Сердце ее бешено колотилось. Скоро она снова будет полной грудью вдыхать грязный лондонский воздух – воздух свободы. Скоро она снова будет со своей семьей и с Томми, своим Томми. Она забудет все происшедшее, как страшный сон. Двадцать минут спустя она, уже одетая, расписалась в получении своих вещей, вышла из тюрьмы на улицу и сразу оказалась в толпе фотографов и газетчиков. Кто-то тронул ее за руку. Она обернулась и увидела Бернадетт.
– Пойдем, Бри. Тебя ждет машина. Поехали домой, девочка. Маркус сейчас забирает Томми.
Они протолкались к «роллс-ройсу». Дверца машины захлопнулась, и Бриони отправилась домой, в свой привычный и любимый мир.
– Как ты себя чувствуешь, Бри?
– Здорово, Берни, на самом деле здорово. Ты не представляешь, как я рада тебя видеть. И жутко хочется принять ванну, чтобы смыть с себя запах этой крысиной норы.
Бернадетт засмеялась:
– Вся семья ждет тебя дома.
– Так я и думала.
Бриони вошла в дом Бернадетт и увидела, что Кисси плачет, мать пьет, а Керри и Лизель выбивают пробки из бутылок с шампанским. Джонатан специально прилетел, чтобы встретить ее дома. Когда она поцеловала его в щеку и почувствовала, как семья окутывает ее своей любовью, Бриони поняла: наконец-то это произошло. Наконец-то она вернулась домой.
Мария обняла ее:
– Добро пожаловать домой, Бри. Мы победили этих ублюдков! Я ведь тебе говорила, что мы это сделаем!
– Мы сделали это, Мария. А теперь я хочу большой бокал бренди, хорошую сигарету, а потом принять душ и вымыть голову!
Мария налила ей бренди.
– Ваше здоровье! – Бриони выпила обжигающий напиток залпом и улыбнулась. – Господи, как же хорошо быть дома. – Голос ее дрогнул, и все с изумлением увидели, что из ее глаз льются слезы.
Молли подошла к дочери и прижала ее голову к своей груди.
– Ну что ты, что ты, дорогая. Выпустят Дэниэла, и мы снова будем все вместе.
Упоминание о Дэнни резануло Бриони по сердцу, но тут в дверях появились Томми и Маркус.
Томми подхватил Бриони на руки и крепко поцеловал в губы.
– Я скучал по тебе, Бри. Боже, как я по тебе скучал, моя девочка!
Возбуждение и веселье охватило всех, и вечеринка по поводу возвращения домой началась всерьез.
Бриони и Томми лежали в постели. После бурного секса оба чувствовали приятную усталость.
– О, Томми, я мечтала об этом. Снова быть с тобой. Я уж думала, что мы с тобой сядем, и очень надолго.
Томми погладил ее по волосам.
– Должен сказать, что и я боялся этого, но Мария молодец – сумела разыграть все козырные карты, нажать на самых нужных людей. Она знает, кто наиболее уязвим, а значит, наиболее полезен.
– Ты знаешь, Томми, я никогда не думала, что Гарри Лиммингтон опустится до того, чтобы подделывать свидетельские показания. Я всегда считала: Лиммингтон скорее умрет, но не пойдет против совести. Знаю, это звучит глупо, но мне очень жаль, что он сломался.
Томми тихо засмеялся:
– Не могу поверить, Бриони! Он хотел засадить нас за решетку до конца наших дней, а ты жалеешь о том, что он нарушил полицейскую этику! Надеюсь, он получит лет десять.
Бриони уютно устроилась на плече Томми.
– Я ни за что не хочу снова попасть в тюрьму. Я думаю, мне пора отойти от дел.
Он засмеялся снова:
– Поверю в это, только когда увижу собственными глазами.
– Верь, Томми Лейн. Я слишком стара для таких испытаний.
Томми внимательно посмотрел в ее зеленые глаза.
– Ты никогда не будешь старой для меня, Бри. Ты всегда будешь для меня девушкой в голубом бархатном платье.
Бриони поцеловала его.
– Ты старый подхалим, Томми Лейн, но я люблю тебя.
– И я люблю тебя, Бриони.
Некоторое время они лежали молча, наслаждаясь близостью друг друга, затем Томми сказал:
– Что будем делать с Дэниэлом?
Бриони вздохнула:
– А что мы можем сделать? Возможности отмазать его нет никакой, все слишком серьезно. Нас с тобой обвиняли за такое старье, которое можно смело заносить в Книгу Страшного суда, но что касается Дэнни, его взяли за дело. Он совершил жестокое убийство в клубе при множестве свидетелей. Он зашел слишком далеко, Томми. Он перешел черту. То плохое, что делали мы, никогда не приносило нам радости. Мы делали это по необходимости. Но ребятам, прости их господи, нравилось убивать. Особенно Дэниэлу. Они сделали большую ошибку, решив, что закон не для них. Мы оба старались все эти годы переубедить их, но… Я не имею ни малейшего желания суетиться, чтобы вытащить Дэниэла из тюрьмы. Я дам ему адвоката, и это все.
