Хатшепсут положила в рот кусочек арбуза.
– Ты уже уходишь, Тутмос? Придешь ко мне в спальню сегодня?
– Нет, не приду! Я… хотя вообще-то не знаю, Хатшепсет. Может, и приду. Да, наверное, приду, раз ты меня зовешь.
Он снова опустился рядом с ней, его рука робко обвилась вокруг ее талии, и улыбка тут же пропала с лица Асет. Тутмос бросил ей украшение, улыбнулся, и, хотя танцовщица поклонилась со всем почтением и вышла из зала так спокойно, что даже Хатшепсут не к чему было придраться, обида и сдерживаемый гнев читались в каждом движении ее оскорблено выпрямленной нагой спины.
«По-моему, она опасна, – сказала себе Хатшепсут, когда рука брата скользнула по ней. – Правда, не знаю чем. А может, дело просто в том, что я слишком долго жила бок о бок с опасностью и теперь собственной тени пугаюсь. Разве Тутмос виноват, что я нахожу его скучным, хотя и приятным?» В ту же секунду она почувствовала, до чего изголодалась по его телу, необъяснимая вспышка страсти охватила ее, и она навалилась на него всей тяжестью, так что он едва не расплескал вино.
– Пойдем отсюда, – зашептала она ему на ухо. – Я так тебя хочу, что даже тошнит.
Изумленный, Тутмос поставил недопитое вино на стол и поднялся на ноги.
– Оставайтесь на своих местах, ешьте, пейте, веселитесь! – обратился он к гостям. Не успели те пасть ниц, а двери зала уже закрылись за ним, и он почти побежал по коридору рука об руку с женщиной, которая нашептывала ему слова, распалявшие страсть. Она даже не повела его в свои покои, но вытащила прямо в сад, где они упали среди густо переплетенных древесных стволов, и он овладел ею быстро и грубо, как солдат овладевает пленной рабыней. Потом они долго лежали на траве, переводя дух, и вслушивались в долетавшие из пиршественного зала звуки музыки, едва слышимые в ночном воздухе.
В Фивы они вернулись через два дня, каждый на своих носилках. Хатшепсут была преисполнена ненависти и отвращения к мужу и самой себе. Город встретил их» с распростертыми объятиями. Прежде чем войти во дворец, царская чета отправилась поклониться Амону, и там, в храме, медленно шагая через огромный зал с лесом колонн, под крышей, возведенной по приказу ее отца, Хатшепсут заметила Сенмута, который стоял с Бенией и Юсер-Амоном. Их взгляды встретились, и он улыбнулся, на его крупных губах и в темных глазах заиграла улыбка, полная такого безоговорочного одобрения и трезвой, спокойной радости, что она улыбнулась в ответ, чувствуя, как ее одновременно охватывают облегчение и мука. Простершись рядом с Тутмосом перед Амоном, Хатшепсут не могла думать ни о чем, кроме похотливых объятий, в которых сплеталась с Тутмосом под деревом, и об улыбке Сенмута, поэтому молитва вышла лихорадочной – она просила у отца защиты, сама не зная от чего.
Потом они сидели перед богом на золотых престолах. Привели нубийца, бросив на пол, провели над ним короткий и жестокий обряд, в конце которого Менена размозжил ему череп позолоченной дубинкой. Давно уже богу не приносили таких жертв, и Тутмосу было явно не по себе, но Хатшепсут и ее генералы бесстрастно наблюдали за происходящим, вспоминая обугленное тело Ваджмоса и свежие могильные холмики в пустыне, где, должно быть, и сейчас роются шакалы.
Когда чернокожее тело перестало подергиваться, Хатшепсут спустилась с трона и встала над умирающим.
– Египет будет жить вечно! – выкрикнула она, и в ответ раздался одобрительный ропот. Хатшепсут переступила через лужу крови, уже начавшей густеть под ее золотыми сандалиями, и вышла на солнце.
Глава 16
Хатшепсут дала Сенмуту и Юсер-Амону знак следовать за собой. Едва придя в свой дворец, она с облегчением опустилась в серебряное кресло, велела им сесть рядом и протянула руку за печатью.
– Случилось ли что-нибудь, что мне следует знать? – спросила она, кладя печать на стол. – Все ли в порядке?
– Все хорошо, – ответил ей Сенмут. – Прибыла дань из Ретенны, Инени велел ее распределить. Ахмуз, визирь Юга, здесь, он привез собранные налоги. Возле храма наполняют закрома бога.
– Хорошо. А как поживает мой храм, Сенмут?
