говорят, что ваша юная казачка – я забыла ее имя – восхитительна… Я понимаю ее и немножечко ревную…
Княгиня не стеснялась. Мазепа непривычно покраснел.
– Вы тоже почти не изменились, княгиня… По-прежнему любопытны…
– О, что вы хотите? Мы женщины. У вас политика, война, – я нам остаются любопытство и сплетни… Но, надеюсь, вы не обиделись, мой друг? Да, между прочим… Вы слышали новость? Говорят, наш добрый король Август уже потерял половину своих саксонских владений… Надо сознаться, шведы не тратят времени напрасно… Мне кажется, они скоро разобьют и войска Петра…
– Вы забываете, княгиня, что я служу его величеству…
– Простите, гетман… Эта наша женская логика! Она ни к чему не обязывает. Мои сыновья… вы знаете, они тоже против шведов… Король Станислав не раз приглашал их к себе, но они остались верны бедному Августу, хотя его игра, кажется, проиграна… Впрочем, не будем касаться политики. Это не мое дело. Расскажите, как вы правите своими казаками?
– Это тоже политика, княгиня, – улыбнулся Мазепа.
– Нет, нет. Политики я не хочу. Довольно, довольно! – смеясь, замахала руками княгиня. – Но что поделаешь, мой друг, – вздохнула она, – если сейчас такое время, когда вся наша жизнь строится на одной скучной политике… Да, вы знаете, недавно я была в гостях у фельдмаршала Шереметева… Старик очень мил, не правда ли? И мы вспоминали вас…
– Ну, моим старым косточкам, наверно, не поздоровилось. Фельдмаршал не очень-то меня жалует…
– Напротив. Он отзывался о вас с большим уважением… Хвалил ваши военные знания, рассказывал, что государь хотел поручить вам какое-то важное дело, и если б не князь Александр Данилович…
Мазепа насторожился. Он давно не любил царского фаворита Меншикова. Знал, что тот чинит ему разные помехи. Разговор становился интересным.
– А вы не припомните, княгиня, о каких делах шла речь?
– Нет, нет, я плохо в этом разбираюсь… Что-то такое о переменах в казацком управлении. О каких-то реформах на Украине. Но князь Меншиков высказывался против вас… Запомните. Я хочу по-дружески предупредить: берегитесь князя. Генерал Рене тоже мне говорил, будто князь роет под вами яму и желает сам сделаться гетманом…
Стрела, пущенная искусной рукой, попала в цель.
Все прошлые годы между царем и гетманом были самые лучшие отношения. Петр высоко ценил Мазепу. Они часто обменивались письмами. Когда гетман приезжал в Москву, его принимали как владетельного князя, одаривали богатыми подарками. В угоду ему делались десятки поблажек. Но за последнее время эти отношения почему-то изменились. Подарки становились все реже, строгие указы поступали все чаще. Может быть, Петру, по горло занятому военными делами, просто было не до гетмана, но подозрительность Мазепы настойчиво искала скрытых причин охлаждения царя. Теперь эти причины казались ясными…
И как ни старался гетман скрыть охватившее его неприятное волнение, он не мог этого сделать. Княгиня поняла, что честолюбие Мазепы оставалось истинно шляхетским…
Гетман погостил в замке три дня. Уезжая, он не отказался взять цифирную азбучку, любезно предло-женную ему кумой. Дольская обещала сообщать ему все, касающееся польских дел и лично его, гетмана.
VII
4 июля 1706 года царь Петр прибыл в Киев.
Он был сильно встревожен слухом, будто Карл намерен двинуть свои войска на Украину. Вместе с Меншиковым и встретившим его здесь гетманом царь немедленно занялся укреплением города. У Печерского монастыря заложили фортецию. Крепостные работы приказано производить казакам под личным наблюдением гетмана.
Здесь же царь сделал второе распоряжение: идти Меншикову с кавалерией на Волынь, а Мазепе содействовать князю, исполнять все, что тот прикажет.
В другое время гетман, может быть, спокойно отнесся бы к такому указу, но теперь он увидел в этом умышленное желание царя унизить его.
– Вот, – жаловался он своему писарю Орлику, – вот какое награждение мне при старости за многолетнюю верную службу. Велят стать под команду Меншикова. Не обидно бы было, если б меня отдали под команду Шереметева или иного какого-нибудь великоименитого и от предков заслуженного человека. А то нет, приказали стать под команду пирожника…
Тут как раз пришло письмо от кумы Дольской.
