им принесли печенье, слабое пиво, твердый сыр и виноград. Она жизнерадостно щебетала с наивностью беззаботного детства, а он слушал ее с застывшей на лице улыбкой. Ей ни к чему было знать о черной ненависти, охватившей его душу, об отвратительных мыслях, которые роились в его мозгу. Для Лауры это было просто большим приключением. Они случались у них и раньше: бегство от тех, кто ловил священника, ночевки на сеновале, быстрое проглатывание пищи в расшатанных фермерских повозках. Она не понимала, что была пешкой в смертельной игре Кромвеля.
Наконец качка корабля усыпила ее: она положила голову к нему на колени, всунув в его руку свою маленькую ручонку.
— Я люблю тебя, дорогая, — прошептал он.
Пока она спала у него на руках, Весли чувствовал, как на него давят стены этой каюты, как они выжимают из него волю. Кромвель заточил его в еще более тесную тюрьму, нежели маленькая камера с мокрыми скользкими стенами в Лондонском Тауэре.
Протектор вывел Весли из задумчивости, громко отдав какое-то приказание. Тотчас же в дверном проеме появились два больших и сильных матроса. Весли еще сильнее обнял Лауру.
— Изолируйте его, — приказал Кромвель.
Большие, закаленные в морях руки схватили Весли, а Кромвель поднял с его колен спящего ребенка. Крик протеста поднялся в груди Весли, но застыл на губах. Если он разбудит сейчас Лауру, ее будет всегда мучить кошмарное видение, как ее вырывают из рук отца. Чем меньше она будет знать об этом злобном заговоре, тем больше у нее будет шансов пережить суровое испытание. Кромвель держал ее на согнутой руке. Он выглядел как снисходительный дядя с любимой племянницей, если бы не холодный блеск его глаз.
— Вы знаете, мистер Хокинс, было бы выше моих сил причинить вред ребенку. Но вы когда-нибудь задумывались о судьбе подкидышей в Лондоне? — не дожидаясь ответа, он продолжал: — Потерянные дети фактически становятся рабами, — он нежно посмотрел на Лауру, любуясь золотистыми ресницами, расположившимися веером на веснушчатых щечках. — Эта девочка прелестна, и, возможно, избежит тяжелой работы. Говорят, что карликов и детей используют для обслуживания людей в публичных домах, потому что их маленький рост не дает им возможности увидеть, что творится на кроватях. Затем, когда она станет для этой работы слишком высокой… Что же, мы можем надеяться, что она останется такой же хорошенькой, как сейчас.
Заключенная в этих словах угроза ударила Весли подобно пушечному ядру.
— Нет, будьте вы прокляты… — он попытался освободиться от матросов, и мускулы его рук, дрожащие от напряжения, четко обрисовались под тканью. Но жесткие, грубые пальцы еще сильнее впились в его тело.
— Если вам удастся привести Фианну к повиновению до конца этого года, вы сохраните и свою жизнь, и жизнь своей дочери.
— Вы должны дать письменное подтверждениеэтому, — неожиданно предложил Весли, лихорадочно обдумывая ситуацию. Он горько улыбнулся, увидев выражение лица Кромвеля, — вам предложили занять трон, и вы должны охранять свою репутацию, как драгоценные камни в короне, а мне нужно, чтобы вы поклялись и сделали письменное заявление, что в случае, если я выполню ваше поручение, ни мне, ни моей семье не будет причинен вред.
Глаза Кромвеля засветились от восторга.
— Протектор всегда выполнял свои обещания. Но вы, тем не менее, получите письменное подтверждение. Однако, если вы потерпите неудачу, — он прервал себя и пошел к двери. В том месте, где солнечный свет проникал через отверстие люка, задержался для того, чтобы Весли смог бросить последний взгляд на своего любимого ребенка.
— Ты, сукин сын…
— До конца года, — повторил Кромвель. — Не потерпите неудачу, мистер Хокинс.
* * *
Ей снова не повезло. Она обошла весь луг в поисках вола, которого пообещала Логану Рафферти. Но это проклятое животное исчезло подобно жуку-оленю святой Иты. Теперь Кэтлин и дальше придется выносить жалобы Мэгин. Вонзая пастуший посох в глинистую почву, она направилась назад, в крепость. Весна уже в самом разгаре. Завтра начнется посевная, и Симус Макбрайд объявил этот день большим праздником. Но какое же празднество без еды? Она нашла отца в кухне, просторном каменном помещении, связанном с большим залом узким коридором.
