Нос суденышка л
омал застекленную поверхность, раздвигая и взбаламучивая сонные воды, н
о на хруста, ни звона не слышалось при этом.
Берег раздвинулся скупо, так что боту нашему и не развернуться без задне
го хода, так, что каждая травинка видна и на правом, и на левом берегу реки. Ч
то и говорить, не очень широка Ропотамо. Не широка, но сказочно красива. Ещ
е и потому она должна быть знаменита в Болгарии, что все остальные реки бу
рны, кипящи, стремительны, мутны, узловаты, каменисты, одним словом Ц горн
ые реки, которые, и разливаясь по долинам, не утрачивают горного своего те
мперамента.
А эта, тихая задумчивая красавица, прозрачная, как бы даже не текучая, прих
отливо извивается среди джунглеподобной зелени. Деревья, подобные куче
вым облакам, отражались бы в зеркальной воде сразу же от подножия, если бы
не мешалась яркая зеленая полоса прибрежного камыша. Приходится деревь
ям приподниматься на цыпочки, чтобы дотянуться и заглянуть в светлые стр
уи. Сквозь древесную зелень проглядывают коричневые скалы, поднимающие
ся куда выше первого ряда деревьев.
Четкие отражения деревьев и скал ломались и змееобразно извивались, рав
номерно покачивались в волнах, оставляемых нашим судном, А перед носом е
го, по тихой, не тронутой еще глади, веером разбегались стремительные бор
оздки. Это испуганная рыба спасалась от шумного чудовища, вторгшегося в
розовое речное утро.
То рыбачья хижина показывалась на берегу, то лодка, привязанная к дереву,
то небольшой причалик, но людей не было видно. Так плыли мы вверх по реке Р
опотамо. А потом капитан Петер подвел бот к удобному месту, и все сошли на
землю. Здесь решено было сделать привал с тем, чтобы пешком побродить по о
крестностям.
Не успели мы высадиться, как на поляну выскочили из чащи два некрупных ка
бана, черных, щетинистых, злых. Они недоуменно поглядели на новоявленных
Робинзонов и скрылись в зарослях зонтичных трав, похожих скорее на дерев
ья.
Удивительно разнообразные уголки сочетались здесь друг с другом. Взять
хотя бы эти зонтичные. Высотой почти с телеграфный столб, толщиной с добр
ую оглоблю, они поднимались непроходимой стеной, заставляя вспоминать з
абытые, прочитанные в детстве, научно-фантастические книжки.
А рядом свисают с деревьев зеленые веревки лианоподобных растений, и ярк
ие птицы прыгают по ветвям.
А поодаль вдруг набредете вы на озерко, заросшее белыми лилиями, ни дать н
и взять где-нибудь под Солотчей в приокской пойме.
А перевалив за гребень одного холма, ни с того ни с сего вы попадаете в пес
чаные дюны. Пейзаж настоящей пустыни с чахлыми кустиками колючих трав, д
аже с лошадиным черепом, полузанесенным песком, окружают вас. Здесь смел
о можно было бы снимать фильм, место действия которого была бы пустыня. И в
се это на берегу реки, в которой первозданно кишит и речная и морская рыба.
Любуясь всем этим, мы пробродили по берегам Ропотамо полдня, а в это время
экипаж суденышка, оказывается, не терял времени даром.
Была разостлана парусина и были разложены на нее все те припасы, погрузк
у которых мы наблюдали с вечера. Вот уже третий час капитан Петер, не подпу
ская никого ближе, чем на пять шагов, священнодействовал и колдовал над у
хой по-созопольски. Таинство совершалось в большой эмалированной кастр
юле. Крышку с нее капитан приподнимал так, будто боялся, чтобы не заглянул
и под нее даже и деревья. Но успевало и за это мгновение вырваться из-под к
рышки сложное, непередаваемое благоухание.
Бутыли, оплетенные прутьями, будучи широкими в поперечнике, опорожнялис
ь медленно, алый, как заячья кровь, сок чистого маврута не столько опьянял
, сколько приносил веселящую легкость.
За шумным разговором никто и не заметил, как на Ропотамо появилась лодка.
Ее увидели уже совсем близко, когда легко можно было прочитать написанно
е на борту: «Николай Синицын».
Ц А, ропотамский Робинзон, Ц крикнул капитан человеку, сидящему на весл
ах. Ц Бросай якорь, иди за наш стол.