Княгиня цифирью писала, чтоб Мазепа начинал задуманное дело, уверяла в скорой помощи шведских войск и обещала, что ему будет прислана ассекурация короля Станислава и гарантия короля шведского.
Гетман, выслушав письмо, которое читал ему Орлик, вскочил с постели и начал бранить княгиню:
– Проклятая баба обезумела! Прежде меня просила, чтоб царское величество принял Станислава в свою протекцию, а теперь пишет совсем другое. Беснуется баба! Возможное ли дело, оставив живое, искать мертвого, и, отплыв от одного берега, другого не достичь. Станислав и сам не крепок на своем королевстве. Речь Посполитая раздвоена… Какой же может быть фундамент безумных прельщений этой бабы? Состарился я, верно служа царскому величеству. Не прельстили меня ни король польский Ян, ни хан крымский, ни донские казаки, а теперь, при кончине века моего, единая баба хочет меня обмануть…
Тут же гетман продиктовал следующий ответ княгине:
«Прошу вашу милость оставить эту корреспонденцию, которая может меня погубить в житии, гоноре и субстанции. Не надейся и не помышляй о том, чтобы я при старости моей изменил его царскому величеству…»
Подписав ответное письмо, Мазепа запечатал его, положил на стол. Но когда Орлик вышел, гетман взял письмо в руки, повертел, словно раздумывая, что делать, и бросил его в огонь…
Прошло несколько дней. Мазепа устроил парадный обед в честь государя. На обед были также званы Меншиков, некоторые вельможи, генеральная старши́на, среди которой был и Кочубей.
Царь весело и благодушно разговаривал с гетманом, много шутил и пил.
В конце обеда Меншиков, будучи «маленько шумен и нисилен», как выражается очевидец, отвел гетмана в сторону, начал что-то шептать ему на ухо.
Однако некоторые полковники, находившиеся поблизости, кое-что успели услышать.
– Пора приниматься за врагов, Иван Степанович, – сказал князь.
– Не пора, – громко ответил Мазепа и моргнул полковникам, давая знак, что разговор касается их.
– Не может быть лучшей поры, как ныне, когда здесь его величество с армией, – продолжал, Меншиков.
– Опасна будет, Александр Данилович, не окончив одной войны, другую начинать, внутреннюю, – возразил гетман, делая особое ударение на последнем слове.
– Их ли, врагов, опасаться и щадить?! – воскликнул князь. – Какая от них польза его царскому величеству?.. А ты прямо верен, но надо тебе знамение верности явить и память по себе вечную оставить. Чтоб и впредь будущие государи видели, что один был верный гетман – Иван Степанович Мазепа, который такую пользу государству Российскому учинил…
Дело касалось своевольных запорожских ватаг, – они недавно потопили на Днепре государевы корабли и чинили всякие другие неприятности. Запорожская вольница нападала и на маетности богатой казацкой старши́ны. Гетман сам не раз настаивал на необходимости уничтожить «тех псов-запорожцев».
Но так как полковники всего разговора не слышали, а дошедшие до них слова были мало понятны, Мазепа решил придать им совсем иной смысл.
Проводив высоких гостей, он вернулся к оставшимся близким людям из числа казацкой старши́ны и спросил:
– Ну, слышали?
– Слышали, – ответили те.
– Вот всегда мне ту песенку поют и в Москве и на всяком месте, – сказал гетман. – Не допусти токмо, боже, задуманного им исполнить…
И он объяснил, что разговор шел о переменах в казацком управлении: будто Москва желает старши́ну искоренить, города отобрать, поставить в них своих воевод или губернаторов, казаков перегнать за Волгу, а Украину своими людьми осадить…
– Да возможно ли это, пане гетман? – усомнился Василий Леонтьевич Кочубей. – Раньше его величество никогда такого намерения не имел…
– Эх, пан судья! – перебил его, вытирая платком лысую голову, обозный Ломиковский. – Будешь локти кусать, да поздно!
– Нам давно пора о себе помышлять, – добавил полковник Лубенский. – Конечную погибель нам царское величество готовит – вот что!
Долго еще кричала старши́на. Мазепа сидел в кресле, крутил ус, слушал молча, внимательно.
