..
- Интересно. Что за случай?
- Мне о нем рассказал следователь Комаров. Он проводил очную ставку Фефера с поэтом Галкиным. Галкин отказывался подтвердить показания Фефера о том, что они оба были связаны с контрреволюционной организацией "Джойнт" и выполняли задания шпионского характера. Раньше Фефер и Галкин были друзьями. Галкин вообще очень общительный человек, у него много друзей. Среди них был и Фефер.
- Ну-ну! - поторопил Сталин.
- Следователь спросил Фефера, говорил ли он правду, когда утверждал, что заключенный Галкин получал деньги от "Джойнта" за секретные сведения. Фефер подтвердил: "Да". Комаров сказал: "Не стесняйся, говори громче". Фефер повторил свое "да". Тогда Комаров обратился к Галкину: "Вот видишь. А теперь ты сам лишил себя добровольного признания вины. Понимаешь, что это для тебя значит?" После этого Галкин подошел к Феферу и поцеловал его в голову.
- То есть как поцеловал? - удивился Сталин.
- Ну, просто поцеловал. В лысину. И сказал, что он все признает и хочет вернуться в камеру.
- Не понимаю, - проговорил Сталин. - К Феферу не применялись острые форма допроса. А к Галкину?
- Применялись.
- Очень острые?
- Да. Он с трудом стоял на ногах.
- И после этого Галкин все-таки поцеловал Фефера? Действительно, специфический контингент.
- Комаров рассказывал, что он просто офонарел, - добавил Абакумов.
- Как расценил это происшествие следователь Комаров?
- Ну, как. Сказал: "Вот жиды! Все у них не как у людей".
- А как у людей? - поинтересовался Сталин.
Абакумов молча пожал плечами.
Сталин поднялся из-за стола и заходил по кабинету.
- Мы знаем случай, когда Иуда Искариот поцеловал Христа. Это был поцелуй предательства. А здесь, получается, поцелуй прощения?
Абакумов не ответил. Но Сталин и не ждал ответа.
- Получается так, - проговорил он. - Поэт Галкин простил друга, который подвел его под расстрельную статью. Надо же. Как после этого вел себя Фефер?
- Попросил отвести его в камеру и некоторое время не вызывать на допросы.
- А потом?
- Продолжал давать нужные показания.
- Пережил, значит, - заключил Сталин. Он приостановился. - Отметьте себе. Дело этого Галкина выделить в отдельное производство. В этом процессе такие нам не нужны.
- Будет сделано, товарищ Сталин.
- Теперь я понимаю, товарищ Абакумов, почему у вас нет уверенности в том, как поведут себя обвиняемые на открытом судебном процессе.
Абакумов поправил:
- Уверенность есть. Но не полная.
- А нужна полная. Абсолютно полная. Вы это понимаете?
- Понимаю, товарищ Сталин.
Сталин вновь заходил по кабинету.
Ему нужен был этот процесс.
Этот процесс был ему нужен.
Открытый. Громкий.
Чтобы он прозвучал на весь мир.
Но Абакумов прав: специфический контингент. С такими актерами Сталин еще не работал. Он работал с другими актерами. Он понимал их. И поэтому никогда не сомневался в успехе. Здесь сомнения были. А рисковать было нельзя.
Сталин вновь остановился.
- Вот как мы сделаем, товарищ Абакумов. Нужно проверить, как они будут вести себя на суде. А для этого мы устроим им суд. Настоящий суд. Но без публики. Скажем так: генеральная репетиция. Но об этом будем знать только мы. Для них это будет самый настоящий суд. С защитой, обвинением, прениями сторон. С обвинительным заключением. С выступлениями подсудимых перед вынесением приговора. Самый настоящий суд.
- Приговор тоже будет настоящим? - спросил Абакумов.
- Это мы позже решим. В зависимости от того, как участники процесса будут играть свои роли. Вы все поняли, товарищ Абакумов?.
- Да, товарищ Сталин.
- Позаботьтесь, чтобы к началу процесса все они были в нормальном виде. Никаких следов острых допросов.
- Это потребует некоторого времени.
- Ничего страшного. Время у нас еще есть. У вас вопрос?
- Да, товарищ Сталин. Жемчужина. Она будет участвовать?
- Хороший вопрос... Нет. На этой стадии нет. А там видно будет. Можете быть свободны. Когда эта работа будет сделана, подготовьте для меня материалы суда. Только не эту вашу обобщенную беллетристику. Подлинные.
- Это будет несколько десятков томов.
- Выберете самое главное.
- Слушаюсь. Материалы сформировать по эпизодам?
Сталин подумал и возразил:
- Нет. По фигурантам.