К костру, к нашей скатерти-самобранке подошел мужчина лет шестидесяти. К
огда он снял кепку, открылись седеющие волосы, слипшиеся от пота в жидкие
пряди. Одна прядь прилипла ко лбу, но человек так и не поправил ее. Он не нос
ил ни бороды, ни усов, но побриться ему полагалось бы дня четыре назад. Щет
инка Ц волос черен, волос сед Ц серебрилась на щеках и подбородке челов
ека.
Пиджачишко и штаны, во многих местах заплатанные довольно аккуратно, гот
овы были в любом месте и в любую минуту образовать несколько новых проре
х.
Ц Как рыбка? Ц спросил капитан у нового члена компании, когда тот по-тур
ецки сел на траву и оказался за одним столом со всеми.
Ц Не ловил я нынче. Понадобилось к устью съездить, вот, еду. А так вообще-т
о ловится рыбка.
Ц Э, брось храбриться, Ц перебил его капитан. Ц Много ли ты один наловиш
ь, шел бы к нам, в артель. Так и помрешь кустарем-одиночкой.
От Маврута кустарь-одиночка отказался и попросил чего-либо покрепче. Ем
у налили стакан шестидесятиградусной раки.
Уж очень как-то по-русски он и опрокинул этот стакан, и понюхал согнутый п
алец, и потянулся за хлебушком.
Ц Почему лодка у него называется «Николай Синицын», Ц спросили мы у кап
итана. Ц В честь кого? Кто такой был Николай Синицын?
Ц Николай Синицын он сам и есть. Это, значит, его фирма: сам пью, сам гуляю! Н
е хочет идти в артель, и все тут. Да что я рассказываю, вы сами с ним поговори
те, он же русский. Эмигрировал от вас в давние годы.
Узнав, что мы из России, ропотамский рыбак оживился. Да и ракия сделала сво
е дело.
Ц А-ах! Россия! Тамбов, я Ц Тамбов, Кишинев тоже жил, Молдавия ходил, из Мол
давии Румыния ходил.
За долгие годы он отвык чисто говорить по-русски и теперь говорил, переви
рая слова, путая окончания.
Ц Что же держит вас здесь, на Ропотамо? Ехали бы домой, в Россию.
Лицо эмигранта стало жестким.
Ц Ропотамо Ц красива, много красива. Туристы глядеть ездят, вы тоже прие
хал, а я тут живу. Нравится Ропотамо. Сам себе хозяин. Хочу вверх плыву, хочу
Ц вниз. Воля, много воля!
После очередного тоста болгары запели песню. Это была хорошая песня о то
м, как гайдуки уходят в горы, чтобы биться за свободу земли. В самом ритме п
есни ощущалось движение конского войска.
Хмелея все больше, старик Синицын подпевал, уронив голову на грудь. Вдруг
он резким движением руки оборвал песню, глаза его ожили, пояснели, весь он
как-то собрался:
Ц Я хочу петь. Один. Много хороша песня.
Половину слов старик забыл, другую половину перевирал. Но пелось у него с
кровавой болью и, наверное, картина за картиной русской земли вставали в
воображении, для того и зажмурил глаза:
Бродяка Пайкал переходит,
Рибарская челну возьмет.
Тяжелую песню заводит,
О родину горько поет.
Он пел, стоя на коленях, держа в руке стакан, из которого выливалась на бре
зент желтоватая ракия, и не стыдясь слез, обильно текших по небритым щека
м из-под плотно закрытых век.
В двенадцати шагах дремала на ропотамской воде утлая лодчонка Ц все, че
м обладал старик. Что ж, и лодка Ц вещь, тем более, что она, как-никак, кормит
человека. Но если бы к ней еще и родину!
Это все было в мой первый приезд в Болгарию, осенью 1956 года. Теперь, шесть ле
т спустя, я в Доме журналиста разговорился с газетчиком из Созополя и пои
нтересовался, не знает ли он такого-то и такого-то человека на Ропотамо.
Ц Как же, Ц ответил корреспондент. Ц Знаю. Он однажды не вернулся с моря
. Наверно, не справилась со штормом его утлая рыбацкая лодка.
Какие российские берега привиделись ему в последнее трагическое мгнов
ение?
