно.
– Я, как всегда, к вашим услугам. Поехали.
– Это та дорога, что нам нужна?
– Та самая.
Они поехали дальше, но через некоторое время Мелисанда переспросила:
– Вы уверены, что мы не сбились с пути?
– Уверен, – снова успокоил ее Фермор.
Туман, наконец, рассеялся, и Мелисанда увидела, что вокруг расстилаются болота – на вереске блестели капельки влаги, мелкие ручейки обегали камни. Серые пики холмов напомнили ей о бедняжке Анне Квелле, поскольку походили на измученных существ.
– Я так давно хотел поговорить с вами наедине, – сказал Фермор.
– И о чем вы хотели поговорить?
– Я думал, вы догадываетесь. Должны были догадаться. С тех пор как встретил вас, я все время хотел стать вашим… другом.
– Вы очень добры. Спасибо за дружеское отношение ко мне.
– Я буду еще добрее. Стану вам самым лучшим другом. Не подъехать ли нам вон туда, чтобы дать лошадям отдых?
– А что, они действительно нуждаются в отдыхе? Их напоили и накормили на постоялом дворе, где нас угощали пирожками. Нет, нам нужно поскорее вернуться в Тревеннинг. Каролина будет тревожиться, не застав нас там, когда вернется.
– Но я хочу поговорить с вами, а на ходу говорить не слишком удобно.
– Тогда, может быть, мы поговорим в другой раз?
– Да, но, видите ли, слишком трудно улучить момент, чтобы поговорить наедине. А здесь как раз нет никого. Посмотрите. Вы и я… мы здесь одни. Может, такого случая нам больше не представится.
Фермор подъехал к Мелисанде и, неожиданно схватив ее, притянул к себе и страстно поцеловал. Конь Мелисанды испугался, шарахнулся в сторону, и она высвободилась из объятий Фермора.
– Пожалуйста, не надо! Я хочу немедленно вернуться домой! Такое не должно повториться! По-моему, мы сбились с пути.
– Мы-то с вами идем по нужной дорожке, Мелисанда. Какое нам дело до других… путей?
– Я вас не понимаю.
– Все вы прекрасно понимаете! Я-то считал вас правдивой молодой леди!
– Я не верю своим ушам… Вы хотите сказать, что я…
– А как вы думаете? Почему бы нет? Вы, должно быть, знаете, что чертовски привлекательны?
Мелисанду охватила нервная дрожь. Она хотела ненавидеть Фермора, ведь он причиняет боль Каролине. И все-таки возненавидеть его была не в силах. Она не думала о том, как жестоко он поступает с Каролиной, о его безразличии к страданиям других людей. Но его грустная баллада о дочке мельника, которую он пел по дороге, и веселая песенка о цыганах и посрамленном графе никак не шли у нее из головы. Мелисанда думала только о том, как сверкали его голубые глаза, когда он схватил ее лошадь под уздцы и стал прокладывать путь через толпу.
– Милая малышка Мелисанда, – произнес тем временем Фермор, снова пытаясь обнять ее за плечи.
Девушка попыталась отстраниться от него, Фермор рассмеялся, и этот неожиданный смех обезоружил ее.
– Что за нелепое положение! – воскликнул он. – Чтоб мне провалиться! Никогда прежде не попадал в столь нелепую ситуацию… и никогда так долго не оставался в вертикальном положении. Что, если я спешусь? Наверняка вы умчитесь от меня галопом, оставив меня стоять тут в полном недоумении. А может, стоит попробовать? Не помочь ли и вам спешиться? Не отнести ли вас на травку, вон там, в зарослях папоротника, будет подходящее для нас ложе.
– Вы говорите слишком быстро. Я вас не понимаю.
– Не притворяйтесь, что плохо знаете английский. Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю. Вы любите меня, а я люблю вас. Так зачем противиться? Жизнь слишком сложна, чтобы оспаривать очевидное.
– Очевидное?
– Милая моя Мелисанда, разве вы сможете скрывать свои чувства дольше, чем я?
– А как же Каролина?
– Я позабочусь о Каролине.
– Как? Причинив ей боль, как дочке мельника? А что, если она?..