Абакумов вышел. Сталин еще некоторое время расхаживал по кабинету.
Он сказал Абакумову: "Время еще есть". Но сам понимал: его остается все меньше.
Слишком быстро начало идти время. Слишком быстро.
VII
"ФЕФЕР Ицик (Исаак Соломонович). Член ВКП(б) с 1919 г. Занимаемая должность до ареста: ответственный секретарь ЕАК СССР..."
"П р е д с е д а т е л ь с у д а. Подсудимый Фефер, подтверждаете ли вы свои показания, которые дали на предварительном следствии?
Ф е ф е р. Да, подтверждаю. За исключением частностей, которые возникли из-за того, что следователи неточно зафиксировали мои показания..."
"...В 1943 году я и Михоэлс посетили Америку... Было большое желание откровенно поговорить с Вейцманом и посвятить его в планы нашего приезда в Америку. Однако, зная, что Вейцман политикан, мы боялись, что он предаст наши намерения огласке и тогда все провалится. Поскольку наша встреча с Вейцманом была неофициальной, мы просили сохранить ее в секрете..."
"Спустя пару дней состоялся обед на вилле Розенберга в пригороде Нью-Йорка. За обедом, на котором, кроме нас и Розенберга, никого не было, мы информировали его о якобы тяжелом положении населения в Советском Союзе, особенно евреев, и обратились к нему с просьбой оказать нам материальную помощь. На эту просьбу Розенберг ответил: "Вы только просите, а толку от вас никакого! Вспомните, в связи с созданием еврейских колоний в Крыму мы ухлопали свыше 30 миллионов долларов, а что толку? Крым не ваш, вас оттуда выгнали. Сейчас вы опять просите. Американцы богаты, но имейте в виду денег на ветер мы не бросаем и можем помочь вам лишь на соответствующих условиях.
В о п р о с. Какие условия предъявил вам Розенберг?
О т в е т. Американские еврейские круги, которые он в данном случае представляет, могут оказать нам помощь только в том случае, если мы отвоюем у советского правительства Крым и создадим там самостоятельную еврейскую республику. Розенберг нам прямо сказал, что Крым - это Черное море, это Турция, это Балканы. Мы заверили Розенберга, что примем все меры к тому, чтобы Крым был наш, еврейский..."
Сталин перелистнул несколько страниц.
"...Я должен признать, что после того, как мы в 1943 году побывали в Америке и установили там преступную связь с представителями реакционной еврейской буржуазии, ЕАК полностью подпал под американское влияние, превратившись фактически в подведомственную им организацию... Мы и наши сообщники повели подрывную работу, направленную на превращение Еврейского антифашистского комитета в националистический и шпионский центр. Считаю необходимым отметить, что эта работа велась с первых дней существования ЕАК..."
Сталин отложил в сторону папку с надписью "ФЕФЕР", даже не долистав ее до конца. Там не могло быть ничего интересного. А то, что было, он и так знал. Вытащил наугад из стопы другую папку. На обложке стояло: "ШИМЕЛИОВИЧ".
"ШИМЕЛИОВИЧ Борис Абрамович. Член ВКП(б) с 1920 г. Занимаемая должность до ареста - главный врач больницы им. Боткина..."
"П р е д с е д а т е л ь с у д а. Признаете ли вы себя виновным в совершенных вами преступлениях?
Ш и м е л и о в и ч. Нет.
П р е д с е д а т е л ь с т в у ю щ и й. Подтверждаете ли вы свои показания, данные на предварительном следствии?
Ш и м е л и о в и ч. Нет.
П р е д с е д а т е л ь с т в у ю щ и й. Зачем же вы подписывали протоколы допросов, в которых признавали свои преступления?
Ш и м е л и о в и ч. Я был вынужден это сделать. Я хотел дожить до суда, чтобы сказать правду... Вас, гражданин председатель, и тем самым партию я обязан поставить в известность на суде о следующем.
В первую ночь моего ареста в присутствии секретаря-полковника (он был в гражданском, но сотрудники называли его полковником) министр госбезопасности задал мне вопросы:
а) Расскажите о высокопоставленных ваших шефах. Ответ мой был: не знаю.
б) Кто главный еврей в СССР? Ответ мой: не знаю. И действительно, за все годы существования Советской власти никогда на этот вопрос я бы ответить не смог.
в) Ну, а кто из евреев занимает самое видное место в партии, даже член Политбюро?
Я ответил: Лазарь Моисеевич Каганович. Министр сказал, обращаясь ко мне: а говорите, что не знаете, кто главный еврей в стране.
г) Расскажите об этом высокопоставленном вашем шефе. Я ответил, что Михоэлс и Фефер посещали Кагановича один раз.
