В угоду фельдмаршалу король отменил приказ.
Царь Петр, зорко следивший за действиями неприятельских частей, увидев, что корпус генерала Рооса несколько оторвался от центра шведской армии, приказал Меншикову с десятью конными полками атаковать этот фланг.
И вот, развернувшись веером, дружно вынеслась стройная русская конница, охватывая с трех сторон растерявшихся от неожиданности шведов.
Меншиков скакал в первых рядах. Его рослая, статная фигура в зеленом генеральском мундире была хорошо приметна Петру, по озабоченному лицу которого скользнула усмешка:
– Бахвал… меры не знает…
Вдруг лошадь князя споткнулась. Зеленый мундир исчез из поля зрения. Лицо Петра передернулось легкой судорогой.
– Немедля пошли казачью сотню, – хрипло и отрывисто сказал он стоявшему рядом фельдмаршалу Шереметеву. – Накажи следить за князем… Ежели ранен, принесть сюда… Ежели жив, пусть держится опасливей… Ежели…
Но не успел Петр досказать свою мысль, как зеленое пятно генеральского мундира выплыло вновь.
Под князем убило лошадь. Отделавшись ушибом, Меншиков пересел на коня одного из драгун. Передняя цепь кавалерии, обогнав князя, уже рубила не успевших выстроиться шведов.
– К лесу тесни их, к лесу! – кричал Меншиков, врезаясь в гущу схватки.
– Ваше сиятельство… Ваше сиятельство… Сдаются они, – сказал кто-то сзади.
– Некогда возиться! Бей всех к чертовой матери! Пущай помнят!..
– Знатные персоны, ваше сиятельство, – произнес тот же голос.
Тут Меншиков заметил на опушке леса большую группу спешившихся шведских офицеров, выкинувших белый флаг.
Это генерал Шлиппенбах со всем своим штабом сдавался на милость победителей.
Отправив в тыл пленных и четырнадцать захваченных знамен, князь хотел двинуться в погоню за бежавшими к Полтаве остатками разбитого корпуса, но его остановил подъехавший ординарец:
– Вас требует государь. Остальное приказано довершить генералу Ренцелю.
Меншиков злобно выругался, но ослушаться не решился. Вернулся к Петру.
– Я бы их всех забрал, ваше величество, а мне ходу не дают, – досадливо ворчал князь. – Эх, мне бы еще пехоты тысяч пять. Ей-богу, я б их всех смял…
– Больше побеждает искусство и разум, нежели храбрость и пустословие, ваше сиятельство, – сурово оборвал его царь.
– Да я так только… к слову сказал… – смутился Меншиков.
– Ладно. Будешь со мной. Дела нынче всем хватит.
И, взглянув в глаза любимца, Петр не выдержал, расхохотался:
– Посмотри на кого похож. Весь в грязи да кровище. Морду обмой…
Было девять часов утра.
Русская пехота, выведенная за линию траншей, стояла в непосредственной близости от главных сил шведской армии.
Генерал Боуэр, назначенный на место раненого Рене, спешно приводил в порядок конницу. Генерал Брюс заканчивал осмотр артиллерии. Петр в сопровождении Меншикова, фельдмаршала Шереметева, генералов Аларта, Белинга и свиты объезжал войска, делая последние указания к генеральной баталии.
Лицо Петра дышало решимостью и отвагой. Круглые, чуть выпуклые, красивые глаза его глядели строго и торжественно.
У одного из полков Петр остановился.
– Воины! – раздался его далеко слышный голос. – Вот пришел час, который решит судьбу отечества. Вы должны помышлять, что сражаетесь не за Петра, но за государство, Петру врученное, за род свой, за отечество… А о Петре ведайте, что ему жизнь не дорога, только бы жила Россия в благоденствии и славе для благосостояния вашего…
А перед шведскими полками, окруженный двенадцатью драбантами и двадцатью четырьмя гвардейцами, появился Карл. Носилки его везли лошади. Узнав о поражении войск генерала Рооса, король едва сдерживал душившую его злобу и, казалось, не мог понять важности минуты, не мог найти слов ободрения для своих войск. Он по-прежнему не верил в силу и мужество русских, считая поражение случайностью, но все же утренняя бодрость была потеряна. Сделав несколько незначительных указаний, король молча кивнул головой генералу Левенгаупту, давая знак начать наступление.
Войска сошлись. Генеральная баталия началась…
XVIII
Тем временем Мазепа, находившийся в королевском обозе, переживал ужасные минуты.
