Он был чародеем, полным тайн и очарования, и предложил ей подарок, которого она, не подозревая об этом, так страстно желала.
Она приподняла бедра, и он начал двигаться в ней медленно и ритмично. Сердце Кэтлин бешено колотилось, она лежала, погружаясь в волны наслаждения. Ее окружил туман, у которого не было начала и не было конца. Время остановилось на этом мгновении, мир за пределами этой маленькой ниши переставал существовать для нее. Движения Весли стали более быстрыми и настойчивыми, и она подстроилась под его ритм, ритм песни, у которой не было слов. Она поднялась на волне чувственности навстречу его устремлению, и вспышка невыразимого блаженства вырвала из ее груди восторженный крик.
Голос Весли присоединился к ней. Она почувствовала, как что-то внутри нее нежно запульсировало, а он проник еще глубже и, казалось, коснулся ее души. Судорожно вздохнув, Весли зарылся лицом в ее волосы.
— Кэтлин… — жарко выдохнул он ей в ухо.
С каждым замедляющимся ударом ее сердца очарование теряло силу. Она отвернулась.
— Я предала себя, свой народ…
— Нет, — он приподнялся на локте. — Я не позволю тебе говорить, что это дурно.
— Но мы враги…
— Прекрати, — снова боль мелькнула в его глазах. — Ты говоришь, что я нарушил святую клятву, Кэтлин. В отличие от того, что ты об этом думаешь, решение далось мне нелегко. В течение трех лет я соблюдал ее, и уже почти убедил себя, что смогу сдерживать свои желания до того дня, пока не умру. Но говорить, что наша любовь это что-то плохое, значит унижать ее. Не делай этого, Кэтлин. Пожалуйста.
— Не будем больше говорить об этом, — она отвернулась, натянула на себя одеяло и отдалась во власть раскаяния и стыда. Но когда сон сморил ее, перед глазами стоял не Алонсо и даже не Клонмур, а ее муж Джон Весли Хокинс.
Глава 12
— Исповедуйте меня, отец, ибо я согрешила, — Кэтлин нервно перекрестилась.
— Я готов дать тебе прощение Бога, — ответил отец Тулли. Они вместе сидели на камбузе, свободном от матросов, потому что утренняя смена уже поела. — Какая боль тревожит твою душу?
Кэтлин сплела пальцы. Она свободно исповедовалась ему в юности, не станет избегать этого и сейчас.
— Отец, я совершила грех вожделения.
У него от удивления приподнялась одна бровь.
— Ты уверена в этом?
— Да. Вчера ночью. С моим… англичанином.
— Со своим мужем, ты хочешь сказать?
— Да, отец, и я прошу Бога простить меня.
— Подожди, не так быстро. Сначала мы должны установить, что ты действительно согрешила. Итак, ты говоришь, что в свою брачную ночь, со своим молодым мужем ты совершила грех вожделения?
Она вспомнила безумие, охватившее сердце, полное отрешение, с которым она принимала и приветствовала его поцелуи, и ласки, сладостное завершение их полного слияния.
— Да, совершила.
Он положил руки на колени. — Да, это действительно важное событие, моя дорогая. Я рад за тебя.
— Рады за меня? Но…
— Не каждая женщина получает удовольствие от супружеского союза. Много раз я успокаивал молодых жен, которым был противен муж.
Будь довольна, что мистер Хокинс вызывает у тебя вожделение, а не страх или стыд.
— Вы не поняли меня, отец. Я не хочу чувствовать этого к нему.
— Ты предпочитаешь страх или стыд?
— Нет, но…
— Тогда прими то, что произошло, Кэтлин, — он взял ее руки и потер своими ладонями. — Найти наслаждение в своем муже — это редкий подарок.
Гнев обуял ее, и она была рада ему, потому что гнев представлял меньшую опасность, чем буря чувств, которые она испытывала к Весли.
— Я также должна наслаждаться тем, что он тащит меня в Лондон, чтобы я предстала перед Кромвелем?
— У него есть на это причины.
— Он рассказал вам о них?
— Этот человек не собирается причинить тебе вред, Кэтлин. Я верю, он защитит тебя. А остальное, советую тебе, предоставь воле Божьей.
* * *
— Исповедуйте меня, отец, ибо я согрешил, — Весли тайком перекрестился.
— И вас тоже? — Отец Тулли смахнул с глаз свои черные волосы. Они стояли возле перил, наблюдая, как чайки ныряли за рыбой. Сильный ветер заглушал их голоса, придавая им интимный характер, несмотря на то, что наблюдатель Хаммерсмита Маккензи околачивался поблизости.
— Значит, это не первая исповедь для вас сегодня?
— По этому поводу я храню молчание.