ЭТЮД АРХИТЕКТУРНО-АРХЕОЛОГ
ИЧЕСКИЙ
Так уж получилось у нас на земном шаре, что самые красивые, самые торжеств
енные сооружения Ц храмы. Собор Парижской богоматери, Кельнский собор,
Собор Петра в Риме и Павла в Лондоне, Парфенон, храмы Египта, храмы древней
Индии, храмы Грузии, пагоды Китая, сказочный Самарканд и, наконец, византи
йская, а вслед за ней русская культовая архитектура, Святая Софья, Покров
на Нерли, Дмитриевский собор, ансамбли Ростова Великого, Суздаля, Пскова,
Новгорода, Московского Кремля, село Коломенское, Василий Блаженный, Исаа
кий, бывший храм Христа Спасителя на месте нынешнего плавательного басс
ейна «Москва»…
Путешествуя по чужой стране, невольно станешь приглядываться к архитек
туре, и особенно к старинной архитектуре, и будешь искать, разумеется, сам
ое красивое и обратишь внимание на храмы. Но если в Самарканде все просто,
ибо храмы пышно возвышаются над плоским уровнем глинобитных крыш, если в
Грузии сразу увидишь суровые, но и торжественные, похожие больше на замк
и Мцхети или Джавари, если минареты в любом магометанском городе сразу п
окажут, где нужно искать старинную архитектуру, то в Болгарии есть своя о
собенность.
Турки разрешали порабощенным христианам строить церкви, но так, чтобы эт
и постройки не возвышались над кровлями остальных домов, а уже тем более
не затмевали бы мечетей и минаретов. Поэтому все болгарские церкви снару
жи ни дать ни взять низкие, продолговатые, каменные сараи под черепицей, б
удничные, ничем не бросающиеся в глаза, одним словом, именно каменные про
долговатые сараи. А то маленькие каменные избушки вроде наших деревенск
их бань или амбаров. На коньке прикреплен невзрачный железный крест. Он-т
о и укажет, что тут не складское помещение, не какой-нибудь пакгауз, а церк
овь.
Сюрприз ждет при входе. Крутые ступени ведут вниз, и главный интерьер цер
кви вовсе не производит впечатления придавленности. Болгарские церкви
строились не за счет высоты, а за счет глубины.
Наружную скромность церквей болгары восполняли не только тем, что зарыв
али часть церкви в землю, но и в первую очередь внутренним убранством. При
чем и здесь мы встречаем своеобразие.
Правда, у нас в России каждая церковь представляла как бы своеобразный м
узей, где один перед одним старались мастера следующих художественных р
емесел: живопись (иконы и фрески), резьба по дереву (иконостас), художестве
нное шитье (плащаницы и ризы), златокузнецы, ювелиры, сусальщики, филигран
щики (серебряные и золотые оклады, всевозможные цепочки, лампады и крест
ы), наконец, хоровое пение и архитектура. Особое искусство требовалось пр
и отливке колоколов и для самого колокольного звона на разные лады и ман
еры. Все это правда. Но все же мы можем из всего этого выделить одно искусс
тво, которое развилось глубже (ну, или выше) других и принесло и до сих пор х
ранит и унесет в века славу о России. Я имею в виду искусство русской иконо
писи. Архитектура и музыка, конечно, вполне конкурируют с ним, иной раз даж
е задумаешься, что выше. Но мгновенные колебания пройдут, когда снова и сн
ова обратишься к шедеврам Рублева, Феофана Грека, Дионисия, Ушакова…
В Софийском этнографическом музее я осмотрел несколько залов, где выста
влена старинная живопись. Стены в этих залах задрапированы черным барха
том. На этом глубочайшем фоне сверкающая красками живопись смотрится ос
обенно эффектно. Две иконы поражают своей красотой: Георгий Ц на синем к
оне и Дмитрий Солунский Ц на красном. В Тырнове, в церкви Сорока мученико
в… Но про это стоит рассказать чуточку подробнее.
Сам город Тырново, несомненно, один из красивейших городов Болгарии. Бер
ег реки поднимается вполне отвесными высокими скалами. Так вот, дома на с
калах кажутся их продолжением, кажется, что дома выросли из скал или высе
чены из скал догадливым скульптором. Река к тому же изгибается вместе с б
ереговыми скалами, делая вид на город еще более фантастичным и привлекат
ельным.
Церковь, о которой я хотел сказать два слова, напротив, ничем не выделяетс
я с внешней стороны. Она не действует, как и большинство церквей в совреме
нной Болгарии. Ключи нам вынесла женщина лет пятидесяти пяти, с добрым, мя
гким и грустным лицом. Ее зовут Величка.
Величка сначала молча водила нас по церкви, но по мере того, как мы восхища
лись то одним, то другим, оттаяла и разговорилась. Она стала рассказывать,
что любит читать исторические романы из эпохи болгарского Возрождения.
Ц Я читаю,Ц говорила Величка, Ц и плачу. И гордо мне от того, что я болгар
ка, болгарка!
Женщина даже ударила себя в грудь и действительно прослезилась.