д) Расскажите о втором вашем шефе, о Жемчужиной.
Я сказал, что познакомился с ней на сессии Московского Совета, что она посещала ГОСЕТ, что Михоэлс о ней тепло отзывался как о человеке...
е) Расскажите о Погурском.
Погурского, брата Жемчужиной, я не знал, тогда не знал и фамилии такой, и ничего не ответил, как не мог ничего добавить и о Жемчужиной.
Министр сказал: побить его! (т. е. меня...)"
"...Тут я впервые услыхал многократно: "Все евреи - антисоветские люди". И наконец: "Все евреи - шпионы!" Впоследствии на допросах у подполковника Шишкова я неоднократно слышал от него, что "евреи все до единого, без исключения шпионы". За что я и расплачивался большей частью резиновой палкой немецкого образца, ударами по лицу кожаной перчаткой, постоянными ударами носком сапога по бедренным костям. Все это делается методически, с перерывами по часам. В перерывах следователь Шишков изучал по первоисточникам Ленина и Сталина для сдачи зачетов..."
"...Показания других обвиняемых я объявляю ложными. Показания свидетелей также считаю ложью и клеветой. Даже если мне подсунут бумаги, в которых будут изложены мои выступления антисоветского характера и содержания, то я заранее заявляю, что правильность этих документов я буду оспаривать. Преступной деятельностью я никогда не занимался и не считаю ни в чем себя виновным..."
"...Среди чудовищной лжи и фантасмагорических обвинений, обрушенных на меня, есть одно, которое я намерен документально опровергнуть. Хотя обвинение это такого рода, опровергать какое нормальному человеку унизительно. Меня обвинили в том, что в Боткинской больнице почти нет русских сотрудников. Я могу представить суду поименный список, но пока приведу только цифры. Из 47 заведующими отделениями 36 - русские. Из более чем 40 старших медицинских сестер, а это истинные хозяйки отделений, лишь две сестры - еврейки. Из 8 заслуженных врачей республики 6 - русские...
Я двадцать пять лет руководил Боткинской больницей. Я очень люблю свою больницу, и вряд ли кто другой будет ее так любить..."
"МАРКИШ Перец Давыдович. Беспартийный. Занимаемая должность до ареста поэт, член Союза писателей СССР..."
"П р е д с е д а т е л ь с у д а. Признаете ли вы себя виновным?
М а р к и ш. Нет. Я подписывал протоколы, чтобы дожить до суда и сказать правду..."
"...Некоторые из обвиняемых, желая, очевидно, избежать быть уличенными в национализме, ставят себе в заслугу отчуждение от еврейского языка, хвастаются незнанием языка их детьми, опускаются до национального нигилизма, называют идиш языком второго сорта. Мне стыдно слышать подобные вещи. Можно подумать, что у нас в Советском Союзе еврейский язык находится под запретом. Вопрос не в том, можно ли писать на еврейском языке, можно ли писать о местечковых евреях. Вопрос в том, как писать. Наш язык, идиш, как чернорабочий, поработал на массы, дал им песни, плач. Дал народу все в его тяжкие годы, когда он жил в оторванной от России черте оседлости..."
Сталин встал, прошел по кабинету, разминаясь, и вернулся за письменный стол. Раскрыл папку с надписью "ШТЕРН".
"ШТЕРН Лина Соломоновна. Член ВКП(б) с 1938 г. Занимаемая должность до ареста - директор Института физиологии АН СССР..."
П р е д с е д а т е л ь с у д а. Признаете ли вы себя виновной?
Ш т е р н. Нет, господин председатель..."
"В о п р о с. Вы сознательно продвигали по службе врачей-евреев?
О т в е т. Только в меру того, чего они заслуживали как ученые...
В о п р о с. Вы обвиняетесь в том, что проповедовали в науке космополитизм.
О т в е т. Не вижу в этом никакого преступления. Да, я действительно проповедовала в науке космополитизм. Точнее, я считала и считаю, что наука должна стоять вне политики. В своем окружении я говорила даже так: наука не должна знать родины. Достижения науки не должны оставаться в тайне от человечества. Особенно широкие связи у меня были с сотрудниками английского, австралийского, датского, бельгийского и румынского посольств...
В о п р о с. А помните, в ГОСЕТе при посещении театра Голдой Меир вывесили голубое полотнище с изображенным на нем сионистским знаком? Вы были при этом и не выразили своего протеста.
О т в е т. О каком протесте речь? Звезда Давида. Это - символ, герб, как у нас серп и молот. Не встречать же посла государства Израиль двуглавым орлом...