Толстый, кривой миргородский полковник Даниил Апостол – сват Кочубея – подошел к гетману, низко поклонился:
– Очи всех на тя уповают… Не дай боже тебе смерти, а то останемся мы в такой неволе, что и куры нас загребут…
Выступил и Горленко. Не скрывая своей злобы против русских, он высказался откровеннее других, требуя немедленных действий.
Выслушав всех, Мазепа встал, перекрестился на образ.
– Бог свидетель, как я за вас всегда радею… Буду и теперь с царским величеством говорить, чтобы права и вольности наши не рушил. А ежели его величество надежды не даст, я вас извещу, придется начинать дело по-иному. Пока языкам воли не давайте, надейтесь на меня и на милость государя, – добавил Мазепа, провожая гостей.
Сегодняшним вечером он остался доволен. Его слова даром не пропадут, брошенное ядовитое семя будет расти.
Опасен один… Василий Леонтьевич Кочубей. Мазепа знал это.
Но кто поверит судье, если гетман прежде него донесет обо всем, по-своему, куда следует?
Мазепа закрыл дверь, сел к столу, подчистил перо.
«Ваша ясновельможность, Павел Петрович, – писал гетман. – По совету вашей милости ныне тайно беседовал я с генеральной старши́ной и полковниками. Дабы все их помыслы были мне ведомы, нарочно соединился с их малодушным недовольством, которое они, особенно полковник миргородский, оказывают против людей великороссийских, о чем буду вам в скором времени чинить особую ведомость… Ежели судья генеральный по давней своей злобе ко мне, о чем твоей милости ведомо, сочинит пашквиль, – прошу оному веры не давать, ибо бог мне свидетель, как я денно и нощно о делах его величества радею…»
Писал Мазепа это письмо в Посольский приказ тайному секретарю Павлу Петровичу Шафирову, бывшему с ним в большой дружбе.
VIII
Шведский король Карл был горяч, упрям, честолюбив.
Одержав в 1700 году победу над войсками царя Петра под Нарвой и выиграв несколько сражений в Польше, он уже мечтал о лаврах великого завоевателя. Он не хотел слышать ни о каком мире. Он жил войной. Его раздражала слава Александра Македонского и Юлия Цезаря. Описания их походов он знал наизусть.
Осторожный и умный советник короля, первый министр граф Пипер надоедал своими ежедневными скучными докладами:
– Армия убывает, ваше величество, денег не хватает, продовольствие доставать все труднее…
– Слышал, сто раз слышал, граф, – морщась, отвечал король. – Я возьму Саксонию, там всего вдоволь…
– Поход туда может вызвать неудовольствие всех европейских государей, ваше величество, – возражал Пипер.
– Я заставлю их считаться не только со своим удовольствием. Вот увидите, граф, они не посмеют сказать слова…
На этот раз король оказался прав.
Шведские войска заняли Саксонию. Король Август, испугавшись потери своих наследственных богатых саксонских владений, поспешил заключить с Карлом тайный мир. Он отказался от союза с русскими, отрекся от польской короны, признав законным королем шведского ставленника Станислава Лещинского. Но этим он не спасся от огромной военной контрибуции, которой шведы обложили его владения.
После свидания с Августом Карл заметил:
– Этот король труслив, лжив и двуличен. Я не завидую царю Петру, что он связался с таким фальшивым человеком…
В Альтранштадт, где остановился Карл, спешили представители всех европейских дворов. Все поздравляли молодого полководца с блестящими успехами, признавали польским королем Станислава.
Министры и резиденты Англии, Франции, Голландии, Пруссии были почтительны и льстивы.
Английский герцог Мальборо при свидании с Карлом сказал:
– Если бы пол не препятствовал моей королеве, она сама приехала бы сюда, чтобы видеть государя, возбудившего удивление всей Европы. Я счастливее моей государыни, но был бы еще счастливее, если б мог совершить несколько походов под знаменами вашего величества, чтобы дополнить мое военное воспитание…
Карл грелся в лучах своей славы. Он по-мальчишески издевался над осторожным Пипером и не хотел слушать ничьих советов. Его не тревожило, что русская армия, прошедшая школу войны, уже одержала свои первые победы над шведами на берегах Балтики.
Голландский министр от имени царя Петра предложил ему обсудить вопрос о возможном мире. Петр не хотел длительной войны, он щадил русскую кровь.