Томми погладил ее взлохмаченные рыжие волосы, которые он так любил, и сказал честно:
– Я рад.
Она вздохнула:
– Да? А я нет. Я все думаю, что сказала бы Эйлин, знай она, кем станут ее мальчики. Она доверила их мне, а я ее подвела. Я допустила ошибку, обычную родительскую ошибку, – я слишком сильно их любила.
Бриони сама открыла входную дверь. Было утро, все сидели за ленчем. Звонок прозвенел в тот момент, когда она шла с подносом свежеиспеченных пирожных, приготовленных Кисси специально для Томми. Бриони поставила поднос на столик в холле и открыла дверь с улыбкой, думая, что пришел какой-нибудь репортер. Осаждавшие дом репортеры время от времени просили чаю, и Бриони распорядилась им не отказывать.
– Привет. Надеюсь, я не помешал?
Словно жаркая волна прокатилась по телу Бриони, когда она услышала этот глубокий голос. Она стояла как вкопанная, впившись глазами в сына.
– Бенедикт?
Мать и сын не двигались и молчали, пока в холл не вышел Томми. Один взгляд на человека в дверях сказал ему все. Он увидел те же зеленые глаза, тот же овал лица, те же черты. Даже волосы у мужчины были рыжеватого оттенка.
– Бенедикт? Черт возьми, Бри, да вы похожи как две капли воды!
Голос Томми снял напряжение. Бенедикта ввели в тепло материнского дома.
Бриони откровенно любовалась сыном. Ей приходилось запрокидывать голову, чтобы посмотреть ему в лицо, таким высоким он был – даже повыше Томми. Мужчины пожали друг другу руки, а затем Томми порывисто обнял Бенедикта.
– Вот это действительно радость! Я пойду в дом и отвлеку всех, кто там есть. Думаю, вам хочется немного побыть наедине.
Бенедикт улыбнулся, когда веселый седой человек побежал по лестнице наверх.
– Проходи в гостиную, Бенедикт. Мы можем поговорить там.
Он пошел за матерью. Со спины она выглядела совсем молодой. У Бриони была такая же легкая походка, как и у его дочери, такие же зеленые глаза и рыжие волосы.
В гостиной Бриони повернулась к нему и задала запоздалый вопрос:
– Надеюсь, ты пришел с миром, Бенедикт?
Она казалась такой маленькой, когда стояла здесь перед ним со сцепленными, как у школьницы, руками. Ему показалось, что кто-то всадил нож ему в сердце, так сильно оно вдруг заболело. За ее плечом он увидел свою фотографию в тяжелой серебряной рамке. Детская мордашка улыбалась. Фотография пожелтела от времени.
– Салли, няня, специально водила меня делать эту фотографию. Я помню все, будто это было вчера. Теперь я понимаю, что она работала на две семьи.
Бриони облизнула сухие губы.
– Я узнавала о тебе от нее все, что только можно. Ты не представляешь, как много это значило для меня. Я никогда тебя не забывала. Дня не проходило без того, чтобы я не думала о тебе. Ты мне веришь?
– Да, я тебе верю. Я знаю, ты любила меня. Извини меня, пожалуйста, за то, что я так вел себя… – Он запнулся. – Это из-за того, как я обо всем узнал.
Бриони примирительно махнула рукой, унизанной кольцами. Помолчав, она спросила:
– Чем я могу помочь тебе, Бенедикт?
Он смущенно улыбнулся и пожал плечами. Собрав все свое мужество, он сказал:
– Можешь начать с рассказа о своей жизни. Затем, если ты захочешь, я расскажу тебе о моей жене Фен и о моих детях – Генри и Натали. О твоих внуках.
Бриони словно охватило пламя. Они шагнули навстречу друг другу, и Бриони оказалась в объятиях сына, своего родного сына, своей крови и плоти. Она чувствовала запах его крема после бритья, запах кожи и табака. Впервые в жизни ее обнимал сын, ее большой сын, который, как она думала, ненавидит и презирает ее.
– О, мой сын, мой сын. Как долго я этого ждала. Всю жизнь.
Голос ее срывался от волнения. Долгое время они стояли молча, только ритмичное тиканье часов в углу комнаты нарушало тишину.
Наконец Бриони оторвала голову от груди Бенедикта и, улыбаясь, посмотрела ему в лицо, так похожее на ее собственное.
– Почему? Что заставило тебя прийти ко мне после всего, что случилось за последние несколько недель?