В о п р о с. На заседании президиума ЕАК 2 августа 1947 года вы отказались подписать протест против погромов в Англии и заявили, что сначала нужно выразить протест против антисемитизма в СССР. Это антисоветское клеветническое утверждение.
О т в е т. Да? А что, по-вашему, доказывает сам факт этого суда?
В о п р о с. Свои показания, данные на следствии, вы подтверждаете?
О т в е т. Нет. Ни одного.
В о п р о с. Почему?
О т в е т. Потому что там нет ни одного моего слова... Все мои показания, которые предъявляются мне на суде, я отметаю, я от них отказываюсь. У меня была единственная возможность - дожить до суда, а я только этого и хотела. Я не боюсь смерти, но не хотела бы уйти из жизни с этим позорным пятном - обман доверия, измена. Я чувствовала, что дело плохо и я могу сойти с ума, а сумасшедшие ни за что не отвечают. Для меня важна работа. А для хорошей работы мне нужно возвращение доверия и полная реабилитация. Моим арестом Советскому Союзу нанесен гораздо больший ущерб, чем всей деятельностью ЕАК, даже если она действительно была преступной, чему никаких доказательств я не услышала. Мой арест дал возможность дискредитировать мою работу и уничтожить все достигнутое. Я считаю эту работу новой страницей в медицине и не считаю себя вправе уносить с собой в могилу все, что я знаю..."
Сталин закрыл папку с надписью "ШТЕРН". Посидел, посасывая пустую трубку. Вызвал Поскребышева:
- Академик Штерн. Директор Института физиологии. Узнай, чем она занималась.
- Слушаюсь.
"КВИТКО Лев Моисеевич. Беспартийный. Занимаемая должность до ареста поэт, член Союза писателей СССР..."
"П р е д с е д а т е л ь с у д а. Вы подтверждаете свои показания, данные на предварительном следствии?
К в и т к о. Нет..."
"БЕРГЕЛЬСОН Давид Рафаилович. Беспартийный. Занимаемая должность до ареста - прозаик, драматург, член Союза писателей СССР..."
"П р е д с е д а т е л ь с у д а. Признаете ли вы себя виновным?
Б е р г е л ь с о н. Нет, ни по одному из предъявленных мне пунктов обвинения..."
"ГОФШТЕЙН Давид Наумович. Член ВКП(б) с 1940 г. Занимаемая должность до ареста - поэт, член Союза писателей СССР..."
"П р е д с е д а т е л ь с у д а. Вы признаете себя виновным?
Г о ф ш т е й н. Не признаю ни в чем..."
Вошел Поскребышев. Молча положил перед Сталиным листок. Сталин прочитал:
"Л. С. Штерн. Специализация: автор учения о барьерных функциях и их значении для сохранения постоянства внутренней среды организма. Гомеостаз. За работу о значении неспецифических продуктов обмена веществ (метаболитов) в жизнедеятельности организма нагр. Сталинской премией в 1943 г. Разрабатывала проблемы гуморальной регуляции функций".
- Что это значит? - спросил Сталин.
- Понятия не имею.
- Ладно. Оставь. Спасибо. Можешь идти.
Поскребышев исчез. Сталин раскрыл папку с надписью "ЛОЗОВСКИЙ".
"ЛОЗОВСКИЙ Соломон Абрамович. Член ВКП(б) с 1901 г. Занимаемая должность до ареста - начальник Совинформбюро, зам. министра иностранных дел СССР..."
"П р е д с е д а т е л ь с у д а. Обвиняемый Лозовский, признаете ли вы себя виновным в совершении преступлений, доказанных в ходе предварительного следствия?
Л о з о в с к и й. В ходе следствия не было доказано ни одного преступления. Ни моего, ни других обвиняемых. Я не признаю себя виновным ни в чем..."
"...Я считаю, что показания Фефера, с которых начинается все это дело, - сплошная фантазия. Из показаний Фефера вытекает, что они обещали американцам бороться за Крым. Кто? Эти два мушкетера - Фефер и Михоэлс будут бороться за Крым против Советской власти? Это просто клеветническая беллетристика. А кто ее сочинил? Сам же Фефер. И это легло в основу всего процесса, это же явилось исходным пунктом всех обвинений, в том числе и в измене".
"...Откуда взялись в обвинении по нашему делу реакционные круги Америки? Они ведь из сегодняшних газет, а не из 1943 года, когда Михоэлс и Фефер были в США. Тогда в Америке было правительство Рузвельта, с которым мы были в военном, антифашистском союзе. Все началось, как объяснил нам здесь Фефер, с "крымского ландшафта", а кончилось тем, что я, Соломон Лозовский, захотел продать Крым американцам как плацдарм против Советского Союза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
- Интересно. Что за случай?