Надежда – схватить короля, выдать его Петру и новым предательством заслужить себе прощение – рухнула еще несколько дней назад, когда Чуйкевич, Лизогуб и ряд полковников, обещавших содействие в этом деле, неожиданно сбежали в петровский лагерь, уведя с собой несколько верных казачьих сотен. К тому же Карл, словно почуявший тайный умысел старого гетмана, внезапно переменил к нему отношение, не спрашивал, как бывало, его советов, часто отказывал в приеме, окружил старика своими гвардейцами, назначенными якобы для почетного караула.
Мазепа ясно понимал, над какой пропастью он стоит. Правда, закончись бой победой шведов, Мазепа мог еще рассчитывать на возврат былого могущества… Но какие там расчеты! Какая там победа! Разве не видел он разницы между умным упорством Петра и мальчишеской самонадеянностью Карла? Разве не отдавал себе отчета в том, что безрассудная храбрость шведов все равно, как бурная волна о скалу, разобьется о стойкое мужество народа, защищавшего свою отчизну?
– Отчизна… где теперь моя отчизна? – горько усмехнулся предатель.
С холма, где он находился, открывался чудесный вид. Красавица Ворскла, сделав некрутой излом у Полтавы, блеснув серебром своих вод, чуть-чуть отклонялась в сторону и, скрываясь в камышовых зарослях, убегала в лес, плотным полукольцом подходивший с севера. Правей, широко и необозримо, раскинулось желтое море поспевавших хлебов, лежали тучные земли Украины. Виднелись тополи у хуторов, и далекие церквушки, и застывшие мельницы-ветрянки… Хорошо знакомы старику эти богатые, красивые места. Вот и речка Коломак, воды которой были свидетелями торжества Мазепы. Здесь, предав своего благодетеля гетмана Самойловича, он получил булаву из рук подкупленного им Голицына… Вот там должна быть Диканька, хутор казненного Кочубея… Вот там… Нет, лучше не вспоминать. Душно от этих мыслей. А вот, вот это страшное поле, подернутое густыми слоями дыма, копоти и пыли. Только раскаты орудийных выстрелов и тяжелый сплошной гул доносятся до гетмана.
– Дядя! Надо отступать! – прервал думы старики подъехавший Андрий Войнаровский.
– Разве… уже… конец? – вздрогнул Мазепа. Лицо Андрия покрыто потом и пылью. В глазах явная неприязнь к дяде. Голос дрожит от обиды и скрытой злобы.
– Шведы не выдержат. Русские двинули казачью конницу… Здесь нам опасно…
– Да, опасно, опасно, – заторопился старик. – Надо скорей… укладывать… Прикажи запрягать багажные телеги.
Спотыкаясь и озираясь по сторонам, он побежал к шатру, где стояли десятки сундуков с золотом и дорогими вещами.
В это время из ближнего леса вылетела казачья сотня. Впереди, по-казацки пригнувшись к шее коня, дико гикая, мчался седобородый старик.
– Це Мазепа! Мазепа проклятый! – кричал он, – Живым его визмемо, хлопцы…
Но не доскакали казаки до шатра. Выбежавший из-за пригорка шведский батальон охраны встретил их огнем. Сбитый тремя пулями, обливаясь кровью, совсем недалеко от шатра упал старик. Собрав все силы, он приподнялся, и страшный, предсмертный хрип вырвался у него из груди:
– Хай от вика и до вика живе и славится, ридна отчизна… Хай на вик сгине род твой, Мазепа, и буде имя твое самым последним, бранным словом на земле, убийца, предатель и кат Кат – палач.
народа!
Приподняв полотняный край шатра, дрожащий и жалкий, слушал эти слова Мазепа, и старая кровь его, казалось, совсем оледенела от страха и ужаса.
– Кто этот старик, дядя? – спросил вошедший в шатер Андрий.
– Казацкий батько… Семен Палий… – чуть слышно отозвался Мазепа.
Андрий отвернулся и, закрыв лицо руками, заплакал…
… А бой еще кипел.
Заметив в центре русской пехоты серые мундиры и полагая, что это полк рекрутов, король послал против них свою гвардию. Но он ошибся. В центре стояли не рекруты, а Новгородский пехотный полк, который стойко защищался.
Однако силы были неравны. Первый батальон новгородцев, не отступив ни шагу назад, погиб в жестокой штыковой схватке. Второй батальон дрогнул.
