- И вы случайно увидели у него текст. Он что, лежал на столе, а вы случайно заглянули в него?
- Никак нет, Иосиф Виссарионович. Когда я приехал, Лозовский изучал этот текст. Он выглядел очень озабоченным. На мой вопрос, чем он так озабочен, Лозовский показал мне на текст.
- И разрешил прочитать?
- Вообще-то... Я не спрашивал у него разрешения. Просто прочитал.
- Конечно, конечно, - покивал Сталин. - Члену Политбюро и председателю Государственного комитета по материально-техническому снабжению народного хозяйства СССР не с руки спрашивать разрешения у какого-то начальника Совинформбюро и заместителя министра иностранных дел. Значит, вы прочитали обращение и оно вам не понравилось?
- Я был искренне возмущен, Иосиф Виссарионович! Подобной ерунды я даже представить себе не мог! Возмутительная безответственность! Какой-то поэтишка и какой-то актеришка лезут в большую политику!
- Как я вас понимаю! Значит, вы были настолько возмущены, что вызвали поэтишку и актеришку к себе и топали на них ногами?
- Я не топал ногами, Иосиф Виссарионович.
- Нет? А как? Стучали кулаком по столу?
- Ну, совсем немного.
Сталин прошелся по кабинету, посасывая пустую трубку. Проговорил, ни к кому не обращаясь:
- Товарищ Каганович совсем недавно назначен председателем Госснаба. Но он, вероятно, за это короткое время успел решить все вопросы. Строители обеспечены техникой и цементом. Машиностроители обеспечены металлом. Металлурги обеспечены рудой. Транспортники обеспечены горючим и запасными частями. Все хорошо. Настолько, что у товарища Кагановича есть время заниматься вопросами, которых ему не поручали. Так получается? Получается так.
До Кагановича уже все дошло.
- Виноват, товарищ Сталин, - понурившись, сказал он. - Я совершил большую ошибку. Я все понял, товарищ Сталин.
Сталин остановился так близко к нему, что Кагановичу приходилось смотреть сверху вниз.
- Что же вы поняли?
- Что мне не следовало заниматься вопросами, которые не входят в мою компетенцию.
- И это все, что вы поняли?
Каганович лишь растерянно пожал плечами.
Молотов хмуро наблюдал за происходящим. На его глазах разыгрывался очередной спектакль. Сталин любил такие спектакли. Его жизнь состояла из постоянного делового общения со многими десятками людей, в постоянном умственном напряжении. Оно требовало разрядки. Эти спектакли и были разрядкой. Многие от них обмирали. Но Молотов знал, что они мало что значат. Важным и грозным было не то, что он говорит, а то, что он думает. Это всегда было трудно понять. А последнее время - вообще невозможно. Какая-то грозная, вулканической силы идея зрела в нем. Она была связана с атомной бомбой Берия каждый день подробно докладывал Сталину о ходе работ. Каким-то образом она была связана и с этим непонятным крымским проектом. Не нравилась Молотову вся эта история. Опасность в ней была. Опасность.
Сталин ткнул мундштуком трубки в пуговицу на полувоенном френче Кагановича. Негромко спросил:
- Ты как, жидяра, посмел орать матом на народного артиста Советского Союза, лауреата Сталинской премии?! Ты за кого себя, твою мать, принимаешь?! Ты перед ним гнида! Тля! Понял?
- Так точно! Понял, товарищ Сталин!
- В таком случае я более не задерживаю вас, товарищ Каганович.
Каганович попятился, потом повернулся и засеменил к двери.
- Минутку! - остановил его Сталин. - Что-то я еще хотел вам сказать. А, вот что!.. И все-таки я тебя, Лазарь, люблю.
- Я. Мне. Товарищ Сталин! Я. Всей душой. Всем сердцем. Нет слов, чтобы выразить! Я...
Сталин послушал и коротко махнул рукой:
- А теперь пошел вон!
Каганович дематериализовался. Спектакль закончился.
- Евреи бывают трех видов, - заметил Сталин, оборачиваясь к Молотову. Евреи, жиды и член Политбюро Каганович. Ну, понял?
- Да. Значит, и Лозовский.
- Значит, и Лозовский, - согласился Сталин. - Но это неважно. Важно Михоэлс. Жена у него, помнится мне, из каких-то польских князей? И вроде две дочери?
- Этого я не знаю. Я хотел бы спросить, Иосиф Виссарионович...