— Добавь шалфея, Джэнет, — велел он, глядя через плечо поварихи в кипящий котел. — Не скупись, ведь завтра у нас праздник.
— Даида, — Кэтлин вытерла ладони о передник. — Даида, мне нужно поговорить с тобой.
Он посмотрел на дочь с отсутствующим выражением лица, затем улыбнулся, сосредоточив свой взгляд красивого льва, каковым он был в молодости, на ней.
— Кэтлин, — он произнес ее имя внезапно, как будто только что вспомнил его. — Ты знаешь, это великий день, хвала всем святым.
— Да, Даида, — хотя предупреждения Куррана не выходили у нее из головы, она заставила себя улыбнуться, затем кивнула на дверь. — Если не возражаешь, Даида.
Выйдя, они направились на огород. Ботва репы и картофеля, посаженных Джэнет, сильно вытянулась вверх под слабыми лучами весеннего солнца. Вид этих редких растений произвел удручающее впечатление на Кэтлин, поэтому она перевела взгляд на скалистый ландшафт, верхушки гор, окруженных полями, на неясные очертания болот, тянущихся по направлению к морю. Послеобеденное солнце позолотило окружающую природу. Симус с восхищением любовался знакомым пейзажем.
— Какой прекрасный день, ты, наверно, такого еще не видела, да, Кэтлин? Эти величественные небеса, проглядывающие сквозь облака, как будто чистое золото льется с небес тебе в ладони. «Ну почему, — грустно подумала Кэтлин, — красота земли обращает его к поэзии, в то время как нужды людей совсем не трогают его?»
— Даида, что касается завтрашнего дня…
— О, все будет прекрасно, не правда ли, девушка? И разве мы не ирландцы, которых создал сам Господь Бог?
Она положила ладонь на его руку. Его мускулы остались вялыми, это было тело человека, который избегал тяжелой работы, как монах избегает женщин.
— Том Генди говорит, что ты пригласил всех в округе.
— Том Генди любит совать нос в чужие дела и весьма преуспел в этом.
— Но ты все-таки пригласил, не так ли?
— Конечно. Твоя мать, спаси ее душу святая Бригита, всегда планировала большое празднество. Сейчас, когда она умерла, было бы печально и жестоко с нашей стороны, если бы мы не сделали этого.
— Даида, с тех пор, как англичане сожгли наш рыболовецкий флот, мы с трудом можем прокормить своих людей. Как же мы…
— Ах, милая, ты слишком обо всем беспокоишься. Нас возьмет под свое священное крыло провидение. Мы будем праздновать со свежим мясом, вот увидишь.
Подозрение пронзило ее.
— Что ты хочешь этим сказать?
Он развел руками.
— Я заставил Кермита зарезать молодого вола.
Кэтлин прижала к груди кулаки, чтобы сохранить спокойствие.
— О, нет, Даида! Нам нужен был этот вол для приданого Мэгин. Логан не примет ее обратно без него.
Симус опустил руки.
— Но разве не прекрасно будет, когда мы попробуем его, и когда все наши соседи и родня поднимут тосты за Макбрайдов? Подумай об этом, Кэт…
— Но дело в том, Даида, — прервала его Кэтлин. С колыбели ее приучали уважительно относиться к отцу, но она сама научилась высказывать свое мнение, — что ты никогда не думаешь!
Она резко повернулась и пошла к конюшням. Нехорошо было так разговаривать со своим отцом, но она не смогла сдержаться, ей удалось только подавить в себе желание пуститься бегом вдоль омытых штормом берегов. В плохо освещенной каменной конюшне стоял черный жеребец, подрагивая от нетерпения мускулами и раздувая ноздри. Солнечный свет окрасил его шкуру золотом, как будто он был выбран Богом для того чтобы подняться до небес на крыльях тумана. Кэтлин медленно шла между стойлами, в которых находились лошади с сильными ногами. Уже многие поколения лошадей Коннемары помогали героям добиваться победы. Но с этим жеребцом они не могли сравниться. Его губы зашевелились, приветствуя ее. У него не было клички. Он был такой же дикий и свободный, как птица пустельга, которая носится в облаках над вершинами гор. Был он черный, цвета ночи, похожий на бесплотный дух вечности, сложения такого прекрасного, какое только может создать природа.