Я не собираюсь, разумеется, описывать в подробности всей церкви, но два пр
едмета стоят хотя бы краткого внимания. Посреди церкви стоит каменный ст
олб, привезенный откуда-то с Придунайской равнины. На нем начертаны пись
мена: «Великий хан Омортаг, оставаясь в старом своем доме, построил велич
ественный дом на Дунае и, измерив расстояние между двумя великолепными д
омами, воздвиг на середине холм, и от самой середины холма до старого моег
о дома всего 20 тысяч оргий и столько же до Дуная. Самый холм величествен. И,
измерив землю, положил эту надпись. Человек умирает и тот даже, кто живет х
орошо. А другой рождается. И позже рожденные, увидя эту надпись, пусть вспо
мнят о том, кто воздвиг холм. Имя вождя Ц Омортаг, великий хан. Да удостоит
его бог дожить до ста лет».
Как ни листал я историю, ничего не нашел о том, удалось ли хану дожить до ст
а лет, да и о нем самом Ц кратенькое упоминание. Хорошо, что вовремя догад
ался он поставить каменный столб с этой более наивной, нежели торжествен
ной надписью.
Теперь о том, ради чего я затеял отступление о Тырнове. Как человек, интере
сующийся древнерусской живописью, я немного (очень немного), но все же раз
бираюсь в иконографии. Например, я знаю, что при виде очень старой иконы ну
жно смотреть сначала главным образом на доску, на обратную сторону доски
, а потом уж на живопись. Дело в том, что в течение веков (пяти, семи или даже д
есяти) на подлинную живопись накладывались слои позднейшей живописи, а и
менно до семи слоев. И, значит, чтобы увидеть подлинник, тот истинный древн
ий шедевр, нужно сначала хитроумными способами снять несколько слоев кр
аски. Точь-в-точь, как у Пушкина: «Художник, варвар, кистью сонной картину г
ения чернит». Впрочем, и промежуточные слои (допустим, XV века) могут быть ге
ниальными.
Но если нельзя сразу увидеть подлинную живопись и оценить ее, то доска, об
ратная сторона доски, расскажет все. Печать времени лежит на ней. Я не стан
у теперь распространяться, как по доске распределяется время. Это целая
наука, тем более, что я подробно пишу об этом в другой своей работе. Скажу т
олько, что в любой церкви я обязательно рассматриваю и оборотную сторону
иконостасов. Обычно не видишь ничего особенного Ц доски XIX, в лучшем случ
ае XVIII века. Тем более в Болгарии. Ведь убеждали же меня в одном месте, что вон
та икона-де очень древняя, она-де написана в 1838 году! Наши зазнавшиеся соби
ратели и слушать не стали бы про такую икону.
Так вот, зашел, значит, я по другую сторону иконостаса и вдруг обмер: мороз
по коже и вроде бы даже волосы зашевелились на голове. Смотрю Ц огромная
доска XI иди XII века, а может быть, даже и X. Просто трудно поверить глазам. Вот и
сбавляешь невольно два столетия. Побежал смотреть лицевую сторону. Бого
родица. Но живопись гораздо моложе доски. А что скрывается под ней, под это
й поздней живописью, Ц неизвестно. Может быть, неведомый никому шедевр в
роде нашей Владимирской божьей матери того же примерно времени, а может,
все осыпалось в свое время, и новые художники писали по обсыпавшемуся Ц
ничего неизвестно. Икона, нет сомнения, привезена из Византии, из Царьгра
да.
Встретившись впоследствии с одним из членов болгарского правительства
, я в течение часа советовал взять икону в Софию, в музей, исследовать, раск
рыть, отреставрировать, подарить людям, может быть, новую Сикстинскую ма
донну. Владимирскую-то божью матерь я ценю повыше, чем гениальное творен
ие Рафаэля. Собеседник мой обещал заинтересоваться.
Я отвлекся ради того, что в Болгарии встречаются замечательные редкостн
ые иконы. Но это не опровергает главного наблюдения: лучше всего и больше
всего здесь развилась резьба по дереву. Искусство украшения храмов ушло
в эту сторону, ну, правда, достигло, как говорится, недосягаемых высот. Рез
ной иконостас в городе Самоково, например, одно из чудес света. Не восьмое
, наверно, потому что слишком много я встречал именно восьмых чудес, но то,
что чудо, нет никаких сомнений. Оно, правда, в Самокове был центр художеств
енной резьбы по дереву. Сейчас самоковское «чудо» усиленно консервирую
т от шашеля.