- Мне о нем рассказал следователь Комаров. Он проводил очную ставку Фефера с поэтом Галкиным. Галкин отказывался подтвердить показания Фефера о том, что они оба были связаны с контрреволюционной организацией "Джойнт" и выполняли задания шпионского характера. Раньше Фефер и Галкин были друзьями. Галкин вообще очень общительный человек, у него много друзей. Среди них был и Фефер.
- Ну-ну! - поторопил Сталин.
- Следователь спросил Фефера, говорил ли он правду, когда утверждал, что заключенный Галкин получал деньги от "Джойнта" за секретные сведения. Фефер подтвердил: "Да". Комаров сказал: "Не стесняйся, говори громче". Фефер повторил свое "да". Тогда Комаров обратился к Галкину: "Вот видишь. А теперь ты сам лишил себя добровольного признания вины. Понимаешь, что это для тебя значит?" После этого Галкин подошел к Феферу и поцеловал его в голову.
- То есть как поцеловал? - удивился Сталин.
- Ну, просто поцеловал. В лысину. И сказал, что он все признает и хочет вернуться в камеру.
- Не понимаю, - проговорил Сталин. - К Феферу не применялись острые форма допроса. А к Галкину?
- Применялись.
- Очень острые?
- Да. Он с трудом стоял на ногах.
- И после этого Галкин все-таки поцеловал Фефера? Действительно, специфический контингент.
- Комаров рассказывал, что он просто офонарел, - добавил Абакумов.
- Как расценил это происшествие следователь Комаров?
- Ну, как. Сказал: "Вот жиды! Все у них не как у людей".
- А как у людей? - поинтересовался Сталин.
Абакумов молча пожал плечами.
Сталин поднялся из-за стола и заходил по кабинету.
- Мы знаем случай, когда Иуда Искариот поцеловал Христа. Это был поцелуй предательства. А здесь, получается, поцелуй прощения?
Абакумов не ответил. Но Сталин и не ждал ответа.
- Получается так, - проговорил он. - Поэт Галкин простил друга, который подвел его под расстрельную статью. Надо же. Как после этого вел себя Фефер?
- Попросил отвести его в камеру и некоторое время не вызывать на допросы.
- А потом?
- Продолжал давать нужные показания.
- Пережил, значит, - заключил Сталин. Он приостановился. - Отметьте себе. Дело этого Галкина выделить в отдельное производство. В этом процессе такие нам не нужны.
- Будет сделано, товарищ Сталин.
- Теперь я понимаю, товарищ Абакумов, почему у вас нет уверенности в том, как поведут себя обвиняемые на открытом судебном процессе.
Абакумов поправил:
- Уверенность есть. Но не полная.
- А нужна полная. Абсолютно полная. Вы это понимаете?
- Понимаю, товарищ Сталин.
Сталин вновь заходил по кабинету.
Ему нужен был этот процесс.
Этот процесс был ему нужен.
Открытый. Громкий.
Чтобы он прозвучал на весь мир.
Но Абакумов прав: специфический контингент. С такими актерами Сталин еще не работал. Он работал с другими актерами. Он понимал их. И поэтому никогда не сомневался в успехе. Здесь сомнения были. А рисковать было нельзя.
Сталин вновь остановился.
- Вот как мы сделаем, товарищ Абакумов. Нужно проверить, как они будут вести себя на суде. А для этого мы устроим им суд. Настоящий суд. Но без публики. Скажем так: генеральная репетиция. Но об этом будем знать только мы. Для них это будет самый настоящий суд. С защитой, обвинением, прениями сторон. С обвинительным заключением. С выступлениями подсудимых перед вынесением приговора. Самый настоящий суд.
- Приговор тоже будет настоящим? - спросил Абакумов.
- Это мы позже решим. В зависимости от того, как участники процесса будут играть свои роли. Вы все поняли, товарищ Абакумов?.
- Да, товарищ Сталин.
- Позаботьтесь, чтобы к началу процесса все они были в нормальном виде. Никаких следов острых допросов.
- Это потребует некоторого времени.
- Ничего страшного. Время у нас еще есть. У вас вопрос?
- Да, товарищ Сталин. Жемчужина. Она будет участвовать?
- Хороший вопрос... Нет. На этой стадии нет. А там видно будет. Можете быть свободны. Когда эта работа будет сделана, подготовьте для меня материалы суда. Только не эту вашу обобщенную беллетристику. Подлинные.
- Это будет несколько десятков томов.
- Выберете самое главное.
- Слушаюсь. Материалы сформировать по эпизодам?
Сталин подумал и возразил:
- Нет. По фигурантам.