Карл рассмеялся:
– А вот как я подойду поближе к рубежу государства Петрова, тогда услышу, как он заговорит…
Вопрос о мире Карла не интересовал. Он готовился к походу на Москву. Древняя русская столица казалась ему совсем близкой…
IX
Царь Петр превосходно понимал Карла. Получив известие, что король не хочет слышать о мире, он ответил:
– Хорошо… Карл мнит себя Александром Македонским, но во мне он не встретит Дария…
Петр не походил на честолюбивого шведского короля. Не безрассудное упрямство владело им, а упорство человека, умудренного опытом жизни, знающего свои силы и возможности. Его огромный ум был направлен сейчас к единой цели: защите своей страны. Он много и упорно трудился. Он думал о любой случайности, вникал в каждую мелочь.
Пока шведские войска отъедались на вольных саксонских хлебах, русская армия беспрерывно пополнялась новыми силами. Русские войска, численно пополняясь и перевооружаясь, в то же самое время продолжали успешно действовать против шведов в Прибалтике. Уже в 1701 году близ Эрестфера были разбиты войска генерала Шлиппенбаха. В следующем году потерпели поражение шведские флотилии на Ладожском и Чудском озерах, взята шведская крепость Нотебург (Орешек), а весной 1703 года – крепость Ниеншэнц.
В 1704 году русские войска штурмом взяли Нарву и Дерпт, а шведы оттеснены к побережью в районе Рига – Ревель.
В 1705–1706 годах русские войска с успехом сражались со шведами в Польше, где осенью 1706 года при Калите была одержана победа над крупной группировкой шведских войск.
В Альтранштадтском замке веселились с утра до ночи. Балы, приемы, охота…
В глухом местечке Жолква, в царской резиденции, жизнь шла буднично.
Петр вставал рано, до солнца. Выпивал рюмку анисовой, наскоро закусывал огурцом. Шел осматривать только что присланные из Тулы пушки и мортиры. Залезал рукой в жерла орудий, пробовал крепость лафетов. Опытный глаз сразу отмечал недостатки: винты поставлены старые, колеса гнуты слабо…
Лицо царя хмурится. Неотлучный Меншиков привычно ждет распоряжений.
– Немедля учини сыск о присылке негодных мортир… Сколько раз говорено, сколько раз писано… Все без пользы. Жесточью нерадение и воровство искоренять надо… Также прикажи…
Царь не договорил. Мимо, по дороге, шла пехотная часть. Ни барабана, ни песен. Солдаты смотрят под ноги, тщательно обходят лужи, боясь запачкать только что выданные новые сапоги. У многих кафтаны расстегнуты, шапки сдвинуты в разные стороны. Командиров, офицеров не видно. Рябой старый унтер равнодушно шатает сбоку.
Размахивая руками, брызгая грязью, царь подбежал к передним рядам.
– Стой! – грозно закричал он, останавливая часть. – Какого полка? Кто ведет? Где начальник?
Рябой унтер испуганно шагнул вперед:
– Второй батальон пехотного Псковского… Только вчера прибыли…
– Кто командир?
– Его сиятельство князь Мещерский…
– Офицеры?
– Поручик Тишин, прапорщики…
– Почему не в строю?
– Их благородия изволят почивать…
– Спят? Спят, сукины сыны? – задохнулся от гнева Петр.
– Так точно, – подтвердил унтер. – Приказано батальон вести без них… Приедут на ученье позже… когда встанут…
Петр судорожно сжал кулаки. Почувствовал – теряет волю. Оглянулся. Меншиков был здесь.
Увидев покрытое багровыми пятнами лицо царя, князь испугался.
– Не изволь кровь свою тревожить, мин херц… Дохтур наказывал…
Петр не слышал. Поймал руку Данилыча, стиснул до боли.
– Офицеры, мать их… Повесить мало…
– Ленивы, дьяволы, обайбачились, маменькины сынки. Ожирели… Вылечим ужо… Ты себя пожалей, ваше величество, – тихо и душевно успокаивал князь.
Петр благодарно посмотрел ему в глаза. Вытер рукавом лоб.
– Всех этих офицеров немедля под арест и в солдаты. Всем лежебокам ведомость сочини без поблажек… Солдат военному делу по артикулу учить. Изрядно еще в науке воинской скудны… Их, – кивнул он на солдат, – сам отведи… Мне сегодня неуправно…
– Смирно! Барабаны вперед! Животы подтянуть! Ворон не ловить! Солдат – не баба. Вперед… ступай! – скомандовал князь и, придерживая рукой саблю, молодцевато зашагал впереди подтянувшегося батальона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Княгиня не стеснялась. Мазепа непривычно покраснел.