— Итак, Кэтлин уже исповедалась. В чем?
— Мистер Хокинс, ваши проблемы имеют что-либо общее с этим огромным синяком на челюсти?
Весли дотронулся до него.
— Я влюбился в нее, отец.
— А вы считаете любовь грехом? Клянусь, я бы назвал это благодеянием. Вы сказали ей об этом?
— Она не поверила бы мне, даже если бы я объяснился стихами.
— Вы должны заботливо и нежно, и не с помощью слов, связать воедино ваши сердца.
— Но я пришел исповедаться не потому, что не смог заставить ее полюбить меня.
— Тогда облегчите вашу душу, друг мой. Приятная теплота разлилась по телу Весли, когда он услышал, как священник назвал его другом. За всю его жизнь не много людей называли его так.
— Я обманываю ее в самом важном.
— Тогда скажите правду.
— Не могу. На карту поставлена человеческая жизнь. Моя собственная и жизнь Кэтлин, конечно, но есть еще третья невинная душа, которая может пострадать, если я расскажу все Кэтлин. Или кому-либо еще. — Он посмотрел на вспенившееся море, на опускающиеся с шумом волны. — Нет смысла говорить ей, — он доказывал это больше себе, чем священнику. — Правда заставит ее делать трудный выбор. Кроме того, она узнает все довольно скоро.
— Вам нужно рассказать ей о другой женщине? — спросил отец Тулли, нахмурившись.
— Нет! Клянусь перед Богом, нет.
— Не должно быть секретов между вами и вашей женой. Секреты могут разрушить брак быстрее яда.
Весли внимательно посмотрел на измученное и озабоченное лицо священника. Ему был знаком этот сочувственный взгляд, потому что он так же когда-то принимал на себя груз исповеди. Положив руку на плечо отца Тулли, он спросил: — Когда мы причалим, воспользуетесь ли вы обязательством Хаммерсмита сохранить вам жизнь для того, чтобы вернуться в Клонмур?
Отец Тулли тоскливо улыбнулся.
— Ах, разве не Клонмур вознес мою душу так близко к небесам?
— Вам опасно находиться там. Хаммерсмит боится того, что мне стало известно о его торговле рабами и о месте нахождения священников. Сейчас он будет держаться подальше от Клонмура, но он умен. Не рискуйте своей безопасностью, отец. Отец Тулли пригладил пальцами свои черные волосы.
— Место священника там, где в нем нуждаются.
В этот момент Весли позавидовал ему, позавидовал уверенности в призвании, в том, что он выбрал правильную дорогу в жизни. А дорога Весли была отмечена сомнениями, подорванной верой, а сейчас и муками неразделенной любви.
— Ты исповедовалась сегодня, так ведь? — спросил Весли вечером, входя в их каюту.
Кэтлин поджала губы.
— Отец Тулли твердо хранит тайну исповеди. Кто же сказал вам об этом?
— Догадался сам.
— Мне нет до этого дела, — она безразлично жевала печенье.
— Я догадался, когда пошел исповедаться сам, — добавил он.
У Кэтлин в горле застряла крошка печенья. С трудом прокашлявшись, она сказала:
— Уверена, вам много времени пришлось стоять, наклонившись к его уху, потому что вы отъявленный грешник, мистер Хокинс.
— Кроме этого, я еще твой муж, миссис Хокинс. Иди сюда.
— Нет.
Он вздохнул.
— Кэтлин, мы потратили на споры много времени прошлой ночью, когда могли только любить друг друга. Давай не повторять этой ошибки сегодняшней ночью и никогда больше.
— Никогда больше не спать вместе? — она стряхнула с юбки насыпавшиеся крошки. — Полностью согласна.
— Я говорил о спорах.
— А я говорю о другом.
— Ну что ж. Давай продолжим эту тему, — вечерний свет, проникший сквозь окошко, осветил его глаза, превратив их серо-зеленый оттенок в рассеянный цвет волшебства. Синяк на челюсти резко контрастировал со здоровым цветом лица, обрамленного блестящими волосами.
— Как ты можешь отрицать нашу страсть, — спросил он, опершись на косяк ниши, — когда я вижу желание, стоит мне только посмотреть на твое милое лицо?
Она уперла руки в бедра. — По Клонмуру я тоскую, а не о вас. Вы силой заставили меня выйти за вас замуж. Брачные отношения осуществлены, так что же вы еще хотите от меня?
— Я хочу тебя такую, какой ты была прошлой ночью, полной женского желания, и чтобы на твоем лице непроизвольно отражались и удивление, и наслаждение, — он поднял руку и лениво проложил пальцами дорожку по столбу вниз.