Он улыбнулся:
– Первая терраса закончена, как вы и хотели. Она прекраснее, чем я сам представлял ее, а сейчас готовят место для второй.
Ее глаза загорелись.
– Мы должны сейчас же поехать и посмотреть. Юсер-Амон, благодарю тебя за помощь. Иди к отцу, ибо я слышала, что он болен; а если ему захочется несколько недель отдохнуть, ты справишься с его обязанностями, я уверена. Совсем забыла! Сенмут, я назначила чернокожего Нехези хранителем царской печати. Любые документы, на которых нужно будет поставить печать, неси к нему. Разумеется, только с моего или твоего одобрения. Найди его – он, наверное, на плацу со своими солдатами – и передай ему печать и пояс для нее. И найди ему жилье где-нибудь поблизости. А теперь дай мне искупаться, и мы вместе поедем за реку проведать мою долину. Как мне ее не хватало в этой дали, среди проклятой нубийской пустыни!
Они переправились через Нил в одной лодке, сели в носилки с балдахинами, ждавшие их на той стороне, и их понесли на место строительства. Между рекой и утесами тянулись целые ряды глиняных мазанок – это была деревня, где жили работавшие на строительстве храма рабы. Обогнув ее, Хатшепсут и Сенмут оказались у входа в глубокое ущелье, которое открывалось прямо в священную долину. Они сошли на землю, и Хатшепсут сделала глубокий вдох.
– Тебе, могучий Амон, залог моей любви и преданности, – сказала она. – Никто и никогда не поклонялся тебе так, как я!
В одной четверти пути к вершине на стене утеса висела терраса; казалось, она держится по волшебству, ничем не поддерживаемая. Прелестный фасад, украшенный рядами колонн, мягко светился, розовый в полуденном свете. Естественные склоны долины обнимали террасу с двух сторон, с третьей она смыкалась со стеной, которую спланировал Бения. Терраса прямоугольной формы нарушила бы гармонию долины; но этот продолговатый овал, казалось, был там всегда, человеческие руки лишь придали ему законченность. Но Хатшепсут знала, что эти стройные колонны скрывают вход в святилища Хатор и Анубиса, высеченные в самом сердце скалы.
Огромная рваная дыра зияла как раз посередине фасада, а вокруг нее, точно слетевшиеся на мед мухи, копошились тысячи людей.
– В этом месте следующая терраса соединится с уже законченной при помощи наклонного спуска, как мы и планировали, – объяснил Сенмут. – Вторая терраса будет располагаться на уровне земли, а третья, под ней, завершит храм. Святилище вашего величества находится внутри, между святилищами богов, но ни одно из них еще не закончено. Не хотите взглянуть поближе?
– Нет, – ответила Хатшепсут. – Я посмотрю отсюда, как обычно. А потом, когда все будет готово, моя нога ступит на эти камни. Ты сотворил чудо, жрец! Многие говорили, что это невозможно, но ты сумел придать моим мечтам зримую форму.
Чувства переполняли ее, как всегда, когда она приходила посмотреть на его работу: бог был повсюду, вокруг и внутри нее самой. Но сегодня ей было нехорошо, тошнило, кружилась голова. Он заметил, как бледность пробивается сквозь ее пустынный загар, и забеспокоился. Вдруг она отвернулась от него, отошла к носилкам и легла, закрыв глаза.
Тревога снедала Сенмута. Неужели она заболела? Неужто пала жертвой какой-нибудь заразы, подхваченной в негостеприимных песках? Он знал, что бесполезно советовать ей лечь в постель и позвать лекаря, но Хапусенебу и Нехези об этом рассказал. На следующий день, когда царица появилась в аудиенц-зале, чуточку бледная, но бодрая и энергичная, как всегда, он почувствовал себя дураком. И все же, помня о ее сестре Неферу, которая умерла от яда, не спускал с Хатшепсут глаз.
Через два месяца после того, как Хатшепсут вернулась из Куша, Нофрет оставила тщетные попытки стянуть края набедренной повязки вокруг царственной талии. Поддавшись мгновенной вспышке раздражения, она даже вскинула руки:
– Ваше величество, простите меня, но все повязки стали вам малы. Наверное, пора заказать другие, побольше.
– Хочешь сказать, пора мне отказаться от привычки запускать руку в коробочку со сластями, – ответила Хатшепсут с улыбкой, однако ей в голову тут же пришла возможность другого объяснения, и она в задумчивости начала ощупывать живот.
– Нофрет, пошли за моим лекарем. Пусть немедленно идет сюда. И не бойся, – добавила она, видя обеспокоенное лицо женщины, – со мной все в порядке, я уверена.