– Вы тоже почти не изменились, княгиня… По-прежнему любопытны…
– О, что вы хотите? Мы женщины. У вас политика, война, – я нам остаются любопытство и сплетни… Но, надеюсь, вы не обиделись, мой друг? Да, между прочим… Вы слышали новость? Говорят, наш добрый король Август уже потерял половину своих саксонских владений… Надо сознаться, шведы не тратят времени напрасно… Мне кажется, они скоро разобьют и войска Петра…
– Вы забываете, княгиня, что я служу его величеству…
– Простите, гетман… Эта наша женская логика! Она ни к чему не обязывает. Мои сыновья… вы знаете, они тоже против шведов… Король Станислав не раз приглашал их к себе, но они остались верны бедному Августу, хотя его игра, кажется, проиграна… Впрочем, не будем касаться политики. Это не мое дело. Расскажите, как вы правите своими казаками?
– Это тоже политика, княгиня, – улыбнулся Мазепа.
– Нет, нет. Политики я не хочу. Довольно, довольно! – смеясь, замахала руками княгиня. – Но что поделаешь, мой друг, – вздохнула она, – если сейчас такое время, когда вся наша жизнь строится на одной скучной политике… Да, вы знаете, недавно я была в гостях у фельдмаршала Шереметева… Старик очень мил, не правда ли? И мы вспоминали вас…
– Ну, моим старым косточкам, наверно, не поздоровилось. Фельдмаршал не очень-то меня жалует…
– Напротив. Он отзывался о вас с большим уважением… Хвалил ваши военные знания, рассказывал, что государь хотел поручить вам какое-то важное дело, и если б не князь Александр Данилович…
Мазепа насторожился. Он давно не любил царского фаворита Меншикова. Знал, что тот чинит ему разные помехи. Разговор становился интересным.
– А вы не припомните, княгиня, о каких делах шла речь?
– Нет, нет, я плохо в этом разбираюсь… Что-то такое о переменах в казацком управлении. О каких-то реформах на Украине. Но князь Меншиков высказывался против вас… Запомните. Я хочу по-дружески предупредить: берегитесь князя. Генерал Рене тоже мне говорил, будто князь роет под вами яму и желает сам сделаться гетманом…
Стрела, пущенная искусной рукой, попала в цель.
Все прошлые годы между царем и гетманом были самые лучшие отношения. Петр высоко ценил Мазепу. Они часто обменивались письмами. Когда гетман приезжал в Москву, его принимали как владетельного князя, одаривали богатыми подарками. В угоду ему делались десятки поблажек. Но за последнее время эти отношения почему-то изменились. Подарки становились все реже, строгие указы поступали все чаще. Может быть, Петру, по горло занятому военными делами, просто было не до гетмана, но подозрительность Мазепы настойчиво искала скрытых причин охлаждения царя. Теперь эти причины казались ясными…
И как ни старался гетман скрыть охватившее его неприятное волнение, он не мог этого сделать. Княгиня поняла, что честолюбие Мазепы оставалось истинно шляхетским…
Гетман погостил в замке три дня. Уезжая, он не отказался взять цифирную азбучку, любезно предло-женную ему кумой. Дольская обещала сообщать ему все, касающееся польских дел и лично его, гетмана.
VII
4 июля 1706 года царь Петр прибыл в Киев.
Он был сильно встревожен слухом, будто Карл намерен двинуть свои войска на Украину. Вместе с Меншиковым и встретившим его здесь гетманом царь немедленно занялся укреплением города. У Печерского монастыря заложили фортецию. Крепостные работы приказано производить казакам под личным наблюдением гетмана.
Здесь же царь сделал второе распоряжение: идти Меншикову с кавалерией на Волынь, а Мазепе содействовать князю, исполнять все, что тот прикажет.
В другое время гетман, может быть, спокойно отнесся бы к такому указу, но теперь он увидел в этом умышленное желание царя унизить его.
– Вот, – жаловался он своему писарю Орлику, – вот какое награждение мне при старости за многолетнюю верную службу. Велят стать под команду Меншикова. Не обидно бы было, если б меня отдали под команду Шереметева или иного какого-нибудь великоименитого и от предков заслуженного человека. А то нет, приказали стать под команду пирожника…
Тут как раз пришло письмо от кумы Дольской.