Бенедикт улыбнулся.
– Мама, мы с тобой одна кровь, как бы глупо это ни звучало. Ты моя мать. Причина моего существования. Твоя кровь бежит по моим венам и венам моих детей. – Он усмехнулся. – Звучит очень напыщенно, да?
Бриони покачала головой. Чувства переполняли ее, и она не могла вымолвить ни слова.
– Прости меня за мой прошлый приход, за мою жестокость. Я хотел вернуться в тот день и сказать, что я был неправ, что мне очень жаль. Я мстил тебе за ту боль, которую испытал по воле моего отца, за то, каким образом я узнал правду. Я даже не могу тебе выразить, как я сожалею о том дне. Моя жена, моя дорогая Фен, помогла мне набраться мужества и прийти снова.
Бриони взяла его руку и прижала к своей щеке.
– Ты здесь сейчас, Бен, и мне этого достаточно.
– Я пытался помочь тебе. Я обращался ко многим моим друзьям и коллегам.
Эти слова доставили Бриони огромную радость. Она неотрывно смотрела на сына, словно опасаясь, что он может исчезнуть так же быстро, как и появился.
– Спасибо тебе, Бенедикт, спасибо тебе.
Тут в комнату ворвалась Молли. Несмотря на возраст, у нее было отличное зрение.
– Что здесь происходит? – поинтересовалась она с подозрением в голосе.
Бриони улыбнулась.
– Бенедикт, рада познакомить тебя с твоей родной бабушкой. – Она подошла к Молли, взяла ее за руку и, подведя к Бенедикту, гордо сказала: – Мам, это мой сын, Бенедикт Дамас.
Молли хитро улыбнулась:
– Да вижу, вижу. Глаза-то есть. Вы как две горошины из одного стручка. Подойди сюда, внучек, поцелуй свою бабушку.
Бенедикт поцеловал старуху в щеку и обнял ее. Комната как-то сразу заполнилась людьми. Бенедикта окружила вся семья – все улыбались и смотрели на него с любопытством. Он увидел Бернадетт и Керри, увидел в них черты своих детей – в линиях подбородка, в посадке головы…
Да, это была его настоящая семья. Он держался рядом с матерью и бабушкой, наслаждаясь близостью людей, являвшихся частью его самого. Все начали его трогать и заговаривать с ним, желая получше узнать сына Бриони, который пополнил их поредевший круг. Его приняли сразу и безоговорочно.
Несмотря на все беды последних недель, на постоянные переживания из-за близнецов, у Бриони тем не менее было такое чувство, словно она вытащила счастливый билет. То, чего она хотела больше всего на свете, после пятидесяти лет борьбы, бед, разочарований наконец произошло.
Бенедикт присоединился к ним.
Ее сын вернулся домой.
Бриони разговаривала с Дэниэлом в комнате для свиданий Уормвудской тюрьмы. Он сидел закинув ногу на ногу, лицо его было сурово.
– Когда я выйду отсюда, я рассчитаюсь со всеми. Если понадобится, я разорву весь Ист-Энд на куски, но я найду их. Всех!
Бриони вздохнула. Она слышала это уже много раз.
– А что касается этого прохвоста Лиммингтона, так вроде бы он уже в наручниках. Я отомщу этому уроду и всем остальным за моего Бойси. Вот увидишь! Помнишь ублюдка, который рассказывал на суде, как я всадил нож в рот Митчеллу? Я знаю этого говнюка, у меня есть его имя и адрес. Я буду мучить его и его гребаных детей. Я буду мучить его детей у него на глазах…
Бриони подняла руку:
– Довольно! Бога ради, Дэниэл, довольно! Знаешь старую поговорку? «Назвался груздем, полезай в кузов». Ты сделал большую ошибку – ты думал, что тебе все дозволено. Нет, не все. Я пригласила для тебя Макквидана, он хороший адвокат, но ты сядешь, Дэнни. И тебе лучше привыкнуть к этой мысли.
Дэниэла передернуло.
– Но вы же с Томми не сели?