Абакумов вышел. Сталин еще некоторое время расхаживал по кабинету.
Он сказал Абакумову: "Время еще есть". Но сам понимал: его остается все меньше.
Слишком быстро начало идти время. Слишком быстро.
VII
"ФЕФЕР Ицик (Исаак Соломонович). Член ВКП(б) с 1919 г. Занимаемая должность до ареста: ответственный секретарь ЕАК СССР..."
"П р е д с е д а т е л ь с у д а. Подсудимый Фефер, подтверждаете ли вы свои показания, которые дали на предварительном следствии?
Ф е ф е р. Да, подтверждаю. За исключением частностей, которые возникли из-за того, что следователи неточно зафиксировали мои показания..."
"...В 1943 году я и Михоэлс посетили Америку... Было большое желание откровенно поговорить с Вейцманом и посвятить его в планы нашего приезда в Америку. Однако, зная, что Вейцман политикан, мы боялись, что он предаст наши намерения огласке и тогда все провалится. Поскольку наша встреча с Вейцманом была неофициальной, мы просили сохранить ее в секрете..."
"Спустя пару дней состоялся обед на вилле Розенберга в пригороде Нью-Йорка. За обедом, на котором, кроме нас и Розенберга, никого не было, мы информировали его о якобы тяжелом положении населения в Советском Союзе, особенно евреев, и обратились к нему с просьбой оказать нам материальную помощь. На эту просьбу Розенберг ответил: "Вы только просите, а толку от вас никакого! Вспомните, в связи с созданием еврейских колоний в Крыму мы ухлопали свыше 30 миллионов долларов, а что толку? Крым не ваш, вас оттуда выгнали. Сейчас вы опять просите. Американцы богаты, но имейте в виду денег на ветер мы не бросаем и можем помочь вам лишь на соответствующих условиях.
В о п р о с. Какие условия предъявил вам Розенберг?
О т в е т. Американские еврейские круги, которые он в данном случае представляет, могут оказать нам помощь только в том случае, если мы отвоюем у советского правительства Крым и создадим там самостоятельную еврейскую республику. Розенберг нам прямо сказал, что Крым - это Черное море, это Турция, это Балканы. Мы заверили Розенберга, что примем все меры к тому, чтобы Крым был наш, еврейский..."
Сталин перелистнул несколько страниц.
"...Я должен признать, что после того, как мы в 1943 году побывали в Америке и установили там преступную связь с представителями реакционной еврейской буржуазии, ЕАК полностью подпал под американское влияние, превратившись фактически в подведомственную им организацию... Мы и наши сообщники повели подрывную работу, направленную на превращение Еврейского антифашистского комитета в националистический и шпионский центр. Считаю необходимым отметить, что эта работа велась с первых дней существования ЕАК..."
Сталин отложил в сторону папку с надписью "ФЕФЕР", даже не долистав ее до конца. Там не могло быть ничего интересного. А то, что было, он и так знал. Вытащил наугад из стопы другую папку. На обложке стояло: "ШИМЕЛИОВИЧ".
"ШИМЕЛИОВИЧ Борис Абрамович. Член ВКП(б) с 1920 г. Занимаемая должность до ареста - главный врач больницы им. Боткина..."
"П р е д с е д а т е л ь с у д а. Признаете ли вы себя виновным в совершенных вами преступлениях?
Ш и м е л и о в и ч. Нет.
П р е д с е д а т е л ь с т в у ю щ и й. Подтверждаете ли вы свои показания, данные на предварительном следствии?
Ш и м е л и о в и ч. Нет.
П р е д с е д а т е л ь с т в у ю щ и й. Зачем же вы подписывали протоколы допросов, в которых признавали свои преступления?
Ш и м е л и о в и ч. Я был вынужден это сделать. Я хотел дожить до суда, чтобы сказать правду... Вас, гражданин председатель, и тем самым партию я обязан поставить в известность на суде о следующем.
В первую ночь моего ареста в присутствии секретаря-полковника (он был в гражданском, но сотрудники называли его полковником) министр госбезопасности задал мне вопросы:
а) Расскажите о высокопоставленных ваших шефах. Ответ мой был: не знаю.
б) Кто главный еврей в СССР? Ответ мой: не знаю. И действительно, за все годы существования Советской власти никогда на этот вопрос я бы ответить не смог.
в) Ну, а кто из евреев занимает самое видное место в партии, даже член Политбюро?
Я ответил: Лазарь Моисеевич Каганович. Министр сказал, обращаясь ко мне: а говорите, что не знаете, кто главный еврей в стране.
г) Расскажите об этом высокопоставленном вашем шефе. Я ответил, что Михоэлс и Фефер посещали Кагановича один раз.