Княгиня цифирью писала, чтоб Мазепа начинал задуманное дело, уверяла в скорой помощи шведских войск и обещала, что ему будет прислана ассекурация короля Станислава и гарантия короля шведского.
Гетман, выслушав письмо, которое читал ему Орлик, вскочил с постели и начал бранить княгиню:
– Проклятая баба обезумела! Прежде меня просила, чтоб царское величество принял Станислава в свою протекцию, а теперь пишет совсем другое. Беснуется баба! Возможное ли дело, оставив живое, искать мертвого, и, отплыв от одного берега, другого не достичь. Станислав и сам не крепок на своем королевстве. Речь Посполитая раздвоена… Какой же может быть фундамент безумных прельщений этой бабы? Состарился я, верно служа царскому величеству. Не прельстили меня ни король польский Ян, ни хан крымский, ни донские казаки, а теперь, при кончине века моего, единая баба хочет меня обмануть…
Тут же гетман продиктовал следующий ответ княгине:
«Прошу вашу милость оставить эту корреспонденцию, которая может меня погубить в житии, гоноре и субстанции. Не надейся и не помышляй о том, чтобы я при старости моей изменил его царскому величеству…»
Подписав ответное письмо, Мазепа запечатал его, положил на стол. Но когда Орлик вышел, гетман взял письмо в руки, повертел, словно раздумывая, что делать, и бросил его в огонь…
Прошло несколько дней. Мазепа устроил парадный обед в честь государя. На обед были также званы Меншиков, некоторые вельможи, генеральная старши́на, среди которой был и Кочубей.
Царь весело и благодушно разговаривал с гетманом, много шутил и пил.
В конце обеда Меншиков, будучи «маленько шумен и нисилен», как выражается очевидец, отвел гетмана в сторону, начал что-то шептать ему на ухо.
Однако некоторые полковники, находившиеся поблизости, кое-что успели услышать.
– Пора приниматься за врагов, Иван Степанович, – сказал князь.
– Не пора, – громко ответил Мазепа и моргнул полковникам, давая знак, что разговор касается их.
– Не может быть лучшей поры, как ныне, когда здесь его величество с армией, – продолжал, Меншиков.
– Опасна будет, Александр Данилович, не окончив одной войны, другую начинать, внутреннюю, – возразил гетман, делая особое ударение на последнем слове.
– Их ли, врагов, опасаться и щадить?! – воскликнул князь. – Какая от них польза его царскому величеству?.. А ты прямо верен, но надо тебе знамение верности явить и память по себе вечную оставить. Чтоб и впредь будущие государи видели, что один был верный гетман – Иван Степанович Мазепа, который такую пользу государству Российскому учинил…
Дело касалось своевольных запорожских ватаг, – они недавно потопили на Днепре государевы корабли и чинили всякие другие неприятности. Запорожская вольница нападала и на маетности богатой казацкой старши́ны. Гетман сам не раз настаивал на необходимости уничтожить «тех псов-запорожцев».
Но так как полковники всего разговора не слышали, а дошедшие до них слова были мало понятны, Мазепа решил придать им совсем иной смысл.
Проводив высоких гостей, он вернулся к оставшимся близким людям из числа казацкой старши́ны и спросил:
– Ну, слышали?
– Слышали, – ответили те.
– Вот всегда мне ту песенку поют и в Москве и на всяком месте, – сказал гетман. – Не допусти токмо, боже, задуманного им исполнить…
И он объяснил, что разговор шел о переменах в казацком управлении: будто Москва желает старши́ну искоренить, города отобрать, поставить в них своих воевод или губернаторов, казаков перегнать за Волгу, а Украину своими людьми осадить…
– Да возможно ли это, пане гетман? – усомнился Василий Леонтьевич Кочубей. – Раньше его величество никогда такого намерения не имел…
– Эх, пан судья! – перебил его, вытирая платком лысую голову, обозный Ломиковский. – Будешь локти кусать, да поздно!
– Нам давно пора о себе помышлять, – добавил полковник Лубенский. – Конечную погибель нам царское величество готовит – вот что!
Долго еще кричала старши́на. Мазепа сидел в кресле, крутил ус, слушал молча, внимательно.
Толстый, кривой миргородский полковник Даниил Апостол – сват Кочубея – подошел к гетману, низко поклонился:
– Очи всех на тя уповают… Не дай боже тебе смерти, а то останемся мы в такой неволе, что и куры нас загребут…
Выступил и Горленко. Не скрывая своей злобы против русских, он высказался откровеннее других, требуя немедленных действий.