Этот жест вызвал у Кэтлин бурю тревожных эмоций. Она попыталась отгородиться от слов Весли, но ее сердце слушало, когда он продолжил.
— Я хочу тебя так, как только мужчина может хотеть женщину, и нам многое предстоит открывать с тобой вместе. Каждый день и каждую ночь, Кэтлин. А сейчас иди ко мне.
—Нет.
— Я дам тебе сына для Клонмура.
Предложение вызвало в ней страх и страстное желание. Он шагнул к ней, и только гордость не позволила ей броситься к нему.
— Мне не надо сына от вас, — заявила она.
— Кэтлин, не ожесточайся. Я забочусь о тебе.
— Как волк заботится об овцах.
Он протянул руку и дотронулся пальцем до завитка, выбившегося из ее прически.
— Разве ты не помнишь наше влечение друг к другу? Наслаждение?
Она помнила, слишком хорошо помнила. Его близость мешала ей думать. Кэтлин видела, что он тоже в замешательстве, и это каким-то образом влекло ее к нему.
— Вы дрожите, — сказала она.
— Меня переполняют чувства, Кэтлин. Я не привык к этому.
— Успокойтесь, — она ненавидела себя за то, что ее интересовало все, что касалось его.
Обняв ее, он стал целовать медленно, нежно, постепенно смягчая ее сопротивление. Прильнув к нему, она наслаждалась прикосновениями его рук, удивляясь, как и предыдущей ночью, необыкновенной гармонии их тел. Он изменил весь мир вокруг нее, вознес ее на небеса и опустил в ад. Она не променяла бы эти мгновения ни на что, даже под залог своей души. Если бы только он отрекся от Кромвеля, она бы нашла название всему тому, что чувствует, когда он вот так целует ее. Она назвала бы это счастьем.
Он отнял рот от ее губ.
— Кэтлин.
— Да?
— Я люблю тебя.
«Не сейчас», — хотелось ей крикнуть ему. Как она может верить ему сейчас? Она отступила, медленно покачав головой.
— Не говорите мне таких слов, Весли. Я никогда не смогу полюбить такого человека, как вы.
Он побледнел, но она заставила себя продолжить.
— К человеку, который выполняет приказания Кромвеля, у меня только одно чувство — презрение. Как вы не понимаете, что наш брак не изменил ничего? Я люблю Алонсо!
Он отпрянул от нее, как будто она обожгла его, и отступил назад. Кэтлин увидела, что на его лице появилось выражение, какого раньше никогда не было. Страдание, разочарование и в конце концов гнев исказили его черты. Со страхом она поняла, что впервые видит его по-настоящему сердитым на нее.
— Хорошо, Кэтлин, — его голос дрожал, он с трудом сдерживал ярость. — До тех пор, пока ты будешь отрицать, что мы созданы друг для друга, до тех пор, пока ты будешь цепляться за мечты об испанском герое, я оставлю тебя одну.
Она должна была почувствовать облегчение. И она очень старалась. Но все, что она почувствовала, была черная пустота.
— Думаю, так будет лучше.
Он поднял руку, но остановился, так и не дотронувшись до нее.
— Кэтлин, однажды ты найдешь истину в своем сердце. Тогда ты должна прийти ко мне, потому что я не протяну руку первым.
* * *
Лондон, июнь 1658 года.
Кэтлин вытянула шею, выглядывая из-за речной баржи.
— Я никогда еще не видела мощеной улицы. Даже в Голуэе нет такой.
— Нравится она тебе? — спросил Весли.
— Да, но сколько затрат!
— Мостовые просто необходимы в городе, иначе транспорт превратит улицы в болота, — Весли откинулся назад, стараясь казаться спокойным. Постоянно присутствующий Маккензи находился на корме с перевозчиком. Кэтлин примостилась на краю сиденья, словно ребенок, впервые едущий на ярмарку. После их ссоры Весли не ожидал, что они станут друзьями. Но это произошло. Наверно, это было к лучшему. Безопасно. Довольно спокойно при условии, что он держался от нее на расстоянии вытянутой руки.
— Что это за здание? — она показала на сооружение, туманно вырисовывающееся на улице святой Екатерины, идущей вдоль причала.
Тонкие полоски окон угрожающе смотрели с больших и маленьких башен. Толстые стены из белого известняка и тяжелых необработанных камней вызвали наплыв воспоминаний, от которых ему стало дурно.
— Это Лондонский Тауэр, — сказал он. Она заинтересовалась.
— Правда? Ты хочешь сказать, что это то место, где убивали несчастных принцев? Не здесь ли провел свои последние дни Силкен Томас, наш ирландский герой?
— Да, здесь.
— Хотелось бы знать, как выглядит этот замок.