- Спрашивай.
- Почему вы сказали, что Михоэлс объехал меня на кривой козе?
- Потому что меньше всего его волнуют американский идеологический десант в Крым и поползновения Пентагона на черноморский плацдарм.
- А что его волнует?
Сталин помолчал и коротко ответил:
- Татары.
- Вы предполагаете...
- Я не предполагаю. Я знаю это совершенно точно. Кстати. Проект постановления о роспуске ЕАК у тебя?
- Да.
- Выброси его к чертовой матери. Пусть продолжают бороться с фашизмом. Бороться за мир и без них есть кому.
- Будет сделано.
- Все. Иди работай.
Молотов ушел. Сталин набил папиросным табаком трубку. Пришла, пожалуй, пора ввести в эту партию новую фигуру. Он вызвал Поскребышева и приказал:
- Абакумова!..
II
Министру государственной безопасности СССР генерал-полковнику Виктору Семеновичу Абакумову было тридцать девять лет. Он родился и вырос в Москве. Отец у него работал истопником в больнице, мать - уборщицей медицинского политехникума имени Клары Цеткин. После ФЗУ он устроился грузчиком. Молодой силы было с избытком, а платили больше, чем на заводе. В 1932 году ему, молодому партийцу пролетарского происхождения, предложили перейти в органы. Он согласился, не раздумывая ни секунды. В те годы быть даже просто военным считалось почетным, человеку в форме уступали место в трамваях, а стать чекистом молодые люди не смели и мечтать.
Карьера Абакумова напоминала движение курьерского поезда, перед которым с путей поспешно убирают пассажирские тихоходы и грузовые составы. Процессы над Ягодой и Ежовым и следовавшие за ними чистки всех органов ОГПУ - НКВД открывали перед ним новые должности едва ли не раньше, чем он успевал освоиться на прежних.
К 1941 году он уже был заместителем наркома НКВД. А в начале войны, когда в окружении под Киевом застрелился начальник военной контрразведки генерал Михеев, Сталин назначил Абакумова на его место. В должности начальника ГУКР "Смерш" он и закончил войну.
Он очень быстро учился. Одним из первых понял, что немецких шпионов и диверсантов нужно не расстреливать на месте, к чему призывало само название военной контрразведки, образованное сокращением лозунга "Смерть шпионам", а перевербовывать и использовать в радиоиграх - функельшпилях. Формально Абакумов подчинялся Берии, но фактически военной контрразведкой руководил сам Сталин. Он придавал очень большое значение скрытности подготовки всех операций, дезинформации противника о планируемых наступлениях, очистке тылов прифронтовой полосы от подозрительных элементов, среди которых вполне могли оказаться агенты абвера. Абакумов был хорошим исполнителем приказов Сталина. Он никогда не пытался умолчать об ошибках, оправдаться объективными причинами или перевалить вину на другого. Молча, не отводя взгляда, сносил гнев, был тверд в отстаивании своей точки зрения. Он любил говорить: "Мы солдаты, что прикажут, то и должны делать". Он умел выполнять приказы.
После войны Сталин расформировал Наркомат внутренних дел на Министерство госбезопасности и Министерство внутренних дел. Министром госбезопасности Сталин предложил назначить генерал-лейтенанта Огольцова. Но тот взмолился: он всего полгода в Москве, до этого был начальником Красноярского управления МГБ, опыта у него мало, он просит Политбюро не назначать его на эту должность. Сталин согласился и предложил кандидатуру Абакумова. Берия и Молотов промолчали, Жданов горячо поддержал. Абакумов стал министром МГБ, а Огольцов его первым замом.
Он прекрасно понимал, что его выдвижение на эту ключевую позицию было итогом подспудной сложнейшей борьбы влияний в ближайшем окружении Сталина. Но он знал и другое. Нет ничего опасней, чем пытаться понять суть кремлевских тайных интриг и пытаться блокироваться с сильными мира сего. Сейчас они сильные, а где будут завтра - об этом один только Сталин знает. Его дело - выполнять волю Сталина, его приказы.