Итак, заговорив об архитектуре, я начал с того, что болгарская культовая а
рхитектура снаружи не представляет ровно никакого интереса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
омал застекленную поверхность, раздвигая и взбаламучивая сонные воды, н
о на хруста, ни звона не слышалось при этом.
Берег раздвинулся скупо, так что боту нашему и не развернуться без задне
го хода, так, что каждая травинка видна и на правом, и на левом берегу реки. Ч
то и говорить, не очень широка Ропотамо. Не широка, но сказочно красива. Ещ
е и потому она должна быть знаменита в Болгарии, что все остальные реки бу
рны, кипящи, стремительны, мутны, узловаты, каменисты, одним словом Ц горн
ые реки, которые, и разливаясь по долинам, не утрачивают горного своего те
мперамента.
А эта, тихая задумчивая красавица, прозрачная, как бы даже не текучая, прих
отливо извивается среди джунглеподобной зелени. Деревья, подобные куче
вым облакам, отражались бы в зеркальной воде сразу же от подножия, если бы
не мешалась яркая зеленая полоса прибрежного камыша. Приходится деревь
ям приподниматься на цыпочки, чтобы дотянуться и заглянуть в светлые стр
уи. Сквозь древесную зелень проглядывают коричневые скалы, поднимающие
ся куда выше первого ряда деревьев.
Четкие отражения деревьев и скал ломались и змееобразно извивались, рав
номерно покачивались в волнах, оставляемых нашим судном, А перед носом е
го, по тихой, не тронутой еще глади, веером разбегались стремительные бор
оздки. Это испуганная рыба спасалась от шумного чудовища, вторгшегося в
розовое речное утро.
То рыбачья хижина показывалась на берегу, то лодка, привязанная к дереву,
то небольшой причалик, но людей не было видно. Так плыли мы вверх по реке Р
опотамо. А потом капитан Петер подвел бот к удобному месту, и все сошли на
землю. Здесь решено было сделать привал с тем, чтобы пешком побродить по о
крестностям.
Не успели мы высадиться, как на поляну выскочили из чащи два некрупных ка
бана, черных, щетинистых, злых. Они недоуменно поглядели на новоявленных
Робинзонов и скрылись в зарослях зонтичных трав, похожих скорее на дерев
ья.
Удивительно разнообразные уголки сочетались здесь друг с другом. Взять
хотя бы эти зонтичные. Высотой почти с телеграфный столб, толщиной с добр
ую оглоблю, они поднимались непроходимой стеной, заставляя вспоминать з
абытые, прочитанные в детстве, научно-фантастические книжки.
А рядом свисают с деревьев зеленые веревки лианоподобных растений, и ярк
ие птицы прыгают по ветвям.
А поодаль вдруг набредете вы на озерко, заросшее белыми лилиями, ни дать н
и взять где-нибудь под Солотчей в приокской пойме.
А перевалив за гребень одного холма, ни с того ни с сего вы попадаете в пес
чаные дюны. Пейзаж настоящей пустыни с чахлыми кустиками колючих трав, д
аже с лошадиным черепом, полузанесенным песком, окружают вас. Здесь смел
о можно было бы снимать фильм, место действия которого была бы пустыня. И в
се это на берегу реки, в которой первозданно кишит и речная и морская рыба.
Любуясь всем этим, мы пробродили по берегам Ропотамо полдня, а в это время
экипаж суденышка, оказывается, не терял времени даром.
Была разостлана парусина и были разложены на нее все те припасы, погрузк
у которых мы наблюдали с вечера. Вот уже третий час капитан Петер, не подпу
ская никого ближе, чем на пять шагов, священнодействовал и колдовал над у
хой по-созопольски. Таинство совершалось в большой эмалированной кастр
юле. Крышку с нее капитан приподнимал так, будто боялся, чтобы не заглянул
и под нее даже и деревья. Но успевало и за это мгновение вырваться из-под к
рышки сложное, непередаваемое благоухание.
Бутыли, оплетенные прутьями, будучи широкими в поперечнике, опорожнялис
ь медленно, алый, как заячья кровь, сок чистого маврута не столько опьянял
, сколько приносил веселящую легкость.
За шумным разговором никто и не заметил, как на Ропотамо появилась лодка.
Ее увидели уже совсем близко, когда легко можно было прочитать написанно
е на борту: «Николай Синицын».
Ц А, ропотамский Робинзон, Ц крикнул капитан человеку, сидящему на весл
ах. Ц Бросай якорь, иди за наш стол.