Шведы начали медленно продвигаться вперед…
Петр, руководивший боем под неприятельским огнем, сразу понял опасность. Поручив Меншикову и Боуэру двинуть с флангов конницу, он помчался к отступающим. Пуля пробила ему шляпу, другая застряла в седле, но он ничего не замечал.
– Ни шагу назад! Отечество требует! – соскочив с коня и задыхаясь от бешенства, закричал он новгородцам.
И, одной рукой схватив тяжелое полковое знамя, высоко поднял его и побежал вперед, увлекая за собой вновь воспрянувших духом стрелков.
– За мной, воины русские! Порадеем за отечество!
– Порадеем за отечество!.. Ур-ра!.. – дружно откликнулись войска, грозной, сокрушительной лавой обрушиваясь на шведов.
Теперь фортуна явно перешла на сторону русских.
Шведы смешались. Карл велел везти себя в самый огонь битвы, но скоро лошади были убиты. Гвардейцы понесли носилки короля на руках. Но и носильщики были перебиты, а ядро раздробило носилки. Король упал.
Думая, что он убит, шведы пришли в окончательное расстройство и в панике побежали.
– Шведы! Шведы! – преодолевая мучительную боль в ноге, поднявшись с земли, в ужасе закричал Карл.
Но его уже никто не слушал. Все бежали, все спасались.
– Наша пехота погибла, ваше величество! Фельдмаршал Реншильд взят в плен! – крикнул, подбегая к королю, генерал Левенгаупт. – Не оставляйте короля в беде, ребята, – обратился он к кучке солдат, окруживших Карла.
Капрал Гиерта посадил короля на свою лошадь.
С небольшой группой офицеров и солдат, случайно избегнув плена, Карл насилу догнал свой обоз, где и пересел в коляску Мазепы.
… К полудню бой окончился.
Полтавское поле густо покрыто трупами. Русские потеряли тысячу триста сорок два человека убитыми и три тысячи двести восемьдесят пять человек ранеными. Шведских трупов насчитано девять тысяч двести тридцать четыре. Победителям досталось сто тридцать семь шведских знамен и штандартов, четыре пушки, масса оружия и снаряжения, более двух миллионов золотых ефимков шведской казны и несколько тысяч пленных. Отслужив благодарственный молебен, Петр с непокрытой головой объехал свои войска, стоявшие в стройных колоннах, затем обратился к ним с речью:
– Здравствуйте, сыны отечества, чада возлюбленные! По́том трудов моих родил я вас; без вас государству, как телу без души, жить невозможно. Вы, имея любовь к богу, к вере православной, к отечеству, славе и ко мне, не щадили живота своего и на тысячу смертей устремлялись небоязненно. Храбрые дела ваши не будут забвенны у потомства!..
Затем в царских шатрах был устроен, пир, на который приглашены знатные пленники – генералы и полковники. Петр, приветливо поздоровавшись с фельдмаршалом Реншильдом, графом Пипером, генералами Шлиппенбахом, Роосом и другими, вернул им шпаги, отдал должное их мужеству.
– Я слышал, господа, – улыбнувшись, продолжал Петр, – что брат мой Карл приглашал вас на сегодня к обеду в шатрах моих, но он не сдержал своего королевского слова… Мы исполним сие за него и приглашаем вас с нами откушать…
Подняв заздравный кубок, он воскликнул:
– Здоровье брата моего Карла и наших учителей!
– Кто же эти учителя, ваше величество? – недоумевая, спросил Реншильд.
– Вы, господа шведы…
– Знатно же вы отблагодарили своих учителей, – заметил фельдмаршал.
Раздался пушечный залп. Загремела музыка. Начался пир.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
I
Принято думать, что полтавский разгром окончательно уничтожил шведскую армию. На самом деле у Карла оставалось почти двадцатитысячное войско, которое на первых порах отступало сравнительно в порядке, пополняясь по дороге свежими шведскими отрядами, стоявшими в ближайших городах и не принимавшими участия в битве.
Но, как обычно бывает после напряженной и острой борьбы, обе стороны – и русские и шведы – испытывали некоторую растерянность. Русские войска остались под Полтавой. Шведов преследовали лишь незначительные отряды генералов Голицына и Боуэра.
Меншиков пировал с царем, его кавалерия лишь на другой день вечером двинулась в погоню за шведами.
А король Карл, потрясенный событиями, окруженный испуганными генералами, даже не позаботился подсчитать свои силы, которые могли еще остановить идущие следом русские отряды.
… День стоял знойный. Войска и огромный обоз двигались медленно по широкой, пыльной дороге.