— Как земной ад, — Весли отвернулся к реке, где грузовые баржи старались опередить друг друга, чтобы занять место у причала. — Там есть такие ямы — подземные темницы с люком, настолько тесные, что человек не может ни сидеть, ни лежать.
Услышав боль в голосе Весли, Кэтлин внимательно посмотрела на бледное лицо и холодные руки. — Откуда ты знаешь?
— Я был там.
— Навещал узников?
— Кэтлин, я сам был узником.
Она содрогнулась.
— Ты?
— Да.
— Тебя тоже помещали в одну из подземных темниц?
— Да.
Она вспомнила шрамы, исполосовавшие его спину и плечи, ужас, который в редкие бесконечные моменты появлялся в его глазах. Он перенес страдания за веру, и, возможно, более ужасные, чем рассказал ей.
— Ах, Весли, — она положила ладонь на его руку. С тех пор, как они пришли к соглашению относительно их близости, а лучше сказать, ее отсутствию, она более спокойно притрагивалась к нему.
— Тебе следовало рассказать об этом раньше. — Он посмотрел на ее руку.
— Не притрагивайся ко мне, Кэт, — сказал он тихим печальным голосом. — Не дотрагивайся до меня, пока ты действительно не захочешь сделать это.
Она колебалась, потому что ей нравилось ощущение шершавой кожи под рукой, однако она знала, к чему приведет, если она откажется повиноваться.
— Я бы также хотела, чтобы ты рассказал мне, как католик стал агентом этого дьявола Кромвеля.
Он прислонил голову к кожаной стенке сидения.
— Кромвель и я знакомы уже семь лет. Со времен Вустера.
— Ты сражался там на стороне роялистов?
Он кивнул.
— Когда мы поняли, что битва проиграна, я был среди тех, кто помогал королю Карлу убежать. Мы провели длинный день на дубе в Боскобельском лесу. Когда преследователи подошли ближе, я сдался в плен как приманка. Таким образом король Карл убежал, и я в конечном счете сделал то же самое. Затем отправился в семинарию в Дуэ, — он искоса посмотрел на нее. — Я еще не надоел тебе?
— Если бы надоел, я бы прямо сказала об этом.
Улыбка спряталась в уголке его рта.
— Затем меня опять отправили в Англию. Я действовал и как священник, и как посыльный у роялистов, но к тому времени не был ни тем, ни другим, Кэт. Я сам не знал, кем я был. Когда в конце концов ловцы священников поймали меня, я был приговорен к смерти. Но человек Кромвеля, Терло, остановил казнь.
Обхватив колени, она подалась вперед.
— Почему?
— Потому что он понял, что я был человеком, которого Кромвель искал семь лет.
— А как он узнал, что это был ты?
К ее удивлению он покраснел до ушей.
— Меня выдали женщины.
— Кто?
— Женщины, — он нетерпеливо взмахнул рукой. — Во время казни. Некоторые из них узнали меня по внешности или по рассказам.
Кэтлин прищурилась, не в состоянии представить эту сцену.
— Почему Кромвель пощадил тебя?
— Ему понадобилось мое мастерство ловца воров.
— Ты был ловцом воров, затем кавалеристом, а потом новообращенным при духовенстве?
—Да.
— Больше профессий, чем большинство мужчин могут овладеть за всю жизнь.
Он посмотрел на руки, нервно перебирая пальцами.
— Я был… в поиске. Пытался найти свое место в жизни.
Ее глаза сузились. — И нашел его у Кромвеля, который снял тебя с виселицы, чтобы ты поймал меня.
—Да.
Вечер догорал с последними лучами солнца, когда баржа ударилась о платформу лестницы, ведущей в Уайтхолл. Группа домов неясно вырисовывалась над водой. По обеим сторонам у входа в помещение горели факелы. Из двери вышел лакей, чтобы помочь им высадиться.
— Добрый вечер, — сказал лакей. — Нормально добрались? — Он посмотрел на Кэтлин, одетую в мягкую, свободную тунику. — Захватили с собой ирландку, да, сэр? — лакей хихикнул. — А где же ее уздечка?
— Сейчас будет у тебя в желудке, если ты не заткнешь свой паршивый рот, — парировала Кэтлин.
Весли сошел с баржи мрачнее тучи. Его обутая в сапог нога опустилась точно на ногу лакея.
— О! Осторожнее, сэр!
— Извиняюсь, — пробормотал Весли. Наклонившись, он взял Кэтлин за руку и помог ей сойти на каменный причал.