В ожидании Хатшепсут опустилась на край своего ложа, и все дневные заботы тут же вылетели у нее из головы, уступив место ликованию, смешанному с благоговейным трепетом. «Разумеется, это должно было случиться раньше или позже, – говорила она себе. – И почему я сразу об этом не подумала? Я была так занята войной, что и думать забыла о ребенке».
Когда пришел лекарь, она потребовала, чтобы он осмотрел ее, и напряженно лежала, пока он то надавливал в одном месте, то тыкал в другое. Наконец лекарь выпрямился, и она тут же села.
– Ну? Как, по-твоему?
– Утверждать еще рановато, ваше величество…
– Знаю, знаю. Осторожность в вашей профессии первое дело. Но какое-то мнение у тебя есть?
– Полагаю, ваше величество ждет ребенка.
– Ага! Какой же я была слепой и глупой! У Египта будет наследник! – Сияя, она вскочила на ноги. – Нофрет, пойди поищи фараона. Он мог уже вернуться из храма. Скажи ему, что он нужен мне немедленно.
Покидая комнату, Нофрет бросила на нее странный, испуганный взгляд, но Хатшепсут была так занята собой, что ничего не заметила.
– Вашему величеству придется отказаться от сладкого и пить совсем немного вина. Нужно раньше ложиться, как можно больше отдыхать и не увлекаться жареной пищей. Следует также обратить внимание на… – Лекарь ходил за ней по пятам, пока она взволнованно мерила комнату шагами, и что-то бубнил сухим, книжным языком, но она его не слушала. Все помыслы Хатшепсут были обращены внутрь, в глубину ее собственного тела, к его таинственности и красоте, и будущее вдруг представилось ей более драгоценным, чем когда-либо.
Дверь распахнулась, и в комнату ворвался Тутмос. Нофрет разыскала его в храме, где он наблюдал за сооружением новых пилонов. Фараон с неохотой оторвался от своего занятия, но выражение лица женщины вызвало в нем такой страх, что он едва ли не бегом пустился за ней. Пока он добрался до дворца Хатшепсут, с непривычной для себя скоростью шагая по прохладным, насквозь продуваемым галереям, которые соединяли ее покои с главным дворцом, то успел раскраснеться и запыхаться.
– Что случилось? – спросил он, заметив присутствие лекаря и с трудом переводя дух.
Хатшепсут подбежала к нему, ее лицо светилось восторгом. Тутмос тяжело опустился в ее креслице и промокнул лоб.
– Судя по всему, ничего серьезного. Ты еще никогда не выглядела здоровее.
Она протянула к нему обе руки, ожидая, что он обнимет ее.
– Тутмос, у Египта будет наследник, и я произведу его на свет!
Он тоже вскочил, заразившись ее жизнерадостностью, и на мгновение прижал ее к груди, но тут же отпустил и сел вновь. На его лице Хатшепсут прочла настороженное выражение, которое не знала, как истолковать.
– Разве ты не рад? – спросила она. – Разве ты никогда не задумывался над тем, будет ли у нас наследник, и разве ты не возрадуешься теперь, когда знаешь, что чужеземному царевичу не сидеть на троне Гора, потому что я готовлюсь преподнести Египту ценнейший из всех даров?
– Все зависит от пола наследника, – проворчал он. – Если будет девочка, то нам все равно придется подыскивать царевича на стороне.
– Да ты, кажется, и не рад совсем! У нас с тобой, конечно, много разногласий, но ты мог хотя бы за страну порадоваться.
– Да радуюсь я, радуюсь! – ответил он торопливо. – Конечно, я радуюсь. Но ты же знаешь, что я прав, Хатшепсут. Если ты не родишь мальчика, то нам придется все начинать сначала.
– А это так трудно, – поддразнила она его. – Нет, Тутмос, ты и вправду меня разочаровываешь.
– Мне очень жаль, – сказал он, ерзая в маленьком кресле, куда едва помещалась его туша. – Все дело в том, что…
– Ну? В чем там у тебя дело? – От ее восторженного настроения не осталось и следа, она стояла перед ним подбоченившись. – И почему с Тутмосидами всегда так трудно?
– Ты и сама одна из них, – ядовито заметил он. – Нет в мире человека, с которым было бы труднее, чем с тобой.
Так знай же, что я уже получил одну такую новость вчера. Асет тоже ждет ребенка.
– А мне-то какое до этого дело? – с неподдельным изумлением спросила она. – Дворец кишит царскими ублюдками! Одним больше, одним меньше – какая разница. Мой ребенок будет полноправным наследником.
Тутмос смущенно поерзал в кресле, уставившись на свои колени.