К костру, к нашей скатерти-самобранке подошел мужчина лет шестидесяти. К
огда он снял кепку, открылись седеющие волосы, слипшиеся от пота в жидкие
пряди. Одна прядь прилипла ко лбу, но человек так и не поправил ее. Он не нос
ил ни бороды, ни усов, но побриться ему полагалось бы дня четыре назад. Щет
инка Ц волос черен, волос сед Ц серебрилась на щеках и подбородке челов
ека.
Пиджачишко и штаны, во многих местах заплатанные довольно аккуратно, гот
овы были в любом месте и в любую минуту образовать несколько новых проре
х.
Ц Как рыбка? Ц спросил капитан у нового члена компании, когда тот по-тур
ецки сел на траву и оказался за одним столом со всеми.
Ц Не ловил я нынче. Понадобилось к устью съездить, вот, еду. А так вообще-т
о ловится рыбка.
Ц Э, брось храбриться, Ц перебил его капитан. Ц Много ли ты один наловиш
ь, шел бы к нам, в артель. Так и помрешь кустарем-одиночкой.
От Маврута кустарь-одиночка отказался и попросил чего-либо покрепче. Ем
у налили стакан шестидесятиградусной раки.
Уж очень как-то по-русски он и опрокинул этот стакан, и понюхал согнутый п
алец, и потянулся за хлебушком.
Ц Почему лодка у него называется «Николай Синицын», Ц спросили мы у кап
итана. Ц В честь кого? Кто такой был Николай Синицын?
Ц Николай Синицын он сам и есть. Это, значит, его фирма: сам пью, сам гуляю! Н
е хочет идти в артель, и все тут. Да что я рассказываю, вы сами с ним поговори
те, он же русский. Эмигрировал от вас в давние годы.
Узнав, что мы из России, ропотамский рыбак оживился. Да и ракия сделала сво
е дело.
Ц А-ах! Россия! Тамбов, я Ц Тамбов, Кишинев тоже жил, Молдавия ходил, из Мол
давии Румыния ходил.
За долгие годы он отвык чисто говорить по-русски и теперь говорил, переви
рая слова, путая окончания.
Ц Что же держит вас здесь, на Ропотамо? Ехали бы домой, в Россию.
Лицо эмигранта стало жестким.
Ц Ропотамо Ц красива, много красива. Туристы глядеть ездят, вы тоже прие
хал, а я тут живу. Нравится Ропотамо. Сам себе хозяин. Хочу вверх плыву, хочу
Ц вниз. Воля, много воля!
После очередного тоста болгары запели песню. Это была хорошая песня о то
м, как гайдуки уходят в горы, чтобы биться за свободу земли. В самом ритме п
есни ощущалось движение конского войска.
Хмелея все больше, старик Синицын подпевал, уронив голову на грудь. Вдруг
он резким движением руки оборвал песню, глаза его ожили, пояснели, весь он
как-то собрался:
Ц Я хочу петь. Один. Много хороша песня.
Половину слов старик забыл, другую половину перевирал. Но пелось у него с
кровавой болью и, наверное, картина за картиной русской земли вставали в
воображении, для того и зажмурил глаза:
Бродяка Пайкал переходит,
Рибарская челну возьмет.
Тяжелую песню заводит,
О родину горько поет.
Он пел, стоя на коленях, держа в руке стакан, из которого выливалась на бре
зент желтоватая ракия, и не стыдясь слез, обильно текших по небритым щека
м из-под плотно закрытых век.
В двенадцати шагах дремала на ропотамской воде утлая лодчонка Ц все, че
м обладал старик. Что ж, и лодка Ц вещь, тем более, что она, как-никак, кормит
человека. Но если бы к ней еще и родину!
Это все было в мой первый приезд в Болгарию, осенью 1956 года. Теперь, шесть ле
т спустя, я в Доме журналиста разговорился с газетчиком из Созополя и пои
нтересовался, не знает ли он такого-то и такого-то человека на Ропотамо.
Ц Как же, Ц ответил корреспондент. Ц Знаю. Он однажды не вернулся с моря
. Наверно, не справилась со штормом его утлая рыбацкая лодка.
Какие российские берега привиделись ему в последнее трагическое мгнов
ение?