Она проигнорировала незадачливого лакея, и Маккензи повел их по коридору, минуя молельню и Большой Холл, через просторный внутренний двор в ворота дворца и, наконец, привел в палату, кишащую чиновниками лорда-протектора, облаченными в темные одежды духовными лицами и иностранными сановниками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Она приподняла бедра, и он начал двигаться в ней медленно и ритмично. Сердце Кэтлин бешено колотилось, она лежала, погружаясь в волны наслаждения. Ее окружил туман, у которого не было начала и не было конца. Время остановилось на этом мгновении, мир за пределами этой маленькой ниши переставал существовать для нее. Движения Весли стали более быстрыми и настойчивыми, и она подстроилась под его ритм, ритм песни, у которой не было слов. Она поднялась на волне чувственности навстречу его устремлению, и вспышка невыразимого блаженства вырвала из ее груди восторженный крик.
Голос Весли присоединился к ней. Она почувствовала, как что-то внутри нее нежно запульсировало, а он проник еще глубже и, казалось, коснулся ее души. Судорожно вздохнув, Весли зарылся лицом в ее волосы.
— Кэтлин… — жарко выдохнул он ей в ухо.
С каждым замедляющимся ударом ее сердца очарование теряло силу. Она отвернулась.
— Я предала себя, свой народ…
— Нет, — он приподнялся на локте. — Я не позволю тебе говорить, что это дурно.
— Но мы враги…
— Прекрати, — снова боль мелькнула в его глазах. — Ты говоришь, что я нарушил святую клятву, Кэтлин. В отличие от того, что ты об этом думаешь, решение далось мне нелегко. В течение трех лет я соблюдал ее, и уже почти убедил себя, что смогу сдерживать свои желания до того дня, пока не умру. Но говорить, что наша любовь это что-то плохое, значит унижать ее. Не делай этого, Кэтлин. Пожалуйста.
— Не будем больше говорить об этом, — она отвернулась, натянула на себя одеяло и отдалась во власть раскаяния и стыда. Но когда сон сморил ее, перед глазами стоял не Алонсо и даже не Клонмур, а ее муж Джон Весли Хокинс.
Глава 12
— Исповедуйте меня, отец, ибо я согрешила, — Кэтлин нервно перекрестилась.
— Я готов дать тебе прощение Бога, — ответил отец Тулли. Они вместе сидели на камбузе, свободном от матросов, потому что утренняя смена уже поела. — Какая боль тревожит твою душу?
Кэтлин сплела пальцы. Она свободно исповедовалась ему в юности, не станет избегать этого и сейчас.
— Отец, я совершила грех вожделения.
У него от удивления приподнялась одна бровь.
— Ты уверена в этом?
— Да. Вчера ночью. С моим… англичанином.
— Со своим мужем, ты хочешь сказать?
— Да, отец, и я прошу Бога простить меня.
— Подожди, не так быстро. Сначала мы должны установить, что ты действительно согрешила. Итак, ты говоришь, что в свою брачную ночь, со своим молодым мужем ты совершила грех вожделения?
Она вспомнила безумие, охватившее сердце, полное отрешение, с которым она принимала и приветствовала его поцелуи, и ласки, сладостное завершение их полного слияния.
— Да, совершила.
Он положил руки на колени. — Да, это действительно важное событие, моя дорогая. Я рад за тебя.
— Рады за меня? Но…
— Не каждая женщина получает удовольствие от супружеского союза. Много раз я успокаивал молодых жен, которым был противен муж.
Будь довольна, что мистер Хокинс вызывает у тебя вожделение, а не страх или стыд.
— Вы не поняли меня, отец. Я не хочу чувствовать этого к нему.
— Ты предпочитаешь страх или стыд?
— Нет, но…
— Тогда прими то, что произошло, Кэтлин, — он взял ее руки и потер своими ладонями. — Найти наслаждение в своем муже — это редкий подарок.
Гнев обуял ее, и она была рада ему, потому что гнев представлял меньшую опасность, чем буря чувств, которые она испытывала к Весли.
— Я также должна наслаждаться тем, что он тащит меня в Лондон, чтобы я предстала перед Кромвелем?
— У него есть на это причины.
— Он рассказал вам о них?
— Этот человек не собирается причинить тебе вред, Кэтлин. Я верю, он защитит тебя. А остальное, советую тебе, предоставь воле Божьей.
* * *
— Исповедуйте меня, отец, ибо я согрешил, — Весли тайком перекрестился.
— И вас тоже? — Отец Тулли смахнул с глаз свои черные волосы. Они стояли возле перил, наблюдая, как чайки ныряли за рыбой. Сильный ветер заглушал их голоса, придавая им интимный характер, несмотря на то, что наблюдатель Хаммерсмита Маккензи околачивался поблизости.
— Значит, это не первая исповедь для вас сегодня?
— По этому поводу я храню молчание.
— Итак, Кэтлин уже исповедалась. В чем?