Сидя в покойной коляске Мазепы, король постепенно приходил в себя. Злоба – первое чувство, охватившее Карла, – утихала. На смену пришел стыд за поражение и бегство, а может быть, и раскаяние в своей излишней самонадеянности.
Карлу невыносимо тяжело было видеть позорное отступление своих войск, еще недавно считавшихся непобедимыми. Стыдясь отвечать на приветствия встречавшихся частей, король отвернулся в сторону Мазепы.
Тот полулежал на подушках, бледный, растерянный. Душевное состояние его было ужасно. Мысль о возможности попасть в руки царя страшила теперь предателя до такой степени, что он потерял обычную сообразительность и самообладание, не мог ничего говорить, казался мертвецом.
– Как ваше мнение, гетман, – спросил Карл, – мы можем еще драться?
Мазепа вздрогнул, приоткрыл глаза, но не повернул головы.
– Скорей… скорей уехать… – прошептал он.
– Бегство покроет нас вечным позором, – нахмурился Карл. – Я предпочитаю погибнуть.
– Могут догнать… схватить… Скорее уехать… – не слушая короля, словно в забытьи, твердил Мазепа.
Карл бросил на него взгляд, полный презрения, и прекратил разговор.
Они проехали уже верст двадцать. Дорога свернула к какому-то редкому лесу. Король приказал остановиться. Подъехали генералы Гилленкрок и Крейц, следом за ними подскакал генерал Левенгаупт, подошел отряд драбантов. В лесу быстро поставили походный шатер, внесли туда короля.
– Где Реншильд? – спросил он, спокойно оглядывая приближенных.
– В плену, ваше величество…
– А граф Пипер?
– В плену.
– А генерал Стакельберг?
– В плену.
– В плену у русских! – воскликнул Карл. – Какая ужасная судьба!.. Ну, генерал, – обратился он к Левенгаупту, – что нам теперь делать?
– Остается поступить так, как я вынужден был поступить под Лесной, – ответил Левенгаупт, – Бросить пушки, снаряжение и уходить быстрей…
– Никогда! – гневно перебил король. – Мы должны сражаться до последней капли крови… Смерть лучше бесславия.
– Я полагаю, – вмешался Гилленкрок, – можно отступить в порядке за Днепр и соединиться с польскими войсками.
– Вы забываете, генерал, – заметил Крейц, – что русские следуют по пятам, а Днепр еще далеко. Кроме того, мы вряд ли сможем переправить весь наш огромный обоз…
– Запорожцы обещают нам в Переволочне несколько паромов и лодки…
– Хорошо, господа, – сказал король. – Я согласен отступить за Днепр, но вся артиллерия и багаж должны оставаться с нами… Мы не отдадим русским ни одной нашей пушки… Если они нападут, будем драться. Прошу вас, господа, привести войска в порядок и не допускать паники.
Через полчаса с распущенными знаменами и барабанным боем перестроившиеся шведские полки с артиллерией и всем обозом тронулись к Переволочне.
Однако на следующий день, выдержав незначительные схватки с передовыми русскими отрядами, шведы поняли, какую помеху представляет для них обоз, и генерал Крейц, без ведома короля, распорядился уничтожить часть тяжелого багажемента, раздав лошадей пехоте.
Теперь отступление шло быстрее, и вечером 29 июня шведы достигли Переволочни.
Но они жестоко ошиблись в своих надеждах. Войска царского полковника Яковлева и казацкого полковника Галагана еще до Полтавской баталии, узнав про измену Кости Гордеенко, ушедшего с частью запорожцев к Мазепе, разорили укрепление Запорожской Сечи, сожгли Переволочню, уничтожили все паромы и лодки. Костя Гордеенко был схвачен и казнен. Большинство обманутых казаков-сечевиков вернулось в русскую армию.
Подойдя к Переволочне, шведы увидели лишь груды развалин. Местность была пустынна. Широкий, быстрый и глубоководный Днепр отрезал беглецам дорогу.
Правда, шведы сумели отыскать на берегу бревна и устроить несколько плотов, но их было мало, и нечего было думать о переправе через реку всего войска. А между тем разъезды уже доносили, что русские близко. Кавалерия Меншикова догоняла неприятеля.
Карл, видя безвыходность положения, опять предложил:
– Будем сражаться, господа… Я сяду верхом и сам поведу в бой моих шведов.