Выслушав всех, Мазепа встал, перекрестился на образ.
– Бог свидетель, как я за вас всегда радею… Буду и теперь с царским величеством говорить, чтобы права и вольности наши не рушил. А ежели его величество надежды не даст, я вас извещу, придется начинать дело по-иному. Пока языкам воли не давайте, надейтесь на меня и на милость государя, – добавил Мазепа, провожая гостей.
Сегодняшним вечером он остался доволен. Его слова даром не пропадут, брошенное ядовитое семя будет расти.
Опасен один… Василий Леонтьевич Кочубей. Мазепа знал это.
Но кто поверит судье, если гетман прежде него донесет обо всем, по-своему, куда следует?
Мазепа закрыл дверь, сел к столу, подчистил перо.
«Ваша ясновельможность, Павел Петрович, – писал гетман. – По совету вашей милости ныне тайно беседовал я с генеральной старши́ной и полковниками. Дабы все их помыслы были мне ведомы, нарочно соединился с их малодушным недовольством, которое они, особенно полковник миргородский, оказывают против людей великороссийских, о чем буду вам в скором времени чинить особую ведомость… Ежели судья генеральный по давней своей злобе ко мне, о чем твоей милости ведомо, сочинит пашквиль, – прошу оному веры не давать, ибо бог мне свидетель, как я денно и нощно о делах его величества радею…»
Писал Мазепа это письмо в Посольский приказ тайному секретарю Павлу Петровичу Шафирову, бывшему с ним в большой дружбе.
VIII
Шведский король Карл был горяч, упрям, честолюбив.
Одержав в 1700 году победу над войсками царя Петра под Нарвой и выиграв несколько сражений в Польше, он уже мечтал о лаврах великого завоевателя. Он не хотел слышать ни о каком мире. Он жил войной. Его раздражала слава Александра Македонского и Юлия Цезаря. Описания их походов он знал наизусть.
Осторожный и умный советник короля, первый министр граф Пипер надоедал своими ежедневными скучными докладами:
– Армия убывает, ваше величество, денег не хватает, продовольствие доставать все труднее…
– Слышал, сто раз слышал, граф, – морщась, отвечал король. – Я возьму Саксонию, там всего вдоволь…
– Поход туда может вызвать неудовольствие всех европейских государей, ваше величество, – возражал Пипер.
– Я заставлю их считаться не только со своим удовольствием. Вот увидите, граф, они не посмеют сказать слова…
На этот раз король оказался прав.
Шведские войска заняли Саксонию. Король Август, испугавшись потери своих наследственных богатых саксонских владений, поспешил заключить с Карлом тайный мир. Он отказался от союза с русскими, отрекся от польской короны, признав законным королем шведского ставленника Станислава Лещинского. Но этим он не спасся от огромной военной контрибуции, которой шведы обложили его владения.
После свидания с Августом Карл заметил:
– Этот король труслив, лжив и двуличен. Я не завидую царю Петру, что он связался с таким фальшивым человеком…
В Альтранштадт, где остановился Карл, спешили представители всех европейских дворов. Все поздравляли молодого полководца с блестящими успехами, признавали польским королем Станислава.
Министры и резиденты Англии, Франции, Голландии, Пруссии были почтительны и льстивы.
Английский герцог Мальборо при свидании с Карлом сказал:
– Если бы пол не препятствовал моей королеве, она сама приехала бы сюда, чтобы видеть государя, возбудившего удивление всей Европы. Я счастливее моей государыни, но был бы еще счастливее, если б мог совершить несколько походов под знаменами вашего величества, чтобы дополнить мое военное воспитание…
Карл грелся в лучах своей славы. Он по-мальчишески издевался над осторожным Пипером и не хотел слушать ничьих советов. Его не тревожило, что русская армия, прошедшая школу войны, уже одержала свои первые победы над шведами на берегах Балтики.
Голландский министр от имени царя Петра предложил ему обсудить вопрос о возможном мире. Петр не хотел длительной войны, он щадил русскую кровь.