— Мистер Хокинс, ваши проблемы имеют что-либо общее с этим огромным синяком на челюсти?
Весли дотронулся до него.
— Я влюбился в нее, отец.
— А вы считаете любовь грехом? Клянусь, я бы назвал это благодеянием. Вы сказали ей об этом?
— Она не поверила бы мне, даже если бы я объяснился стихами.
— Вы должны заботливо и нежно, и не с помощью слов, связать воедино ваши сердца.
— Но я пришел исповедаться не потому, что не смог заставить ее полюбить меня.
— Тогда облегчите вашу душу, друг мой. Приятная теплота разлилась по телу Весли, когда он услышал, как священник назвал его другом. За всю его жизнь не много людей называли его так.
— Я обманываю ее в самом важном.
— Тогда скажите правду.
— Не могу. На карту поставлена человеческая жизнь. Моя собственная и жизнь Кэтлин, конечно, но есть еще третья невинная душа, которая может пострадать, если я расскажу все Кэтлин. Или кому-либо еще. — Он посмотрел на вспенившееся море, на опускающиеся с шумом волны. — Нет смысла говорить ей, — он доказывал это больше себе, чем священнику. — Правда заставит ее делать трудный выбор. Кроме того, она узнает все довольно скоро.
— Вам нужно рассказать ей о другой женщине? — спросил отец Тулли, нахмурившись.
— Нет! Клянусь перед Богом, нет.
— Не должно быть секретов между вами и вашей женой. Секреты могут разрушить брак быстрее яда.
Весли внимательно посмотрел на измученное и озабоченное лицо священника. Ему был знаком этот сочувственный взгляд, потому что он так же когда-то принимал на себя груз исповеди. Положив руку на плечо отца Тулли, он спросил: — Когда мы причалим, воспользуетесь ли вы обязательством Хаммерсмита сохранить вам жизнь для того, чтобы вернуться в Клонмур?
Отец Тулли тоскливо улыбнулся.
— Ах, разве не Клонмур вознес мою душу так близко к небесам?
— Вам опасно находиться там. Хаммерсмит боится того, что мне стало известно о его торговле рабами и о месте нахождения священников. Сейчас он будет держаться подальше от Клонмура, но он умен. Не рискуйте своей безопасностью, отец. Отец Тулли пригладил пальцами свои черные волосы.
— Место священника там, где в нем нуждаются.
В этот момент Весли позавидовал ему, позавидовал уверенности в призвании, в том, что он выбрал правильную дорогу в жизни. А дорога Весли была отмечена сомнениями, подорванной верой, а сейчас и муками неразделенной любви.
— Ты исповедовалась сегодня, так ведь? — спросил Весли вечером, входя в их каюту.
Кэтлин поджала губы.
— Отец Тулли твердо хранит тайну исповеди. Кто же сказал вам об этом?
— Догадался сам.
— Мне нет до этого дела, — она безразлично жевала печенье.
— Я догадался, когда пошел исповедаться сам, — добавил он.
У Кэтлин в горле застряла крошка печенья. С трудом прокашлявшись, она сказала:
— Уверена, вам много времени пришлось стоять, наклонившись к его уху, потому что вы отъявленный грешник, мистер Хокинс.
— Кроме этого, я еще твой муж, миссис Хокинс. Иди сюда.
— Нет.
Он вздохнул.
— Кэтлин, мы потратили на споры много времени прошлой ночью, когда могли только любить друг друга. Давай не повторять этой ошибки сегодняшней ночью и никогда больше.
— Никогда больше не спать вместе? — она стряхнула с юбки насыпавшиеся крошки. — Полностью согласна.
— Я говорил о спорах.
— А я говорю о другом.
— Ну что ж. Давай продолжим эту тему, — вечерний свет, проникший сквозь окошко, осветил его глаза, превратив их серо-зеленый оттенок в рассеянный цвет волшебства. Синяк на челюсти резко контрастировал со здоровым цветом лица, обрамленного блестящими волосами.
— Как ты можешь отрицать нашу страсть, — спросил он, опершись на косяк ниши, — когда я вижу желание, стоит мне только посмотреть на твое милое лицо?
Она уперла руки в бедра. — По Клонмуру я тоскую, а не о вас. Вы силой заставили меня выйти за вас замуж. Брачные отношения осуществлены, так что же вы еще хотите от меня?
— Я хочу тебя такую, какой ты была прошлой ночью, полной женского желания, и чтобы на твоем лице непроизвольно отражались и удивление, и наслаждение, — он поднял руку и лениво проложил пальцами дорожку по столбу вниз.
Этот жест вызвал у Кэтлин бурю тревожных эмоций. Она попыталась отгородиться от слов Весли, но ее сердце слушало, когда он продолжил.