Генералы единодушно и решительно протестовали:
– Силы неравны, государь…
– Если неприятель сюда явится, он всех нас перебьет или заберет в плен…
– Что же вы предлагаете? – спросил Карл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Царь Петр, зорко следивший за действиями неприятельских частей, увидев, что корпус генерала Рооса несколько оторвался от центра шведской армии, приказал Меншикову с десятью конными полками атаковать этот фланг.
И вот, развернувшись веером, дружно вынеслась стройная русская конница, охватывая с трех сторон растерявшихся от неожиданности шведов.
Меншиков скакал в первых рядах. Его рослая, статная фигура в зеленом генеральском мундире была хорошо приметна Петру, по озабоченному лицу которого скользнула усмешка:
– Бахвал… меры не знает…
Вдруг лошадь князя споткнулась. Зеленый мундир исчез из поля зрения. Лицо Петра передернулось легкой судорогой.
– Немедля пошли казачью сотню, – хрипло и отрывисто сказал он стоявшему рядом фельдмаршалу Шереметеву. – Накажи следить за князем… Ежели ранен, принесть сюда… Ежели жив, пусть держится опасливей… Ежели…
Но не успел Петр досказать свою мысль, как зеленое пятно генеральского мундира выплыло вновь.
Под князем убило лошадь. Отделавшись ушибом, Меншиков пересел на коня одного из драгун. Передняя цепь кавалерии, обогнав князя, уже рубила не успевших выстроиться шведов.
– К лесу тесни их, к лесу! – кричал Меншиков, врезаясь в гущу схватки.
– Ваше сиятельство… Ваше сиятельство… Сдаются они, – сказал кто-то сзади.
– Некогда возиться! Бей всех к чертовой матери! Пущай помнят!..
– Знатные персоны, ваше сиятельство, – произнес тот же голос.
Тут Меншиков заметил на опушке леса большую группу спешившихся шведских офицеров, выкинувших белый флаг.
Это генерал Шлиппенбах со всем своим штабом сдавался на милость победителей.
Отправив в тыл пленных и четырнадцать захваченных знамен, князь хотел двинуться в погоню за бежавшими к Полтаве остатками разбитого корпуса, но его остановил подъехавший ординарец:
– Вас требует государь. Остальное приказано довершить генералу Ренцелю.
Меншиков злобно выругался, но ослушаться не решился. Вернулся к Петру.
– Я бы их всех забрал, ваше величество, а мне ходу не дают, – досадливо ворчал князь. – Эх, мне бы еще пехоты тысяч пять. Ей-богу, я б их всех смял…
– Больше побеждает искусство и разум, нежели храбрость и пустословие, ваше сиятельство, – сурово оборвал его царь.
– Да я так только… к слову сказал… – смутился Меншиков.
– Ладно. Будешь со мной. Дела нынче всем хватит.
И, взглянув в глаза любимца, Петр не выдержал, расхохотался:
– Посмотри на кого похож. Весь в грязи да кровище. Морду обмой…
Было девять часов утра.
Русская пехота, выведенная за линию траншей, стояла в непосредственной близости от главных сил шведской армии.
Генерал Боуэр, назначенный на место раненого Рене, спешно приводил в порядок конницу. Генерал Брюс заканчивал осмотр артиллерии. Петр в сопровождении Меншикова, фельдмаршала Шереметева, генералов Аларта, Белинга и свиты объезжал войска, делая последние указания к генеральной баталии.
Лицо Петра дышало решимостью и отвагой. Круглые, чуть выпуклые, красивые глаза его глядели строго и торжественно.
У одного из полков Петр остановился.
– Воины! – раздался его далеко слышный голос. – Вот пришел час, который решит судьбу отечества. Вы должны помышлять, что сражаетесь не за Петра, но за государство, Петру врученное, за род свой, за отечество… А о Петре ведайте, что ему жизнь не дорога, только бы жила Россия в благоденствии и славе для благосостояния вашего…
А перед шведскими полками, окруженный двенадцатью драбантами и двадцатью четырьмя гвардейцами, появился Карл. Носилки его везли лошади. Узнав о поражении войск генерала Рооса, король едва сдерживал душившую его злобу и, казалось, не мог понять важности минуты, не мог найти слов ободрения для своих войск. Он по-прежнему не верил в силу и мужество русских, считая поражение случайностью, но все же утренняя бодрость была потеряна. Сделав несколько незначительных указаний, король молча кивнул головой генералу Левенгаупту, давая знак начать наступление.
Войска сошлись. Генеральная баталия началась…
XVIII
Тем временем Мазепа, находившийся в королевском обозе, переживал ужасные минуты.