– Ребенок Асет тоже будет иметь все права. Я решил сделать ее второй женой.
У нее просто челюсть отвисла, а Нофрет с лекарем, вдруг притихнув, уставились на окаменевшую спину своей госпожи. Хатшепсут смотрела на Тутмоса до тех пор, пока тот не заерзал, а потом опустилась на свое ложе, все еще не веря.
– Подожди, я попытаюсь понять, – выдавила она. – Ты хочешь взять в жены эту… эту простую танцовщицу?
– Да, – с вызовом ответил он, по-прежнему не отрывая глаз от своих покрытых белым льном объемистых коленей. – Мне она очень нравится. Она умная, ласковая и знает, как управляться с другими женщинами. С ней я счастлив.
– Интересно, как ты судишь о женском уме? – набросилась она на него. – Что, та, у которой ноги длиннее, и есть самая умная? Да уж наверное так, другого ты не знаешь.
Она мгновенно догадалась, в чем секрет власти Асет. С ней фараон чувствовал себя мужчиной в большей мере, чем с какой-либо другой женщиной, а поскольку она оказалась умнее остальных рабынь, жеманных и пустоголовых, то он был польщен. Тутмос выпрямился, его нижняя губа упрямо выпятилась, лоб прорезали морщины, и Хатшепсут поняла, что сейчас он упрется и тогда его ни за что не сдвинешь с места.
Она даже руки вскинула от беспомощной злости.
– Очень хорошо. Твое право жениться на ком захочешь. Мне просто жаль, что ты не счел нужным выбрать женщину благородную, одну из дочерей Инени, к примеру, или кого-нибудь из красавиц сестер Юсер-Амона. Эта Асет недостойна быть супругой фараона, Тутмос. Она интриганка и мелкая авантюристка, и может статься, ты еще пожалеешь, что привел в свой дворец такую женщину.
– Слушать тебя не хочу! – вдруг взорвался он, демонстрируя отцовский несдержанный нрав. – С каких это пор твоя интуиция стала непогрешимой? Ты тоже делаешь ошибки, как и я, и на этот раз ты не права!
– Я редко ошибаюсь, Тутмос, – сказала она.
И тут Хатшепсут вспомнила загадочные слова своего ка. Они обрушились на нее, точно шлепок влажной, холодной простыни по лицу. «Но как отец он победит тебя». У нее перед глазами встали полные, насмешливые губы золотого мальчика, произнесшего эти слова. Комната вокруг словно растворилась, и Хатшепсут снова оказалась холодной ночью в храме, где из последних сил противостояла богу и странному посетителю. Она поднесла ладонь к глазам, потерла их, чувствуя приближение головной боли.
– Как правитель этой страны, я не могу позволить себе роскошь судить о людях поверхностно или легкомысленно, и я говорю тебе: Асет мелочная интриганка.
– Слова! – оскалился Тутмос, трясясь от ярости, которую жена так часто вызывала в нем, и в то же время осознавая собственное бессилие перед лицом ее хладнокровного спокойствия. – Ты просто ревнуешь. Боишься, что через Асет и ее ребенка я столкну тебя с дороги!
Он выпалил это не подумав, и Хатшепсут от всей души рассмеялась, не хуже его зная, что это невозможно.
– Тогда, – пробормотал Тутмос, – зачем тебе так яростно сопротивляться? Я, можно сказать, люблю ее, и, по крайней мере, она всегда там, где мне надо, когда я ее хочу.
– Знаю, знаю, – ответила Хатшепсут мягче, чувствуя всю бесполезность попыток растолковать ему, что врожденная проницательность, обостренная годами, проведенными у власти, подсказывает ей, что Асет опасна. – Тогда женись на ней, и пусть ребенок, которого она носит в своей утробе, станет царским ребенком. Как ты думаешь, это мальчик? Или девочка?
– Вот бы ты повеселилась, если бы вы обе разродились девочками, – кисло ответил фараон. – Тогда у нас было бы две царевны и ни одного царевича – претендента на трон Гора.
– В таком случае, – ответила она с улыбкой, – моя дочь взошла бы по ступеням трона Гора как единственная законная наследница по женской линии.
– Не говори глупостей! Ни одна женщина не может носить двойной венец.
– Я же носила.
– Это совсем другое дело. Ты была регентом, а не фараоном.
– Давай не будем снова затевать старый спор, – сказала она мягко. – У нас еще будет время поторговаться по поводу престолонаследия.
Тутмос поднялся, прямой, точно кол проглотил.