— Я хочу тебя так, как только мужчина может хотеть женщину, и нам многое предстоит открывать с тобой вместе. Каждый день и каждую ночь, Кэтлин. А сейчас иди ко мне.
—Нет.
— Я дам тебе сына для Клонмура.
Предложение вызвало в ней страх и страстное желание. Он шагнул к ней, и только гордость не позволила ей броситься к нему.
— Мне не надо сына от вас, — заявила она.
— Кэтлин, не ожесточайся. Я забочусь о тебе.
— Как волк заботится об овцах.
Он протянул руку и дотронулся пальцем до завитка, выбившегося из ее прически.
— Разве ты не помнишь наше влечение друг к другу? Наслаждение?
Она помнила, слишком хорошо помнила. Его близость мешала ей думать. Кэтлин видела, что он тоже в замешательстве, и это каким-то образом влекло ее к нему.
— Вы дрожите, — сказала она.
— Меня переполняют чувства, Кэтлин. Я не привык к этому.
— Успокойтесь, — она ненавидела себя за то, что ее интересовало все, что касалось его.
Обняв ее, он стал целовать медленно, нежно, постепенно смягчая ее сопротивление. Прильнув к нему, она наслаждалась прикосновениями его рук, удивляясь, как и предыдущей ночью, необыкновенной гармонии их тел. Он изменил весь мир вокруг нее, вознес ее на небеса и опустил в ад. Она не променяла бы эти мгновения ни на что, даже под залог своей души. Если бы только он отрекся от Кромвеля, она бы нашла название всему тому, что чувствует, когда он вот так целует ее. Она назвала бы это счастьем.
Он отнял рот от ее губ.
— Кэтлин.
— Да?
— Я люблю тебя.
«Не сейчас», — хотелось ей крикнуть ему. Как она может верить ему сейчас? Она отступила, медленно покачав головой.
— Не говорите мне таких слов, Весли. Я никогда не смогу полюбить такого человека, как вы.
Он побледнел, но она заставила себя продолжить.
— К человеку, который выполняет приказания Кромвеля, у меня только одно чувство — презрение. Как вы не понимаете, что наш брак не изменил ничего? Я люблю Алонсо!
Он отпрянул от нее, как будто она обожгла его, и отступил назад. Кэтлин увидела, что на его лице появилось выражение, какого раньше никогда не было. Страдание, разочарование и в конце концов гнев исказили его черты. Со страхом она поняла, что впервые видит его по-настоящему сердитым на нее.
— Хорошо, Кэтлин, — его голос дрожал, он с трудом сдерживал ярость. — До тех пор, пока ты будешь отрицать, что мы созданы друг для друга, до тех пор, пока ты будешь цепляться за мечты об испанском герое, я оставлю тебя одну.
Она должна была почувствовать облегчение. И она очень старалась. Но все, что она почувствовала, была черная пустота.
— Думаю, так будет лучше.
Он поднял руку, но остановился, так и не дотронувшись до нее.
— Кэтлин, однажды ты найдешь истину в своем сердце. Тогда ты должна прийти ко мне, потому что я не протяну руку первым.
* * *
Лондон, июнь 1658 года.
Кэтлин вытянула шею, выглядывая из-за речной баржи.
— Я никогда еще не видела мощеной улицы. Даже в Голуэе нет такой.
— Нравится она тебе? — спросил Весли.
— Да, но сколько затрат!
— Мостовые просто необходимы в городе, иначе транспорт превратит улицы в болота, — Весли откинулся назад, стараясь казаться спокойным. Постоянно присутствующий Маккензи находился на корме с перевозчиком. Кэтлин примостилась на краю сиденья, словно ребенок, впервые едущий на ярмарку. После их ссоры Весли не ожидал, что они станут друзьями. Но это произошло. Наверно, это было к лучшему. Безопасно. Довольно спокойно при условии, что он держался от нее на расстоянии вытянутой руки.
— Что это за здание? — она показала на сооружение, туманно вырисовывающееся на улице святой Екатерины, идущей вдоль причала.
Тонкие полоски окон угрожающе смотрели с больших и маленьких башен. Толстые стены из белого известняка и тяжелых необработанных камней вызвали наплыв воспоминаний, от которых ему стало дурно.
— Это Лондонский Тауэр, — сказал он. Она заинтересовалась.
— Правда? Ты хочешь сказать, что это то место, где убивали несчастных принцев? Не здесь ли провел свои последние дни Силкен Томас, наш ирландский герой?
— Да, здесь.
— Хотелось бы знать, как выглядит этот замок.