ЭТЮД АРХИТЕКТУРНО-АРХЕОЛОГ
ИЧЕСКИЙ
Так уж получилось у нас на земном шаре, что самые красивые, самые торжеств
енные сооружения Ц храмы. Собор Парижской богоматери, Кельнский собор,
Собор Петра в Риме и Павла в Лондоне, Парфенон, храмы Египта, храмы древней
Индии, храмы Грузии, пагоды Китая, сказочный Самарканд и, наконец, византи
йская, а вслед за ней русская культовая архитектура, Святая Софья, Покров
на Нерли, Дмитриевский собор, ансамбли Ростова Великого, Суздаля, Пскова,
Новгорода, Московского Кремля, село Коломенское, Василий Блаженный, Исаа
кий, бывший храм Христа Спасителя на месте нынешнего плавательного басс
ейна «Москва»…
Путешествуя по чужой стране, невольно станешь приглядываться к архитек
туре, и особенно к старинной архитектуре, и будешь искать, разумеется, сам
ое красивое и обратишь внимание на храмы. Но если в Самарканде все просто,
ибо храмы пышно возвышаются над плоским уровнем глинобитных крыш, если в
Грузии сразу увидишь суровые, но и торжественные, похожие больше на замк
и Мцхети или Джавари, если минареты в любом магометанском городе сразу п
окажут, где нужно искать старинную архитектуру, то в Болгарии есть своя о
собенность.
Турки разрешали порабощенным христианам строить церкви, но так, чтобы эт
и постройки не возвышались над кровлями остальных домов, а уже тем более
не затмевали бы мечетей и минаретов. Поэтому все болгарские церкви снару
жи ни дать ни взять низкие, продолговатые, каменные сараи под черепицей, б
удничные, ничем не бросающиеся в глаза, одним словом, именно каменные про
долговатые сараи. А то маленькие каменные избушки вроде наших деревенск
их бань или амбаров. На коньке прикреплен невзрачный железный крест. Он-т
о и укажет, что тут не складское помещение, не какой-нибудь пакгауз, а церк
овь.
Сюрприз ждет при входе. Крутые ступени ведут вниз, и главный интерьер цер
кви вовсе не производит впечатления придавленности. Болгарские церкви
строились не за счет высоты, а за счет глубины.
Наружную скромность церквей болгары восполняли не только тем, что зарыв
али часть церкви в землю, но и в первую очередь внутренним убранством. При
чем и здесь мы встречаем своеобразие.
Правда, у нас в России каждая церковь представляла как бы своеобразный м
узей, где один перед одним старались мастера следующих художественных р
емесел: живопись (иконы и фрески), резьба по дереву (иконостас), художестве
нное шитье (плащаницы и ризы), златокузнецы, ювелиры, сусальщики, филигран
щики (серебряные и золотые оклады, всевозможные цепочки, лампады и крест
ы), наконец, хоровое пение и архитектура. Особое искусство требовалось пр
и отливке колоколов и для самого колокольного звона на разные лады и ман
еры. Все это правда. Но все же мы можем из всего этого выделить одно искусс
тво, которое развилось глубже (ну, или выше) других и принесло и до сих пор х
ранит и унесет в века славу о России. Я имею в виду искусство русской иконо
писи. Архитектура и музыка, конечно, вполне конкурируют с ним, иной раз даж
е задумаешься, что выше. Но мгновенные колебания пройдут, когда снова и сн
ова обратишься к шедеврам Рублева, Феофана Грека, Дионисия, Ушакова…
В Софийском этнографическом музее я осмотрел несколько залов, где выста
влена старинная живопись. Стены в этих залах задрапированы черным барха
том. На этом глубочайшем фоне сверкающая красками живопись смотрится ос
обенно эффектно. Две иконы поражают своей красотой: Георгий Ц на синем к
оне и Дмитрий Солунский Ц на красном. В Тырнове, в церкви Сорока мученико
в… Но про это стоит рассказать чуточку подробнее.
Сам город Тырново, несомненно, один из красивейших городов Болгарии. Бер
ег реки поднимается вполне отвесными высокими скалами. Так вот, дома на с
калах кажутся их продолжением, кажется, что дома выросли из скал или высе
чены из скал догадливым скульптором. Река к тому же изгибается вместе с б
ереговыми скалами, делая вид на город еще более фантастичным и привлекат
ельным.
Церковь, о которой я хотел сказать два слова, напротив, ничем не выделяетс
я с внешней стороны. Она не действует, как и большинство церквей в совреме
нной Болгарии. Ключи нам вынесла женщина лет пятидесяти пяти, с добрым, мя
гким и грустным лицом. Ее зовут Величка.
Величка сначала молча водила нас по церкви, но по мере того, как мы восхища
лись то одним, то другим, оттаяла и разговорилась. Она стала рассказывать,
что любит читать исторические романы из эпохи болгарского Возрождения.
Ц Я читаю,Ц говорила Величка, Ц и плачу. И гордо мне от того, что я болгар
ка, болгарка!
Женщина даже ударила себя в грудь и действительно прослезилась.