– Никакой торговли не будет, – ответил он. – Я, как фараон, лично назначу своего преемника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
– Ты уже уходишь, Тутмос? Придешь ко мне в спальню сегодня?
– Нет, не приду! Я… хотя вообще-то не знаю, Хатшепсет. Может, и приду. Да, наверное, приду, раз ты меня зовешь.
Он снова опустился рядом с ней, его рука робко обвилась вокруг ее талии, и улыбка тут же пропала с лица Асет. Тутмос бросил ей украшение, улыбнулся, и, хотя танцовщица поклонилась со всем почтением и вышла из зала так спокойно, что даже Хатшепсут не к чему было придраться, обида и сдерживаемый гнев читались в каждом движении ее оскорблено выпрямленной нагой спины.
«По-моему, она опасна, – сказала себе Хатшепсут, когда рука брата скользнула по ней. – Правда, не знаю чем. А может, дело просто в том, что я слишком долго жила бок о бок с опасностью и теперь собственной тени пугаюсь. Разве Тутмос виноват, что я нахожу его скучным, хотя и приятным?» В ту же секунду она почувствовала, до чего изголодалась по его телу, необъяснимая вспышка страсти охватила ее, и она навалилась на него всей тяжестью, так что он едва не расплескал вино.
– Пойдем отсюда, – зашептала она ему на ухо. – Я так тебя хочу, что даже тошнит.
Изумленный, Тутмос поставил недопитое вино на стол и поднялся на ноги.
– Оставайтесь на своих местах, ешьте, пейте, веселитесь! – обратился он к гостям. Не успели те пасть ниц, а двери зала уже закрылись за ним, и он почти побежал по коридору рука об руку с женщиной, которая нашептывала ему слова, распалявшие страсть. Она даже не повела его в свои покои, но вытащила прямо в сад, где они упали среди густо переплетенных древесных стволов, и он овладел ею быстро и грубо, как солдат овладевает пленной рабыней. Потом они долго лежали на траве, переводя дух, и вслушивались в долетавшие из пиршественного зала звуки музыки, едва слышимые в ночном воздухе.
В Фивы они вернулись через два дня, каждый на своих носилках. Хатшепсут была преисполнена ненависти и отвращения к мужу и самой себе. Город встретил их» с распростертыми объятиями. Прежде чем войти во дворец, царская чета отправилась поклониться Амону, и там, в храме, медленно шагая через огромный зал с лесом колонн, под крышей, возведенной по приказу ее отца, Хатшепсут заметила Сенмута, который стоял с Бенией и Юсер-Амоном. Их взгляды встретились, и он улыбнулся, на его крупных губах и в темных глазах заиграла улыбка, полная такого безоговорочного одобрения и трезвой, спокойной радости, что она улыбнулась в ответ, чувствуя, как ее одновременно охватывают облегчение и мука. Простершись рядом с Тутмосом перед Амоном, Хатшепсут не могла думать ни о чем, кроме похотливых объятий, в которых сплеталась с Тутмосом под деревом, и об улыбке Сенмута, поэтому молитва вышла лихорадочной – она просила у отца защиты, сама не зная от чего.
Потом они сидели перед богом на золотых престолах. Привели нубийца, бросив на пол, провели над ним короткий и жестокий обряд, в конце которого Менена размозжил ему череп позолоченной дубинкой. Давно уже богу не приносили таких жертв, и Тутмосу было явно не по себе, но Хатшепсут и ее генералы бесстрастно наблюдали за происходящим, вспоминая обугленное тело Ваджмоса и свежие могильные холмики в пустыне, где, должно быть, и сейчас роются шакалы.
Когда чернокожее тело перестало подергиваться, Хатшепсут спустилась с трона и встала над умирающим.
– Египет будет жить вечно! – выкрикнула она, и в ответ раздался одобрительный ропот. Хатшепсут переступила через лужу крови, уже начавшей густеть под ее золотыми сандалиями, и вышла на солнце.
Глава 16
Хатшепсут дала Сенмуту и Юсер-Амону знак следовать за собой. Едва придя в свой дворец, она с облегчением опустилась в серебряное кресло, велела им сесть рядом и протянула руку за печатью.
– Случилось ли что-нибудь, что мне следует знать? – спросила она, кладя печать на стол. – Все ли в порядке?
– Все хорошо, – ответил ей Сенмут. – Прибыла дань из Ретенны, Инени велел ее распределить. Ахмуз, визирь Юга, здесь, он привез собранные налоги. Возле храма наполняют закрома бога.
– Хорошо. А как поживает мой храм, Сенмут?
Он улыбнулся:
– Первая терраса закончена, как вы и хотели. Она прекраснее, чем я сам представлял ее, а сейчас готовят место для второй.