— Как земной ад, — Весли отвернулся к реке, где грузовые баржи старались опередить друг друга, чтобы занять место у причала. — Там есть такие ямы — подземные темницы с люком, настолько тесные, что человек не может ни сидеть, ни лежать.
Услышав боль в голосе Весли, Кэтлин внимательно посмотрела на бледное лицо и холодные руки. — Откуда ты знаешь?
— Я был там.
— Навещал узников?
— Кэтлин, я сам был узником.
Она содрогнулась.
— Ты?
— Да.
— Тебя тоже помещали в одну из подземных темниц?
— Да.
Она вспомнила шрамы, исполосовавшие его спину и плечи, ужас, который в редкие бесконечные моменты появлялся в его глазах. Он перенес страдания за веру, и, возможно, более ужасные, чем рассказал ей.
— Ах, Весли, — она положила ладонь на его руку. С тех пор, как они пришли к соглашению относительно их близости, а лучше сказать, ее отсутствию, она более спокойно притрагивалась к нему.
— Тебе следовало рассказать об этом раньше. — Он посмотрел на ее руку.
— Не притрагивайся ко мне, Кэт, — сказал он тихим печальным голосом. — Не дотрагивайся до меня, пока ты действительно не захочешь сделать это.
Она колебалась, потому что ей нравилось ощущение шершавой кожи под рукой, однако она знала, к чему приведет, если она откажется повиноваться.
— Я бы также хотела, чтобы ты рассказал мне, как католик стал агентом этого дьявола Кромвеля.
Он прислонил голову к кожаной стенке сидения.
— Кромвель и я знакомы уже семь лет. Со времен Вустера.
— Ты сражался там на стороне роялистов?
Он кивнул.
— Когда мы поняли, что битва проиграна, я был среди тех, кто помогал королю Карлу убежать. Мы провели длинный день на дубе в Боскобельском лесу. Когда преследователи подошли ближе, я сдался в плен как приманка. Таким образом король Карл убежал, и я в конечном счете сделал то же самое. Затем отправился в семинарию в Дуэ, — он искоса посмотрел на нее. — Я еще не надоел тебе?
— Если бы надоел, я бы прямо сказала об этом.
Улыбка спряталась в уголке его рта.
— Затем меня опять отправили в Англию. Я действовал и как священник, и как посыльный у роялистов, но к тому времени не был ни тем, ни другим, Кэт. Я сам не знал, кем я был. Когда в конце концов ловцы священников поймали меня, я был приговорен к смерти. Но человек Кромвеля, Терло, остановил казнь.
Обхватив колени, она подалась вперед.
— Почему?
— Потому что он понял, что я был человеком, которого Кромвель искал семь лет.
— А как он узнал, что это был ты?
К ее удивлению он покраснел до ушей.
— Меня выдали женщины.
— Кто?
— Женщины, — он нетерпеливо взмахнул рукой. — Во время казни. Некоторые из них узнали меня по внешности или по рассказам.
Кэтлин прищурилась, не в состоянии представить эту сцену.
— Почему Кромвель пощадил тебя?
— Ему понадобилось мое мастерство ловца воров.
— Ты был ловцом воров, затем кавалеристом, а потом новообращенным при духовенстве?
—Да.
— Больше профессий, чем большинство мужчин могут овладеть за всю жизнь.
Он посмотрел на руки, нервно перебирая пальцами.
— Я был… в поиске. Пытался найти свое место в жизни.
Ее глаза сузились. — И нашел его у Кромвеля, который снял тебя с виселицы, чтобы ты поймал меня.
—Да.
Вечер догорал с последними лучами солнца, когда баржа ударилась о платформу лестницы, ведущей в Уайтхолл. Группа домов неясно вырисовывалась над водой. По обеим сторонам у входа в помещение горели факелы. Из двери вышел лакей, чтобы помочь им высадиться.
— Добрый вечер, — сказал лакей. — Нормально добрались? — Он посмотрел на Кэтлин, одетую в мягкую, свободную тунику. — Захватили с собой ирландку, да, сэр? — лакей хихикнул. — А где же ее уздечка?
— Сейчас будет у тебя в желудке, если ты не заткнешь свой паршивый рот, — парировала Кэтлин.
Весли сошел с баржи мрачнее тучи. Его обутая в сапог нога опустилась точно на ногу лакея.
— О! Осторожнее, сэр!
— Извиняюсь, — пробормотал Весли. Наклонившись, он взял Кэтлин за руку и помог ей сойти на каменный причал.
Она проигнорировала незадачливого лакея, и Маккензи повел их по коридору, минуя молельню и Большой Холл, через просторный внутренний двор в ворота дворца и, наконец, привел в палату, кишащую чиновниками лорда-протектора, облаченными в темные одежды духовными лицами и иностранными сановниками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40