Я не собираюсь, разумеется, описывать в подробности всей церкви, но два пр
едмета стоят хотя бы краткого внимания. Посреди церкви стоит каменный ст
олб, привезенный откуда-то с Придунайской равнины. На нем начертаны пись
мена: «Великий хан Омортаг, оставаясь в старом своем доме, построил велич
ественный дом на Дунае и, измерив расстояние между двумя великолепными д
омами, воздвиг на середине холм, и от самой середины холма до старого моег
о дома всего 20 тысяч оргий и столько же до Дуная. Самый холм величествен. И,
измерив землю, положил эту надпись. Человек умирает и тот даже, кто живет х
орошо. А другой рождается. И позже рожденные, увидя эту надпись, пусть вспо
мнят о том, кто воздвиг холм. Имя вождя Ц Омортаг, великий хан. Да удостоит
его бог дожить до ста лет».
Как ни листал я историю, ничего не нашел о том, удалось ли хану дожить до ст
а лет, да и о нем самом Ц кратенькое упоминание. Хорошо, что вовремя догад
ался он поставить каменный столб с этой более наивной, нежели торжествен
ной надписью.
Теперь о том, ради чего я затеял отступление о Тырнове. Как человек, интере
сующийся древнерусской живописью, я немного (очень немного), но все же раз
бираюсь в иконографии. Например, я знаю, что при виде очень старой иконы ну
жно смотреть сначала главным образом на доску, на обратную сторону доски
, а потом уж на живопись. Дело в том, что в течение веков (пяти, семи или даже д
есяти) на подлинную живопись накладывались слои позднейшей живописи, а и
менно до семи слоев. И, значит, чтобы увидеть подлинник, тот истинный древн
ий шедевр, нужно сначала хитроумными способами снять несколько слоев кр
аски. Точь-в-точь, как у Пушкина: «Художник, варвар, кистью сонной картину г
ения чернит». Впрочем, и промежуточные слои (допустим, XV века) могут быть ге
ниальными.
Но если нельзя сразу увидеть подлинную живопись и оценить ее, то доска, об
ратная сторона доски, расскажет все. Печать времени лежит на ней. Я не стан
у теперь распространяться, как по доске распределяется время. Это целая
наука, тем более, что я подробно пишу об этом в другой своей работе. Скажу т
олько, что в любой церкви я обязательно рассматриваю и оборотную сторону
иконостасов. Обычно не видишь ничего особенного Ц доски XIX, в лучшем случ
ае XVIII века. Тем более в Болгарии. Ведь убеждали же меня в одном месте, что вон
та икона-де очень древняя, она-де написана в 1838 году! Наши зазнавшиеся соби
ратели и слушать не стали бы про такую икону.
Так вот, зашел, значит, я по другую сторону иконостаса и вдруг обмер: мороз
по коже и вроде бы даже волосы зашевелились на голове. Смотрю Ц огромная
доска XI иди XII века, а может быть, даже и X. Просто трудно поверить глазам. Вот и
сбавляешь невольно два столетия. Побежал смотреть лицевую сторону. Бого
родица. Но живопись гораздо моложе доски. А что скрывается под ней, под это
й поздней живописью, Ц неизвестно. Может быть, неведомый никому шедевр в
роде нашей Владимирской божьей матери того же примерно времени, а может,
все осыпалось в свое время, и новые художники писали по обсыпавшемуся Ц
ничего неизвестно. Икона, нет сомнения, привезена из Византии, из Царьгра
да.
Встретившись впоследствии с одним из членов болгарского правительства
, я в течение часа советовал взять икону в Софию, в музей, исследовать, раск
рыть, отреставрировать, подарить людям, может быть, новую Сикстинскую ма
донну. Владимирскую-то божью матерь я ценю повыше, чем гениальное творен
ие Рафаэля. Собеседник мой обещал заинтересоваться.
Я отвлекся ради того, что в Болгарии встречаются замечательные редкостн
ые иконы. Но это не опровергает главного наблюдения: лучше всего и больше
всего здесь развилась резьба по дереву. Искусство украшения храмов ушло
в эту сторону, ну, правда, достигло, как говорится, недосягаемых высот. Рез
ной иконостас в городе Самоково, например, одно из чудес света. Не восьмое
, наверно, потому что слишком много я встречал именно восьмых чудес, но то,
что чудо, нет никаких сомнений. Оно, правда, в Самокове был центр художеств
енной резьбы по дереву. Сейчас самоковское «чудо» усиленно консервирую
т от шашеля.
Итак, заговорив об архитектуре, я начал с того, что болгарская культовая а
рхитектура снаружи не представляет ровно никакого интереса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14