Ее глаза загорелись.
– Мы должны сейчас же поехать и посмотреть. Юсер-Амон, благодарю тебя за помощь. Иди к отцу, ибо я слышала, что он болен; а если ему захочется несколько недель отдохнуть, ты справишься с его обязанностями, я уверена. Совсем забыла! Сенмут, я назначила чернокожего Нехези хранителем царской печати. Любые документы, на которых нужно будет поставить печать, неси к нему. Разумеется, только с моего или твоего одобрения. Найди его – он, наверное, на плацу со своими солдатами – и передай ему печать и пояс для нее. И найди ему жилье где-нибудь поблизости. А теперь дай мне искупаться, и мы вместе поедем за реку проведать мою долину. Как мне ее не хватало в этой дали, среди проклятой нубийской пустыни!
Они переправились через Нил в одной лодке, сели в носилки с балдахинами, ждавшие их на той стороне, и их понесли на место строительства. Между рекой и утесами тянулись целые ряды глиняных мазанок – это была деревня, где жили работавшие на строительстве храма рабы. Обогнув ее, Хатшепсут и Сенмут оказались у входа в глубокое ущелье, которое открывалось прямо в священную долину. Они сошли на землю, и Хатшепсут сделала глубокий вдох.
– Тебе, могучий Амон, залог моей любви и преданности, – сказала она. – Никто и никогда не поклонялся тебе так, как я!
В одной четверти пути к вершине на стене утеса висела терраса; казалось, она держится по волшебству, ничем не поддерживаемая. Прелестный фасад, украшенный рядами колонн, мягко светился, розовый в полуденном свете. Естественные склоны долины обнимали террасу с двух сторон, с третьей она смыкалась со стеной, которую спланировал Бения. Терраса прямоугольной формы нарушила бы гармонию долины; но этот продолговатый овал, казалось, был там всегда, человеческие руки лишь придали ему законченность. Но Хатшепсут знала, что эти стройные колонны скрывают вход в святилища Хатор и Анубиса, высеченные в самом сердце скалы.
Огромная рваная дыра зияла как раз посередине фасада, а вокруг нее, точно слетевшиеся на мед мухи, копошились тысячи людей.
– В этом месте следующая терраса соединится с уже законченной при помощи наклонного спуска, как мы и планировали, – объяснил Сенмут. – Вторая терраса будет располагаться на уровне земли, а третья, под ней, завершит храм. Святилище вашего величества находится внутри, между святилищами богов, но ни одно из них еще не закончено. Не хотите взглянуть поближе?
– Нет, – ответила Хатшепсут. – Я посмотрю отсюда, как обычно. А потом, когда все будет готово, моя нога ступит на эти камни. Ты сотворил чудо, жрец! Многие говорили, что это невозможно, но ты сумел придать моим мечтам зримую форму.
Чувства переполняли ее, как всегда, когда она приходила посмотреть на его работу: бог был повсюду, вокруг и внутри нее самой. Но сегодня ей было нехорошо, тошнило, кружилась голова. Он заметил, как бледность пробивается сквозь ее пустынный загар, и забеспокоился. Вдруг она отвернулась от него, отошла к носилкам и легла, закрыв глаза.
Тревога снедала Сенмута. Неужели она заболела? Неужто пала жертвой какой-нибудь заразы, подхваченной в негостеприимных песках? Он знал, что бесполезно советовать ей лечь в постель и позвать лекаря, но Хапусенебу и Нехези об этом рассказал. На следующий день, когда царица появилась в аудиенц-зале, чуточку бледная, но бодрая и энергичная, как всегда, он почувствовал себя дураком. И все же, помня о ее сестре Неферу, которая умерла от яда, не спускал с Хатшепсут глаз.
Через два месяца после того, как Хатшепсут вернулась из Куша, Нофрет оставила тщетные попытки стянуть края набедренной повязки вокруг царственной талии. Поддавшись мгновенной вспышке раздражения, она даже вскинула руки:
– Ваше величество, простите меня, но все повязки стали вам малы. Наверное, пора заказать другие, побольше.
– Хочешь сказать, пора мне отказаться от привычки запускать руку в коробочку со сластями, – ответила Хатшепсут с улыбкой, однако ей в голову тут же пришла возможность другого объяснения, и она в задумчивости начала ощупывать живот.
– Нофрет, пошли за моим лекарем. Пусть немедленно идет сюда. И не бойся, – добавила она, видя обеспокоенное лицо женщины, – со мной все в порядке, я уверена.