Надежда – схватить короля, выдать его Петру и новым предательством заслужить себе прощение – рухнула еще несколько дней назад, когда Чуйкевич, Лизогуб и ряд полковников, обещавших содействие в этом деле, неожиданно сбежали в петровский лагерь, уведя с собой несколько верных казачьих сотен. К тому же Карл, словно почуявший тайный умысел старого гетмана, внезапно переменил к нему отношение, не спрашивал, как бывало, его советов, часто отказывал в приеме, окружил старика своими гвардейцами, назначенными якобы для почетного караула.
Мазепа ясно понимал, над какой пропастью он стоит. Правда, закончись бой победой шведов, Мазепа мог еще рассчитывать на возврат былого могущества… Но какие там расчеты! Какая там победа! Разве не видел он разницы между умным упорством Петра и мальчишеской самонадеянностью Карла? Разве не отдавал себе отчета в том, что безрассудная храбрость шведов все равно, как бурная волна о скалу, разобьется о стойкое мужество народа, защищавшего свою отчизну?
– Отчизна… где теперь моя отчизна? – горько усмехнулся предатель.
С холма, где он находился, открывался чудесный вид. Красавица Ворскла, сделав некрутой излом у Полтавы, блеснув серебром своих вод, чуть-чуть отклонялась в сторону и, скрываясь в камышовых зарослях, убегала в лес, плотным полукольцом подходивший с севера. Правей, широко и необозримо, раскинулось желтое море поспевавших хлебов, лежали тучные земли Украины. Виднелись тополи у хуторов, и далекие церквушки, и застывшие мельницы-ветрянки… Хорошо знакомы старику эти богатые, красивые места. Вот и речка Коломак, воды которой были свидетелями торжества Мазепы. Здесь, предав своего благодетеля гетмана Самойловича, он получил булаву из рук подкупленного им Голицына… Вот там должна быть Диканька, хутор казненного Кочубея… Вот там… Нет, лучше не вспоминать. Душно от этих мыслей. А вот, вот это страшное поле, подернутое густыми слоями дыма, копоти и пыли. Только раскаты орудийных выстрелов и тяжелый сплошной гул доносятся до гетмана.
– Дядя! Надо отступать! – прервал думы старики подъехавший Андрий Войнаровский.
– Разве… уже… конец? – вздрогнул Мазепа. Лицо Андрия покрыто потом и пылью. В глазах явная неприязнь к дяде. Голос дрожит от обиды и скрытой злобы.
– Шведы не выдержат. Русские двинули казачью конницу… Здесь нам опасно…
– Да, опасно, опасно, – заторопился старик. – Надо скорей… укладывать… Прикажи запрягать багажные телеги.
Спотыкаясь и озираясь по сторонам, он побежал к шатру, где стояли десятки сундуков с золотом и дорогими вещами.
В это время из ближнего леса вылетела казачья сотня. Впереди, по-казацки пригнувшись к шее коня, дико гикая, мчался седобородый старик.
– Це Мазепа! Мазепа проклятый! – кричал он, – Живым его визмемо, хлопцы…
Но не доскакали казаки до шатра. Выбежавший из-за пригорка шведский батальон охраны встретил их огнем. Сбитый тремя пулями, обливаясь кровью, совсем недалеко от шатра упал старик. Собрав все силы, он приподнялся, и страшный, предсмертный хрип вырвался у него из груди:
– Хай от вика и до вика живе и славится, ридна отчизна… Хай на вик сгине род твой, Мазепа, и буде имя твое самым последним, бранным словом на земле, убийца, предатель и кат Кат – палач.
народа!
Приподняв полотняный край шатра, дрожащий и жалкий, слушал эти слова Мазепа, и старая кровь его, казалось, совсем оледенела от страха и ужаса.
– Кто этот старик, дядя? – спросил вошедший в шатер Андрий.
– Казацкий батько… Семен Палий… – чуть слышно отозвался Мазепа.
Андрий отвернулся и, закрыв лицо руками, заплакал…
… А бой еще кипел.
Заметив в центре русской пехоты серые мундиры и полагая, что это полк рекрутов, король послал против них свою гвардию. Но он ошибся. В центре стояли не рекруты, а Новгородский пехотный полк, который стойко защищался.
Однако силы были неравны. Первый батальон новгородцев, не отступив ни шагу назад, погиб в жестокой штыковой схватке. Второй батальон дрогнул.