– Это не песня, это жизнь. И Каролина – не дочка мельника. В противном случае я бы не был с ней обручен. Если Каролине станет известно, что я вас люблю… Да, впрочем, откуда? Мы с вами не настолько глупы, чтобы попасть в нелепое положение. Можете быть спокойны – труп Каролины не найдут в холодных водах реки. Каролина понимает, что мы с ней должны пожениться исключительно ради наших семей, ради нашего будущего. А что касается нашей с вами любви… это совсем другое дело.
Мелисанда отъехала от него подальше, ее зеленые глаза негодующе блеснули..!
– Думаю, вы безнравственный человек.
– Еще чего! Вряд ли вы полюбили бы меня, будь я ангелом.
«Я должна бежать от него как можно быстрее, – подумала Мелисанда. – Он – мерзавец. Он – именно такой мужчина, о котором думали сестры Тереза, Эмилия и Евгения, никогда не поднимая глаза на мужчин. Лучше бы и мне не смотреть ему в лицо…»
Вдруг ей пришла в голову мысль о девушке, которую когда-то давно замуровали в монастырской стене. «Неужели тот человек, которого любила монахиня, был таким же, как Фермор? – спросила себя Мелисанда. – Да, вероятно, именно таким».
Мелисанда поспешно развернула коня и поскакала по дороге, которой они приехали сюда.
Она слышала, что Фермор скачет следом за ней, и пустила лошадь в галоп.
– Мелисанда! Дуреха! Сумасшедшая! Остановитесь! Вы что, хотите свернуть себе шею?
– Надеюсь, вы сломаете свою! – бросила она через плечо. – Это будет благо… для Каролины… и для меня тоже.
– Я-то себе шею не сверну! Я хорошо умею ездить верхом.
Вскоре он догнал Мелисанду, схватил ее коня за уздечку и заставил скакать медленнее.
– Ну вот, видите, вам от меня не сбежать. Никогда, Мелисанда. О, сначала вы станете строить из себя недотрогу. Будете говорить: «Изыди, Сатана! Я добродетельная молодая женщина с высокими идеалами. Я воспитывалась в монастыре и мыслю готовыми категориями». Но вы уверены, что эти категории неизменны, Мелисанда? Вы уверены в собственной добродетели?
– Уверена в одном: я вас презираю. Вы знали, что мы едем не по той дороге, и намеренно завезли меня сюда. А Каролину мне жаль.
– Ложь! Вы ей завидуете.
– Завидую?! Уж не из-за того ли, что она выйдет за вас замуж?
– Конечно же, завидуете, моя дорогая. Минуту назад, пока вы все еще мыслили монастырскими категориями и считали, что я намерен разорвать помолвку с Каролиной и жениться на вас, вы не сумели скрыть своего удовольствия. Но подождем… подождем, пока вы научитесь мыслить свободно, пока научитесь быть честной с самой собой.
– И это вы… говорите о чести! Вы… кто подстроил все это! Кто привез меня в уединенное место?
– А кто все начал? За кем гналась разъяренная толпа? Неужели вы не понимаете, что, не будь меня, вас бы уже давно приковали цепью к той сумасшедшей?
– Неправда!
– Вы ведь никогда прежде не видели разъяренной толпы, не так ли? Вам еще многому предстоит научиться, моя милая Мелисанда. Не окажись меня там, все могло бы обернуться для вас не столь благополучно.
– Меня бы спас Джон Коллинз.
– И все-таки я предотвратил катастрофу, вы согласны?
– Согласна. Я же вас уже благодарила за это.
– Так, значит, вы мне все-таки благодарны? Говорят, жалеет – значит любит. А если благодарит?
– Я благодарю вас за то, что вы спасли меня от толпы. А теперь давайте поедем домой.
– Образумьтесь, Мелисанда! Подумайте хорошенько. Что вы станете делать, когда Каролине больше не потребуются ваши услуги? Вы думали о такой возможности?
– Вы хотите сказать, когда вы поженитесь?
– Она может решить, что не нуждается в ваших услугах, гораздо раньше.
– Да, верно.
– Вам следует подумать о будущем.
– Подумать о будущем? Да если я приму ваше предложение, то мое будущее превратится в один сплошной грех.
– Грех – некрасивое слово. А я люблю все красивое.
– Но красивыми словами не говорят о некрасивых вещах, правда?
– Вы слишком серьезны. От любви люди получают удовольствие. Люди созданы для счастья, даже компаньонки. И я сделаю вас счастливой. Горе никогда не коснется вас. Я подарю вам дом в Лондоне, там мы будем жить вместе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44