В ожидании Хатшепсут опустилась на край своего ложа, и все дневные заботы тут же вылетели у нее из головы, уступив место ликованию, смешанному с благоговейным трепетом. «Разумеется, это должно было случиться раньше или позже, – говорила она себе. – И почему я сразу об этом не подумала? Я была так занята войной, что и думать забыла о ребенке».
Когда пришел лекарь, она потребовала, чтобы он осмотрел ее, и напряженно лежала, пока он то надавливал в одном месте, то тыкал в другое. Наконец лекарь выпрямился, и она тут же села.
– Ну? Как, по-твоему?
– Утверждать еще рановато, ваше величество…
– Знаю, знаю. Осторожность в вашей профессии первое дело. Но какое-то мнение у тебя есть?
– Полагаю, ваше величество ждет ребенка.
– Ага! Какой же я была слепой и глупой! У Египта будет наследник! – Сияя, она вскочила на ноги. – Нофрет, пойди поищи фараона. Он мог уже вернуться из храма. Скажи ему, что он нужен мне немедленно.
Покидая комнату, Нофрет бросила на нее странный, испуганный взгляд, но Хатшепсут была так занята собой, что ничего не заметила.
– Вашему величеству придется отказаться от сладкого и пить совсем немного вина. Нужно раньше ложиться, как можно больше отдыхать и не увлекаться жареной пищей. Следует также обратить внимание на… – Лекарь ходил за ней по пятам, пока она взволнованно мерила комнату шагами, и что-то бубнил сухим, книжным языком, но она его не слушала. Все помыслы Хатшепсут были обращены внутрь, в глубину ее собственного тела, к его таинственности и красоте, и будущее вдруг представилось ей более драгоценным, чем когда-либо.
Дверь распахнулась, и в комнату ворвался Тутмос. Нофрет разыскала его в храме, где он наблюдал за сооружением новых пилонов. Фараон с неохотой оторвался от своего занятия, но выражение лица женщины вызвало в нем такой страх, что он едва ли не бегом пустился за ней. Пока он добрался до дворца Хатшепсут, с непривычной для себя скоростью шагая по прохладным, насквозь продуваемым галереям, которые соединяли ее покои с главным дворцом, то успел раскраснеться и запыхаться.
– Что случилось? – спросил он, заметив присутствие лекаря и с трудом переводя дух.
Хатшепсут подбежала к нему, ее лицо светилось восторгом. Тутмос тяжело опустился в ее креслице и промокнул лоб.
– Судя по всему, ничего серьезного. Ты еще никогда не выглядела здоровее.
Она протянула к нему обе руки, ожидая, что он обнимет ее.
– Тутмос, у Египта будет наследник, и я произведу его на свет!
Он тоже вскочил, заразившись ее жизнерадостностью, и на мгновение прижал ее к груди, но тут же отпустил и сел вновь. На его лице Хатшепсут прочла настороженное выражение, которое не знала, как истолковать.
– Разве ты не рад? – спросила она. – Разве ты никогда не задумывался над тем, будет ли у нас наследник, и разве ты не возрадуешься теперь, когда знаешь, что чужеземному царевичу не сидеть на троне Гора, потому что я готовлюсь преподнести Египту ценнейший из всех даров?
– Все зависит от пола наследника, – проворчал он. – Если будет девочка, то нам все равно придется подыскивать царевича на стороне.
– Да ты, кажется, и не рад совсем! У нас с тобой, конечно, много разногласий, но ты мог хотя бы за страну порадоваться.
– Да радуюсь я, радуюсь! – ответил он торопливо. – Конечно, я радуюсь. Но ты же знаешь, что я прав, Хатшепсут. Если ты не родишь мальчика, то нам придется все начинать сначала.
– А это так трудно, – поддразнила она его. – Нет, Тутмос, ты и вправду меня разочаровываешь.
– Мне очень жаль, – сказал он, ерзая в маленьком кресле, куда едва помещалась его туша. – Все дело в том, что…
– Ну? В чем там у тебя дело? – От ее восторженного настроения не осталось и следа, она стояла перед ним подбоченившись. – И почему с Тутмосидами всегда так трудно?
– Ты и сама одна из них, – ядовито заметил он. – Нет в мире человека, с которым было бы труднее, чем с тобой.
Так знай же, что я уже получил одну такую новость вчера. Асет тоже ждет ребенка.
– А мне-то какое до этого дело? – с неподдельным изумлением спросила она. – Дворец кишит царскими ублюдками! Одним больше, одним меньше – какая разница. Мой ребенок будет полноправным наследником.
Тутмос смущенно поерзал в кресле, уставившись на свои колени.