— Давай, милый, — тихо проговорила коню Кэтлин, надевая на него мягкую уздечку. Она не пользовалась ни удилами, ни седлом. Как только она садилась на него, они превращались в единое целое: один разум, одна душа, одно желание. Когда ее босые ноги прикасались к нему, оба они, конь и человек, образовывали языческое соединение двух душ, которое становилось нераздельным. Ей достаточно было прикоснуться к нему пятками, чтобы он вылетел из конюшни и помчался по усеянным булыжниками полям. Ее окутали запахи моря и водорослей и чудные ароматы зеленеющих полей. Кэтлин скакала на запад, туда, где все было окрашено лучами заходящего солнца, по направлению к волнующемуся серо-стальному морю. Ее волосы были распущены и свободно развевались на ветру, как и черная грива коня. Быстрая скачка подняла ей настроение, вселила уверенность в том, что она сможет противостоять любой, даже неожиданной беде. Симус зарезал вола — что ж, у нее и раньше были затруднения. Она знает, где достать другого, хотя это и опасно.
Они достигли побережья, где над волнующимся морем возвышались отвесные скалы. Конь рискованно пролетел над ущельем, подогнув передние ноги. Кэтлин засмеялась от удовольствия. На влажной песчаной отмели она отпустила поводья. Конь изогнул шею дугой и понесся с захватывающей дух скоростью подобно молнии, полный ритма и таинственности дикого, Богом созданного побережья Коннемары.
Солнце опустилось еще ниже, когда лошадь перешла на шаг. Длинные закатные лучи мерцали на воде, как серебряные монеты. Кэтлин спрыгнула на песок, прохладный прибой подкрался к ее ногам. Она хлопнула жеребца по спине и сказала:
— Иди погуляй. Возвращайся, когда свистну.
Подняв хвост дугой, лошадь потрусила по прибрежной полосе. Слезы восторга застилали глаза Кэтлин, когда она любовалась этой совершенной красотой. Он был такой же таинственный, как дальние арабские земли, такой же красивый и благородный, как человек, который подарил его, человек, который забрал ее сердце.
Алонсо Рубио.
«Вернись ко мне, Алонсо, — мысленно позвала она его. — Ты мне нужен сейчас».
— Ты знаешь, есть способ, — произнес веселый голос, — как вызвать к себе настоящую любовь.
Кэтлин резко обернулась, ее взгляд заметался в поисках говорившего. Смех, легкий как ветерок, привлек внимание к скалам, окружавшим заброшенный сад. Когда-то он был местом уединения лорда Клонмура и его леди, местом, где приветствовали прибывающих с моря гостей. Однако время и забвение разрушили ротонду, где когда-то ее родители сидели и пристально вглядывались в бескрайний горизонт.
— Том Генди, — узнала она его. — Черт возьми, Том, где ты?
В саду было много луж, оставшихся после прилива, и она обошла их, приподняв подолы своих юбок. Кишащие крабами водоросли свисали с каменных глыб, из расщелин скал пробивались молодые кусты. За большим валуном подпрыгивала коричневая шапочка, украшенная закрученным пером.. Через секунду показалось ухмыляющееся лицо с загрубевшей кожей, затем появилось и толстое приземстое тело Тома. Свирепо глядя на него, она сказала:
— Ты, Том Генди, любишь вмешиваться в чужие дела. Кромвель сжег бы тебя как колдуна, если бы на тебя стоило потратить охапку хвороста.
— Нет сомнения, что он сделал бы это, если бы смог поймать меня. — Том перелез через скалы и опустился рядом с Кэтлин около зарослей шиповника. Даже с высоким пером его шляпа едва доходила ей до груди. Как и весь он, его пальцы были грубые, короткие и неуклюжие, однако он дотянулся до бретелей ее мятого передника и расправил их с грацией горничной знатной дамы.
— Ну и вид у тебя, Кэтлин Макбрайд. Безобразна, как пуританка. Когда в последний раз к твоим волосам прикасалась расческа?
— А это мое дело, — она вскинула голову. — А ты управляющий Клонмура, и тебе следует исполнять свои обязанности.
— Какие обязанности?
— Прежде всего найти другого вола для Логана Рафферти.
— Мы знаем, где найти множество здорового скота, не правда ли?
Кэтлин проигнорировала его намек.
— Наверное, придется отправить тебя в Испанию. Я слышала, король Филипп использует карликов как игрушки для своих детей.
— Тогда мы оба будем служить игрушками для испанцев, — заметил он, покачав головой. — Тебе двадцать два года, и ты все еще не замужем.
— Ты знаешь почему, — возразила она. — Хотя я не понимаю, как ты узнал об обещании и подарке Алонсо.