Бриони кивнула:
– Верно, не сели. Нас обвинили в преступлении, совершенном много лет назад. Я знаю, что такое жестокость, но мы были жестокими в двадцатые годы, когда свое приходилось вырывать зубами. Тогда людям жилось совсем не так, как сейчас, когда рабочие могут получить образование, могут заниматься тем, к чему лежит их сердце. Я стояла перед выбором: либо подняться самой и поддерживать свою семью, либо пойти на дно, как моя мать. Ты не знаешь главного о жестокости. Да, ты убиваешь людей, ты стреляешь в них. Но ты не изведал бедности, а жестокость растет оттуда. Мы с Томми росли в те годы, когда приходилось бороться просто-напросто за то, чтобы на столе была еда, когда поддержание тепла в доме порой становилось неразрешимой проблемой. Ты же рос среди изобилия. Ты имел все, что хотел. Каких только учителей я тебе не нанимала, и что? Тебе даже нравится говорить на жаргоне. Я виновата перед вами обоими, мне следовало сбить с вас спесь давно, но из-за своей слепой любви я не замечала в вас ничего дурного. Я всегда оправдывала вас, хотя на самом деле вам не было оправдания. Вы просто были маленькими негодяями, и вот результат. Я никогда не причиняла никому боль ради развлечения, ради самоутверждения. Люди должны были хорошенько мне насолить, прежде чем я решала мстить, и поэтому теперь я сижу здесь, а ты сидишь там.
Дэниэл злобно ухмыльнулся.
– Голос Бриони Каванаг. Знаешь, что я тебе скажу? Да вы с Томми всегда были для нас посмешищем. Я держу этих мелких людишек вот здесь. – Он вытянул вперед сжатый кулак. – Мы с Бойси держали их здесь, а теперь буду держать я. Нас просто подставили, но те, кто это сделал, скоро ответят за все!
Бриони печально покачала головой.
– Дэнни, неужели ты не видишь, что времена изменились? Дни, когда можно было вломиться в паб с оружием, давно прошли. Ты сделал ошибку, заимев так много врагов. Ты считаешь себя выше всех, а что в итоге? И не от большого ума ты смеешься надо мной и тем более над Томми, потому что Томми Лейн стоит пятидесяти, даже ста таких, как ты. Этот человек заслуживает твоего уважения. Если бы у тебя было хоть какое-то чутье, ты постарался бы стать похожим на него. Пятьдесят лет прошло, а его по-прежнему уважают, по-прежнему любят, и. что немаловажно, он на свободе. А ты, если будешь продолжать в том же духе, не увидишь белого света до конца тысячелетия.
– Ну что ж, теперь я знаю твое мнение обо мне, а ты знаешь мое о себе.
Бриони кивнула:
– Да. Теперь знаю. И я виню тебя в смерти моего Бойси, он во всем подражал тебе. Напоследок я дам тебе маленький совет, сын: сиди тише воды ниже травы и не выступай. Не устраивай больше никаких представлений на суде, не выставляй себя полным дерьмом.
Глаза Дэнни засверкали.
– Тебе хорошо давать советы! Ты не сидишь на скамье подсудимых. Вы с Томми спасли свои задницы, а теперь приходите ко мне с поучениями, как святоши!
Бриони перегнулась через стол и сквозь зубы процедила:
– Я повторяю, Дэнни: мы убивали вынужденно. Вы с Бойси никогда не понимали нас. Я тебе вот что скажу: если честно, мне никогда не нравилось мое занятие. Никогда. Но я впряглась, как говорит моя мать, и вот уже пятьдесят лет тащу этот груз. У тебя же никогда не было необходимости делать то, что ты делал, ты выбрал свой путь по доброй воле.
Лицо Дэниэла побагровело от злости. Поднявшись, он заявил:
– Я не собираюсь слушать эту чушь. Лучше пойду в камеру. Сегодня воскресенье, а по воскресеньям нам разрешено слушать радио и ничего не делать. Хотя в другие дни мы занимаемся тем же самым. Да что я тебе объясняю, ты же сама недавно из тюрьмы. Одним словом, разрешите откланяться. Этот разговор меня утомил.
Бриони сидела с каменным лицом, а Дэниэл встал, подошел к офицеру полиции и попросил отвести его назад в камеру. Люди смотрели на них во все глаза. Окончание их разговора слышали все. Собрав все свое достоинство, Бриони поднялась и вышла из комнаты для посещений.
Она сделала все, что могла.
Судья мистер Мартин Пантерфилд внимательно посмотрел на человека, сидевшего перед ним на скамье подсудимых.
– Мистер Дэниэл О'Мэйлли, вы признаетесь виновным в злодейском убийстве. Никогда прежде мне не приходилось слышать о таких страшных, варварских и бессмысленных злодеяниях, как это. Вы хладнокровно убили Дэвида Митчелла в клубе на глазах множества посетителей. Вы и ваш брат держали в страхе половину Лондона. Вы занимались различного рода противозаконными делами и в конце концов решили, что вам все позволено. Вы – порождение нашего чересчур либерального законодательства. Общество меня не поймет, если я не применю к вам наиболее строгого наказания. Таким образом, я приговариваю вас к пожизненному заключению с настоятельной рекомендацией не давать вам амнистию в течение как минимум тридцати лет. У вас есть что сказать?
Дэниэл встал, пальцы рук его были переплетены, лицо лишено всякого выражения. Затем он посмотрел судье прямо в глаза и заявил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52