д) Расскажите о втором вашем шефе, о Жемчужиной.
Я сказал, что познакомился с ней на сессии Московского Совета, что она посещала ГОСЕТ, что Михоэлс о ней тепло отзывался как о человеке...
е) Расскажите о Погурском.
Погурского, брата Жемчужиной, я не знал, тогда не знал и фамилии такой, и ничего не ответил, как не мог ничего добавить и о Жемчужиной.
Министр сказал: побить его! (т. е. меня...)"
"...Тут я впервые услыхал многократно: "Все евреи - антисоветские люди". И наконец: "Все евреи - шпионы!" Впоследствии на допросах у подполковника Шишкова я неоднократно слышал от него, что "евреи все до единого, без исключения шпионы". За что я и расплачивался большей частью резиновой палкой немецкого образца, ударами по лицу кожаной перчаткой, постоянными ударами носком сапога по бедренным костям. Все это делается методически, с перерывами по часам. В перерывах следователь Шишков изучал по первоисточникам Ленина и Сталина для сдачи зачетов..."
"...Показания других обвиняемых я объявляю ложными. Показания свидетелей также считаю ложью и клеветой. Даже если мне подсунут бумаги, в которых будут изложены мои выступления антисоветского характера и содержания, то я заранее заявляю, что правильность этих документов я буду оспаривать. Преступной деятельностью я никогда не занимался и не считаю ни в чем себя виновным..."
"...Среди чудовищной лжи и фантасмагорических обвинений, обрушенных на меня, есть одно, которое я намерен документально опровергнуть. Хотя обвинение это такого рода, опровергать какое нормальному человеку унизительно. Меня обвинили в том, что в Боткинской больнице почти нет русских сотрудников. Я могу представить суду поименный список, но пока приведу только цифры. Из 47 заведующими отделениями 36 - русские. Из более чем 40 старших медицинских сестер, а это истинные хозяйки отделений, лишь две сестры - еврейки. Из 8 заслуженных врачей республики 6 - русские...
Я двадцать пять лет руководил Боткинской больницей. Я очень люблю свою больницу, и вряд ли кто другой будет ее так любить..."
"МАРКИШ Перец Давыдович. Беспартийный. Занимаемая должность до ареста поэт, член Союза писателей СССР..."
"П р е д с е д а т е л ь с у д а. Признаете ли вы себя виновным?
М а р к и ш. Нет. Я подписывал протоколы, чтобы дожить до суда и сказать правду..."
"...Некоторые из обвиняемых, желая, очевидно, избежать быть уличенными в национализме, ставят себе в заслугу отчуждение от еврейского языка, хвастаются незнанием языка их детьми, опускаются до национального нигилизма, называют идиш языком второго сорта. Мне стыдно слышать подобные вещи. Можно подумать, что у нас в Советском Союзе еврейский язык находится под запретом. Вопрос не в том, можно ли писать на еврейском языке, можно ли писать о местечковых евреях. Вопрос в том, как писать. Наш язык, идиш, как чернорабочий, поработал на массы, дал им песни, плач. Дал народу все в его тяжкие годы, когда он жил в оторванной от России черте оседлости..."
Сталин встал, прошел по кабинету, разминаясь, и вернулся за письменный стол. Раскрыл папку с надписью "ШТЕРН".
"ШТЕРН Лина Соломоновна. Член ВКП(б) с 1938 г. Занимаемая должность до ареста - директор Института физиологии АН СССР..."
П р е д с е д а т е л ь с у д а. Признаете ли вы себя виновной?
Ш т е р н. Нет, господин председатель..."
"В о п р о с. Вы сознательно продвигали по службе врачей-евреев?
О т в е т. Только в меру того, чего они заслуживали как ученые...
В о п р о с. Вы обвиняетесь в том, что проповедовали в науке космополитизм.
О т в е т. Не вижу в этом никакого преступления. Да, я действительно проповедовала в науке космополитизм. Точнее, я считала и считаю, что наука должна стоять вне политики. В своем окружении я говорила даже так: наука не должна знать родины. Достижения науки не должны оставаться в тайне от человечества. Особенно широкие связи у меня были с сотрудниками английского, австралийского, датского, бельгийского и румынского посольств...
В о п р о с. А помните, в ГОСЕТе при посещении театра Голдой Меир вывесили голубое полотнище с изображенным на нем сионистским знаком? Вы были при этом и не выразили своего протеста.
О т в е т. О каком протесте речь? Звезда Давида. Это - символ, герб, как у нас серп и молот. Не встречать же посла государства Израиль двуглавым орлом...