Шведы начали медленно продвигаться вперед…
Петр, руководивший боем под неприятельским огнем, сразу понял опасность. Поручив Меншикову и Боуэру двинуть с флангов конницу, он помчался к отступающим. Пуля пробила ему шляпу, другая застряла в седле, но он ничего не замечал.
– Ни шагу назад! Отечество требует! – соскочив с коня и задыхаясь от бешенства, закричал он новгородцам.
И, одной рукой схватив тяжелое полковое знамя, высоко поднял его и побежал вперед, увлекая за собой вновь воспрянувших духом стрелков.
– За мной, воины русские! Порадеем за отечество!
– Порадеем за отечество!.. Ур-ра!.. – дружно откликнулись войска, грозной, сокрушительной лавой обрушиваясь на шведов.
Теперь фортуна явно перешла на сторону русских.
Шведы смешались. Карл велел везти себя в самый огонь битвы, но скоро лошади были убиты. Гвардейцы понесли носилки короля на руках. Но и носильщики были перебиты, а ядро раздробило носилки. Король упал.
Думая, что он убит, шведы пришли в окончательное расстройство и в панике побежали.
– Шведы! Шведы! – преодолевая мучительную боль в ноге, поднявшись с земли, в ужасе закричал Карл.
Но его уже никто не слушал. Все бежали, все спасались.
– Наша пехота погибла, ваше величество! Фельдмаршал Реншильд взят в плен! – крикнул, подбегая к королю, генерал Левенгаупт. – Не оставляйте короля в беде, ребята, – обратился он к кучке солдат, окруживших Карла.
Капрал Гиерта посадил короля на свою лошадь.
С небольшой группой офицеров и солдат, случайно избегнув плена, Карл насилу догнал свой обоз, где и пересел в коляску Мазепы.
… К полудню бой окончился.
Полтавское поле густо покрыто трупами. Русские потеряли тысячу триста сорок два человека убитыми и три тысячи двести восемьдесят пять человек ранеными. Шведских трупов насчитано девять тысяч двести тридцать четыре. Победителям досталось сто тридцать семь шведских знамен и штандартов, четыре пушки, масса оружия и снаряжения, более двух миллионов золотых ефимков шведской казны и несколько тысяч пленных. Отслужив благодарственный молебен, Петр с непокрытой головой объехал свои войска, стоявшие в стройных колоннах, затем обратился к ним с речью:
– Здравствуйте, сыны отечества, чада возлюбленные! По́том трудов моих родил я вас; без вас государству, как телу без души, жить невозможно. Вы, имея любовь к богу, к вере православной, к отечеству, славе и ко мне, не щадили живота своего и на тысячу смертей устремлялись небоязненно. Храбрые дела ваши не будут забвенны у потомства!..
Затем в царских шатрах был устроен, пир, на который приглашены знатные пленники – генералы и полковники. Петр, приветливо поздоровавшись с фельдмаршалом Реншильдом, графом Пипером, генералами Шлиппенбахом, Роосом и другими, вернул им шпаги, отдал должное их мужеству.
– Я слышал, господа, – улыбнувшись, продолжал Петр, – что брат мой Карл приглашал вас на сегодня к обеду в шатрах моих, но он не сдержал своего королевского слова… Мы исполним сие за него и приглашаем вас с нами откушать…
Подняв заздравный кубок, он воскликнул:
– Здоровье брата моего Карла и наших учителей!
– Кто же эти учителя, ваше величество? – недоумевая, спросил Реншильд.
– Вы, господа шведы…
– Знатно же вы отблагодарили своих учителей, – заметил фельдмаршал.
Раздался пушечный залп. Загремела музыка. Начался пир.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
I
Принято думать, что полтавский разгром окончательно уничтожил шведскую армию. На самом деле у Карла оставалось почти двадцатитысячное войско, которое на первых порах отступало сравнительно в порядке, пополняясь по дороге свежими шведскими отрядами, стоявшими в ближайших городах и не принимавшими участия в битве.
Но, как обычно бывает после напряженной и острой борьбы, обе стороны – и русские и шведы – испытывали некоторую растерянность. Русские войска остались под Полтавой. Шведов преследовали лишь незначительные отряды генералов Голицына и Боуэра.
Меншиков пировал с царем, его кавалерия лишь на другой день вечером двинулась в погоню за шведами.
А король Карл, потрясенный событиями, окруженный испуганными генералами, даже не позаботился подсчитать свои силы, которые могли еще остановить идущие следом русские отряды.
… День стоял знойный. Войска и огромный обоз двигались медленно по широкой, пыльной дороге.