— Об обещании? Ты маленькая притворщица, — он откинул голову, чтобы посмотреть ей в лицо. — Страстное обещание молодого человека так же прочно, как роса летом. Но я хочу сказать тебе о другом. Ты хочешь настоящей любви…
— Откуда ты знаешь, чего я хочу?
— Я могу подсказать тебе способ, как вызвать любимого.
Кэтлин с опаской посмотрела на маленького человека. Некоторые люди уверены, что Том Генди наделен волшебной силой. Но не Кэтлин. Она видела, как у него текла кровь, когда он уколол палец шипом; она ухаживала за ним, когда он, простудившись, лежал больной. Он был такой же человек, как и она, несмотря на его необычную внешность. Если он и был наделен каким-то даром, то это было всего-навсего обычное умение, позволяющее ему приближаться беззвучно и неожиданно; его власть заключалась в мудром и удивительном уме, дающем ему способность чувствовать человеческие сердца и читать мысли, как гадалка читает их по глазам.
— И как же это? — насмешливо спросила Кэтлин. — Сейчас канун праздника. Может быть, ты хочешь принести какое-нибудь языческое жертвоприношение?
— Упаси Бог, девушка, все это намного проще. И все, что ты должна принести в жертву, это… Да ладно, ты разберешься в этом сама. — Том сорвал с головы шляпу и неуклюже отвесил поклон. — Я напряг свои скудные мозги, размышляя над этим, и нашел ответ. Сорви розу в момент захода солнца и пожелай его.
— Как же, сорви розу! — она обвела рукой заброшенный сад. — Где я найду розу в этом запустении?
Загадочная улыбка тронула его губы.
— Все, что тебе нужно, ты найдешь в своем сердце, Кэтлин Макбрайд.
Она подняла глаза к небу, окрашенному лучами заходящего солнца.
— Какая чепуха… — она посмотрела вниз, и слова застыли на ее губах. Она стояла одна в саду, заросшем ежевикой. Том исчез беззвучно и бесследно. Несколькими минутами позже она увидела взбирающегося за Томом на утес жеребца, соблазненного возможностью получить от него корм.
— Странный маленький чертенок, — Кэтлин опустилась на скалу и уставилась на поднимающийся вечерний туман. — Как же, попробуй сорви эту проклятую розу.
Она подтянула ноги к груди и вздохнула. Когда-то этот сад был ожерельем, красочным и привлекательным. Нисходящие скалы служили террасами и были усыпаны розами. Ее мать, восхитительная Собан Макбрайд, лелеяла свои цветы, как будто они были детьми, высаживая их в богатую, удобренную белой известью почву и борясь с сорняками, как воин борется с набегами врага.
Однако и сад, и все остальное изменилось, когда англичане незаконно захватили это побережье, нанеся ощутимый удар по Ирландии. Казалось, сад был сожран эпидемией беспорядка и покорения. Сорняки двинулись на нежные растения, растаптывая их, как легионы Кромвеля растоптали ирландцев.
«Я построю свой дом заново, — поклялась она. — Алонсо придет. Он обещал…»
Высокие стебли травы, высохшие за зиму, колыхались на ветру. Накатившая с моря волна ударилась о скалы и растеклась по берегу, впитываясь в песок.
Ветер переменился, и звуки, которые он издавал в прибрежных скалах, были похожи на вздох человека. Дрожь пробежала по спине Кэтлин. Глубоко внутри нее жила древняя душа кельтов, которая слышала голоса из прошлого и упорно верила в чудеса. В то время, как заходящее солнце окутывалось легкой дымкой, в ее душе проснулся затаившийся кельт, прокладывая путь к сердцу через туман времени. В этот волшебный вечер открылись все ворота умершего мира. Казалось, что ветер доносил до нее обещания, нашептываемые невидимыми людьми. Прокричал кроншнеп, выводя Кэтлин из задумчивости. Она прищурилась, потом тоскливо улыбнулась. Мир был слишком реален, она понимала, что нужно научиться избегать многих неприятностей, как делал это ее отец.
Тем не менее подспудные мысли о ее обязанностях давили на Кэтлин, тяжелые, как облака перед бурей. Она вспомнила слова Тома: «Сорви розу в момент захода солнца и пожелай его».
Глупые слова. Странные желания. В этом бесплодном, открытом всем ветрам месте не найти розы на мили вокруг.
«Все, что тебе нужно, ты найдешь в своем сердце, Кэтлин Макбрайд».
Солнце опустилось еще ниже, оставив узкую золотую полоску между землей и небом. Одинокий луч, узкий и мощный, упал, как копье, на грудь Кэтлин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40