А вот с этим было гораздо сложней. Пост министра госбезопасности вынуждал его быть не солдатом, а политиком в гораздо большей степени, чем ему этого хотелось. Прежде чем выполнить волю Сталина, ее нужно было понять. Были простые дела. Еще в конце войны он доложил Сталину о письмах летчиков, которые жаловались на плохое качество самолетов. Аварии списывались на ошибки самих летчиков. В 46-м Сталин приказал возбудить по этим фактам уголовное дело. Абакумов провел расследование быстро и решительно. В "Лефортове" оказались министр авиационной промышленности Шахурин и главком ВВС Новиков, скрывавшие факты выпуска недоброкачественной продукции на заводах авиапрома. Абакумов вполне отдавал себе отчет, что это очень рискованный шаг. Авиационную промышленность курировал Маленков, ему за это дали Героя Соцтруда. Но у него даже и мысли не возникло спустить расследование на тормозах. На одном из совещаний Сталин обратился к нему: "Вина Шахурина и Новикова доказана. Какую меру наказания вы предлагаете?" Абакумов ответил без колебаний: "Расстрел". Сталин не согласился с ним, но Абакумова это не встревожило. Он свое дело сделал. Покачнулся даже Маленков. Ему объявили выговор, вывели из Секретариата ЦК и отправили работать в Казахстан. Правда, через два месяца Сталин вернул его в Москву и назначил заместителем Председателя Совета Министров. Но это опять же была воля Сталина. Абакумов знал, что он хорошо сделал свое дело. Показания маршала Новикова дали основания Сталину снять с должности начальника Генштаба Жукова и отправить его командовать Одесским военным округом, навести порядок в генералитете. Абакумов уважал Жукова, но считал, что это решение правильное. Подраспустились маршалы, слегка возомнили о себе. Самое время было поставить их на место.
Были и многие другие дела, самые разные, требовавшие твердости и решительности. Абакумову их было не занимать. Но ясность была не всегда, и это выбивало его из колеи, из привычного состояния уверенности в себе, которое было неотъемлемо от него, как щегольской генеральский мундир на его статной сильной фигуре, как запах "Шипра" на всегда до блеска выбритых щеках его волевого мужественного лица.
Еще в октябре 1946 года, разбираясь в наследстве прежнего главы госбезопасности Меркулова, снятого с должности и арестованного, Абакумов обратил внимание на досье Еврейского антифашистского комитета. Досье было объемистым, многотомным. Абакумов потратил на его изучение три вечера, и их не хватило. Но даже не досмотрев досье до конца, он поразился. Как такое возможно? В стране идет кампания по борьбе с буржуазным национализмом, а в центре Москвы, ни от кого не скрываясь, действует настоящее еврейское националистическое гнездо. С обширнейшими международными связями - с Америкой, Англией, Францией, Скандинавией и даже Австралией, с тысячами корреспондентов внутри страны. Со своим печатным органом - газетой "Эйникайт". Даже со своим еврейским издательством.
Понятно, что переписка с Западом и публикации в "Эйникайте" были на первый взгляд вполне лояльны и даже патриотичны. Не было очевидного криминала и в письмах, поступавших в ЕАК со всех концов Советского Союза. Вроде бы обычные жалобы на бытовое неустройство. Но тон, тон! Они не просили, они требовали! Будто только евреям было трудно в это послевоенное холодное и несытное время, а остальные сыром в масле катались. При такой широкой информационной сети Еврейского комитета за его деятельностью вполне могли скрываться и не столь невинные вещи. Дело, конечно, было чисто политическое, такие дела Абакумов не любил, но тут совершенно очевидна была тенденция. Пропаганда достижений евреев в науке и культуре. На производстве. Даже из подвига советского народа в годы войны вычленялись подвиги евреев. Ну, были и среди евреев Герои Советского Союза. Об этом нужно кричать на весь мир? Русские не кричат. Украинцы и белорусы не кричат. Казахи и татары не кричат. А евреи кричат.
Тогда же, в октябре 46-го, Абакумов написал письмо Сталину о националистических тенденциях в деятельности ЕАК. Сталин ничего не ответил. Ни да ни нет. При личных встречах, которые проходили довольно регулярно по многим другим делам, не упомянул о письме ни разу. Абакумов лишь пожал плечами. Он свое дело сделал. Раз Сталин молчит, значит, не считает правильным поднимать сейчас этот вопрос. А забыть не мог. Сталин никогда ничего не забывал. У него была необъятная память, цепкая, как клещ. Абакумов не раз в этом убеждался. Сталин помнил не только все ситуации, возникавшие в годы войны, но даже фамилии наших контрразведчиков и клички гитлеровских агентов, задействованных в функельшпилях.