Сидя в покойной коляске Мазепы, король постепенно приходил в себя. Злоба – первое чувство, охватившее Карла, – утихала. На смену пришел стыд за поражение и бегство, а может быть, и раскаяние в своей излишней самонадеянности.
Карлу невыносимо тяжело было видеть позорное отступление своих войск, еще недавно считавшихся непобедимыми. Стыдясь отвечать на приветствия встречавшихся частей, король отвернулся в сторону Мазепы.
Тот полулежал на подушках, бледный, растерянный. Душевное состояние его было ужасно. Мысль о возможности попасть в руки царя страшила теперь предателя до такой степени, что он потерял обычную сообразительность и самообладание, не мог ничего говорить, казался мертвецом.
– Как ваше мнение, гетман, – спросил Карл, – мы можем еще драться?
Мазепа вздрогнул, приоткрыл глаза, но не повернул головы.
– Скорей… скорей уехать… – прошептал он.
– Бегство покроет нас вечным позором, – нахмурился Карл. – Я предпочитаю погибнуть.
– Могут догнать… схватить… Скорее уехать… – не слушая короля, словно в забытьи, твердил Мазепа.
Карл бросил на него взгляд, полный презрения, и прекратил разговор.
Они проехали уже верст двадцать. Дорога свернула к какому-то редкому лесу. Король приказал остановиться. Подъехали генералы Гилленкрок и Крейц, следом за ними подскакал генерал Левенгаупт, подошел отряд драбантов. В лесу быстро поставили походный шатер, внесли туда короля.
– Где Реншильд? – спросил он, спокойно оглядывая приближенных.
– В плену, ваше величество…
– А граф Пипер?
– В плену.
– А генерал Стакельберг?
– В плену.
– В плену у русских! – воскликнул Карл. – Какая ужасная судьба!.. Ну, генерал, – обратился он к Левенгаупту, – что нам теперь делать?
– Остается поступить так, как я вынужден был поступить под Лесной, – ответил Левенгаупт, – Бросить пушки, снаряжение и уходить быстрей…
– Никогда! – гневно перебил король. – Мы должны сражаться до последней капли крови… Смерть лучше бесславия.
– Я полагаю, – вмешался Гилленкрок, – можно отступить в порядке за Днепр и соединиться с польскими войсками.
– Вы забываете, генерал, – заметил Крейц, – что русские следуют по пятам, а Днепр еще далеко. Кроме того, мы вряд ли сможем переправить весь наш огромный обоз…
– Запорожцы обещают нам в Переволочне несколько паромов и лодки…
– Хорошо, господа, – сказал король. – Я согласен отступить за Днепр, но вся артиллерия и багаж должны оставаться с нами… Мы не отдадим русским ни одной нашей пушки… Если они нападут, будем драться. Прошу вас, господа, привести войска в порядок и не допускать паники.
Через полчаса с распущенными знаменами и барабанным боем перестроившиеся шведские полки с артиллерией и всем обозом тронулись к Переволочне.
Однако на следующий день, выдержав незначительные схватки с передовыми русскими отрядами, шведы поняли, какую помеху представляет для них обоз, и генерал Крейц, без ведома короля, распорядился уничтожить часть тяжелого багажемента, раздав лошадей пехоте.
Теперь отступление шло быстрее, и вечером 29 июня шведы достигли Переволочни.
Но они жестоко ошиблись в своих надеждах. Войска царского полковника Яковлева и казацкого полковника Галагана еще до Полтавской баталии, узнав про измену Кости Гордеенко, ушедшего с частью запорожцев к Мазепе, разорили укрепление Запорожской Сечи, сожгли Переволочню, уничтожили все паромы и лодки. Костя Гордеенко был схвачен и казнен. Большинство обманутых казаков-сечевиков вернулось в русскую армию.
Подойдя к Переволочне, шведы увидели лишь груды развалин. Местность была пустынна. Широкий, быстрый и глубоководный Днепр отрезал беглецам дорогу.
Правда, шведы сумели отыскать на берегу бревна и устроить несколько плотов, но их было мало, и нечего было думать о переправе через реку всего войска. А между тем разъезды уже доносили, что русские близко. Кавалерия Меншикова догоняла неприятеля.
Карл, видя безвыходность положения, опять предложил:
– Будем сражаться, господа… Я сяду верхом и сам поведу в бой моих шведов.
Генералы единодушно и решительно протестовали:
– Силы неравны, государь…
– Если неприятель сюда явится, он всех нас перебьет или заберет в плен…
– Что же вы предлагаете? – спросил Карл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25