Карл рассмеялся:
– А вот как я подойду поближе к рубежу государства Петрова, тогда услышу, как он заговорит…
Вопрос о мире Карла не интересовал. Он готовился к походу на Москву. Древняя русская столица казалась ему совсем близкой…
IX
Царь Петр превосходно понимал Карла. Получив известие, что король не хочет слышать о мире, он ответил:
– Хорошо… Карл мнит себя Александром Македонским, но во мне он не встретит Дария…
Петр не походил на честолюбивого шведского короля. Не безрассудное упрямство владело им, а упорство человека, умудренного опытом жизни, знающего свои силы и возможности. Его огромный ум был направлен сейчас к единой цели: защите своей страны. Он много и упорно трудился. Он думал о любой случайности, вникал в каждую мелочь.
Пока шведские войска отъедались на вольных саксонских хлебах, русская армия беспрерывно пополнялась новыми силами. Русские войска, численно пополняясь и перевооружаясь, в то же самое время продолжали успешно действовать против шведов в Прибалтике. Уже в 1701 году близ Эрестфера были разбиты войска генерала Шлиппенбаха. В следующем году потерпели поражение шведские флотилии на Ладожском и Чудском озерах, взята шведская крепость Нотебург (Орешек), а весной 1703 года – крепость Ниеншэнц.
В 1704 году русские войска штурмом взяли Нарву и Дерпт, а шведы оттеснены к побережью в районе Рига – Ревель.
В 1705–1706 годах русские войска с успехом сражались со шведами в Польше, где осенью 1706 года при Калите была одержана победа над крупной группировкой шведских войск.
В Альтранштадтском замке веселились с утра до ночи. Балы, приемы, охота…
В глухом местечке Жолква, в царской резиденции, жизнь шла буднично.
Петр вставал рано, до солнца. Выпивал рюмку анисовой, наскоро закусывал огурцом. Шел осматривать только что присланные из Тулы пушки и мортиры. Залезал рукой в жерла орудий, пробовал крепость лафетов. Опытный глаз сразу отмечал недостатки: винты поставлены старые, колеса гнуты слабо…
Лицо царя хмурится. Неотлучный Меншиков привычно ждет распоряжений.
– Немедля учини сыск о присылке негодных мортир… Сколько раз говорено, сколько раз писано… Все без пользы. Жесточью нерадение и воровство искоренять надо… Также прикажи…
Царь не договорил. Мимо, по дороге, шла пехотная часть. Ни барабана, ни песен. Солдаты смотрят под ноги, тщательно обходят лужи, боясь запачкать только что выданные новые сапоги. У многих кафтаны расстегнуты, шапки сдвинуты в разные стороны. Командиров, офицеров не видно. Рябой старый унтер равнодушно шатает сбоку.
Размахивая руками, брызгая грязью, царь подбежал к передним рядам.
– Стой! – грозно закричал он, останавливая часть. – Какого полка? Кто ведет? Где начальник?
Рябой унтер испуганно шагнул вперед:
– Второй батальон пехотного Псковского… Только вчера прибыли…
– Кто командир?
– Его сиятельство князь Мещерский…
– Офицеры?
– Поручик Тишин, прапорщики…
– Почему не в строю?
– Их благородия изволят почивать…
– Спят? Спят, сукины сыны? – задохнулся от гнева Петр.
– Так точно, – подтвердил унтер. – Приказано батальон вести без них… Приедут на ученье позже… когда встанут…
Петр судорожно сжал кулаки. Почувствовал – теряет волю. Оглянулся. Меншиков был здесь.
Увидев покрытое багровыми пятнами лицо царя, князь испугался.
– Не изволь кровь свою тревожить, мин херц… Дохтур наказывал…
Петр не слышал. Поймал руку Данилыча, стиснул до боли.
– Офицеры, мать их… Повесить мало…
– Ленивы, дьяволы, обайбачились, маменькины сынки. Ожирели… Вылечим ужо… Ты себя пожалей, ваше величество, – тихо и душевно успокаивал князь.
Петр благодарно посмотрел ему в глаза. Вытер рукавом лоб.
– Всех этих офицеров немедля под арест и в солдаты. Всем лежебокам ведомость сочини без поблажек… Солдат военному делу по артикулу учить. Изрядно еще в науке воинской скудны… Их, – кивнул он на солдат, – сам отведи… Мне сегодня неуправно…
– Смирно! Барабаны вперед! Животы подтянуть! Ворон не ловить! Солдат – не баба. Вперед… ступай! – скомандовал князь и, придерживая рукой саблю, молодцевато зашагал впереди подтянувшегося батальона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25