В о п р о с. На заседании президиума ЕАК 2 августа 1947 года вы отказались подписать протест против погромов в Англии и заявили, что сначала нужно выразить протест против антисемитизма в СССР. Это антисоветское клеветническое утверждение.
О т в е т. Да? А что, по-вашему, доказывает сам факт этого суда?
В о п р о с. Свои показания, данные на следствии, вы подтверждаете?
О т в е т. Нет. Ни одного.
В о п р о с. Почему?
О т в е т. Потому что там нет ни одного моего слова... Все мои показания, которые предъявляются мне на суде, я отметаю, я от них отказываюсь. У меня была единственная возможность - дожить до суда, а я только этого и хотела. Я не боюсь смерти, но не хотела бы уйти из жизни с этим позорным пятном - обман доверия, измена. Я чувствовала, что дело плохо и я могу сойти с ума, а сумасшедшие ни за что не отвечают. Для меня важна работа. А для хорошей работы мне нужно возвращение доверия и полная реабилитация. Моим арестом Советскому Союзу нанесен гораздо больший ущерб, чем всей деятельностью ЕАК, даже если она действительно была преступной, чему никаких доказательств я не услышала. Мой арест дал возможность дискредитировать мою работу и уничтожить все достигнутое. Я считаю эту работу новой страницей в медицине и не считаю себя вправе уносить с собой в могилу все, что я знаю..."
Сталин закрыл папку с надписью "ШТЕРН". Посидел, посасывая пустую трубку. Вызвал Поскребышева:
- Академик Штерн. Директор Института физиологии. Узнай, чем она занималась.
- Слушаюсь.
"КВИТКО Лев Моисеевич. Беспартийный. Занимаемая должность до ареста поэт, член Союза писателей СССР..."
"П р е д с е д а т е л ь с у д а. Вы подтверждаете свои показания, данные на предварительном следствии?
К в и т к о. Нет..."
"БЕРГЕЛЬСОН Давид Рафаилович. Беспартийный. Занимаемая должность до ареста - прозаик, драматург, член Союза писателей СССР..."
"П р е д с е д а т е л ь с у д а. Признаете ли вы себя виновным?
Б е р г е л ь с о н. Нет, ни по одному из предъявленных мне пунктов обвинения..."
"ГОФШТЕЙН Давид Наумович. Член ВКП(б) с 1940 г. Занимаемая должность до ареста - поэт, член Союза писателей СССР..."
"П р е д с е д а т е л ь с у д а. Вы признаете себя виновным?
Г о ф ш т е й н. Не признаю ни в чем..."
Вошел Поскребышев. Молча положил перед Сталиным листок. Сталин прочитал:
"Л. С. Штерн. Специализация: автор учения о барьерных функциях и их значении для сохранения постоянства внутренней среды организма. Гомеостаз. За работу о значении неспецифических продуктов обмена веществ (метаболитов) в жизнедеятельности организма нагр. Сталинской премией в 1943 г. Разрабатывала проблемы гуморальной регуляции функций".
- Что это значит? - спросил Сталин.
- Понятия не имею.
- Ладно. Оставь. Спасибо. Можешь идти.
Поскребышев исчез. Сталин раскрыл папку с надписью "ЛОЗОВСКИЙ".
"ЛОЗОВСКИЙ Соломон Абрамович. Член ВКП(б) с 1901 г. Занимаемая должность до ареста - начальник Совинформбюро, зам. министра иностранных дел СССР..."
"П р е д с е д а т е л ь с у д а. Обвиняемый Лозовский, признаете ли вы себя виновным в совершении преступлений, доказанных в ходе предварительного следствия?
Л о з о в с к и й. В ходе следствия не было доказано ни одного преступления. Ни моего, ни других обвиняемых. Я не признаю себя виновным ни в чем..."
"...Я считаю, что показания Фефера, с которых начинается все это дело, - сплошная фантазия. Из показаний Фефера вытекает, что они обещали американцам бороться за Крым. Кто? Эти два мушкетера - Фефер и Михоэлс будут бороться за Крым против Советской власти? Это просто клеветническая беллетристика. А кто ее сочинил? Сам же Фефер. И это легло в основу всего процесса, это же явилось исходным пунктом всех обвинений, в том числе и в измене".
"...Откуда взялись в обвинении по нашему делу реакционные круги Америки? Они ведь из сегодняшних газет, а не из 1943 года, когда Михоэлс и Фефер были в США. Тогда в Америке было правительство Рузвельта, с которым мы были в военном, антифашистском союзе. Все началось, как объяснил нам здесь Фефер, с "крымского ландшафта", а кончилось тем, что я, Соломон Лозовский, захотел продать Крым американцам как плацдарм против Советского Союза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43