– Ребенок Асет тоже будет иметь все права. Я решил сделать ее второй женой.
У нее просто челюсть отвисла, а Нофрет с лекарем, вдруг притихнув, уставились на окаменевшую спину своей госпожи. Хатшепсут смотрела на Тутмоса до тех пор, пока тот не заерзал, а потом опустилась на свое ложе, все еще не веря.
– Подожди, я попытаюсь понять, – выдавила она. – Ты хочешь взять в жены эту… эту простую танцовщицу?
– Да, – с вызовом ответил он, по-прежнему не отрывая глаз от своих покрытых белым льном объемистых коленей. – Мне она очень нравится. Она умная, ласковая и знает, как управляться с другими женщинами. С ней я счастлив.
– Интересно, как ты судишь о женском уме? – набросилась она на него. – Что, та, у которой ноги длиннее, и есть самая умная? Да уж наверное так, другого ты не знаешь.
Она мгновенно догадалась, в чем секрет власти Асет. С ней фараон чувствовал себя мужчиной в большей мере, чем с какой-либо другой женщиной, а поскольку она оказалась умнее остальных рабынь, жеманных и пустоголовых, то он был польщен. Тутмос выпрямился, его нижняя губа упрямо выпятилась, лоб прорезали морщины, и Хатшепсут поняла, что сейчас он упрется и тогда его ни за что не сдвинешь с места.
Она даже руки вскинула от беспомощной злости.
– Очень хорошо. Твое право жениться на ком захочешь. Мне просто жаль, что ты не счел нужным выбрать женщину благородную, одну из дочерей Инени, к примеру, или кого-нибудь из красавиц сестер Юсер-Амона. Эта Асет недостойна быть супругой фараона, Тутмос. Она интриганка и мелкая авантюристка, и может статься, ты еще пожалеешь, что привел в свой дворец такую женщину.
– Слушать тебя не хочу! – вдруг взорвался он, демонстрируя отцовский несдержанный нрав. – С каких это пор твоя интуиция стала непогрешимой? Ты тоже делаешь ошибки, как и я, и на этот раз ты не права!
– Я редко ошибаюсь, Тутмос, – сказала она.
И тут Хатшепсут вспомнила загадочные слова своего ка. Они обрушились на нее, точно шлепок влажной, холодной простыни по лицу. «Но как отец он победит тебя». У нее перед глазами встали полные, насмешливые губы золотого мальчика, произнесшего эти слова. Комната вокруг словно растворилась, и Хатшепсут снова оказалась холодной ночью в храме, где из последних сил противостояла богу и странному посетителю. Она поднесла ладонь к глазам, потерла их, чувствуя приближение головной боли.
– Как правитель этой страны, я не могу позволить себе роскошь судить о людях поверхностно или легкомысленно, и я говорю тебе: Асет мелочная интриганка.
– Слова! – оскалился Тутмос, трясясь от ярости, которую жена так часто вызывала в нем, и в то же время осознавая собственное бессилие перед лицом ее хладнокровного спокойствия. – Ты просто ревнуешь. Боишься, что через Асет и ее ребенка я столкну тебя с дороги!
Он выпалил это не подумав, и Хатшепсут от всей души рассмеялась, не хуже его зная, что это невозможно.
– Тогда, – пробормотал Тутмос, – зачем тебе так яростно сопротивляться? Я, можно сказать, люблю ее, и, по крайней мере, она всегда там, где мне надо, когда я ее хочу.
– Знаю, знаю, – ответила Хатшепсут мягче, чувствуя всю бесполезность попыток растолковать ему, что врожденная проницательность, обостренная годами, проведенными у власти, подсказывает ей, что Асет опасна. – Тогда женись на ней, и пусть ребенок, которого она носит в своей утробе, станет царским ребенком. Как ты думаешь, это мальчик? Или девочка?
– Вот бы ты повеселилась, если бы вы обе разродились девочками, – кисло ответил фараон. – Тогда у нас было бы две царевны и ни одного царевича – претендента на трон Гора.
– В таком случае, – ответила она с улыбкой, – моя дочь взошла бы по ступеням трона Гора как единственная законная наследница по женской линии.
– Не говори глупостей! Ни одна женщина не может носить двойной венец.
– Я же носила.
– Это совсем другое дело. Ты была регентом, а не фараоном.
– Давай не будем снова затевать старый спор, – сказала она мягко. – У нас еще будет время поторговаться по поводу престолонаследия.
Тутмос поднялся, прямой, точно кол проглотил.
– Никакой торговли не будет, – ответил он. – Я, как фараон, лично назначу своего преемника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59