Награждение Михоэлса Сталинской премией заставило Абакумова серьезно задуматься. Это был знак. Знак чего? И кому предназначенный? Не понял. Надолго выбросил из головы. Но потом вновь задумался. Еще раз внимательно просмотрел досье Еврейского антифашистского комитета. И в конце последнего тома, в приложениях, обнаружил ссылку на литерное дело "К". Затребовал его из архива. В нем были отчеты агента Зорина Павлу и спецдонесения доктора Брауна. Речь шла о поездке Михоэлса по Америке, Мексике, Канаде и Великобритании в 43-м году. "К" расшифровывалось - "Крым". В подробных отчетах речь шла о переговорах Михоэлса с американскими деятелями о создании в Крыму еврейской республики. Михоэлс ссылался на Молотова. Это крайне озадачило Абакумова. Он вызвал Хейфеца - доктора Брауна. После возвращения из Америки тот работал в консульском управлении МИДа. Ничего нового Хейфец не рассказал - все было в его донесениях Центру. Прибавил только одно: во время приема в турецком посольстве знакомил Михоэлса с западными дипломатами. Делал это по приказу генерала Райхмана - Павла.
Райхман рассказал больше. О том, что по приказу наркома Берии и в его присутствии инструктировал перед поездкой в Америку агента Зорина - поэта Фефера, который сейчас работает ответственным секретарем ЕАК и редактором газеты "Эйникайт". О том, что - также по приказу Берии - установил постоянную охрану-слежку за Михоэлсом, она ведется с 44-го года. После возвращения из Америки Михоэлс встречался с Молотовым. Примерно месяц с небольшим назад Райхман приказал Феферу поставить на президиуме ЕАК вопрос о необходимости обратиться к Сталину с просьбой о создании в Крыму еврейской республики, открытой для иммиграции евреев-беженцев из Европы и переселенцев из Америки. Фефер не смог выполнить приказа из-за активного противодействия председателя президиума ЕАК Михоэлса. Распоряжение об этом Райхман получил от помощника Молотова Ветрова, ему же доложил о том, что Фефер не справился с поручением. Это все.
Абакумов отпустил Райхмана, приказав держать его в курсе всех дел, связанных с ЕАК. После бесед с Хейфецом и Райхманом недоумение не исчезло. Наоборот - еще больше усилилось. Мелькнула мысль - поговорить с Ветровым. Сразу понял: нельзя. Посоветоваться с Кузнецовым? Он по линии ЦК курировал МГБ и хорошо, можно даже сказать по-дружески относился к Абакумову. Нет, не стоит. Посоветоваться с всесильным Ждановым? "Стоп, - сказал себе Абакумов. - Стоп". Это и значило - влезать в кремлевские тайны. На этом уже не один человек шею сломал. Начиная с Ягоды, кончая Меркуловым. Ни к чему ему быть следующим в этом ряду. Совсем ни к чему.
Он отправил в архив литерное дело "К" и досье Еврейского антифашистского комитета. И запретил себе об этом думать. И тут раздался звонок Поскребышева:
- Вас вызывает товарищ Сталин.
- По какому вопросу?
- Не сказано.
-- Сейчас буду.
III
При появлении Абакумова в огромной приемной Сталина Поскребышев сказал:
- Подождите. Товарищ Сталин занят. У него Берия.
Абакумов понимающе кивнул. Берия - значит, доклад о бомбе. Это было дело номер один. Самая тайная и самая главная ось, вокруг которой вращалась вся жизнь огромной страны. Все, что способствовало успеху дела, всячески поощрялось. Все, что делу препятствовало, отсекалось и безжалостно уничтожалось. Причастность к этому делу предопределяла и значимость людей. Абакумов не был напрямую задействован в атомном проекте, этим занималось подразделение МГБ, которым руководил заместитель Абакумова генерал-лейтенант Судоплатов. По его словам, на заседаниях Спецкомитета по атомной проблеме стояла такая ругань, что даже Берии не сразу удавалось призвать членов комитета к порядку. При этом не соблюдалось никакой субординации. Член ЦК Первухин мог орать на члена Политбюро Вознесенского, и тот уступал, так как Первухин курировал химическую промышленность, поставлявшую необходимые компоненты для атомного реактора.
По этой же причине ошибались те, кто считал, что отстранение Берии от общего руководства госбезопасностью и Министерством внутренних дел свидетельствовало об утрате им ключевых позиций в руководстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43